- Вставай! - властно приказал Илья. От его гуттаперчевой  иронической
благостности не осталось и следа. - Вставай, сука!
   Голова кружилась.  Подняться  я  не  могла.  Витек  ухватил  меня  за
подмышки и снова усадил на стул.
   - Думаю, маленькая встряска пошла тебе на пользу. Где бумаги?
   - Не знаю, - упрямо повторила я. Я почувствовала такую ярость,  такую
глухую ненависть к этому лощеному убийце, что не сказала бы  о  бумагах,
даже если бы знала.
   - Повторим, - Илья попытался взять себя в руки. - Давай, Витек!
   И снова громила-телохранитель  ударил  меня  рукояткой  пистолета.  И
снова мой рот наполнился кровью. Если  так  будет  продолжаться  дальше,
через полчаса от моей челюсти ничего не останется...
   Как  же  все-таки  хорошо  укладывают  паркет  в  этих  квартирах   с
евроремонтом!.. Я лежала на полу и тупо думала о том, кто  будет  ходить
по этому  паркету  через  несколько  дней.  Может  быть,  голые  мужские
обветренные пятки, которые обязательно принесут гладким  женским  пяткам
кофе в постель. Может быть, ножки ребенка,  который  будет  возиться  на
полу с плюшевой сороконожкой... Во всяком случае, они никогда не узнают,
что здесь забили насмерть бывшую валютную проститутку,  фартовую  шлюху,
так не вовремя вышедшую из комы.
   - Подними эту тварь, Витек. Отдохнет  на  том  свете,  -  голос  Ильи
отскакивал от моей пустой, раскалывающейся от боли головы.
   Витек снова приподнял меня и снова усадил на стул. Но сидеть я уже не
могла. Я все время заваливалась на бок. Витьку пришлось меня  поддержать
за ломающуюся спину.
   -  Слушай,  дорогуша,  -  кресло  под  Ильей  мерно  поскрипывало.  -
Вычислить твоего идиота-подельника, этого Эрика, не составило труда - ты
слишком плохо его выдрессировала.  Найти  гребаного  хирурга-пластика  -
тоже; немец засветился там один раз - и этого оказалось  достаточно.  Но
мы следили за твоим альфонсом столько времени вовсе не за тем, чтобы  ты
сейчас молчала, как Олег Кошевой на  допросе.  Мы  и  так  потеряли  два
месяца. А это стоит очень дорого. И если люди, которые стоят за мной, не
получат бумаг, боюсь, мне тоже придется сделать пластическую операцию  и
распрощаться со своим казино. А я очень люблю свою работу.  Так  что  ты
сейчас мне все  расскажешь,  иначе  Витек  забьет  тебя  до  смерти.  Он
превратит  в  кашу  все  твои  хрупкие  косточки,  которые  так   любили
мужчины... Не стоило  вбухивать  такие  бабки  в  пластическую  операцию
только для того, чтобы оно перестало существовать в каком-нибудь виде...
Где бумаги?
   - Я не знаю.
   - Где бумаги?!  -  Он  начал  терять  терпение,  это  наполнило  меня
торжеством, нестерпимой болью отозвавшимся во всем теле.
   - Пошел ты!..
   - Бей, пока морда не превратится в сопли! - уже  не  сдерживая  себя,
заорал Илья.
   И тут раздался писк телефона. Я не могла понять, откуда  он  идет,  и
только потом сообразила, что писк идет из кармана Ильи.
   Он сглотнул слюну, вынул  из  кармана  сотовый  и,  набрав  в  легкие
воздуха, сказал в трубку бесцветным, приглаженным - волосок к волоску  -
голосом:
   - Авраменко слушает.
   Он действительно слушал несколько  секунд,  на  его  лице  отразилась
жестокая душевная борьба - уж очень  ему  хотелось  поприсутствовать  на
заплеванной базарной площади во время гильотинирования. Наконец  чувство
долга победило. Он буркнул в  трубку:  "Сейчас  буду"  -  и  поднялся  с
кресла.
   - Я уеду на несколько часов.
   - А с ней-то что  делать?  -  туповатый  Витек,  карманный  Вильгельм
Телль, жаждал инструкций.
   - Бей, пока не начнет говорить. Через полтора часа подъедет Тема, так
что сможете сменять друг друга. Это крепкая сука, я сам ее натаскивал...
   Перед тем как уйти, Илья наклонился надо мной и нежно провел  тыльной
стороной ладони по моему залитому потеками крови лицу:
   - Надеюсь увидеть  тебя  живой.  Ты  ведь  не  умрешь  без  меня,  не
заставишь меня в тебе разочароваться. Ты никогда не разочаровывала меня,
девочка... Мы ведь жили душа в душу. Жаль, что ты оказалась такой алчной
тварью...
   Витек пошел провожать хозяина, и я на несколько минут осталась  одна.
Хотя какое теперь это имело значение?
   Выхода нет.
   Я не могла справиться с болью, я не могла справиться со своей прошлой
жизнью, навалившейся на меня как  тяжелый  камень,  из-под  которого  не
выбраться... Так ты и умрешь здесь,  изувеченная,  в  жалком  больничном
халате... И в то же время во  мне  рос  протест:  неужели  прежняя  Анна
позволила бы забить себя до смерти, как высохшую корову на бойне? Почему
у меня так мало времени, чтобы вспомнить прежнюю Анну?..
   Я слышала, как захлопнулась входная дверь.
   Илья уехал.
   Сейчас вернется эта тупая скотина, запрограммированная на убийство, и
выколотит из меня все мысли, всю душу...
   Витек еще не вошел в комнату, а я уже знала, что делать.  Я  достойно
встречу его. Именно так поступила бы  Анна  в  самом  начале  карьеры  -
валютная проститутка средней руки, сто баксов в час.
   ...Сначала нужно привести в порядок избитый подбородок. От  саднящей,
непрекращающейся боли я плохо соображала, но у меня хватило сил  подойти
к двери и выглянуть в коридор. Судя но звукам,  доносившимся  из  кухни,
Витек был там. Я не представляла для него никакой опасности.
   Главное сейчас - дойти до ванной. Если мне удастся это сделать -  все
закончится хорошо, говорила я себе, почему бы не загадать: тем более что
ничего другого, кроме как сыграть с судьбой в рулетку, тебе не остается.
Я хорошо запомнила расположение комнат в квартире.  Входная  дверь  была
слишком далеко,  чтобы  воспользоваться  ею:  проем  кухонной  двери,  в
котором  наверняка  торчит  Витек,  и   несколько   замков   делали   ее
недостижимой. И все равно  я  запомнила  эти  замки:  английский,  легко
открывающийся поворотом собачки, и щеколда. Замок -  вверху,  щеколда  -
внизу...
   Значит, главное сейчас  -  дойти  до  ванной.  Стараясь  не  потерять
сознание от слабости, я все-таки дошла до нее, закрылась на позолоченный
декоративный замок и пустила воду.
   Шикарная отделка под цветной мрамор, даже жаль пачкать ее собственной
жалкой кровью.
   Наскоро обмыв лицо, я посмотрела на себя в  зеркало:  низ  подбородка
отливал фиолетовым, таким подбородком никого  не  соблазнишь...  Но  все
остальное было в относительном порядке - видимо, Витек бил не  в  полную
силу, он выбрал самый длинный путь к смерти, с несколькими  привалами  и
перерывом на обед.
   Теперь, в экстремальной ситуации, я могла по достоинству оценить свою
внешность:  несмотря  на  побои,  она  осталась  почти   нетронутой,   в
пластической операции есть свои прелести - картонная карнавальная  маска
из папье-маше, намертво приклеенная к  лицу,  довольно  легко  переносит
постороннее вмешательство.
   Пожалуй, я даже привлекательна. Привлекательна, несмотря на ужасающий
подбородок. Но, если смотреть на меня сверху, как это делают не особенно
расторопные любовники,  предпочитающие  позу  миссионера,  следы  побоев
можно скрыть... Я подумала об этом  трезво,  как  Анна  в  самом  начале
карьеры, как я сама в начале  карьеры  -  валютная  проститутка  средней
руки, сто баксов в час.
   Странное спокойствие пришло ко мне. Набрав пригоршню воды, я  смочила
отросшие темные волосы, отбросила их назад.
   Пожалуй, я даже привлекательна.  Очень  привлекательна.  Самое  время
упасть в горячую воду и дождаться своего  мучителя.  Я  так  и  сделала,
прислушиваясь к медленным ударам сердца.
   Я достойно встречу его.
   Витек не заставил себя долго ждать. Он  появился  На  пороге  ванной,
по-прежнему жуя резинку.
   - Привет, - сказала я ему как ни в чем не бывало. -  Ничего,  если  я
помоюсь? Тогда и обмывать тело не придется. Меньше хлопот.
   Он ожидал всего, чего угодно, только не моего  ледяного  спокойствия.
От удивления он даже перестал жевать, выплюнул резинку и приклеил  ее  к
дверному косяку, - жест, который я хорошо изучила.
   - Ну, ты даешь, сука! - с неподдельным восхищением произнес он.
   -  Даю  только  за  большие  деньги.  Но  тебе  могу  бесплатно,  как
персональному палачу.
   Витек все еще стоял в дверном проеме.
   - Ну, - ободрила я его,  вытянувшись  в  джакузи,  забросив  руки  за
голову и следя за тем,  чтобы  слегка  распухший  и  залитый  фиолетовым
подбородок не испортил общего впечатления, - ты боишься?
   - Еще чего... - он судорожно сглотнул.
   - Тогда в чем дело. Ты ведь давно знаешь меня, - я шла ва-банк.  -  И
ты всегда хотел это сделать.
   - Что - "сделать"? - Он все еще пребывал в нерешительности.
   - Переспать со мной. Трахнуть меня.
   - Да, - он наконец-то решился, - да.
   - Но тебе это не светило. Даже в самом радужном сне.
   - Да.
   - Может быть, теперь стоит воспользоваться случаем? Ведь  другого  не
представится, насколько я понимаю ситуацию.
   - Ты правильно понимаешь ситуацию. Но той,  какой  ты  была,  ты  мне
нравилась больше.
   - Подойди, - почти приказала я, позвоночником  чувствуя,  как  падают
мои шансы соблазнить этот безмозглый шкаф, набитый  грязным  бельем  его
иезуитского босса, - подойди ко мне.
   Уверенность в своей  неотразимости.  Уверенность  в  том,  что  любой
мужчина может быть покорен и рано или поздно выбросит белый флаг, -  вот
чему, возможно, научил меня Илья в  прошлой  жизни,  плебейку  с  жалкой
кукольной внешностью.
   Видимо, уверенность той, прежней, Анны сквозила в каждом моем  слове.
Глядя на меня как кролик на удава, Витек подошел  и  глыбой  навис  надо
мной.
   - Неужели от моей красоты ничего не осталось? - нежно спросила  я.  -
Тогда действительно жизнь не имеет смысла. , - -  Пожалуй,  осталось,  -
осторожно сказал Витек. - Такой ты мне тоже нравишься, мать твою...
   Кажется, я уже слышала это признание - "такой ты мне тоже нравишься".
   - Тогда в чем дело? - Я приподняла голову над водой и скрестила  руки
на груди, прикрывая шрамы под ключицами.
   Витек молчал.
   - Чем ты рискуешь? У насесть полтора часа,  чтобы  искренне  полюбить
друг друга, - соблазняла я его. - Или ты  боишься  слабую,  беззащитную,
избитую женщину?
   - Это ты-то беззащитная? Да ты сука, каких мало. - -  Так  почему  бы
тебе не трахнуть суку, каких мало? Ты будешь последним, кто это  сделал.
Запишешь себе в актив маленькое любовное приключение с  приговоренной  к
смерти.
   Он все еще колебался, но по его раздувающимся ноздрям я  чувствовала,
что почти достигла цели. Еще одно небольшое усилие - и он не устоит.
   - Я ведь никому не скажу. У меня просто не будет времени.  А  у  тебя
есть полтора часа. А потом ты сможешь вернуться к своим  обязанностям...
В любом случае ты обыграешь своего босса. И не  останешься  внакладе.  Я
обещаю...
   И Витек решился.
   Он присел на корточки перед ванной и робко коснулся моей мокрой груди
кончиками пальцев - удивительный такт для человека, который еще  полчаса
тому назад бил меня рукояткой пистолета наотмашь. Я  подалась  вперед  и
прикрыла глаза, - пожалуй,  во  мне  действительно  погибла  актриса.  А
спустя несколько секунд  моя  грудь  полностью  исчезла  в  его  тяжелых
огромных ладонях. Теперь уже он прикрыл глаза, сентиментальный дурак.
   Совсем рядом, над моим лицом болталась кобура с  пистолетом.  Соблазн
вытащить его был так велик, что  я  едва  сдержалась:  я  понимала,  что
сейчас у меня нет никаких шансов, он обязательно перехватит руку -  ведь
"всю предыдущую жизнь его натаскивали именно на это - и  весь  мой  план
рухнет.
   Витек едва не влез в ванну, когда я прошептала ему на ухо:
   - Подожди... Не  здесь.  Отнеси  меня  в  комнату.  Мы  вполне  могли
остаться в ванной, это наверняка было в стиле Анны, но сейчас я не могла
себе этого позволить: кобура вместе с пистолетом  и  одеждой  упадет  на
отделанный мрамором пол, и тогда мне до него не дотянуться.
   Он все еще нависал надо мной, его тело тяжелело с каждой минутой.
   - Пожалуйста, - снова попросила я, едва касаясь  губами  его  грубого
лица с пробивающейся щетиной, - не здесь. Отнеси меня в комнату.
   Он наконец-то понял, коротко кивнул и вынул меня из воды.  Поднял  на
руки и понес в комнату. От  идущей  от  его  тела  животной  вибрирующей
страсти я почувствовала легкую тошноту.
   ...Витек бросил меня на тахту и спустя несколько  Секунд  уже  накрыл
своим телом. Я чуть не задохнулась от тяжести, осторожно, выскользнула у
него  из  рук  и  принялась  расстегивать  его  рубашку,   для   большей
убедительности издавая подходящие случаю  звуки  и  через  одну  отрывая
пуговицы. А он все прижимал и прижимал меня, постепенно  теряя  контроль
над собой.
   ...Подождать. Нужно  подождать,  уговаривала  я  себя,  задыхаясь  от
запаха маринованного чеснока и  жевательной  резинки,  нужно  потерпеть.
Наверняка ты делала это ради денег, так неужели сорвешься теперь,  когда
речь  идет  о  твоей  жизни?..   Нужно   потерпеть,   нужно   довериться
собственному телу, оно само все сделает как надо. Тебе только  останется
вступить в самый ответственный момент...
   Тело действительно все делало как надо. Во всяком  случае,  Витек  не
был разочарован прелюдией, - сквозь его неплотно прикрытые веки я видела
полоску закатившихся белков.
   - Так, значит, это правда, - бессвязно шептал он, - это правда, что о
тебе говорят... Самая страстная шлюха, какая только может быть...
   Я наконец-то добралась до его ремня, щелкнула  замком  и  расстегнула
"молнию". Он сразу же властно нагнул мою голову,  даже  шейные  позвонки
хрустнули под его ладонью:
   - Давай возьми..."Говорят, ты делаешь это, как никто.
   Если бы ситуация была другой, меня бы передернуло от его  откровений:
хороша же была моя прошлая  жизнь!..  Но,  какой  бы  ни  была  прошлая,
нынешняя не идет с ней ни в какое сравнение: в моих  прикрытых  ресницах
повисла,   как   на   новогодней   елке,   разваленная   голова    Эрика
Моргенштерна...
   - Скажи, я нравлюсь тебе? - прерывающимся голосом выдохнул Витек, все
еще не выпуская моего затылка. - Он нравится тебе?..
   - Самый лучший из тех, что у меня  был,  -  банальная,  срабатывающая
безотказно фраза, но я помню ее... На то, чтобы произнести  что-то  еще,
времени у меня не было: рядом с низкой тахтой валялась рубашка Витька, а
под ней лежал пистолет...
   ...Кажется, пистолет нужно снять с предохранителя  -  откуда  я  знаю
это?.. Я знаю, но не смогу  этого  сделать.  Не  смогу,  не  смогу...  Я
вспомнила удар рукояткой в челюсть, память о нем  и  о  том,  что  может
последовать, если я не  решусь,  подхлестнула  меня.  Сейчас  ты  должна
поднять оружие и выстрелить - иначе у тебя не останется ни одного шанса.
Прижимаясь к Витьку, я  осторожно  нашарила  легкую  кобуру  и  потянула
пистолет к себе. Телохранитель не заметил этого, он ничего  не  замечал:
его движения стали резкими и конвульсивными.
   - Не торопись, - нежно шептала я ему, подтягивая пистолет: нужно быть
полным кретином, чтобы позволить себе так расслабиться в обществе  суки,
каких  мало!  Если  останусь  жива  -  обязательно   попеняю   Илье   за
недостаточно тщательный подбор кадров...
   Сейчас. Нужно сделать это сейчас. Мой указательный палец уверенно лег
на спусковой крючок (слишком уверенно для человека, не имевшего  дела  с
оружием, Боже мой!), а большой опустил собачку предохранителя.  Я  резко
подняла пистолет, целясь прямо в опрокинутую  голову  Витька,  и  нажала
курок.
   Но выстрела не последовало. Сухой щелчок. Осечка. Этот звук мгновенно
отрезвил телохранителя. Он резко приподнялся на руках, сбросив с  живота
мою голову, и я увидела в его глазах даже не страх и не ярость, а скорее
мальчишескую обиду - Витек все еще не мог поверить в мое вероломство.
   -  Слушай,  мы  так  не  договаривались!  Брось...  Я  не  дала   ему
договорить. Все,  что  случилось  потом,  я  помнила  как  в  тумане:  я
машинально передернула затвор (откуда, откуда мне  известно,  что  нужно
передернуть затвор. Боже мой!) и снова выстрелила.
   Осечки не было, но и моя рука пощадила телохранителя,  сохранила  его
жалкую жизнь: я видела только, как взорвалось его плечо (очевидно,  пуля
раздробила ему  кость)  и  фонтан  крови  обрызгал  натертый  до  блеска
паркет...
   Витек взвыл от боли и  попытался  заслонить  голову  здоровой  рукой.
Несколько секунд из его горла вырывался только исполненный животной боли
сип.
   - А-ах ты, мать твою! Нет... - сквозь руку я видела черты  его  лица,
искаженные  ужасом  до  неузнаваемости;  кровь  забрызгала  ему  щеку  и
казалась почти черной на мертвенно-бледном лице, - нет... Не нужно...
   Не нужно... Не нужно, нет... Я  не  убийца,  не  убийца...  Я  только
защищалась. Это скорчившееся, теряющее сознание от боли, массивное  тело
больше не интересовало меня.  По-прежнему  сжимая  пистолет  в  руке,  я
бросилась вон из комнаты.
   Ничто,  кроме  поскуливания,   переходящего   в   хриплый   вой,   не
преследовало меня. В ванной я подняла свой больничный халат и  набросила
его прямо на голое тело; в прихожей я подняла шубу и набросила ее  прямо
на халат...
   Открыть дверь оказалось  неожиданно  легко  -  слишком  неожиданно  и
слишком легко! - и спустя секунду я уже была на  лестничной  площадке  -
вниз, вниз, скорее вниз, кажется, ты спаслась...
   ...Я пришла в себя только на улице и обнаружила, что все еще сжимаю в
руке  пистолет.  Картина  не  слишком  подходящая  и   мутному   разгару
февральского дня, и самому центру города. Стараясь справиться с собой, я
опустила пистолет в карман шубы.  Неожиданно  он  упал  в  самый  низ  и
завалился за подкладку.  Этот  последний  штрих,  этот  достойный  финал
трагедии, обернувшейся фарсом,  добил  меня  окончательно:  кто  бы  мог
подумать - у стильной женщины, носившей  платья  "от  кутюр"  и  дорогие
украшения, - дырка в кармане!..
   Стоя посреди двора, не в силах двинуться дальше, я начала смеяться. Я
смеялась так долго, так отчаянно, что  взмокли  ресницы.  А  потом  смех
перешел в такое отчаянное рыдание, что я даже испугалась за себя:  да  у
тебя истерика, Анна. Некому надавать тебе по щекам, некому привести тебя
в чувство...  Сейчас  ты  привлечешь  внимание  всего  благовоспитанного
надменного двора  в  центре  города,  и  кончится  тем,  что  вездесущий
милицейский патруль похлопает тебя по плечу.
   Бежать. Бежать как можно дальше отсюда. Хотя неизвестно,  как  далеко
ты убежишь в одном халате под шубой и легких  осенних  туфлях  на  голые
ноги (тогда, когда меня увозили  из  квартиры  Эрика,  я  успела  надеть
только их)...
   Постепенно холод выстудил мою голову -  смеяться  расхотелось.  Нужно
было думать о том, куда идти: с пистолетом  в  подкладке  и  без  единой
мысли в голове. И  только  теперь  я  с  отчаянием  поняла  -  идти  мне
некуда... Наверняка у меня были знакомые, которые могли помочь  мне,  но
никого из них я не помнила.
   Я по-прежнему ничего не помнила...  Но  обо  всем  этом  можно  будет
подумать потом - потом, когда я растворюсь в московских улицах и окажусь
в относительной безопасности. Я  провела  рукой  по  саднящему  от  боли
подбородку и  горько  усмехнулась:  ты  никогда,  никогда  не  будешь  в
относительной безопасности...
 
*** 
 
   ...Несколько часов я слонялась по улицам, иногда заходя  погреться  в
магазины и маленькие кафе. Я тупо прочитывала таблички с названиями улиц
- все они были смутно знакомыми, но мало о чем говорили мне. Ни одно  из
них не было связано с конкретными событиями из  моей  прошлой  жизни.  В
порыве  первого  приступа  отчаяния  я  даже  стрельнула   у   какого-то
сентиментального торговца хот-догами жетон на телефон  и  набрала  номер
Насти - единственного человека, которого я по-настоящему знала: это  был
мой собственный, не навязанный, а приобретенный  опыт  общения.  Но  мне
отвечали  лишь  короткие  сердитые  гудки...  Поздравляю,  ты   лишилась
последней связи с реальным миром.
   Длинная, до пят, шуба спасала меня от пронизывающего х