е, -
сказал битый жизнью Макс, но куртку все-таки надел. - Пора возвращаться.
Мы и так задержались...
   Мы вернулись на ?Эскалибур? почти последними.  Не  было  только  двух
ботов - с Вадиком и Сокольниковым. И  с  Мухой  и  Клио.  Все  остальные
благополучно погрузились  на  борт,  и  на  кормовой  палубе  вовсю  шла
окончательная разделка тюленей. Без трофеев остались только губернатор и
стюард Роман. Теперь губернатор грустно сидел возле кабинки, управляющей
портальными лебедками, и пил водку из крышки термоса.
   Героем дня оказался толстый адвокат  Альберт  Венедиктович  Он  набил
трех взрослых тюленей и к тому же привез на ?Эскалибур?  раненую  ларгу,
совсем небольшую, что-то около метра длиной.  Теперь  она  лежала  возле
правого борта и смотрела на всех беспомощными слезящимися глазами. Рядом
с ларгой сидели Аника и Карпик,  самые  впечатлительные  из  пассажиров.
Карпик была так увлечена ларгой, что даже не обратила внимание  на  наше
появление. Хорошенькая ларга, с еще не потускневшей шерстью,  умиляла  и
девочку, и швейцарку. Карпик все время  порывалась  погладить  животное,
как гладят собаку или  строптивую  кошку,  та  не  сопротивлялась,  лишь
издавала жалобные звуки, похожие на плач ребенка. Видимо, это  разрывало
Карпику сердце. И когда матрос Гена, принимавший самое  непосредственное
участие в поимке животного, подошел к ним, Карпик сказала:
   - Нужно ее отпустить.
   - Ничего не получится, девочка. - Гена был настроен решительно. Через
его руки прошли сотни таких ларг, он относился к ним  как  к  корму  для
песцов и нутрии, не более.
   - Почему? Давайте ее отпустим...
   - Она ранена. И умрет через полчаса. Или раньше.
   - Тогда давайте ее полечим.
   - То же самое. Ответ отрицательный. Она все равно умрет. Лучше  разом
прекратить страдания, чтобы она не мучалась.
   - Нет! - На глазах Карпика выступили слезы, и она на секунду стала  и
сама похожей на ларгу.
   - По-другому не получится. Отойди-ка, девочка.
   - Нет! - Карпик вцепилась в ногу Гены.
   - Успокойте ее, - воззвал он к Анике.
   Аника понимала, что происходит что-то странное, она была  на  стороне
девочки;  она  была  слишком  швейцаркой  для  такого  нецивилизованного
убийства. Да еще на палубе судна.
   - Аника! - Карпик бросила Гену и теперь уже вцепилась в Анику.
   - Je me sens mal. J'ai mal au come. (Я  чувствую  себя  усталой  Меня
тошнит ).
   - А что же вы хотели,  дамочка?  -  К  нам  подошел  Макс,  и  Карпик
моментально затихла. - Это вам охота, а  не  machine  pour  le  tii  aux
pigeons. (Машинка для метания тарелочек)
   Это был хороший французский.
   Такой хороший, что даже я поняла это. Аника опешила: этот  матрос  со
страшным русским шрамом знает французский настолько  хорошо,  что  может
сыронизировать  по  ее  поводу.  Она  посмотрела  на   Макса   с   таким
неподдельным интересом и так по-женски призывно, что я  поняла:  незачем
беспокоиться о неверном муже, который целуется со скверными  мальчишками
в душе, Аника вполне может быть отомщена.
   Несчастная ларга была тотчас же забыта. Даже Карпик предала умирающее
животное. Она смотрела на своего Макса со снисходительной гордостью, как
смотрит хозяин на собаку, заслужившую медаль на  выставке:  видите,  это
мой собственный человек. Он может покорить кого угодно,  но  сегодня  он
будет со мной...
   - Parlez-vous francais? (Вы говорите по-французски?)
   - Non. (Нет)
   - Vous etes bien aimable... Voulez-vous m'accompag-nei a. (Это  очень
мило с вашей стороны Не проводите ли вы меня?)
   Происходящее стало заметно не нравиться Карлику. Снисходительный Макс
и рта не успел  открыть,  когда  Карпик  громким  и  отчетливым  голосом
сказала так, чтобы слышала Аника и все прочие кандидаты на увеселения  с
рядовым составом:
   - Propriete privee. Place  reservee.  (Частная  собственность.  Место
занято.)
   Черт  возьми!  Что  это  за  корабль?  Почему   здесь   все   говорят
по-французски, даже девочка тринадцати лет позволяет себе пассажи в духе
Пляс-Пигаль!
   Аника рассмеялась своим милым, чуть стерильным,  швейцарским  смехом;
Макс развел руками и улыбнулся. Матрос Гена под шумок уже утащил  ларгу,
чтобы не разбивать сердца сердобольных  женщин.  Карпик  же,  пометившая
свою  территорию,  независимо  сунула  руки  в  карманы,   решила   было
прогуляться по палубе.
   И тотчас же поскользнулась.
   Палуба, пропитанная жиром и кровью, была скользкой, как каток. Макс и
Аника  бросились  к  ней:  бедная  хромая  девочка!..  Аника   оказалась
проворнее, она протянула руку Карпику, та ухватилась за нее,  но  вместо
того чтобы подняться, сама увлекла ее на доски палубы. Аника  не  смогла
удержать равновесия и тоже упала. Чуть запоздавший  Макс  последовал  за
ними, едва не накрыв своим телом Карпика. Это было так заразительно, что
не удержалась и я. И, разогнавшись,  как  в  детстве  на  узких  ледяных
дорожках, врезалась в кучу малу.
   ...Спустя пять минут все мы уже вовсю катались по палубе.
   Макса, совершенно незаметно отошедшего в сторону, с  успехом  заменил
хоккеист Витя Мещеряков. Он почувствовал себя в родной  стихии  большого
льда и теперь с упоением гонял  по  палубе  неосмотрительно  оставленную
губернатором Распоповым крышку из-под  термоса.  К  нему  присоединились
Филипп, Антон и даже толстый Альберт Бенедиктович, так и  не  захотевший
расстаться со своими трофеями, часть из которых матросы  перемалывали  в
фарш тут же, на палубе. Недалеко от портальных лебедок была  установлена
огромная промышленная мясорубка, чрево которой было скрыто в палубе.  На
поверхности торчал только раструб, куда сбрасывали сейчас куски мяса.
   Карлик проехалась рядом и  упала,  увлекая  меня  за  собой.  Никогда
раньше я не видела ее такой веселой. Она чмокнула меня в щеку, и  только
теперь  я  заметила,  что  волосы  ее  спутались  от  крови,   а   лицо,
перемазанное жиром, блестит.
   - Карпик, милая, ты вся изгваздалась!
   - Ты тоже, Ева! До чего  здорово,  правда!  Жаль,  что  папа  еще  не
приехал.
   - У тебя все волосы в крови.
   Карпик коснулась кончиками пальцев своих волос, смешно подняв глаза к
переносице. А потом коснулась моих.
   - У тебя тоже.
   - По-моему, мы все здесь сошли с ума.
   - Разве это плохо? - Карпик легко развернулась и  поставила  подножку
Филиппу, который тут же, хохоча, рухнул на палубу.
   - Странно мы все выглядим. - Я подобрала не самое удачное слово:  то,
что  происходило  на  палубе,  больше   напоминало   психоз:   абсолютно
неразличимый  запах  крови  доминировал  над  всем,  раздувал  ноздри  и
заставлял совершать самые немыслимые поступки. Краем  глаза  я  увидела,
как рядом со мной упал Антон. Он выглядел неуклюжим и в то  же  время  -
бесконечно милым. Что-то новое появилось в нем.
   Очки.
   Почему-то он был в очках. Я и не  подозревала,  что  он  носит  очки:
круглые очки в тонкой  оправе,  вечный  Леннон,  ?Клуб  одиноких  сердец
сержанта Пеппера?... Дужки очков были заляпаны тюленьей кровью, даже  на
стекла попало несколько брызг. Еще ни разу я не  видела  его  глаза  так
близко. Слишком прозрачные,  слишком  мягкие  для  мужчины.  Он  неловко
коснулся мочки моего уха и улыбнулся:
   - Девчонки, вы потрясающе выглядите!
   - Ничего потрясающего я здесь не  нахожу!  -  Мне  было  приятно  его
прикосновение.
   - Не будь такой, Ева! - Карпик  неожиданно  поддержана  Антона,  хотя
губа ее предупредительно задралась вверх.  И  сразу  же  вспомнила  этот
милый французский, второй язык в программе всех колледжей, в которых она
училась: ?Частная собственность. Место занято?.
   - Вот именно, Ева! Расслабьтесь и получайте удовольствие  от  филиала
ледового дворца спорта.
   - Какое же здесь удовольствие? Мы все в крови.
   - Именно.  -  Карпик  перевернулась  на  спину  и  закинула  руки  за
голову. ?

   Смертельное лунное поле
   И кровь под земною корою
   Поле старинной крови

   - Здорово, правда?
   - Хорошо сказано, - подтвердил Антон.
   - Это Гарсиа Лорка. - Карпик зажмурилась,  и  я  сразу  же  вспомнила
книгу Лорки, лежащую в ее каюте. Тогда мне почему-то показалось, что  ее
должен читать Сокольников в свободное от авизо и выдачи кредитов  время.
- Лорка. Мне очень нравится Лорка. И я нашла самое подходящее к  случаю.
Знаешь, как оно называется, Ева?
   - Понятия не имею.
   - ?Песня маленькой смерш?.
   - У вас очень умная подруга, Ева, - только и смог сказать Антон.
   - Вот что, умная подруга. Поднимайся, и пойдем-ка мы в душ.
   ...Именно  в  душе,  когда   я   мыла   Карпика,   осторожно   обходя
свежевыколотую татуировку, мне пришла  в  голову  простая  и  совершенно
блистательная  мысль.  Такая  простая  и  такая  блистательная,  что   я
удивилась, почему же она не забредала ко мне раньше. Я  уже  привыкла  к
тому, что пусть и не очень  быстро,  но  все-таки  двигаюсь  по  дороге,
которую прошел до меня старпом Митько.  Это  была  не  самая  живописная
дорога, большей частью она проходила в  застывших  от  холода  сумерках,
среди склепов убитых и цветочных лепестков, которые находили в их ранах.
Можно было вообще не вступать на эту дорогу.
   Но я уже вступила на нее.
   Ведь в самом конце, если мне повезет, я найду того,  кого  уже  нашел
Митько. Этот корабль подсовывает мне детали, которые проливают  свет  на
каждую реплику того, ночного, разговора  старпома.  Уже  постфактум  они
складываются в целостную  картину,  как  из  кусков  смальты  собирается
витраж.  Из  кусков   смальты.   ?Из   нашего   вчерашнего   совместного
времяпрепровождения?,    -    сказал    тогда     старпом.     Вчерашнее
времяпрепровождение могло состояться только за сутки до общего ужина  на
корабле, когда в кают-компании собрались все  пассажиры.  И,  если  речь
действительно идет о татуировке, ее нельзя увидеть нигде, кроме душа.
   Точно такого же душа, в котором мы сейчас моемся с  Карликом,  только
на одну палубу выше. Там, где мы вчера  застукали  Муху  и  Андрея.  Это
единственный вариант, который все  объясняет.  И  если  это  правда,  то
убийца становится уязвим. Я узнаю  его  так  же,  как  и  Митько,  -  по
татуировке черепахи на груди.
   Но, поскольку в мужской душ мне путь  заказан  (это  было  бы  верхом
неприличия), нужно  договориться  с  кем-то,  кто  мог  бы,  не  вызывая
подозрений,  подсмотреть  эту  деталь.  Мне  даже  не   пришлось   долго
раздумывать над кандидатурой филера.
   Муха. Конечно же, Муха.
   Вот за кого можно ручаться наверняка. Вот кто ни в чем не виновен, за
исключением соблазнения чужих мужей: грех хоть  и  смертный,  но  вполне
извинительный. ?Не прелюбодействуй? звучит куда мягче, чем ?не убий?...
   Итак, Муха.
   Нужно сегодня же переговорить с ним, выбрать нужный тон,  ни  в  коем
случае не рассказывая об истинных причинах розыска. Иначе нежная голубая
душа этого не переживет.  Нужно  придумать  что-то  нейтральное,  что-то
вроде скабрезно-стыдливых разговоров о мужских торсах.  Под  коньяк  это
прокатит, тем  более  что  женщины  всегда  на  удивление  откровенны  с
?голубыми? (а с кем же еще обсуждать мужские прелести и необходимый  для
здоровья размер члена,  скажите,  пожалуйста?).  За  несколько  дней  на
?Эскалибуре? надо мной прочно  завис  нимб  если  не  синего  чулка,  то
пугливой лани, снедаемой внутренними комплексами. Это  мне  на  руку.  А
двести граммов коньяка и подавно извинят  застегнутую  на  все  пуговицы
дамочку. Словом, нужно только подцепить Муху на крючок и с  его  помощью
поймать рыбку покрупнее: ?муха? - звучит  символично,  муха  может  быть
шикарной наживкой... Сегодня же  вечером,  после  ужина,  я  все  это  и
проделаю. Если Мухе удастся сделать это, - а в том, что ему  удастся,  я
не сомневалась ни минуты, - все остальное будет делом техники. Я  просто
беру папку с документами Митько и отправляюсь  к  капитану.  ?Эскалибур?
напичкан оружием, напичкан здоровыми мужчинами, способными  расправиться
с кем угодно, а не только с неповоротливыми тушами тюленей...
   - Ай! - вскрикнула Карпик.
   - Что случилось, девочка? - Я намыливала  Карпику  голову,  она  сама
попросила меня об этом. Неужели ты настолько неловка, Ева, что  случайно
дернула ее за волосы? Вот что значит не иметь ни детей,  ни  друзей,  ни
любимых...
   - Мне мыло попало в глаза... И очень щиплет...
   ...А потом  я  долго  вытирала  ее  огромным  махровым  полотенцем  с
собаками, такими же вислоухими, как и на пижамке. Все это  умиляло  меня
до слез, особенно то, как Карпик пытается защитить свою крошечную,  едва
появившуюся грудь. Она сунула руки под мышки и терпеливо  переступала  с
ноги на ногу, пока  я  расправлялась  с  ее  мягкими,  почти  невесомыми
волосами.
   - Можно, я спрошу у тебя Ева?
   - Конечно, спрашивай.
   - Когда я вырасту... Когда я вырасту, у меня будет  такая  же  грудь,
как у тебя? - Она зажмурилась, как будто сказала что-то непристойное.
   - Конечно, глупышка, - я засмеялась и щелкнула ее по  носу,  -  точно
такая же и даже лучше.
   - Не хочу лучше. Хочу такую же.
   - Это уж как получится.
   - Я бы вообще очень хотела,  чтобы  ты  осталась  с  нами.  Чтобы  ты
посидела со мной, когда я ложусь спать. Это было бы так здорово. У  папы
совсем не хватает на меня времени. Иногда мне кажется, что он специально
задерживается на работе, чтобы не оставаться со мной, чтобы не  говорить
со мной.
   - Глупости, Карпик. Папа тебя очень любит. Хотя это, наверное,  очень
трудно - любить тебя...
   - Почему? - Она подняла на меня глаза.
   -  Потому,   что   ты   иногда   бываешь   невыносимой.   Устраиваешь
представления. Вчера, например, напала на  этого  губернатора.  А  может
быть, он вполне приличный человек.
   - Я не думаю, что он приличный человек. Это его пиджак.
   Чтобы не свалиться с узкой скамьи, я ухватилась за плечи Карпика. Как
я могла забыть про то, что Карпик осталась сегодня  на  ?Эскалибуре?  не
случайно.  Что  она  скорее  всего  сунула  нос  в  шкафы   каждого   из
пассажиров... Что я сама почти  убедила  себя  в  том,  что  пиджак,  на
котором болтаются пуговицы, сделанные из монет, принадлежит убийце.  Что
я  вполне  сознательно  подвергла  жизнь  девочки   опасности.   Что   я
согласилась с ее безумным планом обыска кают.
   - Это его пиджак. Я знаю, - упрямо повторила Карпик.
   - Ты нашла его? Ты его видела?
   - Нет. Пока не нашла. Но я просто знаю, что пиджак принадлежит  этому
гнусному Николаю Ивановичу.
   - Постой, ты была в его каюте?
   - Да, - нехотя призналась Карпик, - но я  там  ничего  не  нашла.  Не
такой он дурак, чтобы держать у себя в каюте улику.  Где-нибудь  спрятал
ее или набил камнями и утопил. Вон сколько воды вокруг!
   - У тебя феерическое воображение,  Карпик!  Нельзя  никого  обвинять,
если вина не доказана.
   - Ты говоришь, как папа.
   - Потому что я взрослый человек. И папа взрослый человек.
   - Папа еще больший ребенок, чем я, - сморщилась Карпик. - Он считает,
что если ты прочитал ?Овода?, то все понял в жизни.
   - А это не так?
   - Конечно, не так. Для того чтобы все понять в  жизни,  нужно  вообще
ничего не читать.
   - Это очень  оригинальная  идея,  Карпик.  Ну,  все,  твоя  голова  в
порядке, можно одеваться и идти. И заодно узнать,  куда  же  делся  твой
папочка. Всем охотникам пора возвращаться.
   - Да... А скажи, Макс убил тюленя?
   - Макс? Он предоставил это сделать другим людям.
   - Но он самый настоящий, правда?
   - Правда...
   ...Мы вышли на палубу как раз вовремя. Все трофеи были  разделаны,  а
шкуры убитых тюленей пропущены через  огромные  валики,  -  так  матросы
избавлялись от жира, который потом сливался в  огромные  емкости.  Почти
весь экипаж ушел мыться и отдыхать, оставался только Гена, в обязанности
которого входило очистить палубу от грязи  и  жира.  Что  он  успешно  и
делал, немилосердно поливая ее из брандспойта и совершенно  презрев  тот
факт, что два бота еще не вернулись с охоты.
   Но беспокоиться мы так и не  начали:  боты,  хотя  и  с  запозданием,
вернулись. Нам с Карпиком было хорошо  видно,  как  они  приближаются  к
?Эскалибуру?, то  исчезая  среди  льдов,  то  снова  появляясь.  Карпик,
одолжившая у кого-то из экипажа морской  бинокль  (и  когда  она  только
успела со всеми перезнакомиться и всех обаять?) и вскочив на нижний леер
заграждения, во все глаза смотрела, как возвращаются  боты.  Обмирая  от
страха, я держала ее за талию, крепко прижимая к себе,  -  не  дай  бог,
свалится ребенок, кому придется отвечать.
   - Папочка! Это папочка возвращается! - Карпик  громко  вздохнула,  но
спустя минуту вдруг выпустила бинокль из рук, а потом и  вовсе  повесила
его на леер. И убежала, не сказав мне ни слова.  Интересно,  что  такого
она могла увидеть?..
   Воровато  оглянувшись,  я  сняла  бинокль  и   поднесла   к   глазам.
Поверхность льдов мгновенно приблизилась, и мне  стало  понятно,  почему
именно так отреагировала Карпик: Клио и Сокольников сидели в одной лодке
и даже на одной скамейке. Клио была завернута  в  шкуру,  а  Сокольников
крепко прижимал ее к себе.  А  ведь  уходили  они  совершенно  в  другом
составе. Я перевела бинокль на другой бот: там были Вадик и Муха, причем
фанат изображения Вадик все еще снимал, а беспечный Муха строил  рожи  в
объектив и веселился как мог.
   Когда лодки подняли на борт и вся четверка  пассажиров  оказалась  на
палубе, Сокольников крикнул мне:
   - Ева! Нужен доктор!
   И, не дожидаясь ни моего ответа, ни моей реакции, подхватил  Клио  на
руки и понес внутрь  корабля.  Клио  не  сопротивлялась,  напротив,  она
крепко держалась за шею банкира. Картинка была  бы  почти  идиллической,
если бы не кровь на подбородке Клио и не вымокший до нитки  Сокольников.
Я открыла им дверь, ведущую на  пассажирские  палубы,  и  только  теперь
заметила,  как  изменилось  лицо  Клио:  никакой   надменности,   только
усталость и нежная покорность.
   Вадик  и  Муха  уже  выгрузили  на  палубу  искромсанные  трофеи,   и
неугомонный  гей  устроил  целое   представление   перед   камерой.   Он
заворачивался в шкуры, щелкал затвором карабина, приспособил под сиденье
огромную лобастую голову тюленя... А потом сбросил  куртку  и  свитер  и
поиграл подсушенными, почти идеальными мускулами.
   Наконец  Мухе  надоело  быть  актером-эпизодником  и,  послав  Вадику
воздушный поцелуй, он скрылся вслед за Сокольниковым и Клио.
   Я подошла к двужильному Вадику, которому еще хватало сил снимать весь
этот плохо поставленный спонтанный бред.
   - Ну, и что случилось? Почему вы так поздно и  в  таких  альянсах?  -
Прежде всего я имела в виду Сокольникова и Клио, но  Вадик  перевел  все
стрелки на себя.
   - Я к нему  и  пальцем  не  притрагивался.  Так  что  учти,  никакого
шантажа.
   - Да при чем здесь ты? Я имею в  виду  твою  певичку.  Сокольников-то
оказался проворнее. И когда только успел, спрашивается?
   - Да ну! - вздохнул Вадик и рассказал совсем уж невероятную историю.
   Они с Сокольниковым начали охоту примерно так же, как и мы с Антоном:
никаких видимых результатов, только вымокшая одежда и вода на дне  лодки
Вадику по большому счету было наплевать на все это, он с упоением снимал
море, лед и тюленей; бесстрашных розовых чаек, чиркающих крыльями воздух
прямо над головами. Похоже, они отошли  дальше  всех  и  даже  видели  у
кромки горизонта  остров  Святого  Ионы  -  тот  самый,  о  котором  нам
рассказывал  Макс.  Вадик,  любитель  новых,  выгодных  для   киноролика
ландшафтов, предложил Сокольникову  смотаться  туда,  но  рассудительный
банкир отказался и призвал Вадика сосредоточиться на  тюленях.  А  потом
они чуть не столкнулись с ботом Клио и Мухи, которые  развлекались  тем,
что заставляли своего моториста проходить под самым носом  у  тюленей  и
орали вместе с животными, стараясь попасть им в унисон: Клио нашла,  что
более подходящего места  для  репетиций  просто  не  найти.  Неожиданная
встреча в море обрадовала их, как радует случайна