всегда  будет  достаточно  работы.  Здесь  наши  интересы  совпадают,  я
постараюсь не разочаровать  ни  его,  ни  себя...  От  этого  внезапного
осознания, обретения  себя  я  даже  не  услышала,  о  чем  мне  говорит
Лапицкий.
   - Ты зарываешься,  детка.  Вспомни,  кем  ты  была?  Куском  мяса  на
операционном столе: больничный халатик, краше в гроб  кладут,  протертая
каша на завтрак, - "я могу на что-то надеяться, доктор?"... Вспомни,  из
какого дерьма я тебя вытащил! В лучшем случае просидела бы  в  психушке,
где тебя бесплатно трахали бы санитары, где тебя закололи бы  до  полной
невменяемости. А потом - потом ты тоже приползла ко мне, просить защиты.
Я все для тебя сделал, вот только у тебя оказалась короткая память...
   - Все сделал, конечно, посадил в клетку,  держал  черт  знает  где...
Сегодня я сполна с тобой расплатилась.
   - Ошибаешься, детка. Все только начинается... Впрочем, может,  хочешь
спрыгнуть на ходу? Самолет на Париж еще никто не отменял.
   - Нет, - сказала я, вдруг почувствовав, чем соблазнил меня  Лапицкий:
он подарил мне возможность самой выбирать  игры  и  игроков.  И  хотя  в
глубине души я знала, что игры эти - всего лишь банальные наперстки, где
полно подставных персонажей и выигрыш всегда будет за  мной,  отказаться
от этого я уже не могла. Я вспомнила. Я все вспомнила. Но не собственную
жизнь, нет, ощущения, которые были определяющими в той, прошлой Анне.  -
Нет, я не хочу спрыгнуть на ходу. Я остаюсь. Я буду работать с тобой.
   Даже капитан не ожидал такого. Он почесал переносицу и  вопросительно
посмотрел на меня:
   - Да? Выражаешь свободную волю свободного человека?
   - Именно.
   - Но это довольно грязная работа, не отмыться, детка.
   - Плевать.
   - Сегодняшний день ты провалила.
   - Больше провалов не будет.  Обещаю  легкие  импровизации  на  пользу
великой цели.
   - Ах ты, мать твою... Попробуй после  этого  не  назови  тебя  сукой!
Прости, это последний раз.
   - Хорошо. Я буду работать с тобой. Только выстраивать все буду  сама.
Не возражаешь, капитан? Или уже майор после сегодняшнего вечера?
   - Начальство скупо на звания, как Ставка на медали  в  начале  войны.
Придется покорячиться.
   - Мне нужно привести себя в порядок. Ты можешь создать мне условия? -
деловитым тоном спросила я Лапицкого, который все еще не  мог  прийти  в
себя от неожиданных перемен во мне, хотя  всеми  силами  и  пытался  это
скрыть.
   - Условия?
   - Ну да. Чтобы не было решеток на окнах, чтобы не было  этого  дурака
Виталика...
   - За что, королева? - вяло оскорбился с водительского места  Виталик,
но теперь он волновал меня не больше, чем трупик раздавленной  кошки  на
дороге.
   - В какой порядок? Ты в отличной форме, девочка, - капитан смотрел на
меня, как будто видел впервые.
   - Я лучше знаю. Или не в интересах ваших грязных дел иметь объективно
симпатичную телку?
   - Хорошо, - Лапицкий сдался. - Что нужно?
   -  Хорошая  косметика.  Не  дешевка  фабрики  "Московская  заря",   а
настоящая французская. Самая дорогая. Впрочем, ее я выберу сама.
   - С меня голову снимут. Никто таких финансов мне  не  даст...  Мы  же
бюджетная организация.
   - Интересно,  -  задумчиво  произнесла  я,  -  сколько  бы  заплатила
какая-нибудь частная конкурирующая фирма за убийство  такого  человечка,
каким был покойный Кожинов, ты как думаешь?
   - Но ведь не ты убивала! - искренне возмутился капитан.
   - А кто тебе сказал, что убивала не я, Костик? Ты позволишь так  себя
называть, раз уж мы коллеги? - Я откровенно издевалась над  Лапицким.  -
Ведь в пистолете Фигаро было три патрона? Три. Ты сам ему сказал.
   - Допустим, - медленно произнес капитан, - что из того?
   - Но выстрелов-то было четыре! Следовательно,  один  из  них  -  мой.
Рассуждая логически.
   - Ты же не стреляла в Кожинова, - капитан даже стукнул ребром  ладони
по колену, - не стреляла, признайся!
   - Кто  знает,  кто  знает...  Или  был  кто-то  еще?  Наблюдающий  за
наблюдателями, а? Тройное дно?
   - Умная сука!  -  Он  не  мог  сдержаться.  -  Прости,  прости,  буду
штрафовать себя за непочтительное обращение... И отдавать наличными.
   - В валюте, пожалуйста. Куда мы едем?
   - Я, собственно, хотел предложить тебе...
   -  Неужели  личные   апартаменты   в   президентском   номере   отеля
"Метрополь"?
   - Похуже, конечно. Говорю  тебе,  у  нас  бюджетная  организация.  Но
кое-что я тебе подобрал.
   - Отлично, - характер нашей беседы изменился, теперь уже я, незаметно
для всех, стала играть первую скрипку. - Валяйте, гражданин начальник...
   Виталик вез нас по улицам ночной Москвы, которую я открывала для себя
заново:  агрессивные  иномарки,  свирепо  подрезающие   наш   допотопный
пикапчик, неоновые  огни  вывесок  и  щитов,  окна  домов,  за  которыми
протекала поразительная человеческая жизнь, дрожание зимнего воздуха.  Я
не знала, не помнила этих улиц, но это был единственный город, в котором
могла жить Анна, следовательно, нужно уважать ее выбор.
   - Куда мы едем? - спросила я у Лапицкого.
   - В сторону "Кропоткинской". Есть там одно гнездышко в  твоем  стиле.
Там и остановимся.
   - Все вместе? - Я презрительно посмотрела на Виталика.
   Лапицкий даже обиделся:
   - Зачем вместе? Там будешь жить ты одна.
   - И вы не зайдете на чашку чаю, гражданин начальник?
   - Зайду, зайду, - ухмыльнулся он, -  куда  ж  я  денусь.  Мы  наконец
приехали.  Виталик  лихо  припарковался  в  одном  из  тихих  московских
переулков: сюда не  доносился  вечный  гул  Садового  кольца,  и  царила
патриархальная тишина.
   - Мне нравится, - одобрила я тихий сонный двор и дом, который показал
мне Лапицкий. - Вполне в моем стиле.
   - Ты думаешь, это в твоем стиле?
   - Уверена в этом.
   - Ну, раз уверена, тогда пойдем. Лапицкий вышел первым и, придерживая
дверцу, галантно помог мне выбраться.
   - Подожди меня, - сказал он Виталику.
   Тот кивнул и, осклабившись, обратился ко мне:
   - Ну, до свидания, королева!..
   Я надменно повела плечами, смирившись с  этим  постоянным  прозвищем:
теперь оно не казалось мне ироническим, - королева,  почему  нет,  может
быть, шофер не так уж не прав... Впервые за  много  дней  я  чувствовала
себя великолепно - и это после того, что произошло сегодня ночью,  после
трех трупов, после ужасных  душевных  терзаний,  после  нелепой  попытки
спасти актера, жизнь которого ничего не  стоила  изначально...  От  себя
действительно  никуда  не  уйти,  даже  если  ты  ничего   не   помнишь:
собственное "я", находящееся где-то в глубинах  подсознания,  все  равно
выведет тебя, как слепой выводил слепых, нужно только закрыть  невидящие
глаза и довериться себе. И я доверилась себе, какой бы я ни была.
   На лестничной площадке третьего этажа, у квартиры номер тридцать два,
Лапицкий протянул мне связку ключей.
   - Ну, открывай свой дом, девочка.
   Я легко справилась с замками и толкнула дверь.
   - Выключатель направо, - предупредил меня Лапицкий.
   Нашарив рукой выключатель, я включила свет, смело вошла  и  несколько
минут бродила по квартире. Лапицкий, присев на  корточки  в  коридоре  и
прикрыв глаза, исподтишка наблюдал за мной.
   - Ну как? - спросил он.
   -  Не  бог  весть  что,  -  покривила  душой  я,  потому  что  чистая
двухкомнатная квартира мне понравилась, - но на первое время сойдет.
   - По-моему, ты зарываешься, - это прозвучало почти интимно.
   - По-моему, я прихожу в себя. Я  становлюсь  такой,  какой  ты  хотел
видеть меня с самого начала, Костик. Ты недоволен?
   - Я просто счастлив. Ну, приглашай на чай, хозяйка.
   - Ты сделал запасы продуктов?
   - Не я, а  Виталик.  Он  занимался  квартирой  и  даже  что-то  вроде
импровизированного ужина приготовил. Он у нас хозяйственный малый.
   Мы  отправились   на   кухню.   Лапицкий   не   соврал,   холодильник
действительно  был  полон.  Я  в  который   раз   рассеянно   поразилась
обстоятельности   шофера:   ничего   быстрого,   сиюминутного,    ничего
приготовленного на скорую руку. Вместо дежурной  колбасы  -  кастрюля  с
тушеным мясом, несколько салатов, заправленных майонезом, банка  красной
икры и завернутые в целлофан стебельки черемши.
   - Чай в морозильнике, - проявил недюжинную осведомленность Лапицкий.
   Я  открыла  дверцу  морозильной  камеры  и  обнаружила  там   бутылку
можжевеловой водки. Я вытащила ее, даже не успев удивиться.
   - Послушай, откуда ты знаешь, что можжевеловая водка - моя любимая?
   - А ты откуда это знаешь? - не остался в долгу он. -  Ладно,  накатим
по рюмашке, пока при памяти, и я побегу.
   Я выставила на стол кастрюлю, салаты  и  разлила  водку  по  граненым
стаканам - других в кухне просто не было.
   - Упущение, - не  замедлила  я  попенять  Лапицкому.  -  А  если  мне
придется принимать высокопоставленных гостей, что я буду делать с  такой
тарой?
   - Не придется,  -  успокоил  меня  Лапицкий.  -  Здесь  принимать  не
придется. Это логово, берлога,  неприкосновенная  территория.  Здесь  ты
будешь зализывать  раны,  никакого  левого  траха,  никакого  адюльтера,
никаких самцов с эрегированными членами, - это  ведомственная  служебная
квартира. Ты поняла?
   - Еще бы не понять, - я  лихо  выпила  полстакана  водки  и  закусила
черемшой. - Ты не останешься?
   Капитан, который еще не успел допить водку, даже закашлялся  от  моей
наглости:
   - Ну, ты даешь, девочка.
   - Шучу.
   - Ладно, давай о серьезном. Сколько денег тебе нужно, чтобы,  как  ты
говоришь, привести себя в порядок?
   - А сколько ты можешь дать? - невинно спросила я. - По максимуму?
   - Так уж и по максимуму?
   - Не забывай, мне еще нужно экипироваться.
   - Учти, Кардена я не потяну. И Ива Сен-Лорана тоже.
   - Тогда ограничимся Версаче и Армани. Кажется, именно эти вещички  ты
хотел втюхать несчастному Олегу? Скажи, а машина с ключами и чемодан  на
заднем  сиденье  -  они  действительно  существовали?  Ну,  если  бы  он
выбрался?
   - Существовали, - капитан разлил водку почти до краев - себе и мне. -
Можно  наврать  с  три  короба  в  главном,  но   мелочи   должны   быть
правдоподобными. Правда всегда должна подстраховывать  ложь,  иначе  нет
смысла ни во лжи, ни в правде. Это основополагающий принцип. Подходит ко
всему... Давай-ка помянем его. Актер действительно был от Бога.
   Я вспомнила тело Олега на паркетном полу, но  вспомнила  отстраненно,
как что-то, не касающееся меня. Я вспомнила обезумевшую от скорби Марго,
но и сейчас ничего не шевельнулось в моей замутненной  душе.  И  тем  не
менее вкуса водки я не почувствовала.
   - Кстати,  там  была  эта  актриса,  его  пассия...  Марго,  кажется.
Потрясающее совпадение: оказывается, она собиралась замуж за Кожинова.
   - Чудны дела твои, Господи, -  промурлыкал  капитан  и  навалился  на
тушеное мясо: он вылавливал его из кастрюли прямо руками. - Который  раз
убеждаюсь, что Москва - город маленький. Ну что ж, тем лучше.  Это  даже
нам на руку, можно сказать - подарок судьбы.
   - Еще бы, лучше и придумать нельзя. - Капитан так  смачно  копался  в
кастрюле, что мне захотелось последовать его примеру,  наплевав  на  все
правила приличия. - Вместо громкого  заказного  убийства  -  возвышенная
романтическая    бытовуха,    роковой    треугольник,    он,    она    и
мафиози-разлучник. Он - дикое сердце, она - меркантильная сука,  мафиози
- театральный задник для трагедии. Партнеры в жизни, партнеры в  смерти.
Могу только представить, с какими заголовками выйдут сегодняшние газеты.
   - Думаю, заголовки будут круче, - осторожно заметил капитан. - Писаки
понаторели на таких вещах, у них по два десятка вариантов на одно  хилое
убийствишко. Но нас это уже не касается.
   - Да. Ты прав. Нас это уже не касается.  Капитан  закончил  поглощать
мясо и с удовольствием облизал пальцы.
   - Где ты только воспитывался? - с нежной  брезгливостью  спросила  я.
Теперь, когда все стало на свои места, Лапицкий нравился мне все  больше
и больше, отвязный тип, гад, каких мало. Гад, каких мало, и сука,  каких
мало, утомленные пресной добродетелью. - - Там же, где и ты. Дитя улицы.
Думаю, мы поладим, любовь моя.
   "Любовь моя", кажется, так обращался ко мне покойный Эрик.
   - Не сомневаюсь. Ты останешься?
   - Нет, - он потянулся с такой силой, что хрустнули все кости. -  Сплю
только один  и  только  в  своей  постели,  когда  есть  возможность.  С
возрастом начинаешь ценить хорошие привычки, особенно когда  у  тебя  их
немного... Спасибо за чай. Мне пора.
   Я проводила капитана в прихожую. У самой двери, прежде чем взяться за
ручку, он неожиданно обернулся ко мне и спросил:
   - Все время забываю... Тебе ни о чем не говорит имя Ева?
   - В контексте праматери человечества?
   - В контексте Олега Марилова. Удалось восстановить часть его записной
книжки, ее  кровь  выела...  Там  это  имя  встречается  несколько  раз.
Заключено в пирамиду с двумя скарабеями  по  бокам,  стилизация  в  духе
древнеегипетского письма. У Олежки были свои приколы.
   - Ну и что?
   - Так он подчеркивал только важных ему людей. Очень важных. Людей,  о
которых он постоянно думал.
   - Серийных убийц, насильников со стажем и воров в законе?
   - Нет, для этого у него были другие обозначения.
   - Другие?
   - Для так тобой любимых серийных убийц  он  предпочитал  голову  бога
Пта, отца всего сущего... Неважно. Это имя, Ева,  оно  не  касалось  его
работы, его непосредственной работы. Во всяком случае, я бы знал...
   - Может быть, это та самая женщина, которая была в машине  и  которая
погибла... Кстати, ее так никто и не опознал?
   - Нет.
   - Похоронили?
   - Можно  сказать.  Абонировали  ячейку  в  холодильнике  морга.  Дело
касается нашего коллеги,  мало  ли...  Ладно,  нет  так  нет.  Я  пошел.
Спокойной ночи. Приеду завтра утром, а ты закрывайся на  все  замки.  Ты
теперь у нас ценный работник. Спи  спокойно.  Как  говорится,  на  новом
месте приснись жених невесте...
   Лапицкий  ушел,  а  я  еще  несколько   минут   постояла   у   двери,
прислушиваясь к его затихающим шагам на ступеньках лестницы.
   Ева, Ева...
   Нет, это имя в пирамиде, окруженное жуками-скарабеями, ни  о  чем  не
говорило мне... Звучит претенциозно и не  слишком  подходит  для  нашего
прохладного климата. Никогда не назвала бы так свою дочь, черт возьми...
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
 
Ева 
 
   ...Я осталась одна. Наконец-то одна. Кастрюля с остатками  жаркого  и
разворошенные салаты - не в счет. И только теперь я поняла, что  страшно
хочу есть. Вернувшись на кухню, я первым делом повторила подвиг капитана
Лапицкого - залезла руками в кастрюлю и вытащила оставшиеся куски  мяса.
Удивительно  вкусно,  капитан  не  соврал,  мне  бы   никогда   так   не
приготовить. Доев мясо, я, так же как и он, облизала пальцы  и  в  голос
засмеялась: вот ты и дома.
   Но дом еще нужно было осмотреть. Лапицкий  не  дал  мне  это  сделать
по-настоящему. Налив в стакан водки,  я  отправилась  в  путешествие  по
квартире. Две комнаты, небольшие, но уютные, окна в тихий  двор,  мебели
немного,  но  вся  добротная:  стенка,  два  кресла,  диван,   маленький
магнитофон на столике, видеодвойка, чтобы я не скучала  долгими  зимними
вечерами. Никаких кассет не было, только в магнитофоне  сиротливо  стоял
Ив Монтан - Виталик умел навязывать свои вкусы.  Монтан  так  Монтан,  я
нажала кнопку и продолжила знакомство с квартирой  уже  под  музыкальное
сопровождение.  В  спальне  не  было  ничего,  кроме  широкой   кровати,
застеленной свежим бельем, и я почувствовала угрызения  совести:  зря  я
так напустилась на шофера.
   Больше всего мне  понравилась  ванна  с  зеркалом  во  всю  стену.  Я
разделась догола и принялась  критически  осматривать  себя:  с  фигурой
вроде бы все в порядке, нужно только немного подкачать  пресс,  и  тогда
вполне можно произвести фурор на нудистском пляже ближнего  Подмосковья.
А если еще и облачиться в  эротическое  бикини,  то  можно  завоевать  и
Багамы. С лицом дело обстояло хуже, нужно признать. Неухоженно, запущено
до крайности, в твоем возрасте, Анна, нужно следить  за  лицом,  как  за
молодым  мужем,  и  лучше  всего  нанять  для  этого   профессионального
детектива.
   Кстати, а в каком ты возрасте?
   Подумав немного, я остановилась на двадцати семи. Давать себе  меньше
мне не хотелось, а цифра двадцать семь меня вполне устраивала. Ее еще не
нужно скрывать, и в то же время она  придает  всем  страстям  осознанную
зрелость. Да и что-то в самой глубине души подталкивало  меня  именно  к
этой цифре. Эрик и Фигаро моложе, Лапицкий чуть старше, а я  нахожусь  в
блаженной полосе золотого сечения. В двадцать семь лет уже знают толк  в
самом   изощренном   сексе,   но   могут   имитировать    провинциальную
застенчивость. Когда женщина в двадцать семь лет говорит  мужчине:  "Мне
никогда ни с кем не было так хорошо, как с тобой", ее слова звучат более
весомо, чем в двадцать два, и более правдоподобно, чем в сорок четыре...
А в то, что мне предстоит говорить подобные слова по разным  поводам,  я
верила свято: Лапицкий наверняка  будет  использовать  меня  в  качестве
дорогой подстилки ручной работы. Интересно, какова я в сексе? Мне еще не
представлялось случая испытать себя на  этом  полигоне.  Надеюсь,  я  не
фригидна и не страдаю ни садомазохистскими комплексами, ни склонностью к
брутальной групповухе. Хотя от меня можно ожидать чего угодно.
   Признайся, тебе нравится, что от  тебя  можно  ожидать  чего  угодно,
сказала я себе и улыбнулась своему отражению.
   Наскоро вымывшись и вытянувшись на свежем белье, я провалилась в свой
обычный блаженный сон  без  сновидений.  Ни  убитый  Фигаро,  ни  убитый
Кожинов, ни убитый охранник, ни убитая горем Марго больше  не  волновали
меня.
   ...Звонок Лапицкого разбудил меня поздним утром. Под его  настойчивую
трель  я  несколько  минут  лежала  в  кровати,  восстанавливая  события
прошедшей ночи и приходя в себя. Нужно вставать, этот звонок поднимет  и
мертвого.
   - Который час? - спросила я, позевывая и впуская капитана в дом.
   - Половина двенадцатого, вставай, царство Божие проспишь.
   - Если учесть, что я  легла  на  рассвете,  а  моя  аристократическая
натура...
   - О какой аристократической натуре ты говоришь? Посмотри  на  себя  в
зеркало!
   - Уже посмотрела. И осталась почти довольна. Несколько штрихов,  и  я
буду девочка что надо.
   - Не сомневаюсь. Кстати, я и принес их тебе, эти несколько штрихов.
   Не снимая ботинок, капитан прошел на кухню и вывалил на не убранный с
вечера стол две увесистые пачки денег.
   - Как и было обещано, -  прокомментировал  свои  действия  он,  -  на
экипировку, а также шпильки и булавки.  Средства  подотчетные,  напишешь
список и приложишь чеки. Все понятно?
   - Господи, какая ментовская приземленность, - развеселилась я.
   - Не ментовская, не ментовская.  Не  смей  называть  меня  ментом,  -
капитан внезапно вспылил.
   - Извини, - лучше не заводить его с утра, трезво подумала я,  -  беру
свои слова назад.
   - Не вздумай потратить бабки на карамель и пирожные. Тебе нужно  быть
в форме...
   - ..а также пресс подкачать. Сама знаю, - я укоризненно посмотрела на
Лапицкого, он сразу сник и извинительно хмыкнул.
   - Ну, тогда побежал. Заеду вечером, посмотрю, чего ты накупила.
   - В котором часу?
   - Это важно? Ты уже назначаешь аудиенции?
   - Это важно. Я должна быть во всеоружии.
   - Для чего?
   - Чтобы попытаться соблазнить тебя, если получится.  Как  тебе  такая
идея?
   - Никак. Но можешь попытаться, хотя предупреждаю - ничего не выйдет.
   - Почему? Ты не любишь женщин? Или  твоей  единственной  мечтой  была
киношная Марго в  ранней  юности  и  погибший  майор  Марилов  в  ранней
зрелости?
   Кажется, я перегнула палку, Лапицкий ударил - в который раз!  -  меня
по щеке.
   - Не зарывайся, девочка! - яростно прошептал он. -  И  укороти  язык.
Упражняться в остроумии будешь на тех людях, которых я  тебе  укажу.  Ты
поняла?
   - Да.