я, кому бы  вы
их ни давали, ничего не будут значить, потому что  старуху  после  ее  якобы
?смерти? видели несколько человек. И это уже не мои собственные свидетели, а
совершенно не зависящие от меня люди... В лучшем  случае  вам  порекомендуют
обследоваться у психиатра на предмет навязчивых маний...
   - Так почему же  вы  до  сих  пор  не  использовали  ни  одного  из  двух
вариантов?
   - Во-первых, вы с самого  начала  поступили  мудро,  не  закатив  никакой
истерики. Полагаю, у вас не было никаких особых причин поступать именно так,
но вы поступили - вот и все. Из страха, из каких-либо опасений за  себя,  из
любви к режиссеру, из изощренного цинизма - не берусь  судить...  Во-вторых,
вы мне нравитесь, Ева. - Кравчук осторожно подбирал  слова.  -  Вы  занятная
дамочка и далеко не простая. Я могу ответить на первую часть вашего вопроса,
хотя на него уже ответил наш уважаемый режиссер,  -  скандальная  история  с
убийством может серьезно повредить репутации фильма. Во всяком  случае,  это
касается престижных  фестивалей.  Все  эти  отборочные  комиссии  достаточно
брезгливы... Братны - и вы не будете этого отрицать - уже  сейчас  культовая
кинематографическая фигура наднационального масштаба. Не стоит ставить ее на
одну доску с жизненкой никому не нужной, давно  забытой  актрисы.  Поверьте,
она не стоит того и никогда не стоила. Впрочем, не буду вас уговаривать,  вы
и так прекрасно все понимаете. Если честно, я с  удовольствием  познакомился
бы с вами поближе.
   - Не могу ответить вам тем же.
   -  А  придется.  Давайте  расставим  все  точки   над   i.   Вы   вносите
дополнительные трудности в схему, хотя и оживляете ее. Согласны? Я  не  могу
доверять  вам,  так  же  как  и  вы  не  можете  доверять  мне.  Но  я  могу
шантажировать вас так же, как и вы можете шантажировать меня.  Вся  проблема
заключается в том, кто  из  нас  будет  молчать  дольше  или  кто  заговорит
первым... Но у нас еще будет время поворковать об этом. А сейчас извините, у
меня много дел. Да и Митяй, должно быть, уже заждался...
   - Тогда последний вопрос. Что вы сделали с телом?
   Я уже задавала его Братны...
   - Не стоило докучать великому режиссеру такими пустяками... Да и  вам  не
стоит забивать этим голову. Я буду рад видеть вас в своем ресторанчике.
   Наш разговор ничего не изменил,  он  даже  не  прояснил  позиции  сторон:
мягкое давление на  меня  продолжается,  я  по-прежнему  являюсь  призрачной
пленницей Кравчука. Я даже  знаю,  что  произойдет  через  несколько  минут:
Кравчук церемонно поцелует мне руку, не  забыв  продемонстрировать  отменные
резцы добермана, пара официантов с физиономиями Джеймса Бонда при исполнении
проводит меня до машины и сдаст с рук на руки Митяю...
   - Значит, я все еще не могу быть свободной?
   - Это временная мера. Не обижайтесь. Думаю, вы  скоро  распробуете  этого
милого молодого человека из вашего эскорта и он вам понравится,  -  позволил
себе скабрезность Кравчук. - Надеюсь, это немного подсластит пилюлю...
   Уж не в кровать ли женщине сомнительной красоты и сомнительного  возраста
вы собираетесь подложить блестящего культуриста,  Андрей  Юрьевич?  Хитрован
Кравчук, казалось, прочитал мои циничные необязательные мыслишки:
   - Повторяю, он в полном вашем распоряжении.
   - Я учту это. В общем, я неприхотлива, самая большая статья моих расходов
- это сигареты. Белый ?Житан?. А они сейчас стоят довольно дорого...
   - Я увеличу вам ставку. В знак особого расположения.  Сколько  вы  сейчас
получаете как ассистент?
   - Самое удивительное - ненамного  больше,  чем  в  прокате.  Вы  с  вашим
гениальным режиссером, снимая гениальное кино, проводите  не  самую  удачную
финансовую политику.
   Это было чистой правдой: из Братны, который не жалел  огромных  денег  на
кинопроцесс, невозможно было выбить мало-мальски приличной зарплаты.  Он  не
платил и десятой доли того, что обещал. Самым удивительным было то, что люди
не разбегались, они все становились либо фанатиками его кинематографа,  либо
заложниками его фантастического обаяния, либо тем и другим вместе...
   - Все может быть. Но политику в съемочной группе определяю  не  я  -  это
вопрос свободного выбора каждого.
   Я хмыкнула - ничего себе свободный  выбор,  особенно  в  моем  теперешнем
положении.
   - Допустим. Но вы должны знать... Я живу...
   - Я в курсе. Вы живете со слепым художником. Сергей Каныгин, не так ли?
   - Риторический вопрос. Я действительно живу у него. Но он не только слеп,
он беспомощен. У него сломан позвоночник, и он прикован к креслу.
   - Боюсь, он уже не так беспомощен, как вам кажется, Ева,  -  двусмысленно
промурлыкал Кравчук.
   - Вы вперлись и к нему? - с ненавистью сказала я.
   - Зачем же так грубо?  Просто  навестили  страдальца.  Прикупили  парочку
картин за очень хорошие деньги. Ему понадобятся деньги...  Он  был  неплохим
художником, очень жаль, что с ним произошло это ужасное несчастье... Кстати,
мои ребята застали там очаровательную молодую кошечку. Вы только  один  день
не ночевали дома, и вот, пожалуйста... Похоже, ваш слепыш вам изменяет.
   Я с трудом удержалась, чтобы не  двинуть  кулаком  в  лощеную  физиономию
Кравчука.
   - Мне нужно хотя бы сообщить ему... Мне нужно заехать домой...
   - Я понимаю. Вы заедете к нему, если хотите, прямо сейчас.  Скажете,  что
уезжаете на выбор натуры. На некоторое время. Скажем, недели на две.
   - Думаете, что решите проблему за две недели?
   - Все может быть... - неопределенно сказал Кравчук.
   - Я не могу его оставить.
   - Можете. Идемте, Ева.
   - Вот еще что, Андрей Юрьевич... Я возьму несколько оригами... На  память
об этом обеде. Вы не возражаете?
   - Берите все. - Кравчук был великодушен. К столу  подошел  метрдотель,  и
Кравчук что-то шепнул ему на ухо: тот коротко кивнул и  мгновенно  исчез.  Я
проводила его ироническим взглядом:
   - Скажите, Андрей Юрьевич, у вас весь  обслуживающий  персонал  похож  на
резидентов советской  разведки  в  ?третьих  странах?  или  есть  счастливые
исключения?
   - Весь, - улыбнулся Кравчук, - это  ведь  все  отставники,  профессионалы
высокого класса, которых государство выкинуло на помойку, как  запаршивевших
котят. Очень неосмотрительно с его стороны...
   - Пожалуй.
   ...В гардеробе ресторана нас уже ждал Митяй. Он по-прежнему гонял в  руке
эспандер. Пока гардеробщик помогал  мне  справиться  со  стареньким  пальто,
купленным два месяца  назад  на  распродаже  в  Измайлове  (на  большее  при
скромной зарплате работницы видеопроката рассчитывать было сложно),  Кравчук
о чем-то шептался с Митяем. На лице молодого человека застыла  взрывоопасная
смесь удивления, брезгливости и  покорности  судьбе.  Бедный  мальчик,  тебя
уговаривают ни в чем не отказывать потасканной тетке,  свалившейся  на  твою
голову, не иначе. Не очень захватывающая перспектива, что и говорить. Поймав
на себе потемневший взгляд Митяя, я широко ему улыбнулась. Похоже, нас  ждут
веселые расплюевские дни.
   - До завтра, Ева, - Кравчук был сама любезность, - будем  надеяться,  что
съемки не прервутся из-за отсутствия главной исполнительницы.
   - Передавайте привет Анджею, - еще более любезно сказала я.
   - Вам понравился ?Попугай Флобер??
   - Я в восторге. И кухня отменная.
   - Жду вас в любой вечер, если, конечно, вам негде будет его  провести.  Я
отдам распоряжение своим людям. - Любезность Кравчука  перешла  в  приторное
обожание, а лицо Митяя исказила  такая  гримаса,  как  будто  его  долбанули
электроразрядником для скота.
   -  Непременно  буду.  Спасибо  за  приглашение.   Кравчук   действительно
поцеловал мне руку на прощание - в этом я не ошиблась. Как не ошиблась  и  в
своих предположениях относительно Митяя. Пока мы шли к машине, его  молчание
стало еще более враждебным, чем обычно, и - еще более рассеянным. Он  искоса
бросал на меня полные глухой неприязни взгляды  -  очевидно,  прикидывал,  с
какой стороны взобраться на мою незавидную тушку, чтобы не  стошнило  раньше
времени. Почему так принято считать, что  женщины,  у  которых  нет  никаких
шансов понравиться мужчинам, в душе - яростные нимфоманки?.. О, я  знала  об
этом все, я могла бы даже прочесть курс лекций на эту  тему  в  каком-нибудь
затрапезном  Кембридже.  Никто  другой,  кроме  меня,  не  мог  судить   так
объективно, так отстраненно - за свою жизнь я  успела  побыть  и  вызывающей
уныние забитой дурнушкой, и вызывающей восторг чувственной красоткой. Теперь
же я была  чем-то  среднеарифметическим,  я  пребывала  в  состоянии  полной
независимости - и от откровенной красоты,  и  от  откровенной  некрасивости.
По-другому это называлось наплевательством и объяснялось просто: я так долго
готовилась к смерти, что  жизнь  во  всех  ее  проявлениях  больше  меня  не
волновала. Меня не волновали мужчины, разве что только  те,  кого  я  успела
предать - вольно  или  невольно.  Но  это  не  лежало  в  сфере  секса,  это
относилось совсем к другой области небес...
   - Куда едем? - по-извозщицки коротко бросил Митяй, заводя машину.
   - "Забыл добавить - ?хозяйка?,  -  не  удержалась  я,  -  на  ?Пражскую?,
голубчик.
   Мы добирались до ?Пражской?  больше  часа  -  всему  виной  были  чертовы
пробки, индустриальная отрыжка часа ?пик?. Я курила одну сигарету за другой,
Митяй гонял желваки по скулам, демонстративно опускал стекло  и  покашливал,
но мне было совершенно наплевать, что он обо мне думает: сиди и дыши  дымом,
послушный щенок, если не хватает ума никому  не  подчиняться.  Ты,  конечно,
чертовски красив, но сейчас меня гораздо больше занимает твой умница-хозяин.
Братны был мне абсолютно  ясен,  вернее,  были  абсолютно  ясны  мотивы,  по
которым он решил скрыть убийство Александровой: для него это  лишь  досадное
препятствие на пути к очередному триумфу, не больше. С тем же  успехом  и  с
тем же равнодушием он попытался бы  скрыть  и  более  массовые  преступления
против человечества, включая резню армян в Турции  в  1915  году  и  атомную
бомбардировку  Хиросимы.  Его  кино,   его   профессиональная   деятельность
действительно были его религией. И, как любая религия, она была нетерпима  к
еретикам и отступникам, она выжигала каленым железом то, что  ей  мешало.  А
смерть Александровой мешала Братны, в этом не было никаких сомнений, Кравчук
прав.  Но  что  заставило  самого  Кравчука  принять  участие   в   сокрытии
преступления? Пойти на заведомый риск? Прикрыв глаза, я  пыталась  вспомнить
те фразы, которыми обменивались Кравчук и Братны в гримерке, - что-то  тогда
насторожило меня. Но что? Давай,  Ева,  ты  же  можешь  анализировать,  тебя
натаскивали на это в свое время - и это было совсем  недавно.  Пришло  время
доказать, что Костя Лапицкий и сонм его ангелов в погонах работали  с  тобой
не напрасно... Кажется, тогда Братны сказал:
   "Огласка не нужна ни тебе, ни мне...? И  я  помню,  как  изменилось  лицо
Кравчука. Скрыв убийство, он многим рискует, он профессионал, он сам  долгое
время проработал в органах, он не может этого не понимать. Значит, для  него
существует еще больший риск. Такой риск, по сравнению с которым меркнет даже
случайное убийство  -  оно  путает  им  все  карты,  понятно.  Я  попыталась
систематизировать все то, что успела узнать  за  месяц  работы  в  группе  о
Братны и Кравчуке. Возможно, они исподтишка приторговывают антиквариатом,  я
сама видела, как изящно Братны вытаскивает его из рук доверчивого населения,
возможно, они поставили это дело на поток. Иконы,  драгоценности,  живопись.
Не исключено, что при гипнотических способностях Анджея этюд  Ля-Гули  кисти
Тулуз-Лотрека в скором времени окажется одним из лотов на  аукционе  Сотбис.
Возможно, все иностранцы, мелькающие в группе, - не только резко поглупевшие
меценаты. И следственная группа, которая завязнет в  разбирательстве,  сборе
улик и очных ставках, вовсе не входит в круг их сексуальных  предпочтений...
Но это только мои догадки.  Интересно,  посвящен  ли  Митяй  в  дела  своего
шефа?..
   Я искоса посмотрела на молодого человека.
   - Что? -  спросил  Митяй,  не  поворачивая  головы  -  Любуюсь  четкостью
профиля. Тебе говорили, что ты чертовски красив?
   - Ты первая.
   Мстительное ?ты? звучало в его исполнении уничижительно я отвечаю тебе, я
разговариваю с тобой, я даже могу  трахнуть  тебя,  наевшись  предварительно
кураги и грецких орехов, но это  только  потому,  что  получил  определенные
инструкции на твой счет. Это не задело меня, но где-то в самой глубине  моей
остывшей, покрытой запекшейся кровавой коркой души  вдруг  возник  крохотный
росток интереса к этому  бездумно-красивому  парню,  едва  уловимое  желание
помериться с ним силами и попытаться приручить. На секунду я даже испугалась
этого:  безжалостная,  привыкшая  всегда  добиваться  своего,   сучка   Анна
Александрова все еще жила во мне. Или я  все  еще  была  ею,  ведь  зло  так
привлекательно, а откровенный цинизм так сексуален.. Но ведь и Ева - та Ева,
которая была до Анны Александровой, -  ей  в  голову  могли  прийти  сходные
мысли. Все дело только в знаке, порок  и  добродетель  всего  лишь  сиамские
близнецы, не более того.
   - Ты проводишь меня? - спросила я Митяя,  когда  он  остановил  машину  у
подъезда.
   - А как ты думаешь?
   - Думаю, что мне нужно быть готовой к тому, что, когда я в очередной  раз
устроюсь на унитазе, ты будешь дышать мне в затылок.
   - Правильно думаешь.
   ...Мы поднимались на лифте в полном  молчании  -  маленькое  пространство
кабины еще больше отдалило нас друг от друга; волны ненависти, исходящие  от
Митяя, накрывали меня с головой. Но я не придавала этому никакого  значения:
в свое время меня не только научили плавать, меня научили выплывать.  Теперь
я совершенно бесстыдно разглядывала своего конвоира. Между седьмым и восьмым
этажами Митяй не выдержал:
   - Ну что ты уставилась?
   - Мне очень хочется  спросить  тебя  об  одной  вещи..  Надеюсь,  это  не
запрещено?
   - Спрашивай - Ты такой красивый мальчик... Такой самодостаточный... Такой
самодостаточно-красивый, что,  наверное,  сам  себя  трахаешь.  И  сам  себе
делаешь минет. Правда?
   Несколько секунд Митяй молчал, переваривая информацию.
   - А что такое минет? - наконец спросил он. Я не выдержала и  рассмеялась.
Это был нокаут, я лежала на ринге в синих атласных трусах  и  красной  майке
под номером тринадцать, с безнадежно сломанным носом. Браво, мальчик  Митяй,
ты увеличиваешь разрыв, три - один  в  твою  пользу,  придется  использовать
другую тактику ведения ближнего боя...

***

   ...Я открывала дверь в  квартиру  Серьги  со  смутным,  малознакомым  мне
чувством возвращения после долгих странствий. Мы с Серьгой не виделись  чуть
больше суток, но  за  это  время  произошло  убийство,  успешно  дебютировал
щадящий вариант киднеппинга, и я, как всегда, умудрилась влипнуть во все эти
истории. Теперь мне придется долго объяснять Серьге, почему я должна  уехать
- как раз накануне второго понедельника, обычного банного дня, когда я купаю
Серьгу в ванне. От варианта с двухнедельным выбором натуры за  версту  несет
липой, но ничего умнее мне не приходит в голову. Я даже не смогу  поговорить
с ним толком, тень Митяя, как тень отца Гамлета, будет незримо нависать надо
мной. Это  похоже  на  предательство,  на  бегство  с  поля  боя,  и  Серьга
обязательно заметит фальшь в моем голосе: слепые люди  всегда  замечают  то,
что не в силах почувствовать все остальные...
   Но с самого порога в нос мне шибанул резкий запах чужих, незнакомых духов
- это было что-то новенькое. Кто-то, должно быть, в сердцах разбил флакон  -
настолько силен  был  запах:  я  чувствовала  его,  несмотря  на  безнадежно
утраченное из-за постоянного курения обоняние Гости. У нас гости. Не  та  ли
кошечка, о которой предупреждал меня Кравчук? И не  они  ли  сами  запустили
кошечку в дом?.. Митяй протиснулся в квартиру следом за мной, и я  приложила
палец к губам. Не стоит шуметь, мнительному Серьге совершенно  необязательно
знать о присутствии рядом со мной мужчины.
   Никто не встретил меня приветственным окриком,  хотя  Серьга  работал  со
своими самоубийцами только по ночам и время ?Ч? еще не наступило.  Я  тотчас
же обнаружила на вешалке в прихожей  чужую  женскую  шкурку,  от  которой  и
разило духами: старенькая дубленка, младшая сводная сестра моего старенького
пальто, заняла господствующие высоты. По ее виду я поняла,  что  она  решила
расположиться здесь навсегда.
   Я пошла в комнату, на запах духов, не забыв постучать в предусмотрительно
закрытую дверь. За дверью едва слышно играла музыка - ?Дублин в моих слезах?
Дейви  Артура,  серьезная  заявка  на  перемены  в  жизни:   Серьга   ставил
?Дублин...? в исключительных случаях, это была его  самая  любимая  и  самая
сокровенная вещь.  Любить  ирландскую  этническую  музыку  его  научила  еще
незабвенная Алена Гончарова.
   - Ну, щто ты, Ева, с ума сошла, щто ли? - услышала я голос Серьги,  такой
родной и такой далекий теперь, что на глаза у меня навернулись слезы. -  Ну,
щто ты скребешься там, как в сортирной очереди... Входи, я тебя  кое  с  кем
познакомлю.
   - Останься здесь, - шепнула я Митяю и протиснулась в комнату.
   Серьга орлом восседал в своем кресле, я даже не успела поразиться  новому
выражению его лица: по  нему  бродили  тени  всех  самцов  мира,  выигравших
локальную битву за самку. Рядом с ним, на  стуле,  в  окружении  каныгинских
картин, сидела девушка. За то время, что меня  не  было,  комната  неуловимо
преобразилась: бутылка шампанского на столе (бедный Серьга, судя  по  всему,
тебе придется забыть о ядреном марийском самогоне), остатки почти свадебного
обеда, плавно переходящего в ужин: с уныло-традиционным салатом  ?оливье?  в
качестве шафера и букетом пролетарских гвоздик в качестве дружки.
   Девушка с трудом оторвалась от  Серьги  и  посмотрела  на  меня  ревнивым
взглядом.
   - Знакомься, Ева, это Елка. Час от часу не легче!
   - Вообще-то мое полное имя - Эльвира, но для близких друзей  -  Ела.  Или
Елка. Или Елик, - пояснила девушка, все так же пристально глядя на меня.
   Никаких Елок в близких друзьях Серьги не числилось.
   - Вот как? Вы давно знакомы с Серьгой? - спросила я.  Девушка  приподняла
белесые бровки и надула  нижнюю  маловыразительную  губу  маловыразительного
цвета - она готова была расплакаться, как образцовая  пионерка,  которую  не
включили в образцовый отряд, заступающий в ближайшую среду на  пост  ј  I  у
Вечного огня.
   - Давно, - ответил за девушку Серьга. - Ну, щто ты, в  самом  деле,  Ева!
Вечно устраиваешь допросы с пристрастием, народ пугаешь.  Да,  Елка,  это  и
есть та самая Ева, о которой я тебе говорил.
   - Ты забыл добавить, что я твой ангел-хранитель, - мстительно сказала  я,
непонятно почему испытав легкий укол ревности.
   Серьга сделал вид, что не  расслышал  меня,  маленький  слепой  дружочек,
которому я читала Микки Спиллейна на ночь, которому я брила куцую  китайскую
бороденку и которого купала в  ванне  во  второй  и  четвертый  понедельники
месяца. Серьга, единственный, кто еще связывал  меня  с  прошлым,  скрашивал
настоящее и не давал никакой надежды на будущее. Серьга,  безмолвный  сторож
кладбища моей души, незыблемый, железобетонный аргумент в пользу жизни...  Я
почти физически ощущала, как  он  стремительно  уходил  от  меня  -  так  же
стремительно и безжалостно, как уходят все мужчины, - я даже слышала сейчас,
как тихонько поскрипывают колеса его кресла...
   - А у меня  сегодня  купили  картины,  -  радостно  сообщил  Серьга;  еще
несколько дней назад, еще сутки назад, до этой чертовой пионерки  Елика,  он
сказал бы ?у нас?.
   - Что ты говоришь!
   - Да-да, - подтвердила Елик, - и дали пятьсот долларов.
   - Опять продешевил, Серьга. Я же говорила, ничего без меня не делай...
   Ревность Елика материализовалась, сразу же превратившись в толстую усатую
дуэнью, угнездившуюся на галерке для просмотра трагифарса