. Он явно начал беспокоиться.
     - Ты придешь ко мне?
     - Приду-приду...
      -  А  то странно получается: я в кровати голый,  ты  в
кресле - одетая... По-моему, мы не неравных.
     - Наоборот. Именно сейчас мы на равных.
     - Ты меня интригуешь.
      Я  подошла к кровати, села на пол и обняла  Марика.  И
впервые   поняла,   что  ненавижу  себя  за   эту   циничную
проницательную  отстраненность. Ну что  тебе  стоит  закрыть
глаза и хотя бы на секунду подумать, что этот мальчик пришел
только для того, чтобы переспать с тобой - именно с тобой! -
что  ему  нравится  эта твоя дурацкая ирония  в  ответах  на
"./`.ak,  эта  твоя  дурацкая джинсовая  рубаха,  этот  твой
дурацкий "Полет валькирий".
      "Давай,  не  бойся!  Один раз,  всего  лишь  один",  -
искушала я себя.
      "А  падать-то  будет  больно. О  и  как  больно  будет
падать!" - говорила я себе.
      "Какая разница, главное - ты проснешься не одна, а  во
сне он может обнять тебя..."
      "Все  может  быть. Вот только назовет он  тебя  совсем
другим именем..."
     Я боролась с собой и тянула время.
      - Ты меня интригуешь, - снова повторил Марик, так и не
дождавшись ответа.
     - А ты - меня. Зачем ты все-таки пришел?
     Он поцеловал меня:
     - За этим.
      Теперь поцелуй получился если не страстным, то  вполне
правдоподобным, и я почти сдалась.
     - Хорошо. Только не будем торопиться.
     - Не будем, - легко согласился он. Говорить больше было
не   о  чем,  и  мы  лениво  целовались.  Пока  не  раздался
требовательный звонок в дверь.
     - Ты кого-то ждешь? - спросил Марик.
      -  Да. И ты очень удивишься, - весело ответила я.  Все
становилось  на  свои  места. Я пошла открывать.  На  пороге
стояла Венька.
      -  Что  случилось? - спросила она трусливо-независимым
тоном.
     - А где второй?
     - Внизу на лавочке сидит.
      -  Трогательное единение. Кстати, почему  ты  прислала
именно  Марика?  Могла  бы проконсультироваться  со  мной  -
ненавязчиво... Узбек мне нравится больше.
      -  Извини,  я  не  знала. - Никаких следов  раскаяния.
"Далеко  пойдешь, девочка, Москва и создана для  таких,  как
ты".
      -  Не  знала и приняла волевое решение прислать  этого
рохлю?   В  следующий  раз  пусть  читает  Карнеги  -   "Как
добиваться успеха и приобретать друзей".
      - Не волевое решение, - нагло сказала Венька, - спички
тянули. Марик вытащил длинную.
      Я  ударила  ее  по  лицу, удар получился  смазанным  и
неубедительным. Как всегда. Тренироваться надо.
      -  Забирай его, и пошли вон из моего дома. К  чертовой
матери!
      И тогда произошла удивительная вещь - она вдруг громко
рассмеялась, запрокинув голову. Она смеялась до изнеможения,
а потом села на пол и посмотрела на меня - снизу вверх:
     - Значит, с соблазнением тухляк?
      - Именно. Радует только то, что он тебе не изменил.  Я
подошла к двери комнаты и чуть приоткрыла ее:
      -  Марик!  С  вещами  на  выход,  дорогуша!  За  тобой
приехали...
      Венька  все  еще сидела на полу и все еще смотрела  на
,%-o - снизу вверх.
     - Стало быть, с Фариком лыка уже не в строку?
      -  Не в строку. Никогда бы не подумала, что Ташкент  -
это кузница таких сучек...
      В прихожей, с видом побитой собаки, появился одетый  и
аккуратно  причесанный  Марик. Он  нерешительно  остановился
рядом с Венькой. На меня он даже не смотрел.
     - Попрощайся с тетей, - повелительно сказала она.
     - Извини, - выдавил из себя Марик.
      - Бог простит, - только и сказала я, хотя больше всего
мне  хотелось врезать ему по морде. - Кстати, по ходу  пьесы
можешь прихватить с собой и свою Мессалину.
     - Кого это? - удивился не очень образованный Марик.
     - Меня, - пояснила Венька.
      -  Ага. Свою сучку-подружку, - подтвердила я. Марик  в
растерянности стоял между мной и Венькой.
     - Иди. Я сейчас.
      Послушный Марик притворил за собой входную  дверь.  Мы
остались одни.
     - Ну? - спросила я.
     - Можно я останусь?
     - Что?!
      -  Ты  мне  ужасно нравишься, - Венька  обезоруживающе
улыбнулась. - Можно я останусь?
     - Думаю, тебе вполне хватит твоих мужиков...
      -  Ты  не понимаешь... Они - это я. А я здесь - совсем
одна... Я согласна, глупо как-то получилось...
     - Глупо?! На что вообще ты рассчитывала?
      - Я же говорила тебе... Мы бы могли работать вместе...
Ты ведь совсем не знаешь меня...
     - Уже знаю. Уходи...Она осталась.
      И  в  четыре утра, измотанная легким кухонным  трепом,
покоренная   сногсшибательными   перспективами,   кажущимися
вполне реальными в час Быка, - я не устояла, я согласилась.
      "Вот  паинька,  профессионалы  не  должны  кобениться,
профессионалы должны соглашаться".

                             ***

      ...Сразу же оказались востребованными полузабытые, уже
ненужные  мне  телефоны;  к ним добавились  другие,  добытые
Венькой и тоже жизненно необходимые. За два месяца она,  как
ни странно, получила несколько заявок на рекламу, пропихнула
три   синопсиса   на  конкурс  журнала  "Киносценарии".   Мы
выиграли,  огребли чисто символическую премию и расплывчатое
обещание запуска на "Мосфильме".
      Фарик  устроился  репортером  криминальной  хроники  в
газету  к своему двоюродному брату, осевшему в Москве  после
ферганской резни.
      Марик  же,  с  его безмятежным лбом, влип  в  какую-то
сомнительную  полукриминальную контору, обзавелся  джипом  и
подарил Веньке роскошную штатовскую визитницу.
      Визитница  оказалась не последним делом -  по  вечерам
Венька  заседала в Доме кино и мастерски снимала  охочих  до
/`(*+ng%-() малопрактикующих кинематографистов. Нюх у Веньки
был  собачий,  она  сразу же определяла  перспективы  людей,
отсеивая   праздношатающихся,  не   связанных   с   кино   и
телевидением мужичков.
      Она  уже  знала киношные и телевизионные кланы,  легко
ориентировалась  в  расплодившихся, как  кролики,  рекламных
агентствах и так же легко получала там заказы на ролики.
      Мне  оставалось только получать деньги и,  поплевывая,
писать идиотские слоганы.
      Погибший, но не забытый Иван вдруг воплотился в Веньке
с такой силой, что мне иногда казалось - уж не удачно ли он,
проскочив    вне    очереди,   реинкарнировался    в    этой
ослепительной, с железной хваткой провинциалке.
      Впрочем, я никогда не была буддисткой, я не  верила  в
переселение душ.
     И никогда не была у Веньки на Алексеевской.
      Чаще  всего  именно она паслась у меня в  Бибиреве.  В
ванной  появилась  ее  дорогая косметика,  в  комнатах  были
небрежно  разбросаны се дорогие вещи, которые  я  педантично
складывала на уже отведенную ей полку в шкафу.
      Шкаф был куплен на деньги, полученные за рекламу мыла,
- это мыло я ненавидела.
     Веньке же было плевать на эту рекламу, мыло, отведенную
полку - и со временем получилось так, что все мои аскетичные
свитера и рубахи пропитались ее дорогушей туалетной водой  -
эту туалетную воду я тоже ненавидела.
      Устав  сражаться с ее безалаберностью и  смирившись  с
тем, что она оккупировала - совершенно незаметно для меня  -
мой  дом, я заказала ей дубликат ключей и предоставила право
делать в нем что угодно...
     И для начала она изменила цвет глаз.
      Я  заметила  это  сразу, но решилась  спросить  только
тогда,  когда  были выслушаны все ее потрясающие  истории  о
новом   малобюджетном  проекте  кинопроизводства  на  студии
Горького.
     - Ты изменилась, - осторожно сказала я.
     - А-а... Ничего особенного. Контактные линзы вставила.
     - Не знала, что у тебя проблемы со зрением.
       -  Никаких.  Это  у  тебя  проблемы  со  зрением,   -
рассмеялась  она,  схватила  меня  в  охапку  и  потянула  в
коридор, к большому зеркалу.
     - Ну?! Ты ничего не замечаешь?
      -  Цвет глаз другой. Даже не могу понять, идет ли  это
тебе...
      -  А по-моему, здорово! У нас теперь одинаковые глаза.
Зеленые. Всегда мечтала иметь зеленые глаза.
     - Зачем?
      - Просто подпирает иногда, так хочется быть на кого-то
похожей...
     - На кого-то?
      -  На тебя... Ничего не говори, пусть так и останется,
хорошо?
      ...Спустя две недели, когда этот разговор благополучно
забылся, она вдруг вытащила меня в парикмахерскую. Я  отроду
-%  стриглась  во  всяких  там  салонах,  это  казалось  мне
мещанством;  волосы  же мне ровняли в разные  периоды  жизни
мать, Иван и Нимотси.
      Теперь пришла Венькина очередь, но она только хмыкнула
и  отправилась  со  мной к своей парикмахерше.  Парикмахерша
оказалась халдистой бабой, но дело свое знала хорошо: вместо
очень  длинных  неухоженных волос, от  безысходности  всегда
собиравшихся в хвост, я получила умеренно длинные с  намеком
на стильную прическу.
      Потом  пришла  очередь цвета. Родной цвет  активно  не
нравится Веньке, она находила его слишком унылым - и поэтому
я  была  срочно перекрашена в глубокий темно-рыжий с  томно-
вспыхивающим медным отливом.
      "Ну  вот, просто отлично, глаза заиграли, теперь можно
выводить тебя в свет и на случку", - констатировала  Венька,
жизнь  всегда представлялась ей неким азартным биологическим
циклом.
     ...А потом и сама Венька перекрасилась в темно-рыжий.
      Но  я  бы  даже не заметила этого, если бы  не  Фарик.
Фарик,  с которым она приехала в ту февральскую ночь,  когда
мы  решили  написать забойную криминульку и  продать  се  по
сходной  цене. Фарик довольно часто приезжал в  Бибирево,  в
отличие  от  Марика, почти исчезнувшего  с  моего  горизонта
после неудачной сцены соблазнения.
       -   Ты   видишь,  что  с  собой  эта  дрянь  уделала?
Покрасилась!  -  с  порога заявил мне  Фарик  и  на  секунду
застыл,   рассматривая  мой  собственный,  так  похожий   на
Венькин, цвет волос. - По-моему, это сговор! У вас появилась
униформа, а, девчонки?
      - Конечно, мы же играем в одной команде! Только это не
униформа,  а  унисекс. Сейчас модно в Европе. Слушай,  Мышь,
мне  сейчас  этот  узбек, - Венька ткнула Фарика  в  бок,  -
потрясающую историю рассказал!..
      Я  не удивилась - все, через одну, истории Фарика были
потрясающими   -   от  банальной  бытовой   поножовщины   до
рафинированного   заказного  убийства.   Фарик   рассказывал
леденящие душу подробности с веселым цинизмом, что придавало
любой  смерти почти балаганный характер. Смерть в  изложении
Фарика  затягивала  и была нестрашной.  Смерть  в  изложении
Фарика   казалась   бездарной   статистикой,   сующей   свои
коротенькие банальные реплики невпопад.
      И  когда  Фарик  после двухчасового сидения  на  кухне
тактично  отправился в туалет - отлить безмерное  количество
баночного пива, которое мы пили в ту ночь, - Веньке пришла в
голову  счастливая мысль: записать только  что  рассказанную
кровавую  страшилку  именно в ключе Фарика  -  разухабистом,
циничном и безумно смешном.
      Для  подобного  стиля я была тяжеловата,  мне  хватало
иронического  взгляда  на  мир,  и  я  решила  просто  слепо
скопировать Фарика. Мне всегда удавалось копировать кого  бы
то ни было.
     Удалось и сейчас.
      Через  месяц  был  готов сценарий,  сдобренный  юмором
Фарика,  Венькиной страстью и прошитым автоматными очередями
b%+., и вполне профессионально записанный мной.
      Венька  назвала его по-идиотски: "К, истории  двойного
убийства  на  Плющихе".  Но тем не  менее  сценарий  был  со
свистом    принят    каким-то    полубезумным    продюсером-
азербайджанцем и сразу же запущен в производство.
     Мы с Венькой подписали отдающий липой договор, получили
наличные и отправились на Алексеевскую.

                             ***

      ...Там  нас  уже ждали водка, икра,  плов  и  Фарик  с
Мариком.
      -  Сюрприз! - крикнула с порога Венька. - Знакомьтесь,
это Мышь, она классные сценарии пишет, просто гениальные.
      Фарик и Марик явно не ожидали моего появления и  сразу
помрачнели. Их неудовольствие было столь очевидным, что  мне
сразу же захотелось напиться.
      Я так и сделала - надралась вусмерть и отключилась.  Я
даже   толком  не  рассмотрела  их  огромную,   похожую   на
футбольное  поле  комнату,  заставленную  диким  количеством
оплывших  свечей;  ни кровати, ни дивана не  было  вообще  -
только мягкие маты, усыпанные лепестками. Цветов было море -
розы и хризантемы.
     Только розы и хризантемы.
     И больше ничего.
      ...Я проснулась среди ночи - голова раскалывалась, шея
затекла  -  меня,  как тряпичную куклу,  сунули  в  огромное
кресло. Я проснулась от голосов - яростно-тихих, осуждающих,
требующих, молящих.
      Скрытая в них страсть так испугала меня, что я даже не
решилась  открыть  глаза,  лишь  слегка  разлепила   их;   я
подсматривала в щелки век, как в замочную скважину.
     Они - все трое - были в противоположной стороне комнаты
у  окна.  Венька сидела на матах, совершенно недосягаемая  в
свете  уличного фонаря. Недосягаемая для меня  и  несчастных
мальчиков, обложивших ее, как волчицу.
     Солировал Марик:
      -  Это предательство, как ты не поймешь?! Ты пытаешься
быть похожей на эту свою Мышь, на это пустое место... С  ней
ты  предаешь всех нас... Всех четверых... Мы же поклялись...
Ты  сама заставила нас поклясться! Ты сказала, что так будет
всегда!..
     - Сказала, а теперь передумала, - пропела Венька. Марик
занес руку для удара, но Фарик перехватил ее.
      Возникла  внезапная  мальчишеская  драка,  кончившаяся
через минуту обоюдно разбитыми носами.
      - Пусть она уйдет, - теперь уже спокойно сказал Марик,
слизывая кровь.
     - Скорее вы уйдете, - дразнила их Венька.
      -  Слушай, она ничего нам не сделала... Но  ты  же  не
хочешь,  чтобы  мы ее возненавидели только потому,  что  она
стала иметь какое-то отношение к тебе?..
      -  Скорее я вас возненавижу, - Венька упрямилась;  мне
вдруг  стало страшно - и от их ненависти, и от ее защиты,  в
*.b.`.) я не нуждалась.
      "Стервецы  маленькие,  молокососы  -  куда  ты  только
влезла.  Мышь,  встань сейчас же и скажи:  "Общий  приветик,
исчезаю  из  вашей  плебейской жизни навсегда..."  или  что-
нибудь другое в этом роде.
      Но,  пока я подбирала "что-нибудь другое в этом роде",
Марик процедил сквозь зубы:
     - Может, того? Убрать ее? Нет человека - нет проблемы.
      -  А  может, того... Убрать меня? Нет человека  -  нет
проблемы. И вы свободны, мальчики!
      Теперь  не выдержал Фарик - он ударил Веньку наотмашь,
хорошо заученным жестом; это уже было похоже на ритуал.
       -   Сейчас   еще   врежу,  если  не  прекратишь   это
сумасшествие!
     - А мы уже давно сошли с ума. С тех пор, как впаялись в
этот проклятый грузовик. Или нет?! Фарик снова поднял руку.
     - Лежачего не бьют, - в лицо ему засмеялась Венька. Она
вытянулась   на   матах   и   начала   мучительно   медленно
расстегивать  пуговицы  на рубахе. -  Может  быть,  поможете
беззащитной одинокой девушке?
      Их не надо было просить дважды - я видела, как спадают
рубахи  с  их крутых, почти одинаковых плеч; я слышала,  как
щелкают языки их ремней, как нетерпеливо рвутся "молнии"  на
джинсах...
      Мальчики рухнули в Веньку, как в пропасть; они накрыли
ее,   как  волны,  -  я  помнила  эти  волны  моего   южного
причерноморского детства: тебя накрывает с головой  и  нечем
дышать... Должно быть, Веньке тоже нечем было дышать, и  она
застонала.  Мальчики  повторили  ее,  как  эхо.  Их   волосы
спутались, их тела переплелись, и я впервые подумала о  том,
как  они  красивы. И я впервые подумала о  том,  что  такими
красивыми, почти совершенными, они могут быть только  втроем
-   наконец-то   собранные  детали,   наконец-то   сложенная
мозаика...
       И,  когда  Венькина  голова  победно  вознеслась  над
обессиленными,  выпотрошенными  телами  мальчиков,  я  вдруг
увидела  ее  широко раскрытые глаза - всего  лишь  отражение
моих  раскрытых  глаз.  Наши взгляды  встретились  -  и  она
улыбнулась мне.
      ...Мне  даже не пришлось возиться со входным замком  -
дверь  открылась  легко; эта квартира, этот  чужой  закрытый
самодостаточный мир выталкивали меня, гнали прочь.
      Я  добралась домой под утро, сложила Венькины  вещи  в
кучу,  вытащила их в прихожую и здесь же, возле них, заснула
тяжелым сном.
      Проснулась я от резкого настойчивого звонка  в  дверь.
Так  звонила  только  она. Приготовленные  вещи  нужно  было
отдать и распрощаться с ненормальной девчонкой навсегда,  но
я вдруг почувствовала, что если открою, если впущу ее в свой
спокойный,  стерильный дом, как впустила  когда-то,  то  все
снова пойдет по кругу.
     Почувствовала и испугалась.
     - Это ты? - трусливо спросила я из-за двери.
      -  Открой, пожалуйста... Я все объясню, - ответила она
b`%'"k, вкрадчивым голосом.
      -  Уволь меня от объяснений. Все и так ясно. Живи  как
знаешь.  Правы  твои щенки - при чем здесь я? Звонок  звонил
непрерывно.
      -  Уходи,  -  устало сказала я. Теперь в дверь  начали
методично стучать кулаками. Я прислонилась спиной к  дверной
коробке и закрыла глаза.
      - Если будешь ломиться - соседи вызовут ментов и будут
правы. Ты же знаешь наших пугливых пролетариев.
     Стук прекратился.
      Так, в тишине, я просидела очень долго. Так долго, что
наконец решилась спросить.
     - Ты еще здесь?
      -  Да. - Она никуда не ушла, она была совсем рядом, за
тонкой дверью.
     - Сидишь?
     - Сижу.
     - Не стоит. Простудишься.
      -  А  я  на  коврике  сижу. И хочу тебе  одну  историю
рассказать. Я давно хотела...
      -  Сыта  по горло твоими историями. И твоими дружками-
извращенцами.
      -  Это  хорошая  история.  Ты  даже  удивишься,  какая
хорошая...  Глазки  закрой и слушай...  У  одних  папочки  и
мамочки в городе Ташкенте родились две девочки. Две девочки-
близняшки. Одну назвали Венечкой в честь папочкиной мамы,  а
другую  -  Сашенькой в честь мамочкиного  папы.  Сашенька  и
Венечка  очень любили друг друга... Так сильно, что  если  у
Венечки  был  лишай  на  руках,  то  точно  такие  же  пятна
выступали на руках Сашеньки. А когда Сашенька сломала  ногу,
то  Венечка тоже не могла ходить - ровно месяц, пока гипс не
сняли. А когда его сняли и прошло несколько лет - Венечка  с
Сашенькой  стали  красивыми-красивыми,  по  мнению  узбеков,
торгующих  абрикосовыми косточками на Алайском рынке,  -  то
они, как и полагается девушкам, влюбились в двух мальчиков -
Фарика  и Марика. И это была сумасшедшая любовь, потому  что
любить  иначе  они  не  умели. Это  была  такая  сумасшедшая
любовь, что иногда они менялись мальчиками - в кино  там  на
индийской мелодраме или на шашлыках. И все им сходило с рук,
потому что были они очень похожи, даже мамочка с папочкой их
путали.  Если бы Вильям Шекспир крепко закладывал и  у  него
двоилось  бы в глазах - то "Ромео и Джульетта" получилась  у
него именно такой...
     Я хмыкнула.
     И тут же услышала Венькин голос:
     - Это правда.
     - И что?
      -  А  то, что они поехали в горы, все вчетвером. И  на
законных  основаниях, тили-тили-тесто, жених и невеста.  Там
был  шашлык, и цвели персики, и было еще не очень  жарко.  И
девочки-близняшки оставили своих мальчиков, чтобы на  машине
Марика  смотаться в Янгиабад, Марик их обеих  научил  водить
машину.  Они ехали на переговорный, чтобы поздравить  своего
папочку с днем рождения, сорок лет. Им ужасно хотелось вести
, h(-c, они даже поссорились из-за того, кто поведет первой.
И  врезались в дурацкую фуру, огромный такой "КамАЗ". Он был
один  на  всей трассе - и они умудрились в него  впаяться...
Та,  что  была  за рулем, осталась жива. Так,  череп  слегка
покрошило,  незначительная травма - две недели в реанимации,
и привет.
     Венька замолчала.
      -  А  вторая? - тихо спросила я, хотя не  имела  права
спрашивать.
      -  Она  погибла. Ее долго не могли достать -  пришлось
даже вырезать двери автогеном.