шо решать именно ночью, когда  в  окнах  мужских  квартир
висит луна и любая женщина, обратившаяся за  помощью,  кажется  особенно
беззащитной.
   Дожидаясь назначенного часа, я просмотрела три хичкоковских фильма, в
очередной раз восхитившись изяществом простраиваемых сюжетных ходов: вот
она,  твоя  энциклопедия,  твоя  настольная  книга,  Анна,  даже   некая
широкополая наивность и отсутствие рек крови ее не портят,  классический
вариант.
   Я позвонила ему в час ночи. Время вполне  пограничное,  в  это  время
может случиться все, что угодно. Он снял трубку сразу же, как будто ждал
звонка.
   - Андрей, это Анна, - прерывающимся голосом сказала я.
   - Здравствуйте, Анна, - его голос звучал удивленно, и в то  же  время
бывший спецназовец не мог скрыть своей радости.  Он  все  еще  продолжал
опекать меня и делал это по своей собственной инициативе.  Возможно,  он
даже не признавался себе в том,  что  я  интересую  его  не  только  как
беспечный объект наблюдения, но дела это не меняло. Вот и сегодня  утром
я легко отвязалась от его старенького автомобиля, за рулем  которого  он
пас  меня.  Я  делала  это  не  всегда,  а  лишь   периодически,   чтобы
профессиональный уход  от  слежки  выглядел  бы  милой  случайностью:  я
чересчур   свободна,   чтобы   обращать   внимание    на    добровольных
телохранителей.
   - Можно я приеду к вам?
   - Что-то случилось?
   - Да. Случилось. А Меньших нет в городе, - я нарочно назвала Леща  по
фамилии, чтобы сохранить  дистанцию  в  наших  отношениях  и  не  сильно
напугать Андрея: мало ли чем может обернуться дело.
   - Вы ведь не у него. Я вернулся оттуда полчаса назад.
   - Я не у него. Мне нужна ваша помощь.
   - Где вы находитесь?
   - На Кропоткинской, у подруги.  -  Конечно  же,  никаких  адюльтеров,
никаких квартир приятелей с моими зубными щетками на полках.  Целомудрие
и  простота,  узкая  девичья  кровать  и  подруга  в  качестве  приятной
собеседницы больше соответствуют моменту.
   - Адрес? - отрывисто пролаял Андрей: стоило мне заикнуться о том, что
я нуждаюсь в помощи, как он моментально ощутил себя хозяином положения.
   Я продиктовала адрес.
   -  Буду  через  двадцать  минут.  Ждите  меня...Он   появился   через
восемнадцать с половиной. Я уже стояла у подъезда и ждала его. Он открыл
дверцу машины, и я плюхнулась на сиденье рядом с ним.
   - Отвезти вас на "Курскую"? - настороженно  спросил  Андрей,  имея  в
виду пентхауз Леща.
   - Если можно... Если можно - к вам. Я боюсь остаться одна.
   Он благодарно посмотрел на  меня  и  рванул  с  места.  Через  те  же
восемнадцать с половиной минут мы уже входили в подъезд его дома. Только
здесь Андрей  сбросил  с  себя  маску  сдержанной  суровости  и  немного
смутился.
   - Только знаете что? У меня не убрано, Анна. Я не ждал гостей.
   - Можно я не буду гостем? - Я проследила за тем, чтобы моя реплика не
выглядела двусмысленной: девушке  просто  очень  хочется,  чтобы  кто-то
защитил ее, только и всего. .:
   - Хорошо, - он смягчился и даже повеселел.
   На пятом этаже унылой хрущобы он сунул ключ в замок и толкнул дверь.
   - Входите.
   Это была крошечная однокомнатная квартирка, небрежная  и  запущенная.
Включив маленький свет, Андрей на ходу прибрал какие-то вещи и освободил
для меня старое вытертое кресло.  Я  села  в  него  и  осмотрелась:  вся
обстановка, если не считать смонтированной телевизионной  стены  (о  ней
мне уже говорил  Лещ),  была  похожа  на  алтарь,  возведенный  в  честь
единственного бога - его покойной возлюбленной. Фотографии юной женщины,
мастерски сделанные и увеличенные, ее портреты, из тех, что  старательно
срисовывают уличные художники с тех же фотографий.  Цветные  стандартные
снимки: Андрей и его возлюбленная на фоне Белграда, на фоне площадей, на
фоне маленьких кафе,  на  фоне  голубей,  на  фоне  брусчатки,  на  фоне
газетного киоска.  Возлюбленную  звали  Марией.  Я  помнила  это.  Мария
спящая; Мария, Андрей и автомат;  Мария,  Андрей  и  камуфляжная  форма;
Мария, Андрей и устрашающего вида краска,  которой  расписаны  их  лица;
Мария, Мария, Мария.
   - Это ваша невеста? - тихо спросила я. Андрей напряженно кивнул.
   - Она очень красивая. - Я  отделалась  этой  фразой,  хотя  вовсе  не
считала красивой покойную любовь спецназовца:  чересчур  густые  волосы,
чересчур волевой подбородок, чересчур резкая линия  рта  -  ни  дать  ни
взять соратница  по  борьбе.  Только  глаза  были  хороши  -  большие  и
мечтательные, совсем не похожие на камуфляж, в который она облачена.
   - Да. Она очень красивая.
   Некоторое  время  мы  молчали.  Нужно   избавиться   от   чрезмерного
присутствия мертвой сербиянки, чтобы начать разговор. Кроме  фотографий,
маленькая комнаты  была  уставлена  самодельными  книжными  полками:  от
нечего делать я пробежалась глазами по  корешкам  книг  и  с  удивлением
обнаружила, что знакомые буквы не складываются в слова.
   Книги не на русском. Ни одной русской книги. Ни единой.
   - Странный язык, - я кивнула на книги. - Это ведь не русские книги.
   - Это сербский.
   - Вы читаете по-сербски?
   - Нет. Немного понимаю, на уровне разговорного языка. В сербском  нет
ничего трудного. Братья-славяне.
   Если ты не читаешь по-сербски, тогда зачем тебе такая прорва книг, ни
одну из которых ты не можешь понять?
   - Тогда зачем...
   - Это такой пунктик, - по прошествии времени он научился относиться к
своим слабостям довольно здраво, я это видела.  -  Каждый  вечер,  перед
сном, я беру одну из книг и листаю.  Пока  не  усну.  Я  уже  почти  все
перелистал.
   - А когда они закончатся?
   - Начну по новой, - упрямо сказал Андрей. - Это язык женщины, которую
я любил. Она понимала его. Она на нем говорила. Я когда вижу эти  слова,
из которых мало что понимаю, я как будто бы разговариваю с ней.
   Я протянула руку и погладила Андрея по щеке,  жест  вполне  уместный,
невинный  и  сострадательный.  Но  он  произвел   на   Андрея   странное
впечатление: он перехватил мою руку, крепко сжал пальцы (так крепко, что
они моментально заныли) и, не выпуская их, отрывисто сказал:
   - Что случилось, Анна?
   - Я видела тех, кто тогда избил  меня...  Тех,  кто  меня  мучил.  Вы
понимаете, Андрей.
   - Кто они? - хмуро спросил Андрей.
   - Я не знаю... Дело в  том,  что  моя  подруга  Настя  (прости  меня,
Настя!)...  Она  довольно  состоятельная  женщина.  А  со  всеми   этими
страшными делами... Словом, я позвонила ей, и она предложила  мне  снять
стресс. У нее очень специфические представления о снятии стрессов. И она
потащила меня в казино - в "Монте-Кассино", это недалеко от Центрального
Дома художника...
   Название казино ни о чем не говорило Андрею, я это видела.
   - Настя там делает маленькие женские ставки.  Так  вот,  когда  Настя
выиграла триста долларов - ей сегодня везло  -  и  мы  пошли  обменивать
фишки на деньги, я увидела этого типа. Вернее - сразу двух.  Один  такой
заматеревший, груда мяса. А второй тот, кого я приняла за  интеллигента.
Самое удивительное, Настя сказала мне, что он владелец казино. Она  ведь
там завсегдатай...
   С владельцем казино, участвующим  в  жестоком  избиении  женщины,  я,
кажется,   несколько   перегнула   палку:    ситуация    не    выглядела
правдоподобной. Но я понимала, что несчастный спецназовец верит  каждому
моему слову, ему и в голову не придет усомниться: он видел меня  избитой
и раненой, так что здесь прокола быть не может.
   - Я подумала о том, что нужно обратиться в милицию.
   - Милиция ни хрена не сделает, - грубо прервал меня Андрей,  знакомый
с реалиями современной Москвы.
   - Не знаю... Но есть еще другое. Если все-таки  этому  делу  дали  бы
ход...
   - Никогда бы не дали, - припечатал Андрей, все  так  же  не  выпуская
моей руки, только теперь его забытая в  моих  пальцах  ладонь  выглядела
мягче.
   - Но если все-таки... Я все равно не  смогла  бы  пройти  через  этот
кошмар дознавания... Я ведь не  сказала  никому...  Я  не  сказала  даже
Михаилу...
   Я надолго замолчала. Теперь я скажу самое главное. Самое главное, что
должно пронять спецназовца до  самых  потрохов,  истерзанных  поруганной
любовью. Нужно только все четко рассчитать.
   Я закрыла глаза и прижалась лицом к закаменевшей  руке  Андрея.  Меня
даже начало трясти. Не очень  сильно,  но  именно  это  отсутствие  силы
должно выдать колоссальное внутреннее напряжение.
   - И вам тоже. В тот день я была потрясена вашей историей, Андрей.  Но
они - эти люди, которые ворвались ко  мне  в  квартиру,  которые  избили
меня. Они  ведь  не  только  били...  Они  насиловали  меня.  Все  трое.
Несколько  часов  подряд.  Это  было  так  страшно...  И  так   хотелось
умереть... И теперь я увидела двоих из них...
   Но Андрей не дал мне договорить. То, что произошло с ним в  следующую
секунду, повергло меня в шок. Он обхватил голову руками, - как будто она
должна была взорваться, - упал на пол и стал страшно, сухо кричать.  Это
было похоже на припадок эпилепсии:  все  тело  его  били  судороги,  оно
изгибалось, и казалось, это  будет  продолжаться  вечно.  Я  на  секунду
возненавидела себя за то, что использовала запрещенный  прием:  я  знала
историю его возлюбленной и теперь решила зеркально повторить  ее,  чтобы
заставить Андрея защитить меня, чтобы сделать его  послушным  орудием  в
моих руках. Но я не учла одного: малейшего упоминания, малейшего  намека
на сходные обстоятельства достаточно, чтобы его и  без  того  нездоровая
психика снова дала сбой. Уже не думая ни о чем, я упала рядом с  Андреем
на пыльный ковер и крепко прижала его к себе.
   Будь ты проклята, Анна. Будь ты проклята.
   Будь ты проклята.
   Не зная, что делать с  судорогами,  я  начала  быстро  покрывать  его
искаженное лицо поцелуями: сначала быстрыми и нервными, а затем  долгими
и успокаивающими:
   - Ну что ты, что ты... Ну, успокойся, миленький... Пожалуйста...
   И он затих. Он лежал как мертвый, я видела  заострившиеся  черты  его
лица, мгновенно постаревшие губы и ставшие тусклыми волосы.
   И я заплакала: отчаянно, навзрыд,  первый  раз  так  отчаянно  и  так
навзрыд.
   Будь ты проклята, Анна. Будь ты проклята. Но  уже  ничего  невозможно
изменить.  В  этом  безостановочном  потоке  слез  утонула  единственная
человеческая мысль: если бы я знала, что все закончится именно так, я бы
отдала полжизни, только бы  не  приходить  сюда  и  не  устраивать  этот
страшный спектакль перед полубезумным спецназовцем.
   Мои страшные рыдания на время привели Андрея в чувство: теперь уже он
крепко прижимал  меня  к  себе,  покрывая  мое  лицо  поцелуями.  Легкие
вначале, они тяжелели, становились невыносимо долгими, но  я  не  мешала
ему, я понимала, что сейчас он целует свою Марию и просит прошения у нас
обеих...
   - Мария, - прошептал Андрей, зарывшись губами в моих волосах.
   Ну что ж, Мария так Мария, мертво подумала я. Это  имя  мне  тоже  бы
подошло.
   Я ждала. Я не знала, что он предпримет дальше. Если я сама отвечу  на
его поцелуи - это может оскорбить его. Я закрыла  глаза  и  предоставила
ему делать со мной все. Что угодно. Все,  что  угодно.  Так  похожее  на
любовь.
   ...Это действительно было похоже на любовь. Он  аккуратно  и  бережно
расстегивал пуговицы у меня на блузке  -  одну  за  другой.  И  когда  я
осталась лежать обнаженной, не замечая ни  корешков  сербских  книг,  ни
пыльного ковра, он все еще целовал меня, сжав руки замком за спиной.
   Пытка поцелуями продолжалась почти  всю  ночь:  моего  тела  касались
только его губы. Они изучили, выцеловали каждый сантиметр моей кожи, это
были странные и разные поцелуи: иногда они приобретали тяжесть  желания,
но тут же снова становились нежными. Как будто Андрей стегал кнутом свою
собственную плоть, как будто бы он ненавидел мужское естество за то, что
сотворили мужчины с его  возлюбленной.  Как  будто  он  просил  прощения
каждым своим прикосновением. Я  уже  не  прислушивалась  к  себе,  я  то
впадала в какое-то забытье, то снова приходила в сознание, но его  губы,
как два верных пса, все время были рядом со мной. И когда в темных углах
его захламленного любовного  алтаря  стала  таять  тьма,  он  наконец-то
оставил мое  истерзанное  нежностью  тело.  Он  упал  рядом,  совершенно
обессиленный, и едва разжал распухшие губы.
   - Прости меня, Мария, - услышала я его прерывистый шепот. -  Простите
меня, Анна...
   Ему не понадобилось мое прощение. Через несколько секунд он уже спал.
   А когда проснулся, я была рядом. Я  сидела  на  ковре  уже  одетая  и
держала его голову на коленях. Он резко поднялся и  ткнулся  затылком  в
мой подбородок.  Я  увидела  его  потухшие,  затянутые  пеплом  глаза  и
испугалась.
   - Доброе утро, Андрей, - очень сомнительно, что оно будет  добрым.  -
Вы заснули, а я не стала вас будить...
   Он молчал и пристально смотрел на меня.
   - Мне нужен адрес этого казино, - сказал он.
   -  Что  вы  собираетесь  делать?  -  взволнованно   спросила   я.   Я
действительно была взволнована, даже наигрывать не пришлось.
   - Это уже мои проблемы, - никакого  света  в  глазах,  только  легкий
дымок безумия.
   - Я... Я не знаю точно...  Я  могу  показать  визуально.  Нет.  Я  не
позволю вам идти туда... Вы наделаете глупостей.
   - Возле ЦДХ? - Он не слушал меня.
   - Я не хочу, чтобы вы ехали... Я хочу, чтобы ты забыли все то, что  я
вам вчера рассказала.
   - Забыл? - Он почти с ненавистью посмотрел на меня.  -  Не  получится
забыть. Вот что, я сам все найду.
   - Я никуда не пущу вас... - Я вцепилась в его плечи  руками,  я  была
полна решимости остановить его.
   Но он отстранил меня - мягко и жестко одновременно: я  только  успела
почувствовать страшную силу в его напряженных пальцах. И, как  бы  поняв
это, он смягчился и прижался губами к моему лбу. В них не было ничего от
его собственных ночных губ, разве что нежность и желание защитить.
   - Я никуда не пущу вас, Андрей...
   - Езжайте домой, Анна. Езжайте и ни о чем не беспокойтесь. Все  будет
хорошо. Вы слышите? Никто не уйдет от ответа... Никто не уйдет, как ушли
тогда, в Осиске... Никто. Я обещаю вам.
   - Нет, Андрей, пожалуйста...
   - Ничего страшного не случится. Езжайте домой. Я вам позвоню,  можно?
- Он коснулся пальцами моей щеки. - Вы все-таки очень похожи  на  Марию,
Анна...
 
*** 
 
   ...Только на улице  я  сообразила,  что  он  не  взял  у  меня  номер
телефона. Он не взял, а я не сказала ему. Ну, в  конце  концов,  он  мог
иметь в виду и  телефон  Леща,  ведь  все  последнее  время  я  жила  на
"Курской". Да, именно так он  и  решил,  соврала  я  себе.  Он  позвонит
вечером. Он обязательно позвонит вечером. Иначе и быть не может.
   Ночные поцелуи Андрея что-то перевернули в моей окаменевшей  душе;  я
понимала, что ночью он целовал не меня, а свою погибшую невесту. Но  это
ничего не меняло. Вся моя ненависть к миру, весь мой холодный  расчет  в
отношениях с ним подтачивала волна грустной  нежности,  которая  шла  от
Андрея.  Все  мои  жестокие  игры  оказались  ничем   по   сравнению   с
одним-единственным его поцелуем. Я была опустошена,  как  будто  бы  всю
ночь занималась тяжкой  бессмысленной  работой.  Представления  о  жизни
рушились, и я боялась быть заживо похороненной под их руинами.
   Я даже остановилась и пару раз стукнулась горячим лбом  о  прозрачную
стеклянную стену автобусной остановки. "Кока-кола, твой ответ солнцу", -
гласил плакат на ее модернизированном ребре. Нельзя распускаться,  скоро
ты увидишь Лапицкого, скоро ты поедешь в Альпы, и  все  станет  на  свои
места...
   ...У подъезда своего дома я увидела капитана и сразу же  успокоилась.
Абсолютное зло мирно  сидело  на  скамеечке,  поджав  под  себя  ноги  в
стоптанных кроссовках, и ждало меня. Ничего не изменилось. От этого  мне
стало отчаянно-весело.
   Увидев меня, капитан приветственно поднял руку:
   -  Поздновато  возвращаешься.  К  тебе  последние  восемь  часов   не
дозвониться, не достучаться. Ну, признавайся, всю ночь блудила?
   - Был грех, - лаконично ответила я.
   - Что за хрен?
   - Извини, имени спросить не удосужилась.
   - Ты не очень-то шали. А то закончишь, как господин Меньших..
   Черт возьми, за всеми этими перипетиями с Андреем я совсем  выпустила
из головы то, что вчера вечером несчастный Лещарик предстал перед  судом
инквизиции: охота на ведьм благополучно завершилась.
   - Поднимемся? - спросила я у капитана.
   - Да нет, на воздушке посидим. Шикарное утро. Природа шепчет: "Займи,
но выпей". Не хочешь выпить за успех операции?
   - Где? В саду, где детские грибочки?
   - Зачем? Пойдем куда-нибудь, я угощаю.
   - Спасибо. Вчера пила.
   - Как знаешь. Кстати, это для тебя. Подарок под елочку, - он вынул из
кармана  туго  стянутую  пачку  долларов  сотенными   бумажками,   яркий
авиационный билет, несколько проспектов и какие-то бумаги. На  деньги  я
даже не взглянула. - Как и обещал,  богоспасаемый  Инсбрук,  моя  вторая
родина. В  Вену  вылетаешь  послезавтра.  Отдохнешь.  В  бумажонках  все
сказано. Ну, мы еще не раз с тобой увидимся, я  тебя  собственноручно  в
самолет посажу.
   Я равнодушно выбила из пачки сигарету и закурила.
   - Что-то я тебя не узнаю, - Лапицкий забеспокоился.
   - Все в порядке. Просто немного устала.
   - Даже не спросишь о  финальном  аккорде  операции.  Отличный,  между
прочим, кабачишко эта  "Подкова".  Да  и  Лещ  подгадал:  пусто  было  в
кабачишке, как в супружеской кровати в первую  брачную  ночь.  Видно,  с
тобой хотел посидеть  в  тишине,  при  салатиках.  А  пришлось  с  нами.
Незадача...
   - И что?
   - Как по маслу. Сломали Лещарика. Как сухую ветку. Не сразу, конечно.
Он поначалу слегка ополоумел от нашей осведомленности. Ты бы видела  его
физиономию... Ну, посмотришь еще, мы на скрытую камеру засняли.
   - Не имею ни малейшего желания.
   - А зря. Полюбовалась бы надвое детище, на дело рук  своих.  Отличная
работа, детка. Я тобой горжусь. И  фильмец  занятный  получился.  Его  в
учебных целях показывать надо - как вербовать агентов.
   - Он что, согласился работать на вас?
   - Ну, так уж сразу и согласился... Это фигура крупного  калибра.  Ему
покорячиться нужно, прийти в равновесие со  своей  нечистой  совестью  и
только потом браться за многотрудное дело. Но, судя по  всему,  канал  у
нас  в  кармане.  И  Лещарик  при  ведомстве,   самый   независимый   из
независимых. Видишь: и овцы сыты, и волки целы.
   - Волки всегда целы. Ты за них не переживай. Он упоминал обо  мне?  -
Мне было совершенно все равно, упоминал обо мне Лещ или нет. Я  спросила
скорее по инерции.
   - Нет. Но скорее всего он все понял.
   Еще бы не понять, с усталой ненавистью подумала я,  вся  подноготная,
которую  знали  только  два  человека  (я  не  сомневалась,  что  Костик
воспроизвел историю Леща во всех подробностях, которые  я  выложила  ему
накануне), кафе, где  он  хотел  найти  меня,  но  нашел  совсем  других
людей...
   - Особенно его подкосил моральный аспект, как ты и говорила.  У  него
даже слезы на глазах появились. Но что делать, любишь кататься,  люби  и
саночки возить. Я,  конечно,  успокоил  его.  Никаких  диктатов,  только
мягкое руководство, и то на время  выборов,  а  фильмы  и  развлекаловку
пусть какие угодно гоняет. И даже "Эммануэль-5" после двенадцати ночи...
   - А он что?
   -  Сказал,  что  должен  подумать.  Но  сломался,  сломался...  Решил
проиграть красиво. Что ж,  любителям  красивых  жестов  мы  всегда  идем
навстречу. Так что с первым успехом тебя, детка.
   - Я пойду, - сказала я, поднимаясь со скамейки. - Устала, знаешь.
   - Ладно, ладно, иди отсыпайся. Я позвоню тебе. Тут  еще  одно  дельце
намечается, очень крутое, как раз в твоем возрожденном вкусе...
   Я уже не слушала капитана.  Поднявшись  к  себе,  я,  не  раздеваясь,
бросилась в кровать и забылась тяжелым сном.
   ...Разбудил меня  настойчивый,  как  зуммер,  телефонный  звонок.  Не
открывая глаз, я н