улыбнуться  капитану.  -  Предварительные
изыскания проведены неплохо.  Теперь  отправляемся  на  охоту.  Где  мой
"Кадиллак"?
   - Безумная женщина, - капитан покачал головой. - Ты  просто  безумная
женщина, тебя лечить надо, а не на какие-то задания  отправлять.  Помочь
подняться?
   - Я сама. Я все делаю сама.
   С сегодняшнего утра мы  как  будто  поменялись  ролями:  я  диктовала
условия. А капитану приходилось только соглашаться. Он как будто обмяк и
отпустил поводья. Если  бы  сегодня  мне  не  предстояла  самая  главная
встреча в моей жизни, - встреча, которая поможет мне понять, чего  же  я
действительно стою, - я бы купила водки и напилась на радостях.
   Все-таки я тебя поломала, мальчик, я нашла на тебя  управу.  И  не  в
постели даже, это была бы дешевая победа. Нет. Я буду  заниматься  твоим
делом, и буду  делать  его  лучше  тебя.  Я  буду  подставлять  всю  эту
высокопоставленную, погрязшую в грязи шваль, я буду сталкивать ее лбами,
я буду  шантажировать  ее,  я  буду  играть  на  ее  слабостях,  я  буду
заставлять ее пороки греться на солнце, я  буду  обладать  той  властью,
которая тебе и не снилась, капитан!..
   То смутное, неопределенное, яростное влечение, которое я испытывала к
капитану, исчезло как дым. Я не удерживала его, потому  что  поняла  его
причину: больше всего мне хотелось переспать не с Костей Лапицким,  а  с
той самой лукавой властью, которую он имел над всеми людьми, которые его
окружали. Теперь и я получила частичку ее, а скоро получу еще больше.
   Ноздри мои трепетали, здоровый глаз весело смотрел на Лапицкого:  так
нестерпимо весело, что он даже опустил ресницы.
   - Что с тобой происходит, девочка, не могу понять.
   -  Избил,  прострелил  плечо  -  и  еще  спрашиваешь,  что  со   мной
происходит? Да ты большой оригинал, Костя Лапицкий.
   Он взял лицо в горсть, взглянул на  меня  сквозь  пальцы  и  произнес
задумчиво:
   - Нет, не то... Я тебя никогда такой не видел.
   - Какой?
   - Такой... Такой полной жизни. Такой красивой. Неужели  все  это  так
возбуждает тебя?
   - Возбуждает - это пошлое слово. Но  оно,  пожалуй,  подходит.  Пусть
будет - "возбуждает". Я только сейчас начинаю жить. А я знаю, что  такое
"не жить". Ты не знаешь, а я знаю...
   Ай да Костя, в чутье тебе, подлецу, не откажешь. Звериная интуиция.
   - Я знаю, что такое "не жить". Сегодня утром убили человека. Убили ни
за что, хотя он мог счастливо прожить жизнь, жениться на библиотекарше и
даже дождаться внуков. Копал бы себе  картошку  на  даче,  телевизор  бы
смотрел по вечерам, сериал "Секретные материалы". Но он лежит  сейчас  в
морге с дыркой в голове, потому что ты придумала эту комбинацию.  Только
ты.
   - Ну, ты тоже приложил руку  к  этому  убийству,  -  теперь  мысль  о
несчастном Егоре Самарине лишь глухо царапнула меня.  -  Думаю,  это  не
единственное убийство, к которому ты ее  приложил.  Покойный  несчастный
Фигаро мог бы многое рассказать по этому поводу. Я по сравнению с  тобой
- жалкая дебютантка.
   - Если так будет продолжаться дальше, ты очень скоро станешь  примой,
- он сжал челюсть и загонял желваки по щекам.
   - Только на это и надеюсь, друг мой. Пойдем...Когда мы вышли из тира,
все встало на свои места:
   Лапицкий снова стал самим собой -  надменным  и  фанатичным  мозговым
центром. Мне же отводилась роль правой, хотя и раненой, руки.
   - Довезу тебя в  этой  колымаге  до  города,  -  Лапицкий  кивнул  на
старушку "Оку". - Отдохнешь, потому что потом тебе  трудно  будет  вести
машину с раненой рукой. Там  тебя  возьмут  под  наблюдение  наши  люди.
Подъедешь к его дому, у него квартира возле Курского, адрес  ты  знаешь.
Позвонишь от подъезда, там телефон-автомат, он исправен.  Ну  а  дальше,
как договорились. Ты поняла?
   - Да.
   - Тогда с Богом.
   - Вот только Бога, пожалуйста, не поминай.
   - Ладно, тогда к черту. - Он  осторожно  поцеловал  меня  в  покрытый
испариной лоб, как будто прощался, хотя нам предстояло  провести  вместе
еще несколько часов.
   - Вот это тебе больше идет.
   - Ты все-таки сука, - сказал он с восхищением.
   - С тебя штраф, - мне вдруг  отчаянно  захотелось  никуда  не  ехать,
остаться, вернуться... Вот только куда  вернуться?  Сбросив  наваждение,
преодолевая боль в плече, я все-таки закончила:
   - Получу, когда вернусь...
 
*** 
 
   ...Я была  полностью  измотана.  Сидя  за  рулем  "Оки"  в  маленьком
переулке  возле  Курского  вокзала,  прикрывая  раненое  плечо,  я   уже
несколько раз впадала в полузабытье. Ничего нового в нем я не увидела  -
те же смутные обрывки лиц, которые невозможно вспомнить, те  же  смутные
обрывки фраз, которые невозможно воспроизвести.  Лицо  погибшего  больше
месяца  назад  Фигаро  накладывалось  на  лицо  убитого  сегодня   Егора
Самарина, которого я никогда не видела. Мои мертвецы не хотели  покидать
меня, они терпеливо ждали. Я тоже ждала. Я уже успела  приспособиться  к
раненой руке, я даже нашла удобное положение:  чуть  вытянуть  ее  вдоль
тела и прижать к груди. Дневная кровь запеклась  и  теперь  коркой,  как
нимбом, окружала рану.
   Тело саднило от синяков, заплывший глаз ничего не видел  и  слезился,
да и легкое сотрясение мозга давало о себе знать, - временами я  даже  с
отчаянием думала, что переоценила свои силы.  Я  была  совершенно  одна,
хотя знала, что совсем рядом,  в  каких-нибудь  двухстах  метрах,  стоит
машина людей Лапицкого, которые наблюдают за мной. Я  даже  знала  марку
машины: ничем не примечательная серая "девятка".
   Такая же, какая была у Фигаро.
   Теперь, предоставленная сама  себе,  я  вдруг  вспомнила  о  нем.  Об
убийстве Кожинова целую неделю говорила вся Москва. И не столько о самом
Кожинове, сколько о несчастном Олеге Куликове.
   Чертов капитан как в воду глядел:  если  бы  истории  любви  Марго  и
Кожинова не было, ее стоило бы выдумать.  Продажные  журналисты  сделали
все, чтобы превратить банальное заказное убийство в романтическую  драму
с  двумя  смертями  в  финале.  Но  не  только  у  журналистов,  а  и  у
следователей не было никакой другой  версии:  убийство  из  ревности,  в
котором замешаны молодой гений и культовая актриса нескольких поколений,
устраивало  всех.  Марго,  единственная  оставшаяся  в  живых  участница
трагедии, едва оправившись от потрясения, была вынуждена уехать в Прагу,
куда ее уже давно звали работать. Самым поразительным было  то,  что  за
день до  отъезда  ее  видели  на  могиле  Куликова,  о  чем  и  сообщили
почтеннейшей публике в  воскресном  светском  приложении  одной  крупной
газеты. Марго оставила там три роскошные розы. На стебель одной  из  них
был надет серебряный перстень - жест, достойный великой актрисы...
   О Кожинове говорили меньше всего.
   ... Морщась от боли, я отогнула рукав и посмотрела на  часы  -  почти
полночь. Что-то задерживается наш телемагнат, так можно и  подохнуть  от
потери крови,  чего  доброго...  От  непроходящей  боли  мне  все  время
хотелось плакать, и я злилась  -  на  себя,  на  Лапицкого,  на  Михаила
Юрьевича Меньших по кличке Лещ. Только не поддаваться слабости, не  дать
себе окончательно власть в забытье.
   Я не впала в забытье, я пыталась держать себя в руках. И  когда  силы
уже совсем оставили меня, серая "девятка",  следившая  за  мной,  дважды
мигнула фарами.
   Слава Богу. Ты вернулся. Ну, жди  гостей,  Михаил  Лещ.  Стараясь  не
тревожить раненую руку, я тронула с места "Оку". Через пять минут я  уже
была во дворе обычного московского дома, где на самом верхнем этаже  жил
Михаил Меньших. У Леща, помимо квартиры возле Курского, была еще дача на
ленинградском направлении: роскошный двухэтажный особняк. Но  там  почти
всегда сшивались его журналисты. Сам же Лещ предпочитал  свой  чердачный
вариант пентхауза. Выдержки ребятам Лапицкого было  не  занимать,  -  он
вернулся домой около часа назад, и все  это  время  я  терпеливо  ждала,
когда  же  пройдет  этот  проклятый  час.  Невзирая  на  мое   плачевное
состояние, они сообщили мне о приезде Леща только сейчас.
   Возле подъезда Меньших сиротливо торчала телефонная  будка.  Подогнав
"Оку" вплотную к ней, я несколько минут просидела, закрыв глаза.
   Сейчас-то все и начнется.
   Удачи тебе, Анна.
   Я с трудом выбралась из  машины:  голова  Страшно  кружилась,  колени
подгибались, во рту,  казалось,  навечно  поселился  свинцовый  привкус.
Телефон Меньших я помнила наизусть.  Набрав  номер  и  упершись  лбом  в
телефонный диск, я считала долгие гудки. Наконец на другом конце провода
низкий бархатный голос произнес:
   - Слушаю вас.
   - Мне  нужен  Меньших,  -  даже  играть  не  приходилось,  мой  голос
прерывался и слабел с каждой минутой.
   - Это Меньших. Слушаю вас.
   - Нам нужно встретиться. У меня материалы для вас. Очень важные. Егор
просил... Егора убили сегодня. Он приехал только утром из... - я назвала
родной город Самарина. Лещ не мог не знать о нем и  именно  в  контексте
аферы с военной техникой. По материалам досье  он  заинтересовался  этой
проблемой как раз после того, как министерский  куратор  начал  активную
подготовку к политической деятельности. - Кажется, его убили...  Он  дал
ваш телефон и адрес. Он знал, что ему  угрожают.  Он  передал  материалы
мне.
   - Где вы? - Лещ заглотнул наживку.  Иначе  и  быть  не  могло:  слово
"материалы" действовало на него как красная тряпка на быка.
   - Здесь. Внизу. Он дал ваш адрес, Егор. Его убили. Я...
   - Как вас найти?
   - Красная "Ока". Быстрее, пожалуйста... Сейчас он  выглянет  из  окна
своего навороченного пентхауза,  бесстрашный  Лещ,  и  увидит  маленькую
машину возле телефонной будки.
   - Хорошо. - Он ни секунды не сомневался, отчаянный парень, он  ничего
не боялся. Он слишком часто уходил от смерти,  чтобы  бояться.  -  Ждите
меня.
   - Быстрее, - слабым голосом прошептала я и нажала на рычаг.
   Все. Теперь он выйдет. Через три минуты он будет здесь. Теперь  можно
расслабиться, можно выпустить загнанную в угол боль  на  свободу,  можно
даже потерять сознание. Теперь все можно.
   Телефонная трубка повисла на  проводе.  Я  опустилась  по  стеклянной
стенке телефона-автомата прямо на грязный резиновый пол. Проваливаясь  в
беспамятство, я все-таки увидела вышедшего из  подъезда  Леща.  Я  сразу
узнала его: именно такой, каким я его и  представляла,  самый  достойный
противник из всех возможных.
   Высокая мощная фигура (привет из далекой ранней юности, от маленького
тщедушного туберкулезника), гордо посаженная  голова,  открытое  лицо  с
тяжелым подбородком и  резкими  надбровными  дугами,  просто  покоритель
Дикого Запада, мечта шансонеток отдаленных сеттльментов.
   Ну что ж, попытаться приручить тебя - одно удовольствие, подумала я и
отключилась.
   ...И  пришла  в  себя  только  от  чьих-то   жестких   и   торопливых
прикосновений. Я уже не  сидела,  скорчившись,  в  телефонной  будке,  я
лежала на широкой и низкой кровати. Лещ стоял передо мной на  коленях  и
аккуратно,  стараясь  не  потревожить,  снимал  мой  пропитанный  кровью
секретарский пиджачок. Я дернулась, давая понять, что пришла в  себя,  и
беспомощно прикрыла грудь рукой. И тут же  тихонько  застонала:  никаких
бабских истерик, даже стонать нужно с  тихим  достоинством,  это  должно
произвести впечатление на людей, подобных  Лещу:  не  зря  же  психологи
убили на меня массу времени...
   - Лежите спокойно, - сказал Лещ успокаивающим голосом, -  вы  ранены,
но кость, кажется, не задета.
   - Кто вы? - спросила я.
   - Ваша красная "Ока" припаркована к подъезду?
   - Кто вы? - снова спросила я.
   - Ну хорошо. Меня зовут Михаил Меньших. Я закрыла глаза и  попыталась
улыбнуться.
   - Это я звонила вам. Мне нужно...
   - Потом, - Лещ положил на мои разбитые губы жесткую  широкую  ладонь,
хорошо пахнущую ухоженной кожей, и мне предательски захотелось прижаться
к ней губами. Теперь  я  начинала  понимать  всех  его  женщин,  которые
сохранили о Михаиле Меньших самые светлые воспоминания. - Все  разговоры
потом. Сейчас я продезинфицирую вашу рану, и вы попытаетесь уснуть. А  я
отгоню вашу машину, иначе  разговоров  не  оберешься.  Все  водительское
сиденье залито кровью.
   - Егора убили... - медленно произнесла я и попыталась  посмотреть  на
Леща заплывшим глазом.
   - Вам, я смотрю, тоже досталось. Вы потеряли много крови...  Как  вас
зовут?
   - Анна.
   - Вы потеряли много крови, Анна. Но теперь вы в безопасности.
   А ты не в безопасности. Далеко не в безопасности, Михаил  Меньших  по
кличке Лещ!..
   Несмотря на мое  молчаливое  стоическое  сопротивление,  он  все-таки
стянул с меня блузку, под которой было дешевое  белье,  принес  огромную
бутыль спирта и осторожно промыл рану. А потом быстро и  профессионально
обработал ее и наложил повязку.
   Ай да красавчик, ай да сукин  сын,  ай  да  медбрат  на  общественных
началах, с ума сойти, какой мужик, думала я, пока он  возился  со  мной.
Если бы не рана, если бы не заплывший глаз, который делал смешной  любую
попытку заигрывания, если бы не эта  чертова  операция,  наконец,  я  бы
попыталась соблазнить его. Бедный Эрик, трах в ресторанной подсобке  был
пределом его мечтаний, мне ничего не стоило влюбить в  себя  немчика,  а
вот этого слабо? Жрецы секса  Александр  и  Александра  вложили  в  свою
подопытную морскую свинку Анну столько мертво  просчитанных  эротических
схем, пора бы применить это на практике. Рядом с  этим  роскошным  типом
находиться опасно, того и гляди крыша поедет от желания...  Стоп,  стоп,
Анна, ты всегда должна помнить, для чего ты здесь. А посему  переходи  к
своей роли испуганной секретарши, на которую  свалилась  чужая  страшная
тайна...
   А Лещ уже наливал спирт,  которым  дезинфицировал  рану,  в  граненый
стакан (откуда только такой раритет в этой вакханалии  суперсовременного
дизайна?).
   - Выпейте. Должно помочь.
   - Это спирт? Я не буду пить, - только так и могла ответить  маленькая
секретарша, находящаяся в состоянии шока.
   - Выпейте, станет легче, - он был настойчив.
   - А нет ничего другого? Менее радикального?
   - Сейчас поможет только это. Поверьте. Зажмурьтесь и глотайте, Анна.
   Здоровой рукой я взяла стакан, смело сделала глоток, поперхнулась, но
спирт все-таки выпила. Ничего сверхъестественного для  меня  в  этом  не
было, потому что пить медицинский неразбавленный спирт меня тоже  учили.
Но реакцию я отыграла точно: сейчас умру, мамочки, глаза на  лоб  лезут,
во рту пожар... Лещ смотрел на меня с суровой жалостью.
   - Больше не могу, - сказала я. - Дайте запить чем-нибудь...
   - А больше и не надо. И никаких "запить", - он  кивнул  на  спирт.  -
Незаменимая вещь. Особенно в условиях, приближенных к боевым. У вас, как
я посмотрю, примерно такая ситуация. Сейчас станет легче.
   - Уже стало.
   - Я отгоню вашу машину. А вы постарайтесь заснуть.
   - Документы, - я даже приподнялась в  кровати  и  тотчас  же  рухнула
обратно, закусив губу, и без того болевшую. - Документы... Они в  машине
под сиденьем.
   - Хорошо, - ни один мускул не дрогнул на лице Леща. - Давайте  помогу
вам надеть рубашку...
   С помощью  Леща,  не  забывая  стыдливо  прикрывать  рукой  грудь,  я
натянула пахнущую свежестью огромную мягкую рубаху. Спирт и потеря крови
делали свое дело, я слабела  на  глазах,  глаза  слипались.  Я  даже  не
заметила, как заснула.
   А когда проснулась, было очень раннее утро или самый краешек ночи. Не
открывая  глаз,  сквозь  неплотно  сжатые   ресницы,   я   рассматривала
обстановку и восстанавливала события предыдущего вечера.
   Пока никаких проколов. Я останусь здесь как минимум на три  дня,  это
ясно. Сотрясение мозга, постельный режим, да еще синяки, да еще рана, да
еще документы, которые должны купить Леща с  потрохами.  Он  ведь  давно
ходил кругами вокруг этого  дела.  Но  эти  вещи  пока  не  должны  меня
волновать. А за три дня многое может произойти... И - главное - я  смогу
стать для него интересной.
   Ладно, оставим для Леща сбой  темпа,  стиль  свободной  импровизации,
рубато  -  вот  как  это  называется,  единственное  слово  в  одном  из
кроссвордов Виталика, которое я не отгадала. Кстати, а где  наш  ковбой,
где наш борец с несправедливостью,  защитник  угнетенного  и  обиженного
государства?
   Ковбой сидел за огромным, похожим на футбольное поле столом и копался
в документах. Это были привезенные  мной  бумаги:  я  узнала  бы  их  из
тысячи. Перед ним стояла пепельница, полная окурков: я хорошо  запомнила
из досье, что он курит легкомысленные сигареты с ментолом  -  маленькая,
почти   женская,   слабость,   единственный   сомнительный   штришок   в
монументальном образе.
   У его ног лежала огромная, устрашающего вида собака, которую вчера  я
даже не заметила. Наверное, это и  есть  та  самая  дворняга  Старик,  в
которой Лещ души не чает. Удивительная для собаки мудрая деликатность:
   Старик лишь  повернул  морду  в  мою  сторону,  отреагировав  на  мое
пробуждение, и снова положил ее на лапы. Оставив Леща, бумаги и  собаку,
я наконец-то получила возможность по-настоящему рассмотреть его  логово.
Такое может свести с ума кого угодно, ничего не скажешь.  Лещ,  купивший
половину верхнего этажа дома, сломал все стены и устроил здесь настоящий
пентхауз, в стиле нью-йоркских богемных мастерских: никаких перегородок,
любовь Меньших к открытым пространствам  неистребима.  Недаром  из  всех
видов спорта он предпочитает гольф.
   Дизайн квартиры был безупречен: кажется, его делал американец,  очень
дорогой архитектор  из  Лос-Анджелеса.  Мебели  немного,  кроме  широкой
низкой кровати, на которой я сейчас  лежала,  минимум  посадочных  мест.
Зато целую стену занимают постоянно работающие  телевизоры:  преодолевая
шум в голове, борясь с черными точками в глазах,  я  пыталась  сосчитать
количество каналов, которое  принимало  бунгало  Леща,  -  и  не  могла.
Наверняка вся крыша истыкана антеннами и спутниковыми тарелками,  только
так Михаил Меньших может выразить свою  телевизионную  любовь  ко  всему
миру.
   Огромное количество книг, огромное количество картин, обсевших стены,
как мухи, в  основном  авангард,  соц-арт  и  концептуализм,  редкостная
мерзость: русские художники, метнувшиеся в прежние времена на  Запад,  -
его друзья,  через  одного.  По  периметру  комнаты,  через  две  стены,
проходит окно, от пола до потолка.  Стекло  пуленепробиваемое,  это  мне
тоже известно. Если продержаться у него до вечера (а сейчас  меня  вдруг
начинают одолевать сомнения), то можно будет увидеть панораму Москвы...
   Все пока выглядит симпатичным, но пора открывать глаза и  вступать  в
игру. Быстро и про себя: маленькая секретарша, напуганная до смерти,  но
держащаяся с достоинством. Маленькая секретарша, напуганная  до  смерти.
Маленькая  секретарша,  держащаяся  с   достоинством;   до   смерти,   с
достоинством,   до   смерти,   с   достоинством,   с   достоинством,   с
достоинством...
   Я осторожно приподнялась на подушках и тотчас  бессильно  опустилась:
маленькая  секретарша  проснулась  и   жаждет   знать,   какой   сюрприз
преподнесет ей сегодняшний день...
   Поглощенный бумагами Леш тем не менее сразу  же  заметил  мое  легкое
движение  и  поднял  голову.  Как  у  любого  человека,  подвергающегося
постоянной опасности, у него было очень развито периферийное  зрение,  и
он чутко реагировал на любое колебание воздуха. Увидев мою  проснувшуюся
безвольную голову и широко открытые глаза, он ободряюще улыбнулся.
   - Доброе утро, Анна.
   - Не могу ответить вам тем же.
   - Я сварю вам кофе.
   - Если можно. Я должна...
   - Вы должны лежать. Пока, во  всяком  случае.  Сейчас  подъедет  один
человек...
   Должно быть, я очень точно отыграла загнанного в угол зверька, потому
что Лещ сразу же попытался меня успокоить.
   - Не волнуйтесь. Это врач, мой близкий друг. Он уже был здесь сегодня
ночью. Он осмотрит вас.
   - Со мной все в порядке, -  он  должен  оценить  мое  му