нас  тоже,  конечно,  имя  спрашивают  потом,  когда
отдышатся, но все-таки в воде... слишком романтично. Я еще  понимаю,  на
обеденном столе или на рояле, но...
   Она прижалась ко мне крепче.
   - Я не поняла ни единого слова,  -  прошептала  она  жарко,  -  но  я
чувствую, что ты можешь меня спасти...
   Я промямлил:
   - Вообще-то я спаси... тьфу, спасатель, но я больше извлекатель... из
пещер, замков... А при чем тут спасение? Тебя что, из воды вытащить?
   - Да... нет-нет, не так!.. Легенды гласят, что если сольется  воедино
кровь человека суши и кровь женщины  вод,  то  женщина  сможет  покидать
воду... Это все знают, но еще не нашлось такого мужчины, который  бы  не
убежал с криком... Иногда женщины хватали и затаскивали  кого-нибудь  из
неосторожных в воду, но...
   - Понятно, - прервал я, - это должно быть добровольным. А  ты  правда
не рыба?
   - Да нет же!
   - Понимаешь, лапочка, - сказал я, - понимаешь... У меня есть женщина,
которую я очень люблю. И никто в мире, понимаешь...
   - Так то любовь, - прервала она. - А здесь совсем другое.
   Она прижималась ко мне все крепче.
   - Да, - сказал я, - да, ты не рыба.
   Гендельсон  сидел  возле  костра,  обнаженный   до   пояса,   доспехи
неопрятной грудой железа громоздились рядом. Казалось, еще один  болван,
только железный, сидит,  понурившись,  опустив  голову  на  грудь.  Тело
знатного вельможи  напоминало  хорошо  отваренную  стерлядь,  на  плечах
красные канавки от доспехов, груди  отвисают  так,  что  не  помешал  бы
лифчик. Белый живот, дряблый и  в  морщинках,  а  складки,  одна  другой
мощнее, накатываются друг на друга, как барханы в знойной пустыне.
   От костра шел сильный приятный запах жареного мяса. На  камнях  и  на
прутиках я заметил коричневые ломти. Гендельсон кивнул, лицо  оставалось
кислым.
   - Я разогрел, кое-что подогрел заново... В  той  таверне  готовят  не
очень-то...
   - Там готовят с кровью, - возразил я. - Везде свои рецепты. Но если у
вас религиозные запреты...
   Он поморщился:
   - Еще скажите, запрет есть свинину...
   Мясо поддавалось  на  зубах,  словно  хорошо  прожаренные  бифштексы.
Гендельсон наблюдал за мной искоса.
   - Что-то удалось обнаружить?
   - Да так... там дальше по тропе еще деревня. Это все, что узнал.
   Он спросил после паузы:
   - Как?
   - Да так, - повторил я, - встретил в лесу кое-кого...
   Он торопливо перекрестился. У меня трещало за  ушами,  но  я  услышал
слова молитвы. Наконец Гендельсон спросил подозрительно:
   - Это была нечисть?
   Я проглотил кус, вытер губы, подумал и потянулся за другим.
   - Как сказать... Или как  посмотреть.  Если  смотреть  строго,  то  в
нечисть придется записать очень многих. В том  числе  и  нас...  или  вы
считаете себя абсолютно  чистым?  Тогда  это  гордыня,  первый  смертный
грех... или не первый, но все равно смертный, верно? С  другой  стороны,
если  быть  чересчур  снисходительным,  то  и   самого   дьявола   можно
оправдать... верно? Словом, я стараюсь держаться где-то посредине. Пусть
не очень золотой, но все же, все же... Что-то ни рыба ни мясо. И  вот  с
этой середины, эти... встреченные не были нечистью...
   Гендельсон выслушал, перекрестился, сказал мрачно:
   - Судя по вашему тону, сэр Ричард, они не были и людьми. И что же  вы
с ними... как общались?
   Я на миг оторвался от жареного мяса, посмотрел на него поверх куска.
   - Да как, известно... Спасал их души.
   Он смотрел с недоверием.
   - Души?
   - А что?
   - У них нет душ, сэр Ричард!
   - У всех есть, - возразил я. - Только разные. Вот Салтыков нашел, что
даже у лягушки есть душа. Только махонькая и не бессмертная.
   -  Ну  и  как,  -  поинтересовался  он  ядовито,  не   втягиваясь   в
богословский спор, - спасли?
   Я подумал, возвел очи горе, развел руками:
   - Надеюсь. По крайней мере, указал дорогу.
   - Представляю, - сказал он еще ядовитее, - что за дорога. Прямее в ад
бывает?
   Я поднялся.
   - Сэр Гендельсон, мы так до вечера прокоротаем день. А мне тоже  есть
к кому вернуться в Зорр!
   Он с кряхтением поднялся, уже не такой  уродливо  толстый,  а  просто
располневший на сытных хлебах мужик, и без того склонный к полноте.
   - Да, - сказал он. - Нам обоим есть к кому вернуться. Так поспешим же
выполнить приказ короля!

Глава 22

   За  этим  лесом  начиналась  небольшая  долина,  странная   земля   с
оплавленными, словно воск, камнями, ни одного стебелька. Я  инстинктивно
погнал коня вскачь к темнеющему на той стороне новому  лесу.  Гендельсон
не понял, что за страх меня гонит, но я все понукал коня, не люблю такие
выжженные поляны. И не просто выжженные, ибо пепел  -  лучшее  удобрение
после пожара, место зарастает вдвое гуще, но эта  странная  выжженность,
когда пепел унесло ветрами, а на спекшуюся от страшных температур  корку
уже нанесло с метр земли. Уже не только трава, кусты и  деревья  выросли
бы...
   Лес приблизился, высокий и мрачный. Изнутри пахнуло гнилью, плесенью,
болотом. Гендельсону передался мой  страх,  ибо  он  заподозрил,  что  я
больше знаю про эту выжженную долину, чем говорю, у самих деревьев  даже
обогнал, понуждая коня пойти по едва заметной тропке...
   Конь захрипел, отпрянул. Я рассмотрел,  что  это  не  тропка,  просто
просвет между стволами. Гендельсон орал и хлестал коня, но  тот  хрипел,
дико вращал глазами и не решался войти в лес. Огромные деревья выглядели
болеющими - слишком много мха,  слизи,  бледных  водорослей  на  ветках.
Пугающие  зеленые  полотнища  опускаются  до  самой  земли.  Второй  ряд
деревьев лишь смутно проступает сквозь серый нездоровый туман, а  дальше
вообще колышутся бледно-серые волны.
   - Мы должны пройти, - сказал я, и  перед  глазами  встало  призрачное
лицо Лавинии, я обещал вернуться, она ждет. - Мы пройдем. Кернель  -  за
этим лесом!
   Мой конь с огромной неохотой бочком приблизился к ближайшим деревьям.
Я соскочил на  землю,  ладонями  закрыл  ему  глаза  и  шептал  ласковые
успокаивающие слова в ухо, понуждая идти вперед. Через десятка два шагов
я убрал руки и вскочил в седло. Конь дрожал в страхе, оглядывался, но  и
сзади такой же лес.
   - Сэр Гендельсон! - прокричал я. - Вы  остаетесь?..  Ладно,  я  пошел
один. С вашего позволения, конечно!
   Я  в  самом  деле  слегка  пришпорил  коня,  хотя  сейчас  я  и   без
полагающихся  рыцарю  шпор,  конь  нехотя  сделал  шаг.  Сзади  раздался
отчаянный крик, в нем уже не осталось и следа от баронской заносчивости:
   - Погодите!.. Я иду, иду!
   Конь подо мной охотно остановился, но дрожал,  ибо  ветви  до  земли,
придется проламываться, корни вылезли  на  поверхность,  казалось,  все:
крупные, мелкие и великанские, похожие на чудовищных морских  змеев.  Из
тумана вынырнула конская морда, сперва призрачная,  налилась  резкостью,
показался закованный в железо всадник.
   - Вы что же, - спросил Гендельсон с тревогой, - в самом деле...
   - Да пошутил, - ответил я кисло, врать очень не хотелось, - пошутил.
   - Странные у вас шутки, сэр Ричард, - сказал он все еще  колеблющимся
голосом. - Мой конь, знаете ли,  испугался...  или  рассердился,  я  его
причуды еще не освоил.
   Страшно двигаться через туман, но такие гигантские деревья  не  могут
стоять тесно, мы все же продирались через паутину веток и длинных  нитей
мха, обычного сухого и ломкого, но сейчас в тумане заметно  отсыревшего.
Мне казалось, что едем через  болото,  а  по  лицу  то  и  дело  шлепают
болотные растения.
   Туман только впереди и сзади, а  по  бокам  кажется  странно  темным.
Силуэты деревьев постепенно  таяли,  мы  слышали  скрип  раскачивающихся
стволов, хотя ветер не чувствуется. На  землю  то  и  дело  обрушивались
тяжелые  сучья,  похожие  на  бумеранги.  Иногда  падала  целая  лесина,
способная пришибить всадника вместе с конем.
   Гендельсон бормотал молитвы. Я настолько привык, что он либо молится,
либо хватается за крест. Удивился бы, если бы это  в  железе  на  что-то
новое посмотрело без своего обычного: изыди, Сатана!
   Деревья иногда сдвигались так тесно, что я  в  который  раз  поднимал
ноги на седло. Кони протискивались, обдирая бока.  Часто  зеленая  слизь
облепляла стремена. Я на ходу брезгливо сковыривал палочкой либо  стирал
рукавицей. Земля под ногами была укрыта толстым слоем черных  перепрелых
листьев, конские ноги погружались иной раз до  колен  в  это  месиво.  Я
сжимался от гадливости, а если бы пришлось самому, вот так, пешком?
   Ни птиц, ни  зверей  -  даже  в  траве  ничто  не  шелохнулось,  пока
двигались через страшное место. Но через час я  все-таки  услышал  щебет
птиц, деревья потеряли на стволах слизь. Пошел обычный толстый мох, хоть
и со всех сторон, затем и мох остался  только  с  северной  стороны.  На
деревьях  замелькали  рыжие  хвосты  белок,  дважды  дорогу   пересекали
деловитые ежи.
   Деревья уже не стоят тесно, сквозь просвет в кронах мы видели красное
солнце,  что  нехотя  двигается  к  закату.  По  небу  растекся  красный
тревожный закат. В ту же сторону,  что  и  мы,  двигались  под  облаками
огромные черные птицы, а за ними - целые тучи мелких. Доно сились резкие
каркающие крики, мои ноздри уловили характерный смрад падальщиков.
   - Стервятники, - заметил Гендельсон мрачно.
   - Полагаете, Кернель уже пал?
   Он  стиснул  челюсти,  под  истончившимся  салом  проступили   четкие
рифленые желваки. Глаза смотрели зло.
   - Не знаю, - ответил он сдержанно. - Но мы должны поспешить.
   - Кони уже падают.
   - В ближайшем селении можно бы сменить...
   Он умолк, только косил недовольным глазом. Я буркнул:
   - Вот так просто и сменить?
   - Ну, - сказал он с неудовольствием, - если доплатить...
   Я сдержал злобную ухмылку. Вельможа такого ранга  без  толпы  слуг  и
толстого мешочка с золотом на поясе - как без рук. И  хотя  у  меня  еще
пара золотых монет в поясе и пара в седле, на ближайшей тропке я слез  и
пошел пешком, держа амулет в вытянутой руке. Гендельсон ехал впереди, не
желал смотреть на нечестивое занятие.
   Не больше двухсот шагов я сделал, держа конский повод в  одной  руке,
амулет в другой, как земля в шаге впереди зашевелилась.  Выглядело  так,
будто крупный жучок  стремительно  прорывает  норку  на  поверхность.  Я
выронил повод, из земли вылетело блестящее, я ловко  поймал  на  лету  и
весело крикнул Гендельсону в спину:
   - Один есть!.. Либо везет, либо на Юге земли богаче!
   - Богатство не в золоте, - ответил он напыщенно.
   - Вы намерены раздать свои сокровища бедным, - спросил я, - и уйти  в
монастырь?
   Он  высокомерно  смолчал.  Ехал  впереди  все  такой  же   массивный,
неподвижный, отгороженный молитвой, святостью, запретами. Мне можно бы и
в седло, но на всякий случай прошел еще не так уж и далеко,  но  за  это
время поймал еще две монеты. Все  три  круглые,  но  разного  размера  и
формы, от вытянутого эллипса до пирамиды с сильно закругленными  краями.
Я рассматривал их уже в седле, сравнивал с теми, что вез в  поясе.  Эти,
что нашел сейчас, выглядят более древними, что ли. И хотя я не знаток  в
нумизматике, для меня и  Древний  Рим,  и  Древний  Египет  -  древность
одинаковая, но голову наотрез,  что  найденные  на  Юге  монеты  все  же
бородатее северных...
   - Теперь поменяем, - сказал я. - Как полагаете, сэр Гендельсон?
   Он буркнул:
   - За одну золотую монету  лучше  купить  коней,  чем  доплачивать  за
обмен. Меньше раскрытых ртов, подозрений.
   Прав,  конечно,  подумал  я.  Меньше  подозрений  -  лучше.   И   так
удивительно, что за нами нет погони, нет даже драконов, что  выслеживают
сверху и бьют напалмовыми бомбами. И  никто  не  устраивает  засад,  уже
зная, кто идет, что везет, чем можно поживиться самим, а что  из  добычи
надо отдать пославшему сюда хозяину.
   - А как же с нечестивостью? - поинтересовался я. - Конь, купленный на
нечестивые деньги... чист ли?
   - Приму покаяние, - ответил он зло. -  Епитимью,  любое  наказание...
Церковь зря не наказывает!
   - А Бруно? - спросил я. - Впрочем, говорят, его сожгли за  шпионаж...
Ладно, это не мое дело.
   Гендельсон  холодно  молчал,  глаза  рыскали  по  сторонам.  Тропинка
отыскалась нескоро, но дальше мы ехали и высматривали, куда приведет,  а
если пересечется с более утоптанной или пошире,  чтобы  вовремя  сменить
курс.
   Тропка узкая, двигались не просто по одному, но и на расстоянии  друг
от друга. Никому не нравится, когда отведенная в сторону едущим  впереди
ветка с силой бьет тебя по глазам. Или просто хлещет по морде.  Я  ехал,
погруженный в свои  мысли,  даже  не  сразу  сообразил,  что  Гендельсон
разговаривает и уже ругается вовсе не со мной.
   Очнулся, поднял глаза, а на Гендельсона уже бросились,  ломая  кусты,
несколько человек в темных одеждах. Меня тоже заметили, но,  к  счастью,
не обратили внимания: Гендельсон дороден, в дорогих рыцарских  доспехах,
остатки пышного плюмажа на шлеме, а я в самом деле тяну на роль слуги...
   Молот вырвался из  моей  руки,  как  управляемая  ракета.  Я  поймал,
швырнул второй раз, третий, и тут  они  наконец  сообразили,  кто  здесь
главный, а  кто  лишь  яркая  приманка  для  ловли  идиотов,  заорали  и
бросились на меня все разом.
   Я выхватил меч с черным лезвием.  Они  накинулись  с  дикой  яростью,
просто безумной, настоящие берсерки, я дрогнул, морды у  всех  звериные,
заросшие густой шерстью. Меч мой пошел  криво,  у  налетевшего  на  меня
первым всего лишь снесло половину щита.  Второй  был  менее  удачлив,  я
срубил  ему  меч  у  самого  основания  и  поразил  через  шлем.  Третий
отпрыгнул,  это  спасло  ему  жизнь,   зато   самый   первый   отшвырнул
разрубленный щит и бросился на меня с мечом в обеих руках. Конь заученно
повернулся - молодец, разбирается. Я раскроил  несчастного  до  середины
груди. Третий отпрыгнул, глаза вылезали из  орбит,  затем  повернулся  и
головой вперед прыгнул в кусты, словно с бортика бассейна в воду.
   Конь хрипел и все старался стукнуть копытом раненого в  голову.  Конь
Гендельсона стоял над хозяином, тот уже сел и пытался поймать  дрожащими
руками болтающуюся над его головой  уздечку.  Конь  заботливо  обнюхивал
человека, ткнулся в его лицо мягкими бархатными губами, и Гендельсон, не
удержавшись, повалился на спину.
   Я подъехал ближе, поинтересовался:
   - Как самочувствие?
   Гендельсон снова с усилием сел.  Рука  зацепилась  за  уздечку,  конь
отступил на шажок, и Гендельсона подняло, как раскладное бревно. Он  был
весь  в  грязи  и  комьях  влажной  земли,  налипших  листьях,  даже   с
прицепившимся лоскутом мха на месте плюмажа.
   - Слава господу, - буркнул он.  -  Их  нечестивое  оружие  не  смогло
прорубить доспехи, освященные в Святой Церкви...
   - Прорубить не смогли, - заметил я, - но помяли. Вот вмятина,  вон...
А как вы сами, сэр Гендельсон?
   - Кости вроде бы целы, - ответил он. - Ссадины заживут.
   Он сделал шаг, пошатнулся. Руки взмахнули, как бронированные  крылья,
но устоял. Я смотрел, как он переворачивает убитых.  Лицо  барона  стало
совсем мрачным и неприятным.
   - Не хочу говорить гадости, - сказал он, - но таких заргов мы еще  не
видели. Вот эти двое, понятно, из Мезины. Их еще зовут  тсасогами.  Этот
вот из Шумеша. Но посмотрите на этих!
   Трое касогов,  оказывается,  вот  кого  резал  Редедя...  или  резали
Редедю, не помню, лежат в сторонке. У одного разрублена голова вместе со
шлемом, у второго  глубокая  рана,  что  почти  разделила  его  пополам,
третьему я тоже разрубил голову. Эти трое даже на мой взгляд  не  совсем
касоги. Или не те касоги, какими я уже привык полагать касогов.
   Выше ростом, в темной одежде, у всех на шлемах кривых мечах  и  щитах
странные гербы и эмблемы. Дажа мне показались странными,  ни  с  чем  не
ассоциирующимися. Кроме роста, отличаются  длиной  рук,  а  лица  у  них
вытянутые, с выступающими вперед челюстями.
   - Это новые, - сказал  Гендельсон  угрюмо.  -  И  они  мне  очень  не
нравятся.
   - Мне еще больше, - признался я. Он быстро взглянул на меня.
   - Почему?
   - Униформа, - ответил я. - Они все... одинаковые. Даже одежда.
   Он осмотрел их снова, пожал плечами.
   - Ну, одежды пршить нетрудно... Но вы  правы,  это  под  силу  только
большому и  богатому  королевству.  Чтобы  заказ  на  шитье  одежды  был
размещен сразу в сотнях мастерских. Как  и  заказ  на  оружие  в  сотнях
оружейных. Но еще дивнее, что они и по росту одинаковы...
   Я вспомнил, что в прошлом веке русская армия формировалась по  такому
принципу: самых рослых - в гренадеры, самых  легких  -  в  уланы,  ребят
покрепче - в гусары, а мускулистых середнячков -  в  кирасиры.  И  коней
поставляли: буланых - гусарам, вороных -  в  лейб-гвардию,  гнедых  -  в
кирасирские полки...
   - Это уже не сборные отряды, -  согласился  я.  -  Это...  но  почему
неведомое могучее королевство не двинуло всю армию?
   - Может быть просто прощупывают пути?
   Широкая тень закрыла его на краткий миг, отчего Гендельсон  показался
мне вырезанным из темного камня. Я успел увидеть, как по багровому  небу
пронеслась, закрывая луну, огромная черная тень. Был ли это  дракон  или
что-то иное, я не рассмотрел, но животный страх вогнал адреналин во  все
клетки, я напрягся так, что еще чуть - и взорвусь, как граната.
   Гендельсон поднял к небу помертвевшее лицо.
   - Что это было?
   - Неважно, - ответил я грубо, - но теперь нас заметили.
   Он побледнел еще больше.
   - Нам только погони недоставало! Господи, спаси и сохрани.
   Я мог бы ему рассказать немало анекдотов  про  тех,  кто  уповает  на
бога, и какую крупную фигу господь подносит им под нос, но мне  по  фигу
антирелигиозная пропаганда, как и религиозная, я повернул коня мордой  в
сторону тропинки.
   - Едем?
   Он поколебался, глаза смотрят настороженно.
   - Вы что же, так и не пошарите по их карманам?
   - Ах да, - ответил я. - Пошарьте там  по  их  карманам...  А  то  мне
слезать с коня в лом.
   Он посмотрел на убитых, перевел взгляд на меня.  Лицо  стало  злым  и
высокомерным.
   - Это не приличествует барону, - ответил он с надменностью в  голосе.
- Если даже вы отказались...
   -  Даже  я,  -  ответил  я  зло.  -  Представьте  себе,  даже   такое
ничтожество, как я, отказался! Надо же такое представить?..
   Я тронул повод, конь понес по тропке.  Она  делала  крутые  повороты,
один раз даже раздвоилась, но я  пришпорил,  гнал  рысью,  галопом.  Уже
решил было, что оторвался от  этого  надменного  дурака,  но  за  спиной
прозвучал настигающий топот.
   - Сэр Ричард! Сэр Ричард!
   Голос был срывающийся, взволнованный. Я с  великой  неохотой  перевел
коня на шаг. Гендельсон догнал, сказал раздраженно:
   - Мой конь серьезно сбил ноги. Если  скакать  во  весь  опор,  то  до
ближайшей деревни придется пешком.
   - Ищу место для ночлега, - соврал я.
   Красивый могуче картинный дуб оттеснил остальные деревья, перед  нами
открылась и начала приближаться небольшая отвоеванная им полянка.  Клены
да  ясени,  как  статисты  в  хоре,  стояли  вокруг  плотной  стеной  на
почтительном расстоянии. Исполинские ветви дуб раскинул широко,  вольно,
почти параллельно земле. Крона  -  в  форме  атомного  взрыва,  подобную
роскошь не могут позволить себе деревья в тесных кущах.
   Я развел  огонь  -  дело  челяди,  -  а  Гендельсон  как  благородный
расседлывал коней, тщательно обтирал их потные тела сухой тряпкой  -  да
не простудятся те, от кого зависят наши шкуры, -  осматривал  копыта.  Я
раздул огонек и теперь разглядывал темную полосу на серой потрескавшейся
коре. За все путешествие впервые вижу следы других людей. Кто-то  развел
однажды слишком большой огонь рядом со стволом.
   Осмотрев коней, Гендельсон достал из мешка еду. В  Зорре  он  снабжал
провиантом всю армию, а сейчас эта армия несколько сократилась. До  двух
человек, если его считать тоже в составе армии. Тем проще ему  готовить,
разогревать и вообще следить, чтобы наши мешки не слишком уж пустели.