гнулся надо мной  и  внимательно  заглянул
мне в лицо. Только сейчас  я  заметила  в  его  руке  монтировку,  отчаянный
старик, ничего не скажешь.
   - Что с вами, женщина? - с  хриплым  состраданием  спросил  он.  -  Вы  в
порядке?
   Я молчала. Если бы это был Митяй, он не уехал бы, он сдал бы назад, он не
испугался бы остановившейся машины в зеркале заднего вида,  он  подобрал  бы
меня, расхристанную, перепачканную в  крови  ублюдка  Бадри,  чуть  было  не
предавшую его... Он подобрал бы меня, и вместе мы решили бы, что  делать.  Я
уткнулась в колени и сухо зарыдала.
   - Да  вы  вся  в  крови!  -  Старик  попытался  поднять  меня,  но  я  не
поддавалась, цепляясь коленями за окаменевший  грязный  снег.  -  Вставайте!
Вставайте же!..
   - Да...
   -  Вставайте,  я  отвезу  вас  до  ближайшего  поста,  вам  нельзя  здесь
оставаться...
   - Да...
   - Вы не запомнили номер машины?  Темнеет,  а  я  не  сообразил...  Вы  не
запомнили?
   А ведь я даже не знаю номера митяевской машины. Я вообще ничего не знаю о
нем. Господи ты Боже мой... Мне не хотелось думать о том,  что  произошло  в
машине, может быть, Митяй жив, Сеня просто вырубил его и рванул подальше  от
греха и случайных свидетелей... Он наверняка жив, невозможно убить  человека
вот так, тем более если находишься с ним  в  приятельских  отношениях.  Если
работаешь в одной команде. Но ведь Митяй ни секунды  не  раздумывал,  прежде
чем опустить гаечный ключ на переносицу Бадри,  и  эта  записка,  он  хотел,
чтобы я сосредоточилась, чтобы была готовой,  чтобы  не  потеряла  головы...
Зачем только я выскочила из этой проклятой машины?..  Ведь  в  те  несколько
секунд, которые у меня были, я могла помочь ему.
   - Вставайте же... Вы простудитесь. - Он все еще не уходил, этот старик.
   - Да, конечно.
   - Они... Они хотели изнасиловать вас? - осторожно спросил он.
   Я молчала. Боль в руках заставила меня очнуться. Я здорово содрала ногти,
пока открывала проклятую дверь.
   - Все в порядке, - одними губами сказала  я.  Господи,  чего  мне  только
стоила эта фраза!..
   - Тогда идемте. У меня есть кофе в термосе... Старик помог мне  подняться
и, поддерживая меня, довел до своей машины.
   Старенький  ушастый  ?Запорожец?,  вот  какого  нежелательного  свидетеля
испугался Сеня! Напряжение было  столь  велико,  что  я  начала  истерически
хохотать.  Я  смеялась  до  тех  пор,  пока  интеллигентный  старик  так  же
интеллигентно не смазал меня по щеке.
   - У вас шок, женщина, - терпеливо объяснил он мне, - нужно ехать.
   - Отвезите меня в Москву, - жалобно попросила я.
   - Конечно, конечно... Только заедемте на ближайший пост, нужно  сообщить,
чтобы машину перехватили... По-моему, это была ?девятка?? Или ?восьмерка?? Я
не очень хорошо вижу, у меня зрение минус три.
   - Я не знаю.
   Я впервые посмотрела на спасшего меня старика. Добродушное лицо,  очки  в
дешевенькой  пластмассовой   оправе,   венчик   седых   волос,   воинственно
вздыбившийся над лысиной. Весь его сусальный вид плохо вязался с монтировкой
в худых пальцах.
   - Спасибо вам, - запоздало сказала я, с  тоской  глядя  в  сторону  давно
скрывшейся из вида митяевской ?девятки?.
   - Тогда поедемте.
   - Только я прошу вас... Не нужно никаких постов. - Если уж он принял меня
за жертву изнасилования, пусть так и будет.
   Так будет легче. Изнасилование,  шок,  полная  прострация.  Мне  даже  не
придется врать.
   Старик заботливо усадил меня в свою колымагу и накинул  на  плечо  ремень
безопасности. Потом вернулся к обочине и поднял забытую мной вытертую сумку.
   - Вот, возьмите. - Уложив сумку мне на колени,  он  захлопнул  дверцу  и,
спустя несколько секунд плюхнулся на кресло рядом со мной.
   - Спасибо, - еще раз тупо повторила я.
   - Выпейте кофе. - Он ловко отвинтил крышку термоса, налил в  нее  кофе  и
почти насильно сунул мне в руки. Кофе отвратительно пах пробкой и  цикорием,
но все же я отважно сделала несколько глотков.
   - Спасибо.
   - Сейчас мы развернемся и поедем в Москву. Куда  вы  скажете,  -  ласково
сказал старик. - Но, думаю, вам лучше всего обратиться  в  больницу.  Или  в
кризисный центр, сейчас существуют такие службы, я знаю...
   - Нет-нет... Ничего не нужно. - Я прижалась лбом к стеклу и заплакала.

***

   ...Его звали Григорий Петрович.
   Он представился мне с самого начала, мягкие успокаивающие имя и  отчество
должны были убедить  меня:  никакой  опасности  больше  нет,  вам  ничто  не
угрожает. Григорий Петрович  вел  себя  удивительно  тактично  и  больше  не
приставал  -   ни   с   вопросами,   ни   с   утешением.   Я   пребывала   в
полубессознательном состоянии и машинально слизывала кровь с пальцев.
   Кровь никак не останавливалась, но это мало занимало меня.
   Я даже не отреагировала на то, что старик остановился, совершил  короткий
рейд в глубины своего ?Запорожца? и вернулся ко мне с перекисью  водорода  и
бинтами. Он сам обработал мне руки  перекисью  и  обвязал  бинтами  саднящие
ногти.
   - Вы живы, а это главное, - кротко сказал он мне и пожал локоть.
   Слишком мягкий, слишком тихий человек с извиняющимся голосом - что  могло
заставить его выбежать на стылое шоссе из машины, под выстрелы (а он не  мог
не слышать выстрелы), с одной монтировкой?
   На своем чихающем и фыркающем ?запорике? он подвез меня именно туда, куда
я просила, - к метро ?Семеновская?.
   - Если вы позволите, я провожу вас,  сдам  с  рук  на  руки...  Мужу  или
родным.
   -  Нет-нет,  спасибо,  вы  столько  для  меня  сделали.  -  Я  с   трудом
выговаривала  слова,  он  столько  для  меня  сделал,   Григорий   Петрович,
совершенно чужой мне человек. А вот я для Митяя не сделала ничего...
   - Но, может быть... - Он не настаивал, но и не уходил.
   - Все в порядке. Еще раз спасибо.
   - Я бы на вашем месте заявил в милицию. Я молчала, и тогда он сказал:
   - Знаете, с моей племянницей произошла..,  произошла  такая  же  страшная
вещь. Четверо подонков втянули ее в машину... И не было никого, кто  защитил
бы ее, а у самой не хватило сил. Они  ведь  где-то  живут,  эти  подонки.  А
Али-ночки больше нет... Она покончила с собой после всего этого кошмара, она
была очень впечатлительная девочка, писала стихи, ее  даже  публиковали  два
раза в ?Московском комсомольце?, Алина Войнаровская.  Может  быть,  слышали?
Нет-нет, конечно, я понимаю, вы не могли  слышать  это  имя,  а  ей  обещали
большое будущее... Это было десять лет назад, только не  зимой,  а  летом...
Летом, что еще ужаснее... Может быть, я все-таки провожу вас?
   - Нет. Я сама. Спасибо за все. И простите меня...
   - Это вы простите, - тихо сказал Григорий Петрович.
   Я стояла и смотрела ему вслед,  пока  крошечный  нелепый  ?Запорожец?  не
скрылся из виду.
   ...Соберись. Того, что случилось, уже не исправить.  Соберись,  соберись.
Кажется, это здесь. Я не была на  ?Семеновской?  больше  полугода,  но  этот
двенадцатиэтажный дом запомнила навсегда. Даже в страшном  сне  я  не  могла
себе представить, что вернусь сюда по собственной воле.
   Что это будет единственным местом, куда я смогу вернуться.
   ...Лифт не работал. Мне придется идти на двенадцатый этаж пешком.  Это  в
его стиле - жить в доме с неработающим лифтом.
   Между седьмым и восьмым этажами я села  на  холодные  каменные  ступеньки
черного хода и заплакала. Я все еще боялась думать о том,  что  произошло  с
Митяем. Почему меня всегда окружает столько смертей или колея, в  которую  я
попала  -  колея  с  бабочками  над  жирной  землей  и  подсохшими  цветами,
передавленными цветами, - ведет в царство мертвых?..
   Меня нужно запереть в клетку, возить по  городам  и  выпускать  на  арену
перед   тиграми   какого-нибудь   Мстислава   Запашного   и   после    дуэта
эксцентриков-эквилибристов каких-нибудь братьев-близнецов  Немировичей:  вот
женщина,  которая  притягивает  убийства  как  магнит.  Слабонервных  просим
удалиться...
   Вставай, Ева, нужно идти, еще пять этажей.
   Перед дверью на двенадцатом этаже  я  постаралась  отдышаться,  чтобы  не
выглядеть совсем уж унизительно. Да, дверь именно эта, я  была  здесь  всего
лишь несколько раз (два? три?), но хорошо  запомнила  ее.  Набрав  в  легкие
воздуха, я ждала, пока сердце прекратит выпрыгивать из груди.
   Ничего не получится, оно гулко  билось  о  пустую  сердечную  сумку,  оно
ничего не хотело знать. Я не стала уговаривать его, я просто подняла руку  и
позвонила в дверь.
   Только бы он был дома. Если его нет - я просто не  сдвинусь  с  места,  я
просижу   несколько   лет   на   балкончике   черного   хода   с   панорамой
безлико-окраинной Москвы в кармане, а потом состарюсь и умру. Но  он  открыл
еще до того, как я успела состариться и умереть.
   Капитан Костик Лапицкий  в  жалком  тренировочном  костюме  с  вытянутыми
коленями.
   Он совсем не удивился мне. Или сделал вид, что  не  удивился.  Стоило  ли
столько месяцев ненавидеть его, считать абсолютным злом, чтобы в  результате
прийти к нему домой и обнаружить эти вытянутые трикотажные колени...
   - Привет, - сказал Костя, что-то торопливо прожевывая, - что ж с утра  не
предупредила, что придешь? Я бы подготовился.
   - С утра были другие планы. - Я спрятала  руки  за  спину,  чтобы  он  не
увидел перебинтованных пальцев. Я  совсем  забыла,  что  мое  пальто  залито
кровью Бадри. Хорошо еще, что добрейший Григорий  Петрович  отмыл  мне  лицо
водой из пластиковой бутылки.
   Лапицкий внимательно рассматривал меня, как птица, склонив голову набок.
   - Я вижу. Повздорили с кобельком, кому быть вверху, а кому внизу? Это чья
кровь - твоя или его?
   - Третьего лица. - Я не  хотела,  но  он  все-таки  втянул  меня  в  свой
цинично-обыденный треп.
   -  Ты  в  своем  репертуаре,  смуглая  леди  сонетов,  как  я   посмотрю.
Занимаешься профессиональной деятельностью и уверенно влияешь на численность
человеческой популяции.
   - Может быть, впустишь меня?
   - Что ты хочешь мне сказать?
   - Если это тебя все еще интересует, ото произошло  не  одно  убийство,  а
два.

***

   ....Я сидела в ободранной и разгильдяйской ванне Лапицкого -  разительный
контраст с вылизанным домом Митяя. Я  сравнивала  совершенно  невольно  -  и
снова приходила в глубокое отчаяние. Я была почти уверена, что Митяя  нет  в
живых, что больше никто так, как он, не коснется моего тела и  не  зажжет  в
нем огонь.
   Набирая мне ванну. Костя  не  пожалел  какой-то  дешевой  польской  пены,
которая выдавала себя за немецкую, но и ее хватило,  чтобы  укрыть  меня  от
равнодушно-цепких глаз Лапицкого. Он сидел на полу против меня с чашкой кофе
и прихлебывал его маленькими глотками. Рядом со мной же, на  скользком  краю
ванны, стояла початая бутылка водки. Я выпила добрых три четверти и даже  не
захмелела.
   - Может быть, закусь принести? - в который раз спросил Лапицкий. - У меня
сало есть.
   Я вспомнила свой первый визит к Лапицкому - тогда тоже было сало.
   - Не нужно.
   - Смотри, а то надерешься.
   - Я не пьянею. Ты же сам меня учил.
   - Да, я многому тебя учил. А ты хорошо меня отблагодарила.
   - Не стоит говорить об этом. Ты был нечестен со  мной  с  самого  начала.
Неужели ты действительно думал, что тебе удастся слепить из меня законченную
суку?
   - Самое смешное, что я и сейчас так думаю. Тебе же нравилось  делать  то,
что ты делала, я помню это. Ни у кого из людей, с  которыми  я  работал,  не
было такой по-настоящему сучьей сути, такого огня в крови. Такого  презрения
к общепринятой морали. Ведь это была ты, правда?
   Неубиенная карта, он прав, то ощущение полноты власти над людьми  сводило
меня с ума, я помню эту почти животную страсть к вероломной игре, которой  я
отдавалась целиком. Будь ты проклят. Костя Лапицкий, ты до сих пор не хочешь
отступиться.
   - Нет. Я не такая. - Он все-таки спровоцировал меня, и я добавила  пошлым
голосом затрапезной чтицы из затрапезного клуба:
   - Я не такая, я жду трамвая, ты любишь толстых, а я худая.
   - Ты жива только потому, что я хотел этого. Ты жива только потому, что  я
тебя прикрыл.
   - Напрасно ты меня прикрыл. Я этого не стоила.
   - Стоила. Зачем убивать породистое животное, если им можно  любоваться  в
свободное от работы время? А если повезет, то и  случить  его  с  кем-нибудь
подходящим для улучшения породы.
   - Я уже давно не породистое животное. Разве ты не видишь?
   - Твои обычные уловки, - уверенно сказал  Лапицкий.  Неужели  он  всерьез
решил соблазнить меня прошлой жизнью?
   - Я пришла к тебе не за этим.
   - В этом тоже вся ты. Иметь наглость явиться  ко  мне  после  всего,  что
произошло...
   - Я честно отработала на тебя, - сказала я  с  невесть  откуда  взявшимся
цинизмом, - ведь Леща в свое время вы получили  только  с  моей  помощью.  И
альфафэтапротеин.
   - Ну, Лещ нас всех обставил. Чиркнул плавниками и уплыл в небытие. Не без
твоей помощи, я так думаю. Скользкий тип, я всегда это подозревал.
   - Ты мне нужен. Раз уж ты появился. Эти убийства - мое личное дело.
   - Не сомневаюсь, все убийства  -  твое  личное  дело.  В  них  ты  всегда
преуспеваешь.
   Я вытащила руку из воды, взяла бутылку водки и сделала несколько  крупных
глотков.
   - Мылом занюхай, - посоветовал мне Лапицкий,  -  очень  хорошее  вкусовое
сочетание.
   - Ты мне нужен. И знаешь почему?
   - Догадываюсь.
   - Тебе наплевать на то, будет ли доведено расследование до конца или нет.
У тебя  свой  интерес.  Ты  можешь  запросто  скрыть  от  вялого  правосудия
кое-какие факты, если тебе будет нужно. Ты можешь  использовать  запрещенные
приемы. У тебя что-то есть на Кравчука?
   По лицу Лапицкого пробежала тень.
   - Нет. С чего ты взяла? Он проходит по делу как свидетель. Все  остальные
- тоже. Пока.
   - Тогда что там делаешь ты?
   - Я теперь рядовой оперативный сотрудник, я же говорил  тебе.  История  с
тобой вылезла мне боком.
   - Оставляю твою ложь на твоей же совести. Я предлагаю тебе сделку.
   - Ты - мне? - Лапицкий расхохотался. - Да кем ты себя мнишь? А за  сделку
с работником правоохранительных органов - сама знаешь.
   - Породистым животным, - просто сказала я. - Сейчас у меня есть выход  на
Кравчука. Рискованный, но есть.
   Ведь именно он тебе нужен? И если бы этого убийства актрисы не было,  его
бы стоило придумать, правда? Может быть, ты его и организовал, чтобы вскрыть
группу изнутри?
   Видишь, Костик, я тоже не разучилась  провоцировать,  Анна  Александрова,
вскормленная тобой, все еще живет во мне...
   - С чего ты взяла, что мне нужен Именно он?
   - Он бывший чекист. Довольно состоятельный человек. Зачем  состоятельному
человеку  идти  директором   съемочной   группы,   пусть   даже   и   такого
сногсшибательного режиссера, как Братны. Сплошная головная боль. И потом, он
ничего не смыслит в кино, Братны сам везет этот воз.
   - Двужильный парень,  -  заочно  одобрил  Братны  Лапицкий,  -  и  вообще
занятная личность. Так  окучил  наших  ребят,  что  они,  бедняги,  сами  не
понимали, что творят. И это серьезные следователи со стажем...  Если  бы  он
сказал им, что старуха сама воткнула нож  себе  в  спину  или  сделала  себе
харакири, - они бы  подтвердили  это  документально.  И  сами  бы  подобрали
недостающие улики. Кино его попутало, ясно. Похоже, он и вправду гений, мать
его. Во всяком случае, с людьми он может делать все, что угодно.
   Я вспомнила магнетические глаза  Братны,  они  могли  бы  заставить  меня
сделать что угодно. Они и заставили меня сделать это. Ева отнеслась к  этому
совершенно  безропотно,  но  вот  сучка   Анна   Александрова   -   она   бы
взбунтовалась. Она приревновала бы мир к этому надменному гению.
   - Ну, положим, не со всеми. - И я нынешняя не смогла скрыть ревности,  ее
нотки проскользнули в моем голосе.
   - Да ты никак его ревнуешь? - умилился Лапицкий.
   - Только в общечеловеческом смысле, - ушла от ответа я.
   - А говоришь, что изменилась, - тотчас же уличил меня капитан,  -  это  и
есть честолюбивый сучизм в чистом виде.
   - Мне наплевать на то, что ты обо мне думаешь.
   - Конечно, тебе всегда и на все было наплевать.
   - Не всегда, - тихо сказала я и тотчас же вспомнила аккуратно  стриженный
затылок Митяя в машине. - Сейчас мне не наплевать.
   - Что, пепел кобелька стучит в твое сердце? Хотел бы я,  чтобы  меня  так
любили.
   - Тебя невозможно любить, Лапицкий. Ты поможешь мне?
   - Хочешь обменяться информацией? - Он сдался.
   - Да. Я рассказываю тебе все, что  знаю,  а  ты  -  все,  что  посчитаешь
нужным. Потом сложим наши знания. Такой расклад устраивает?
   - Допустим.
   И я рассказала Лапицкому о первом убийстве, свидетельницей которого была,
и о том, как странно повели себя Братны с Кравчуком, как  они  сделали  все,
чтобы скрыть следы преступления...
   - Ни Братны, ни Кравчук этого не совершали, - я смыла  пену  с  головы  и
допила остатки водки, - и не могли совершить по определению.  Это  невыгодно
ни тому, ни другому. С Братны все более или менее понятно, главное для  него
- снять фильм. Но вот Кравчук, что толкнуло  его  на  этот  подвиг?  Это  не
дурачки-киношники, готовые жрать идеи Братны в виде салатов, арбузных  корок
в сахаре и запеканки из телячьих почек. Здесь, как ты  говоришь,  ?магнетизм
Братны? пробуксовывает. Здесь у Кравчука свой собственный  шкурный  интерес.
Когда я говорю ?здесь? - я  имею  в  виду  студию.  У  меня  есть  кое-какие
предположения на этот счет...
   - Конечно же, девочка, у тебя есть предположения на  этот  счет,  кто  же
сомневается. - Лапицкий почти влюбленно смотрел на меня - сейчас он  назовет
меня Анной, я поняла это за секунду до того, как он произнес это, и  подняла
руку, защищаясь:
   - Меня зовут Ева. Прошу тебя не забывать об этом.
   - Главное, чтобы ты сама помнила, - туманно сказал Лапицкий.
   - Я помню, как бы тебе этого ни хотелось.
   - А что с убийствами? - наконец-то поинтересовался он.
   - Я  не  думаю,  чтобы  они  были  как-то  связаны  с  дражайшим  Андреем
Юрьевичем. Здесь мы с ним скорее союзники... Ничто  не  было  так  невыгодно
ему, как чертово необъяснимое убийство. Оно как горящая палка,  воткнутая  в
термитник, оно может  все  разворошить  и  заставить  мигрировать  на  новое
место...
   - Два, - задумчиво поправил меня Лапицкий, - два убийства, не забывай.
   - Да.
   - Два убийства - это уже многосерийный телефильм. Что ты думаешь по этому
поводу, девочка?
   - Ничего. То есть я думала, я даже начала связывать концы. С первым  было
как-то проще, хотя бы потому, что просматривался мотив. Очень зыбкий, скорее
из области психиатрии... Сейчас и близко ничего нет...
   И я рассказала Лапицкому о своих жалких построениях, о  том,  как  вполне
серьезно подозревала в преступлении убитую  несколькими  днями  позже  Фаину
Францевну Бергман, и о том, что сейчас почва выбита у меня из-под ног...
   - Боюсь, что следствие столкнется с теми  же  проблемами,  что  и  ты,  -
потеребив подбородок, нахмурился Лапицкий. - Пока не всплывет мотив, оно  не
двинется с места...
   - И никаких улик? - обреченно спросила я. - Я  имею  в  виду  -  убийство
Бергман.
   - Никаких.
   - Наш эксперт, Арсений Ардальонович Зайцев, сыто  отрыгнув  после  обеда,
называет такие убийства интеллектуальными.
   - Вы восстановили картину того, что произошло? - О том, что  случилось  в
павильоне, я уже слышала от дяди Федора, но его почти  истеричное  изложение
ничего не стоит по сравнению  с  четким  анализом,  который  может  провести
Костик Лапицкий.
   - Кой черт,  восстановили,  -  неожиданно  выругался  капитан,  -  ты  же
понимаешь, чем больше псевдосвидетелей, тем больше головных болей.
   - А я думала, все обстоит как раз наоборот...
   - Ты просто дилетантка. Оптимальный вариант  -  это  когда  два  или  три
человека при свете дня видят, как несмышленого  ребенка  сбивает  автомобиль
марки ?Москвич" - каблук вишневого цвета  с  надписью  ?Хлебозавод  ј  I?  с
номерным знаком ?ОТ 675 М? и с