ло   плечо.  И  длинное  пальто  нараспашку,  пусть   он
подготовится к выступлению фронды заранее.
      Дан  стоял  возле  машины  и  ждал  меня.  Увидев  мой
наплевательский прикид, он улыбнулся.
      -  Ну  что,  едем в ваш ресторан? - независимым  тоном
сказала я.
       -   Вы  удивительная,  Ева.  Точно  такая,  какой   я
представлял вас себе. Я не мог ошибиться.
     Забравшись в машину, я поджала под себя ноги.
     - Ну, куда мы отправимся?
     - Для начала - во Внуково.
      -  Во Внуково? - Я ожидала чего угодно, даже китайских
палочек для еды и кисло-сладкой засахаренной рыбы, но только
не этого.
     - Надеюсь, вы не будете возражать. Вы же сами призывали
меня быть не банальным.
     - Да. Но не до такой же степени...
      -  Не  волнуйтесь,  я украду вас ровно  на  двенадцать
часов. Завтра, в семь утра, мы уже будем в Москве.
     - Вы хотите сказать, что мы куда-то летим?
     - Почему - "куда-то"? Мы летим в мой родной город. Я не
был  там  пятнадцать лет, с тех пор как уехал. А вот  теперь
захотел вернуться, пусть ненадолго. Всю эту неделю  я  то  и
делаю,  что  возвращаюсь. Должно быть,  это  оттого,  что  я
встретил вас. И оттого, что вы сами похожи на дом, в который
хочется возвращаться и возвращаться всякий раз, прятаться от
всех на чердаке, откуда видно море и часть залива...
      Я  даже  не  нашлась что ответить. Я просто  сидела  и
смотрела  на  него.  Мы молчали. Это  было  то  молчание,  о
котором  я  даже не могла и мечтать. Я закрывала и открывала
глаза  - и все время передо мной стоял профиль Дана:  чистая
линия  лба, прямой нос, подбородок: тонкие линии,  достойные
быть отчеканенными на монетах. На монетах, которые погребены
на  затонувших  кораблях  рядом с золотыми  фигурками  птицы
кетцаль...  Они  скрыты от человеческих  глаз  толщей  воды,
вечная  добыча морских мародеров на батискафах. Вот и сейчас
я  мародерски  рассматривала Дана, я  хотела  присвоить  его
себе...
      -  Если вы будете смотреть на меня, я врежусь в первый
попавшийся рекламный щит, или выеду на встречную полосу, или
брошу руль. Или буду вынужден поцеловать вас.
     - Хорошо, я не буду на вас смотреть.
     Мы приехали во Внуково, в котором я, к стыду своему, ни
разу  не  была.  Моя невзрачная юность предпочитала  пыльные
южные поезда и верхнюю полку в плацкартном вагоне.
      -  Какой  у  нас  рейс?  И  потом  -  вы  должны  были
предупредить меня, я не взяла даже паспорта.
     - Это необязательно, - сказал Дан.
      На  парковке  мы  вышли  из  машины.  Дан  вытащил  из
багажника   большую  спортивную  сумку   и,   минуя   здание
аэропорта,  повел  меня на летное поле.  Там  нас  уже  ждал
g ab-k) самолет. Такого я не ожидала, хотя мне казалось, что
я готова ко всему.
      -  Добро  пожаловать, Ева! - Дан поддерживал меня  под
локоть, пока мы поднимались на борт.
     - Вы меня пугаете...
      - Ничего страшного. Этот самолет принадлежит концерну,
и руководители иногда пользуются им.
     - Послушайте, кто вы?
      -  Не  волнуйтесь, ничего криминального. Я не нефтяной
магнат, и не наркобарон, и не правительственный чиновник.  Я
просто  парень, который решил прокатить на самолете девушку,
которая  ему  понравилась. Очень понравилась, - добавил  он,
помолчав.
        -   Прокатить   на   самолете...   Звучит   так   же
жизнеутверждающе,  как если бы вы хотели прокатить  меня  на
велосипеде.
      -  Такой  способ  передвижения  нравится  вам  больше,
понятно.  Клянусь,  -  Дан торжественно  поднял  руку.  -  Я
обязательно куплю велосипед и обязательно покатаю вас... Вот
только  придется дождаться весны. Надеюсь, за это  время  вы
привыкнете ко мне.
      Небольшой салон самолета был оборудован с комфортом  и
вкусом,  включая  маленький бар. Пока самолет  выруливал  на
взлетную  полосу,  отрывался от земли и набирал  высоту,  мы
молчали. Дан сидел напротив меня, и у меня все время  падало
сердце - всего лишь воздушные ямы, ничего больше.
      Дан  достал из бара шампанское и два бокала,  наполнил
их, один протянул мне.
      - И часто вы катаете девушек, которые вам нравятся?  -
не удержалась от шпильки я.
     - Нет, - просто сказал Дан. - Вы первая.
     - Неужели?
      -  Покончим с формальностями. Я не женат и никогда  не
был  женат.  Я  руководитель  концерна,  который  занимается
оргтехникой  и  программным обеспечением. Ну,  и  некоторыми
другими видами деятельности. Я ненавижу пенку на молоке, мне
нравится  Испания,  Ив  Монтан и  хороший  коньяк.  Еще  мне
нравитесь вы.
      -  Ив  Монтан и хороший коньяк! Неплохая  компания.  Я
польщена. Давайте все-таки выпьем за ваш день рождения, если
вы не соврали.
      -  Я  не  соврал.  Хотя я смотрю на вас  и  совершенно
забываю о нем.
     - За вас!
      Мы  выпили  шампанское, и оно сразу же ударило  мне  в
голову - будь осторожна, Ева...
     - Серьга сказал, что вы купили мой портрет.
     - Серьга?
     - Сергей, художник...
      -  Так вот источник утечки информации! Да, я купил ваш
портрет.  Мне  он очень нравится, но в нем есть единственный
недостаток...
     - Он не закончен.
      - Вовсе нет. Мне как раз нравится, что он не закончен.
Nн  несовершенен, и в этом его прелесть. Совершенство всегда
мертво,  и  нет  ничего скучнее этого.  Нет  ничего  скучнее
смерти.
      Действие шампанского не проходило, поэтому мне  трудно
было  спорить  с Даном. В последнее время я не  вылезала  из
чужих смертей, и определение "скучный" было самым далеким от
их сути. Я вдруг подумала, что состою из них, как из атомов,
они  складываются  в  разноцветные  генетические  цепочки  и
передадутся  мне  по наследству во всех последующих  жизнях.
Смерть  Ивана  изменила мою душу, смерть  Нимотси  и  Веньки
изменила  мое  лицо, смерть Алены, Фарика и последующие  две
смерти   были  причинами  и  следствиями.  Смерть   Володьки
подарила  мне сегодняшний вечер в самолете и Дана...  Восемь
смертей...  Я знала, что еще придет время, когда  они  будут
являться ко мне по ночам. Но сейчас мне не хотелось ни о чем
говорить. Пусть говорит Дан.
      Но  и  Дан  молчал, он только внимательно рассматривал
меня. Я сама налила себе шампанского и спросила:
      -  Тогда  в  чем же его недостаток? - Сотни  маленьких
невинных мазков на холсте никому не могли причинить  зла,  и
уже в одном этом был не недостаток, а достоинство.
      -  К  сожалению, портрет не умеет говорить. Его нельзя
коснуться,  его нельзя увидеть ни в гневе, ни в радости.  Он
смотрит только в себя. А мне хотелось бы, чтобы он посмотрел
на меня.
     Я посмотрела Дану в глаза.
     - Как сейчас?
     - Почти. - Дан смутился и снова замолчал.
      -  Когда мы прилетим? - спросила я - только для  того,
чтобы помочь ему выбраться из непроходимых дебрей молчания.
     - Через два часа.
     - Что это за город?
      -  Маленький городишко... Я всегда делал вид,  что  не
имею  с  ним ничего общего. Масса приезжих с севера, которые
плохо  загорают, кожа не та... Все в шортах и сарафанах,  но
зато  в  одинаковых соломенных шляпах. Много  инжира,  много
вина, чуть меньше абхазцев. Их женщины всегда в черном, даже
в тридцатипятиградусную жару, моря они не видят годами, хотя
и живут рядом.
     - Кажется, там была война, совсем недавно...
      -  Там и сейчас предчувствие войны. Но море все  такое
же.
      -  У  вас  странная фамилия - Сикора... Дан  удивленно
посмотрел на меня:
     - Вы знаете обо мне больше, чем я предполагал.
      -  Не волнуйтесь, это единственная скудная информация,
которой я обладаю. И все-таки...
      -  Вообще-то ничего странного в ней нет -  это  просто
венгерские  корни.  Мой  дед был венгром,  служил  в  личной
охране Хорти.
     - Хорти?
       -  Хорти  -  венгерский  диктатор,  союзник  Гитлера.
Несколько   трусоватый  союзник.  Когда   он   бежал,   деда
причислили к хортистам, он был вынужден скрываться.
      А  потом,  где-то  в Европе, встретил  бабку,  которая
возвратилась, из концлагеря. Они полюбили друг  друга,  хотя
это  казалось почти невозможным. Она-то и привезла его Союз,
она  и  слышать  ничего не хотела о том,  чтобы  остаться  в
Венгрии  - или где-нибудь еще. Она слишком любила  инжир,  и
курортников летом, и соломенные шляпы. Деду пришлось поехать
с  ней,  он  слишком любил ее. В нашем роду  мужчины  всегда
следуют  за  женщинами, даже если это грозит им  бедой.  Они
вернулись  в  тот самый город, куда мы летим.  Она  выдавала
деда  за  украинца  из  Чопа,  это  легко  было  сделать   в
послевоенной неразберихе. И потом - Чоп, это самая граница -
Чехословакия  и Венгрия, там много мадьяр. Фамилию  пришлось
модифицировать,     получилось     -     Сикора.      Ничего
сверхъестественного.
     - Действительно ничего.
     - Мои дед и бабка принадлежали к враждующим режимам, но
полюбили  друг  друга. Так что я считаю,  что  в  жизни  нет
ничего невозможного. По-моему, я заговорил о нас. Теперь  вы
расскажите мне о себе.
      Вопрос  застал меня врасплох - я совершенно не  знала,
что  рассказывать  Дану.  У меня  не  было  прошлого,  а  то
прошлое,  которое  я  смутно  помнила,  -  умерло  вместе  с
несчастной Мышью. Мрачный хирург-пластик постарался над моим
лицом, но так и не удосужился вылепить новой жизни. А у меня
самой  не было времени об этом хорошенько подумать. Но  даже
если  бы  я  попыталась,  то обязательно  запуталась  бы  во
вранье.  Я не хотела врать. И не хотела казаться лучше,  чем
есть.
      -  Как-нибудь потом. - В самом деле, не об  убитых  же
мною людях ему рассказывать.
      -  Хорошо,  - неожиданно легко согласился Дан.  -  Мне
просто хотелось побольше узнать о вас...
     ...Мы приземлились на маленьком аэродроме, еще пахнущем
умершим  летом  -  разительный контраст  с  Москвой.  Сквозь
треснувшие   бетонные  плиты  рулежки   пробивались   стрелы
пожухлой  травы.  Здание аэропорта было  тускло  освещено  -
почти нет рейсов, объяснил мне Дан. Возле него нас уже ждала
машина   -  старенькие  "Жигули"  со  вставленными   ключами
зажигания. Дан бросил спортивную сумку на заднее  сиденье  и
деловито устроился за рулем.
      -  Не  очень-то  похоже на то, что вы  не  были  здесь
пятнадцать лет, - сказала я. - И не очень-то это  похоже  на
спонтанную одноразовую акцию.
      -  Я  действительно не был здесь пятнадцать лет. Но  в
остальном  вы  правы  - мероприятие подобного  рода  требует
некоторой предварительной подготовки. У меня ушло на это три
дня и несколько телефонных звонков.
     - Вы были уверены, что я полечу с вами?
      - Нет, я не был в этом уверен. Но я очень этого хотел.
Думаю, Сергей очень хороший художник.
     - Почему?
      -  Лицо,  которое  на портрете...  Это  лицо  женщины,
уставшей обороняться.
      - Должно быть, вы всегда видите то, что хотите видеть.
_ вовсе не такая.
      - Я знаю. Вы уверены в себе и чертовски красивы. У вас
самое удивительное лицо, которое я только видел в жизни.
      Мне сразу стало грустно. Бедный Дан, если бы ты только
знал,   что  как  раз  лицо,  взятое  напрокат  у  вечности,
обманывает  тебя.  И  если бы я была  прежней,  ты  даже  не
посмотрел бы в мою сторону. Я даже зажмурилась - как было бы
ужасно,  если  бы ты не посмотрел в мою сторону.  И  первая,
острая  боль  от встречи с тобой прошла, и я  бы  вспоминала
твой затылок лишь иногда, в час предутренней бессонницы.
     - О чем вы думаете?
      -  О  своем  лице. На вашем месте я не  стала  бы  ему
доверять.
     - Хорошо, что вы не на моем месте...
      -  Судя по всему, вы привыкли, что женщины вам никогда
не отказывают.
     - Я не задумывался над этим.
      Мы промчались по маленькому сонному городку, в котором
родился  Дан:  одноэтажные домики в глубине дворов,  широкие
щербатые  тротуары. Фонарей почти не было, машин тоже;  все,
что  удалось  выхватить светом фар, -  известняковая  кладка
заборов. На окраине города -  я сказала:
      -  Мне  казалось, что мы остановимся в  городе  вашего
детства. В вашем доме.
      -  Мне тоже так казалось. Но здесь уже никто не живет.
Родители  уехали  к старшей сестре в Калининград,  а  дед  с
бабкой  умерли... Дед очень долго болел и  больше  всего  не
хотел,  чтобы она видела его немощным и потерявшим силы.  Он
накричал  на  нее в последний день жизни, когда  она  хотела
подойти к его кровати. Она тогда ушла в другую комнату  -  к
себе  наверх. И больше не выходила. Она умерла в один час  с
дедом и даже в одну минуту. Мне всегда хотелось думать,  что
они умерли 6 одну минуту...
       Дан  остановил  машину  возле  небольшого,  ничем  не
примечательного дома в глубине виноградников.  Он  вышел  из
машины и долго смотрел на него.
      -  Это дом, где вы родились? - догадалась я. - Это ваш
дом?
      В  окнах горел теплый свет, должно быть, была включена
лишь  маленькая  настольная лампа. На  втором  этаже  кто-то
смотрел   телевизор:  синие  блики  лежали  на  сморщившихся
листьях.
     - Пора закапывать виноград, - сказал Дан.
      -  Вы  ждете,  что  сейчас откроется  дверь  и  выйдет
маленький Дан? - спросила я.
      - Нет. Дан боялся темноты. Он не вышел бы, точно. А  в
этой пристройке была кухня. По воскресеньям дед делал гуляш.
Он  говорил, что гуляш должен быть ярко-красным, обжигающим,
как  пламя,  тогда и сам черт даст от него  тягу...  Едемте,
Ева.
     Остаток дороги к морю мы молчали.
      ...Домик  оказался маленьким, сложенным из неотесанных
камней  - он был почти не виден с дороги. Совсем рядом  было
море,  но  о его присутствии в кромешной темноте можно  было
$.#  $ blao лишь по тяжелому дыханию волн - дыханию усталого
любовника,  который вот-вот сорвет признание  из  уст  своей
подруги.
      -  Осторожно, Ева, здесь нет света, - предупредил меня
Дан и, нагнувшись над каменным крыльцом, вытащил ключ. Через
минуту он был уже в доме.
     - Стойте здесь, - сказал Дан. - Сейчас я все устрою.
      Он  вытащил  из сумки фонарик и прошел  вперед.  Через
несколько минут крикнул:
     - Заходите.
     Я толкнула дверь и вошла.
      В комнате действительно не было света, но вся она была
ярко освещена свечами. Стены из плохо отесанного камня,  все
в   бликах  от  свечей,  темная  пасть  камина  с  аккуратно
уложенной  поленницей дров; приземистый стол,  сервированный
на  двоих, поздние нежные хризантемы - Дана здесь  ждали.  В
глубине,  покрытая  тяжелым  войлочным  покрывалом,  чернела
кровать.
      Дан  по-прежнему был в своем элегантном  костюме  -  и
босиком.
      -  Снимайте  обувь,  Ева, - сказал  он  мне.  -  Здесь
удивительно теплый пол. А я пока разожгу камин.
      Я  подчинилась.  Пол  действительно  оказался  теплым;
янтарные,  светящиеся  изнутри доски ласково  обхватили  мои
ступни. Это было такое простое и такое невыразимо прекрасное
ощущение, что я даже рассмеялась.
     У камина стояли два кресла. Но мне не хотелось садиться
-  хотелось  ходить  и ходить по дереву, ощущая  его  вечное
тепло. Через несколько минут в камине ровно загудел огонь.
     - Хотите есть? - спросил Дан.
     - Нет, спасибо, я не голодна. - Я действительно была не
голодна.
     - Тогда, может быть, выпить?
     - Попозже. - Я решила сохранить ясную голову. Стоит мне
чуть-чуть  выпить, и мне захочется поцеловать  его  в  милые
сросшиеся  брови  и, может быть... Даже соблазнять  меня  не
придется,  а он наверняка привез меня сюда с ясной  целью  -
соблазнить...
     - Не волнуйтесь, я не собираюсь вас соблазнять, - вдруг
сказал  Дан,  и  сердце  мое упало - не  хватало,  чтобы  он
оказался  к тому же еще и телепатом. И тут же оно упало  еще
ниже - как жаль, что не собираешься меня соблазнять...  -  У
меня есть два существенных недостатка, - улыбнулся Дан. - Во-
первых,  я на четверть венгр, а венгры совершенно по-особому
относятся к женщинам, которых собираются завоевать.
     - А во-вторых?
      -  А  во-вторых,  я  на  две трети  очень  старомодный
человек.  По  мне  этого не скажешь,  но  это  действительно
правда.
      - Я верю. Увезти понравившуюся девушку к осеннему морю
вместо того, чтобы сразу уложить в постель на глазах у  всей
Москвы, - это действительно старомодно.
      -  Мне  просто хотелось провести свой день рождений  с
вами  -  и  чтобы  рядом никого не было. Включая  навязчивых
- !`(.+(-%--ke официантов...
      - ..которые подносят тебе зажигалку, - подхватила я, -
лишь  только ты задумаешь прикурить. Должно быть, их вербуют
из несостоявшихся телепатов.
      -  Или  инопланетян. Инопланетяне  тоже  умеют  читать
мысли, как убеждает нас научная фантастика.
      -  Да.  Все они регистрируются по прибытии на Землю  в
отделе   внешних  сношений  МИДа  и  вступают   в   профсоюз
работников торговли. Я их ненавижу.
      -  Я  тоже.  -  Дан  улыбнулся. - Видите,  мы  с  вами
действительно похожи. Я даже думаю, что мы сможем поладить.
     - Зачем? - Я не приняла его улыбки.
     - Потому что вы мне нравитесь. Очень нравитесь.
     - В нашу первую встречу этого не было заметно.
      - Конечно, вы были слишком заняты собой. Я наблюдал за
вами на кладбище. Я заметил вас сразу, как только вы пришли.
     - Правда?
     - Вы стояли в стороне от всех. Вы даже не попрощались с
ним, - сказал Дан, старательно избегая имени Туманова. - Как
будто боялись заглянуть ему в лицо...
     Спокойнее, Ева, нужно держать себя в руках.
      - Вы правы. Я боялась заглянуть ему в лицо. Я ненавижу
похороны,  я никогда не была на похоронах... -  Здесь  я  не
соврала  Дану, я действительно никогда не была на похоронах.
-  Пожалуй,  я выпью. Чтобы ваш день рождения не  был  таким
грустным. Сколько вам лет?
     - Тридцать три.
     - Так вот почему тридцать три розы!
     - Я готовил вас заранее.
     - Если вы скажете, что это возраст Христа...
       -   Я  не  скажу,  что  это  возраст  Христа.  Мы  же
договорились избегать банальностей. А возраст Христа  -  это
самая тривиальная тема.
     - Да, конечно, тема возраста Иуды куда свежее.
     - Почему вы сказали об этом?
      -  Просто  так, чтобы что-то сказать. Никто  ведь  по-
особому  не  отмечает возраст Иуды. А ведь это  тоже  вполне
определенный этап.
      Дан  подбросил несколько поленьев в камин,  разворошил
уже прогоревшее дерево - вверх поднялся сноп искр.
      - Самое забавное, - медленно сказал он, - что личность
Иуды  волнует меня куда больше, чем личность Христа, раз  уж
об  этом  зашел  разговор. Страдать некоторое  время,  чтобы
потом  вознестись и быть прославленным в веках за  некоторые
неудобства на кресте, - игра стоит свеч. А заранее пойти  на
предательство,  зная, что твое имя будет проклято  и  станет
нарицательным, - для этого требуется мужество... Никто же не
измерял глубину страданий Иуды...
      -  Да вы опасный богохульник с уклоном в софистику!  -
поддела Дана я. - Вы завидуете популярности Христа?
      -  Я просто родился не в то время и не в том месте. Но
если  бы это был Назарет, то не исключено, что выбор пал  бы
на меня... Знаете что? Пойдемте к морю...
      Моря по-прежнему не было видно. Дан взял фонарик, и мы
,%$+%--.  шли  вдоль  полосы прибоя, под ногами  попискивала
галька.
      -  Здесь  недалеко заброшенный маяк, -  сказал  Дм.  -
Идемте.
      ...Мы  поднялись  на маяк - он действительно  оказался
недалеко. Крутой подъем по ржавой спирали лестницы дался мне
с трудом, но, когда мы оказались наверху, я ни на секунду не
пожалела об этом.
      Морс  занимало весь горизонт - оно лежало  перед  нами
огромной  чашей, по краю которой пробегали редкие огоньки  -
там  был  фарватер, там шли огромные суда. Здесь, на высоте,
шум  моря  был  почти не слышен, а в небе - очень  близко  -
сияли звезды. Почти такие же, как в моем детстве. Я привычно
нашла  Большую Медведицу и маленький Алгол у ручки ковша.  Я
не  видела  звезд много лет, мне незачем и не для кого  было
поднимать голову вверх.
      Я  стояла  на  ма