бов. - Сейчас подойдете
к Музе, она вам печать шлепнет.
   - Кто это - Муза?
   - Вон та бедная овечка с амбарной книгой в руках. - Он указал подбородком
в сторону высоколобой инфанточки.  -  Я  вас  больше  не  задерживаю.  Всего
хорошего.
   Всего хорошего. Показательные выступления  дневных  воришек  закончились.
Мне вдруг стало грустно. Сейчас я уйду и больше никогда его не увижу,  какая
жалость.  Занятный  тип,  бездарно  постриженный,  плохо  выбритый,  неважно
одетый, способный вскружить голову кому угодно. Невозможно даже  представить
себе, что он делает с людьми и  камерой  на  съемочной  площадке.  С  такими
копперфильдовскими способностями, с такими белыми зубами, с такой  ловкостью
рук, с такими  глазами,  лишенными  всех  страстей  сразу,  с  мальчишескими
замашками Господа Бога...
   - Всего хорошего, - выдавила я из себя и направилась к  Музе,  уже  давно
следившей за нашей светской беседой ревнивыми бесцветными глазами.
   Когда я подошла к столу, вышколенная Муза поставила мне печать,  даже  не
глядя на листок, и  облегченно  вздохнула.  Я  поискала  глазами  счастливца
Бубякина, неизвестно какими путями втершегося в съемочную группу Братны,  но
он как сквозь землю провалился.
   - Пора уходить, больше тебя ничто здесь не задерживает.  Через  несколько
минут Анджей Братны станет только  воспоминанием,  самое  время  заправиться
винегретом в студийном буфете, как  это  иногда  случалось  со  сценаристкой
Мышью. От переизбытка эмоций (кто  бы  мог  подумать,  что  меня  захлестнут
эмоции!) она всегда спасалась, роясь  в  мелких  кубиках  свеклы  и  соленых
огурцов.

***

   ...Цены в буфете оказались запредельными  -  очевидно,  планку  поднимали
богатенькие буратины-клипмейкеры, скромным  работникам  видеопроката  ловить
было нечего. Наличности, которой я  располагала,  хватило  только  на  чашку
демократического чая  ?Липтон?  и  медовую  коврижку,  завтрак  аристократа,
ничего не скажешь. Расположившись за столиком, я вытащила  бумажку,  которую
дал мне Братны: не исключено, что его расписка окажется филькиной  грамотой.
Это действительно был факс  Венецианского  фестиваля,  Братны  приглашали  в
жюри, совсем  неплохо  для  режиссера  из  медвежьего  угла  цивилизации.  Я
улыбнулась:  интересно,  чьи  карманы  он  обнесет  вначале  -  Микеланджело
Антониони или Роберта де Ниро? При его  способностях  можно  даже  влезть  в
сумочку потерявшей бдительность Катрин Денев  и  остаться  безнаказанным.  Я
никогда не была в Венеции, какая жалость.
   Перевернув факс, я  углубилась  в  изучение  расписки.  Мне  понадобилось
несколько минут, чтобы разобрать отвратительный  почерк  Братны  -  неровные
строки, никаких знаков препинания, грамматические ошибки,  сидящие  друг  на
Друге, - именно таким он и должен быть у начинающего гения,  как  же  иначе,
нужно долго тренироваться, чтобы писать так небрежно. Но то, что  я  прочла,
повергло меня  в  изумление.  Изумление  было  настолько  сильным,  что  мне
пришлось перечитать опус Братны несколько раз, чтобы вникнуть в его смысл.
   Никакой распиской здесь и не пахло. Он назначал  мне  что-то  похожее  на
свидание!
   Мне, страшно постаревшей, несколько раз умершей женщине с  обтрепавшимися
рукавами вязаной кофты!.. Хотя, по зрелом размышлении, чему тут удивляться -
я вспомнила слова Серьги о том, что  Братны  ненавидит  красивых  женщин,  я
вспомнила девушек  из  съемочной  группы.  Если  это  правда  (каких  только
извращений не бывает в подлунном  мире!),  то  я  вполне  вписываюсь  в  его
концепцию, я могу дать сто очков вперед всем его дамочкам...
   Записка  гласила:  ?КАК  НАЩЕТ  ВСТРЕЧИ  ПО  ПОВОДУ  КИНОШКИ   ДУМАЮ   ВЫ
НЕОТКАЖЕТЕСЬ ПОСИДЕТЬ С ВИЛИКИМ режисером  В  СТУДИЙНОМ  БУФЕТИ  БЕЗ  СВЕЧЕЙ
ЧЕРЕЗ ДВАДЦАТЬ МИНУТ ЗАКАЖИТЕ МНЕ ТОЖЕ ЧТО И СИБЕ?. Жалкая закорючка  вместо
подписи говорила о серьезности намерений, такую просьбу нельзя было оставить
без внимания. Братны нравился мне все больше и больше, я даже прикрыла глаза
от восхищения.
   ...Когда  он  наконец-то  возник  между  столиками,  я  уже  ждала   его,
вооружившись дополнительной чашкой чая и еще одной медовой коврижкой. Как ни
в чем не бывало он сел напротив и откинулся на  стуле.  Несколько  минут  мы
молчали: я изучала его, а он - меня.
   - Не густо, - перевел он глаза на стол. Я развела руками  -  чем  богаты,
тем и рады.
   - Хотите еще чего-нибудь?
   - Нет.
   - Я думаю, что хотите.
   Безапелляционность тона задела меня.
   "Уж не тебя ли, роднуля? - Я  состроила  скептическую  гримасу.  -  Можно
только представить, как млеют околокиношные дивы,  завидев  тебя  в  радиусе
пятидесяти метров!"
   - Вы полагаете?
   - Я просто уверен в этом.
   Интересно, что он может мне предложить? Не постель же на скорую  руку,  в
самом деле.
   - Думаете, вы неотразимы?
   - Конечно, иначе зачем бы вы торчали в буфете. Действительно, зачем бы  я
торчала в буфете, в самом деле? Только для того, чтобы взглянуть еще раз  на
замечательного мальчишку с неподвижным, как у Будды, лицом.  С  таким  лицом
невозможно быть ничьим любовником,  скорее  всего  Братны  вообще  далек  от
этого, он всегда выбирает третий путь из двух возможных (?хороший любовник -
плохой любовник?, и никакой альтернативы).  Нужно  обязательно  развить  эту
тему в какую-нибудь из бессонных ночей...
   - Пейте чай, остынет, - мягко посоветовала я.
   - Хотите работать у меня? - вдруг спросил он.
   - У вас? - Я ожидала всего, только не этого. - Вы смеетесь!
   - Напротив, совершенно серьезен.
   - Чему обязана таким неожиданным предложением?
   - Вы мне нравитесь. - Он был откровенен, он шел напролом.
   - Вы всегда так подбираете кадры?
   - Всегда.
   - Странный подход.
   - Ничего странного не вижу. Съемочная группа - это всего лишь  секта,  не
более. Когда я понял это, все стало на  свои  места.  Мне  нужны  адепты.  Я
вербую их, как парень по кличке Христос вербовал  своих  апостолов.  Они  ни
черта не понимали в общем замысле, но привносили в  него  свою  изюминку.  С
этой точки зрения вы мне подходите.
   - А как насчет профессионализма? Я не имею никакого отношения к  кино,  -
вдохновенно соврала я.
   - Дело наживное. Ассистентом по работе с актерами пойдете?
   - Что я должна делать?
   - Для начала покажете мне этот трюк с ?Паркером?. - Он широко  улыбнулся,
и я в очередной раз поразилась небрежной красоте  его  зубов.  -  Вы  же  не
подходили ко мне. Как он оказался у вас?
   - А у вас?
   - Сдаюсь-сдаюсь. Вообще-то я его стибрил у заезжего фрица. За мной  такое
водится.
   - Я учту. С вами нужно держать ухо востро.
   - Совершенно необязательно.  Значит,  мы  договорились?  Я  беру  вас  на
работу.
   Никто еще не решал мою судьбу вот так, за каких-нибудь  тридцать  секунд.
Даже капитану Лапицкому понадобилось больше времени. Я улыбнулась:  вся  моя
предыдущая жизнь вполне достойна такого феерического  финала  в  компании  с
полоумным режиссером, лучшего заключительного аккорда и не придумаешь.  Даже
если кто-нибудь из людей  капитана  и  пристрелит  меня  среди  декораций  и
этюдика Тулуз-Лотрека, я вполне могу этого не заметить...
   - Но у меня уже есть работа...
   - Это видеопрокат, что ли? - Он запомнил, что я говорила ему, очень  мило
с его стороны. - Бросьте, это несерьезно. Я предлагаю вам кино. От кино  еще
никто никогда не отказывался. Любая женщина отдала  бы  за  мое  предложение
все, что угодно.
   - Мне нечего отдавать. А вообще я в  курсе.  Не  ляжешь  на  диван  -  не
выйдешь на экран, - не к месту вспомнила я старую, засалившуюся  от  долгого
употребления вгиковскую поговорку, так любимую Иваном.
   Братны поморщился.
   - Это не ко мне. Да и не к вам. Вы-то уж точно не выйдете на экран,  даже
если пролежите во фривольных позах на диване  всю  оставшуюся  жизнь.  -  Он
все-таки куснул меня. - Я исповедую другие принципы.
   - Неужели у вас есть принципы? Искусству  это  противопоказано.  Когда  я
могу приступить к работе?
   - Как только утрясете дела со своим видеопрокатом.
   - Считайте, что уже утрясла.
   Я без сожаления расстанусь с ним,  не  сомневайся,  Анджей  Братны,  я  с
наслаждением пошлю к черту всех своих клиентов; тиранозавры  ?Парка  Юрского
периода? будут грызть их без моего деятельного участия; я больше не буду  ни
для кого ни ?шер ами?, ни ?женщиной?, ни ?подругой?.  А  ты  придумаешь  для
меня вполне жизнеутверждающую  концовку.  Какое-нибудь  другое  прозвище,  с
которым я тихо отойду в мир иной, когда все закончится.
   - Вот и отлично. Вы зачислены  в  группу  с  сегодняшнего  дня,  позже  я
объясню вам круг ваших обязанностей. Пропуск вам подготовят.
   - И больше никаких формальностей?
   - Никаких. Если вы свободны в ближайший час, я представлю  вас  съемочной
группе.
   - Я свободна в ближайший час. И возьмите вашу ручку. -  Я  протянула  ему
?Паркер?, но он не взял его.
   - Оставьте его у себя. Это мой подарок.
   - Широкий жест.
   - Я вообще  очень  широкий  человек.  У  вас  будет  возможность  в  этом
убедиться.
   Было похоже на то, что он  обольщал  меня.  Но  с  таким  странным  видом
обольщения я сталкивалась впервые.  Он  обольщал  меня,  потому  что  вообще
обольщал все, что угодно: ?Паркер? за  двести  долларов.  Ля  Гули  с  этюда
Тулуз-Лотрека, старух с их последними фамильными бриллиантами, охранников  с
тупыми мордами охотничьих собак, яйца  Фаберже,  жюри  Каннского  фестиваля,
жюри Венецианского фестиваля, пленку ?Кодак?, несчастную Музу  с  гроссбухом
под  мышкой,  осветительные  приборы,  проходную  ?Мосфильма?  и  Пушкинский
музей.. Обольщение было его естественным  состоянием.  Я  успела  перевидать
множество разных людей,  но  с  таким  человеческим  феноменом  сталкивалась
впервые.
   - Что вы снимаете? - спросила я.
   - ?Male weepie?, - произнес он на неподражаемо плохом английском. - ?
   -  ?Слезоточивая  мужская  мелодрама?.  А  впрочем,  оставим  эти  мутные
вопросики для журналистов. Классное  кино,  только  и  всего.  И  вы  можете
приложить к этому руку. Засветитесь в титрах.
   - Я не тщеславна.
   - Я тоже, - не моргнув глазом, соврал он и тотчас же перешел на ?ты?:
   - Допивай  эту  бурду,  и  пойдем.  У  меня  сегодня  кинопробы,  и  твое
присутствие как ассистента по работе с актерами обязательно.
   К своему чаю он так и не притронулся.
   ...Я вернулась в  павильон  в  совершенно  новом  качестве,  проделав  за
полчаса сногсшибательную  карьеру  от  скромной  работницы  видеопроката  до
ассистента   скандально    знаменитого    режиссера.    Масса    безработных
профессионалов,  отирающихся  на  студии  в  поисках  случайного  заработка,
сожрала бы меня живьем.
   Вся группа была в сборе:  кинопробы  -  дело  самое  разудалое,  если  не
считать  коллективной  попойки  по  поводу  окончания  съемочного   периода.
Приехала даже постоянная  сценаристка  Братны,  Ксения  Новотоцкая,  толстая
неопрятная бабища с бездной простодушного  пейзанского  обаяния.  В  номере,
посвященном  каннскому  заплыву  Братны,  ей  удалось  подобрать   крохи   с
режиссерского стола. Братны нашел ее в каком-то занюханном издательстве, где
она последние десять лет подвизалась корректором. О кино  она  не  имела  ни
малейшего понятия, в чем честно  призналась  журналистам.  И  тем  не  менее
?Танцующие тени? получили приз за лучший оригинальный сценарий. ?Я  сама  не
знаю, как это получилось, - заявила она озадаченной прессе. - Он  заставляет
делать то, чего ты даже не можешь ожидать от себя.  Если  бы  не  он,  я  не
написала бы ни строчки. Он заставил  меня  сделать  это.  Он  заставил  меня
поверить в то, что я могу это сделать. Он лишил меня страха перед жизнью,  а
это единственное, что мешает искусству быть искусством..."
   "Он? - относилось к Братны. Я была почти уверена в том, что выбор  Братны
был случаен, что он заставил бы написать сценарий кого угодно  и  с  тем  же
результатом.
   Теперь увенчанная лаврами пухлая  сценаристка  восседала  в  режиссерском
кресле и о чем-то весело  болтала  с  красавчиком  Бубякиным:  чего-чего,  а
страха перед жизнью она действительно была лишена.
   Как только Братны появился в павильоне, все  воззрились  на  него:  я  не
заметила никакого излишнего обожания в предательских глазах киноработничков,
только веселое соучастие и  ожидание  игры  по-крупному.  Анджей  хлопнул  в
ладоши, и вся съемочная группа замерла в нетерпеливом ожидании.
   - Хочу  представить  вам  нового  ассистента  по  работе  с  актерами,  -
торжественно объявил Братны.
   - А старый где? - дерзко спросил белобрысый  молодой  человек,  до  этого
тихонько копавшийся в светофильтрах: очевидно, оператор.
   Братны пропустил его замечание мимо ушей.
   - Ее зовут Ева. Так что прошу  любить  и  жаловать.  Все  с  любопытством
рассматривали меня: к  любопытству  примешивалось  еще  что-то,  похожее  на
ревность.  Ее  причина  стала  понятна  мне  чуть  позже.  Я  нашла  глазами
опешившего дядю Федора и подмигнула ему.
   -  Более  тесное  знакомство  перенесем  на  потом.  Сейчас  прошу   всех
сосредоточиться. Где чертов хрен оператор?
   - Сейчас должен подойти, - кротко сказал белобрысый  молодой  человек  со
светофильтрами.
   - Хочется верить.
   Анджей тотчас же забыл  обо  мне,  увлекшись  беседой  со  своей  толстой
сценаристкой: дядя Федор был мгновенно отлучен  от  царственных  тел.  Пробы
были назначены на одиннадцать, и оставшиеся до них двадцать минут я  провела
в его обществе. Он заговорщицки поманил меня в угол павильона,  в  полутьму,
располагавшую к откровениям. С тех пор как Братны во  всеуслышание  назначил
меня ассистентом, ценность моя  неизмеримо  возросла.  Дядя  Федор  галантно
пододвинул мне антикварный резной стул из обширной  коллекции  реквизита,  а
сам устроился напротив. Несколько минут он  рассматривал  меня  -  так,  как
будто видел впервые.
   - Поздравляю, - наконец изрек он.
   - Спасибо.
   - Ну, рассказывай. Что такого противозаконного ты совершила?  Протаранила
героином скорый поезд Душанбе - Москва? Ограбила Резервный банк  Соединенных
Штатов? Или насовала какому-нибудь Сергею Эйзенштейну тумаков возле сортира?
   - Все было в рамках приличий, уверяю тебя.
   - Да ладно тебе... Рамки приличий - не для нашего гения.
   - Не понимаю, о чем ты говоришь.
   - Скоро поймешь, - туманно пообещал дядя Федор. - Кстати, как он тебе?
   - Ушлый мужичок.
   - Ты просто не въехала в тему. А в общем,  я  тебя  недооценил,  старуха,
каюсь.  Предлагаю   выпить   вечерулькой   за   процветание   отечественного
кинематографа. Ты как?
   - У меня дела. - Я впервые за утро  подумала  о  Серьге.  Его  еще  нужно
подготовить к моему новому роду деятельности.
   - Ну, смотри. Если что - я всегда к твоим услугам.
   - Я учту.
   Дядя Федор был ценным приобретением. Во  всяком  случае,  из  него  можно
многое вытянуть и о Братны, и о съемочной группе. А в том, что эта группа не
похожа ни на одну другую, у меня не было никаких сомнений.
   - Ну, тогда пошли развлекаться.
   - Ты о чем?
   - О пробах, о чем же еще. -  Ноздри  дяди  Федора  завибрировали,  как  у
скаковой лошади. - Это зрелище не для  слабонервных,  должен  тебе  сказать.
Получишь массу удовольствия.  Я  бы  за  такие  представления  деньги  брал,
честное слово! По триста баксов с рыла.
   - Почему триста?
   - Ну, пятьсот...
   Пока мы мило беседовали, появился оператор. Это был Серега Волошко, его я
знала еще по ВГИКу. Последний раз я видела  его  в  переходе  на  ?Киевской?
полтора года назад; тогда меня звали совсем по-другому, я  была  безобидной,
отошедшей от  профессиональных  обязанностей  сценаристкой,  и  за  мной  не
тянулся шлейф многих смертей. Серега ничуть не изменился,  только  седины  в
волосах стало заметно больше - в этом мы могли с ним  посоревноваться...  Он
все так же носил хохляцкие усы и джинсы в обтяжку. Эти джинсы  были  главным
оружием Сереги в борьбе за  зазевавшихся  самок,  ему  даже  не  нужно  было
тратиться  на  цветы,  мексиканский  ресторан  и  колготки  с   лайкрой.   В
промежутках между многочисленными романами Волошко  снимал  совсем  неплохое
кино, он был настоящим профессионалом. Слава Богу, хоть кто-то  в  съемочной
группе Братны имеет отношение к кинематографу!..
   Ровно в одиннадцать начались пробы -  шалопай  режиссер  оказался  весьма
пунктуальным человеком. В свое время я  уже  была  на  пробах  к  нескольким
фильмам. Прячась  за  спинами  осветителей,  я  пересмотрела  все  увядающие
орхидеи и жизнерадостные кактусы отечественного кинематографа, я могла точно
сказать, кто из старлеток сделает карьеру в кино, а кто сойдет  с  дистанции
после первой же роли. Я пересчитала все морщины  на  лицах  у  прим  и  всех
любовниц на коленях у премьеров. Но то, что происходило в павильоне  сейчас,
мало напоминало раз и  навсегда  заведенный  ритуал:  даже  из  него  Братны
умудрился  соорудить  высококлассное  шоу.  Всем  актерам-соискателям,   вне
зависимости от звездного статуса, отводилась роль жалких  статистов:  Братны
сам подыгрывал им и беззастенчиво тянул одеяло  на  себя.  Первым  посыпался
брутальный  красавчик  Ким  Сартаков,   мега-звезда   отечественного   кино,
секс-символ домашних хозяек и агентов по  торговле  недвижимостью.  Вот  уже
несколько лет он небезуспешно косил под чуть  оплывшего  Антонио  Бандераса,
мелькал на всех светских раутах  и  был  бесспорным  кандидатом  на  главную
мужскую роль (об этом шепнул мне всезнающий Бубякин). Сартакову нельзя  было
отказать в таланте, он честно заработал свой статус ?лучшей мошонки страны?,
но рядом с лукавым Братны вдруг неожиданно померк и  потерял  большую  часть
своей привлекательности. Даже его холеная трехдневная щетина стала выглядеть
отталкивающе, чисто вымытые  волосы  мгновенно  потускнели,  а  от  волевого
подбородка запахло чванливой мужской глупостью. Не так-то ты и  хорош,  друг
мой, нужно очень хорошо подумать, прежде  чем  лечь  с  тобой  в  постель...
Скорее всего Братны сам писал тексты для  кинопроб  (диалогами  из  сценария
здесь и не пахло) - только из желания подставить актера,  вытащить  из  него
то, что сам он хотел бы скрыть, навсегда похоронить в  душе.  Я  терпеть  не
могла Кима Сартакова, но сейчас даже пожалела его: он понимал  -  происходит
что-то странное, что-то безжалостно разрушающее его имидж. Он  понимал  это,
но сделать ничего не мог. Да Братны и не позволил бы ему ничего сделать:  на
съемочной площадке все решал режиссер. Эта  режиссерская  экзекуция  и  была
зрелищем не для слабонервных, как выразился дядя Федор.
   Этак ты всю гильдию киноактеров сделаешь своими врагами, Анджей Братны, с
неожиданной нежностью подумала я, ни одна заслуженная тварь не согласится  с
тобой  работать:  слухи   о   режиссерах-экстремистах   распространяются   в
кинематографической среде с быстротой молнии. А  если  ты  и  дальше  будешь
продолжать в том же духе - они скинутся и наймут киллера по сходной цене,  с
них станется - актеры, как и женщины, ненавидят быть отвергнутыми...
   С главной ролью у молодого культового режиссера  Сартаков  пролетел,  это
стало ясно всем, и прежде всего - самому Киму. Затаив  ненависть  в  глазах,
герой-любовничек пробкой вылетел из павильона, можно только  представить,  в
каких красках он опишет чудовище Анджея Братны.
   ...Спустя три часа участь Сартакова разделили все соискатели:  признанные
секс-символы,  признанные  интеллектуалы,   признанные   социальные   герои,
признанные резонеры, признанные трагики и комики. Все они (в паре с  Братны)
исполнили перед камерой диковинный мужской стриптиз и  потерпели  фиаско.  С
громким стуком  выпал  из  обоймы  даже  вездесущий  тусовщик-многостаночник
актер-режиссер-сценарист-драматург-шоумен Иван Родной, такой же  вечный  бич
телевизионного  экрана,  как  и  музыкальная  заставка  программы   ?Время?.
Съемочная группа - этот маленький, но дружный круг заговорщиков  -  во  всем