как  моль,  изъела, ни на одну честную давалку  теперь
смотреть  не  могу... - Голова Серьги  упала  на  грудь,  он
замолчал на полуслове и через секунду уже мирно посапывал.
      А я продолжала рассматривать карандашные наброски - из
чистого  любопытства  не  посвященной  в  тайны  творчества.
Скорее  всего они были последними по времени и относились  к
лету  - к самому началу лета, если судить по подписям к ним.
Но  теперь,  по прошествии лет. Серьга охладел к развернутым
характеристикам событий - под набросками были только даты.
      Туманов  в  карандашном исполнении Серьги  был  вполне
узнаваем,  вот  только  подбородков и почитательниц  у  него
прибавилось: во всяком случае, на плотных листах картона это
выглядело  именно  так.  Чем-то эти  стремительные,  немного
наивные  линии  напомнили  мне  Тулуз-Лотрека,  и  я   снова
подумала о том, что Серьга талантлив. Но, в отличие от певца
Мулен-Руж, Каныгин к своим женщинам относился небрежно - они
были  едва  прописаны и иногда выглядели просто карикатурно,
Алена  действительно проехалась катком по девственно-чистому
каныгинскому чувству: оставаясь его музой, она, далекая,  но
не забытая, терзала его, как стервятник - падаль. На мужиках
Серьга  отрывался - их изображения были достоверны  и  почти
ученически старательны.
      Я перевернула еще несколько листов и замерла: рядом  с
традиционным   уже   Володькой   был   изображен   Александр
Анатольевич,  тот самый тип, кому я отдавала свои  сценарии.
Александр  Анатольевич  был  схвачен  несколькими  штрихами,
торопливыми и бесстрастными, но это, несомненно, был он - те
же сломанные борцовские уши и голова под строгий бобрик.
     Это была удача!
      Ай  да Серьга, вот все и стало на свои места. Дата под
наброском гласила: "31 мая". Нимотси же появился в Москве  в
июне.
      Я  воровато оглянулась на спящего Серьгу -  он  лежал,
беззвучно  открыв  рот и завалившись  на  бок.  Правая  рука
неловко  поджата,  носки  на ногах сползли,  обнажив  тонкие
сухие  щиколотки,  абсолютно лишенные растительности.  Ну  и
хорошо. Спи спокойно, дорогой товарищ!
      Я собрала все эскизы, которые относились к Туманову  и
%#.  ночному клубу, - стопка собралась не очень большая,  но
внушительная. Сложив их в сумку, я закрыла папку и заставила
ее  другими  папками; творческое наследие  Серьги  позволяло
надеяться, что он хватится ее не скоро.
      Я  накрыла  Серьгу валяющимся возле  дивана  пледом  и
осторожно прикрыла дверь в комнату.
      Некоторое время я просидела на кухне, прислушиваясь  к
незакрытому крану в ванной.
      Самым  страшным  искушением  было  забрать  вгиковские
наброски  с  Иваном. Но этого я не сделала, не  имела  права
делать - это был не мой взгляд на Ивана, пусть он остается в
запыленных папках Серьги и ругается матом, проиграв  бутылку
водки.
      Я  улыбнулась - это было как раз в стиле Ивана.  Потом
сдвинула  на  край  стола  остатки  гостеприимного  ужина  в
марийском национальном стиле, взяла плотный листок бумаги  и
написала:
       "Спасибо  за  чудесно  проведенный  вечер.  Все  было
забавно.  С  нетерпением  жду звонка.  Рисунки  великолепны,
готова выступить моделью. Целую. Ева".
      Затем,  подумав,  приписала свой  домашний  телефон  и
прислонила  записку к самогонной бутыли - теперь  Серьга  не
мог ее не заметить.
      Что  ж,  мне  больше нечего здесь делать.  Я  тихонько
притворила  дверь  в  квартиру и вышла  на  улицу.  Судя  по
рисункам, лежащим у меня в сумке, остаток вечера обещал быть
интересным.
     Взяв машину и посулив шоферу деньги, сопоставимые с его
дневной выручкой, я уехала к себе на проспект Мира.
      Дома, едва раздевшись и проглотив анальгин - марийский
первач давал о себе знать, то незначительное его количество,
которое попало в организм, вызвало реакцию отторжения,  -  я
расположилась  на полу, где разложила каныгинские  наброски.
Теперь у меня было время, чтобы изучить их детально.
      Туманова  и его девочек я отмела сразу - они  меня  не
интересовали.   Гораздо  более  интересными  были   сюжетные
композиции  с  приятелями Туманова. Безусловно,  я  отдавала
себе  отчет,  что  большинство из  них  попало  на  карандаш
случайно  -  для  Серьги  возня  с  эскизами  была  условным
рефлексом, он рисовал что угодно, стоило только этому  "чему
угодно"  оказаться в поле его зрения: такого  шлака  было  в
набросках навалом - поворот головы, начатый и незаконченный;
силуэт,  брошенный на произвол судьбы; откровенная  неудача,
которую  Серьга  тут же досадливо заштриховывал.  Но  и  эти
случайные объекты нельзя было сбрасывать со счетов - всего я
насчитала  десять  разнообразных мужских  голов,  которые  и
объединила в кокетливую рубрику "НЛО".
      Постоянных спутников Туманова - тех, кто встречался на
эскизах  больше  двух  раз, - было  четверо,  я  назвала  их
"Кордебалет".   Больше   всех  повезло   именно   Александру
Анатольевичу,   он  был  изображен  трижды;   причем   самым
прорисованным  был тот портрет, который  я  увидела  еще  на
квартире   Серьги.  Другие  эскизы  были   менее   детальны,
несколько характерных линий, только и всего.
      Да,  ты  бисируешь,  Александр Анатольевич,  похвалила
своего бывшего порноредактора я. С тебя и начнем.
      План  действий, который выработала я, был примитивным,
но  единственно возможным. Серьга подвернулся  мне  в  самый
подходящий  момент - он-то и станет моей визитной карточкой,
ключом,  который  откроет  мне  дверь  в  сомнительный   мир
Володьки Туманова. Сейчас от меня требовалось одно  -  точно
разыграть  роль восторженной провинциалки, готовой  на  все,
чтобы  утвердиться в сумасшедшей Москве. Этот путь был самым
легким,  он не вызывал сомнений - что еще остается  неглупой
смазливице  -  вперед и вверх! Теперь я,  как  броней,  была
защищена  своей  внешностью,  которая  мало  кого  оставляла
равнодушным.  До сих пор я не знала, почему это  происходит,
мало  ли  красивых баб роет окопы собственного благополучия.
Но пока мне удавалось все - и это касается не только мужчин.
      Я растянулась на ковре - может быть, вес потому, что и
Господь  Бог тоже мужчина, не лишенный маленьких  слабостей,
он  не  прочь  исподтишка взглянуть  на  маленькую  раковину
женского уха...
      Я  была уверена, что завтра или послезавтра, но Серьга
обязательно позвонит мне - и не только потому, что  я  могла
ему понравиться, это как раз было делом десятым.
      Во-первых,  еще  во  ВГИКе  он  отличался  страстью  к
извинениям,  это называлось у него "похмельным синдромом"  и
служило  чем-то  вроде огуречного рассола после  пьянки.  Он
методично  обходил  всех,  кому  успел  подгадить  в  период
алкогольной   невменяемости,  и  уныло  извинялся.   Он   не
успокаивался  до  тех  пор, пока жертва  его  словесных  или
кулачных  подвигов,  плюнув на  все,  не  говорила:  "Все  в
порядке,   старичок,  знаем  мы  эти  твои  неконтролируемые
импульсы. Иди с Богом!"
      И, во-вторых, я была как-то связана с Аленой, рано или
поздно это всплывет. Безнадежная, почти преступная страсть к
ней  была не изжита, я это видела, портрет Алены тоже на это
намекал,  шрамы  на  холсте  больше  походили  на  страстные
поцелуи...
     Нет, за марийского гения Серьгу можно не беспокоиться -
он  сделает  все,  что  найду нужным  я.  Его  вполне  можно
использовать вслепую.
     Стоп-стоп, а почему вслепую?
      Я даже приподнялась от этой мысли, иглой прошившей мне
сердце. Почему вслепую? Ведь можно рассказать ему - если  не
все,  то многое. Тогда ты получишь союзника, который  вполне
осознанно  поможет тебе, а то, что он поможет,  не  вызывало
сомнений.  Он учился во ВГИКе, а ВГИК всегда похож  на  ген-
мутант,  он  напрочь  меняет  химический  состав  крови,  он
вовлекает любого зазевавшегося в странную игру с жизнью, так
похожую на кино...
      Серьга вхож в порочный круг Туманова, он уже не  может
вызвать   подозрений,  как  не  может   вызвать   подозрений
почтальон  или  разносчица молока. Если ты посвятишь  его  -
можно  напрямую  спросить  об Александре  Анатольевиче  и  о
многих  других. Искушение переложить на кого-то  хоть  часть
адской  работы  было  таким сильным,  что  я  даже  затрясла
#.+.".).
     Нет.
     Нет, ты не имеешь права использовать его таким образом.
Ты  не можешь быть уверена в нем настолько, чтобы он стал не
только  частью твоего плана, но и частью тебя самой.  Серьга
был  открыт,  наивен, простодушен, как эвенк со стойбища.  И
все     эти    достоинства    автоматически    оборачивались
недостатками,   стоит  только  посвятить   Серьгу   в   суть
происходящего. Кроме того, он от нечего делать  стал  крепко
выпивать,  и  его  вгиковские, часто комические  алкогольные
вспышки теперь приобрели мрачно-затяжной характер. Полоснуть
ножом Туманова, как он делает это с портретом Алены, у  него
вполне  может хватить ума, но вот хватит ли сил? Мне  нельзя
светиться,  а  Серьга,  с  его  горячностью,  засветит  меня
обязательно.
     Он засветит меня обязательно, кем бы я ни представилась
- подругой Алены, сотрудником Интерпола, агентом ФБР, далай-
ламой... Пусть все остается, как остается, и я останусь  при
своем - мститель, карающая десница, тать в ночи...
     Нет, своей собственной роли я никому доверить не могу.
      Я  еще  несколько секунд пролежала неподвижно,  закрыв
глаза, и страсть к поискам соучастника прошла сама собой.
       Теперь   нужно   набраться   терпения   и   дождаться
каныгинского звонка.
     Но ждать просто так я не хотела.
     У меня оставался запасной вариант - Сирии.
      Пока  в  лагере  любителя  ритуальных  услуг  Туманова
наблюдается  ленивое  послеобеденное  затишье,  самое  время
навестить берлогу Сирина. В удачу я верила мало - Сирии  был
кондовым осторожным профессионалом, - но попытаться  стоило.
Ключи  от  ларца  сириновых  тайн  манили  безопасностью   и
относительной  несложностью  предприятия.  Адрес  был  четко
пропечатан в паспорте гражданина Дрондина, оставалось только
доехать  до  места на подходящем виде транспорта  и  открыть
дверь.
      Я решила посвятить экскурсии в пенаты Сирина следующий
день,   пока  Серьга  будет  приходить  в  себя,   подъедать
нарезанную толстыми ломтями колбасу и отпаиваться рассолом.
     Я наметила все то, что может заинтересовать меня, чтобы
на  месте  не тратить время на ненужные поиски,  -  записные
книжки,  фотографии,  кассеты, всю  канцелярскую  мелочь,  в
которой заключена информация о долгой жизни Сирина.
      Лучше всего отправиться туда поздним вечером - судя по
адресу,  район  был рабочим, а работяги предпочитают  сидеть
вечерами дома, попивая водку и потрахивая своих расплывшихся
жен.  У них нет кобельков мастино-наполитано, которых  нужно
прогуливать  ближе  к  полуночи,  а  их  детки  предпочитают
грабить ларьки в другом конце города.
      Я  переписала адрес Сирина на листок бумаги,  а  потом
сожгла  паспорт  в малахитовой пепельнице  -  лишняя  улика;
Венькин браслет многому меня научил.
      Я  бросила в рюкзак ключи от квартиры Сирина, туда  же
положила  перчатки. Рано или поздно квартиру Сирина вскроют,
а  мне  совсем  не хотелось оставлять там визитную  карточку
a".(e папилляров.
      "Ну  ты  прямо пролетарский Джеймс Бонд! -  восхитился
Иван.   -  Штандартенфюрер  Штирлиц,  партайгеноссе  Борман,
адмирал  Канарис  и наш человек в Гаване. Только  стреляющей
авторучки не хватает. Испортили тебя дублированные шпионские
фильмы!"
      "Во-во!  В  небесах шпиен летит и  яичками  звенит,  -
проявил  свой  поэтический талант  Нимотси.  -  Он  перчатки
натянул и на микрофильм срыгнул!"
      Я послала их подальше, но была вынуждена признать, что
в  их  замечаниях много справедливого, все происходящее мало
походило на правду. И оставалось для меня безумной игрой.  А
игра  предполагала  наличие перчаток, все  грабители  банков
вызывали слабое сочувствие, а расплата всегда оставалась  за
кадром.
      Ну  а  пока  она  не пришла - выше  голову  и  смейся,
кажется,  так было в первых тактах забытой мелодии двадцатых
годов.
     Перед тем как выйти из квартиры, я критически осмотрела
себя  в  зеркале  -  никакого макияжа,  стандартные  джинсы,
куртка;  если  я когда-нибудь стану трупом, то  следственная
группа  намучается  с  моей безликой  усредненностью.  Ключи
позвякивали в пустом рюкзаке - из предосторожности я  больше
ничего не взяла.
     Я захлопнула за собой дверь и отправилась к Сирину.

                             ***

      ...В половине двенадцатого я уже была в Текстильщиках,
одном   из   самых  унылых  московских  районов.   Панельные
многоэтажки, второсортные сталинские дома и хрущобы никак не
хотели   складываться  в  пасьянс  и  перемежались  длинными
железобетонными заборами уже давно почивших в бозе складов и
предприятий.
     Я довольно быстро и - главное! - без посторонней помощи
нашла  дом Сирина, оказавшийся серой кирпичной шестиэтажкой,
определила  подъезд  и независимо вошла  вовнутрь.  Квартира
Сирина была на предпоследнем этаже, куда я поднялась, никого
не встретив.
       На  сирийской  лестничной  площадке,  очевидно,  жили
поклонники московского "Спартака" - вся стена была  изгажена
клубной символикой. Туда же вклинились фанаты группы "ДДТ" и
камикадзе-токсикоманы, исповедующие культ Курта Кобейна.
     Несколько секунд я простояла перед дверью С номером 41.
Она  находилась в торце, и если бы в соседней  квартире  был
"глазок",  то  я  просматривалась бы  насквозь.  К  счастью,
"глазка" не было. Ободренная этим, я подняла руку и надавила
на  кнопку  звонка.  В глубине квартиры раздался  мелодичный
звон.  Я продолжала нажимать кнопку несколько минут, а потом
решилась, сунула ключ в замок.
      Дверь  бесшумно открылась, и я посчитала  это  хорошим
знаком:  подошел первый же ключ из связки Сирина, значит,  и
все  остальное  может  сойти с  рук.  Я  толкнула  дверь  и,
оказавшись   внутри,  опустилась  по  дверному   косяку   на
*.`b.g*(: нет, все-таки домушница - не моя специальность.
      Сердце работало, как маленькая мельница на запруде,  я
так  и  видела, что с его лопастей стекают невинные  струйки
крови  и  отправляются в путь по организму, -  лицо  горело,
кончики  пальцев  покалывало; дебют оказался  удачным  -  во
всяком  случае, могильная тишина в квартире  была  для  меня
лучшими аплодисментами.
      Я просидела у входной двери, пока глаза не привыкли  к
темноте.  Мне  уже была ясна примерная планировка  квартиры:
слева  -  спальня,  справа  - кухня,  по  центру  -  большая
комната,  которая  стыдливо  откликалась  на  псевдозападное
"гостиная".  На  полу  в  коридоре  лежали  квадраты  света,
очевидно, прямо в окна сирийской квартиры бил мощный уличный
фонарь.
      Я  решила начать с большой комнаты, дверь которой была
прямо передо мной.
     Здесь было заметно светлее из-за фонаря, болтавшегося в
наглухо  закрытом окне. Я задвинула тяжелые пыльные шторы  -
"свет  в  окнах  -  помощь врагу!",  -  вернулась  к  двери,
нащупала выключатель и повернула его.
      Аскетичная  лампа под потолком загорелась,  ну  вот  и
посмотрим, кто-кто в теремочке живет.
      В теремочке оказались диван-кровать с нелепым торшером
в  изголовье.  Лысеющая пыльная голова торшера была  увешана
целой грудой колокольчиков самой необычной формы - очевидно,
Сирину не были чужды сентиментальные радости коллекционера.
      У  окна  стоял письменный стол, на котором возвышалась
пишущая  машинка.  Машинка  была прикрыта  чехлом,  так  что
определить ее марку я не могла.
     Противоположную от дивана стену занимали книжные полки,
а  точнее - грубо сколоченные стеллажи, тянущиеся от пола до
потолка.  Интерьер завершали два глубоких кожаных  кресла  и
журнальный столик с чисто вымытой пепельницей.
     Библиотека Сирина поразила меня настолько, что в первый
момент   я   даже  забыла,  зачем  явилась  сюда.   Я   даже
почувствовала легкие угрызения совести - не убивать его надо
было, а набиться в гости и выпросить что-нибудь из раритетов
для уютного домашнего прочтения.
     Такого обилия книг я не видела никогда прежде, конечно,
библиотека для детей и юношества Центрального района, куда я
бегала  в детские годы за книжкой "Незнайка на Луне",  не  в
счет.
      Все  тома  были педантично расставлены  по  отделам  и
рубрикам, очевидно, Сирии был поборником порядка не только в
вопросах платы за квартиру. Центральное место занимал массив
со  специальной литературой - здесь были книги по  восточным
единоборствам  и  видам  оружия, стенографические  отчеты  о
крупных    военных   операциях   последних    десяти    лет,
многотомники,   посвященные  мировым  и  локальным   войнам.
Особняком  стояли непереводные и тоже специальные издания  и
справочники,  Сирии  разбил их на  отделы  -  "ФСБ",  "ЦРУ",
"МОССАД",    "ИНТЕЛЛИДЖЕНТ   СЕРВИС";    военно-морские    и
общевойсковые  словари, венцом которых были потускневшие  от
времени  тома Брокгауза и Ефрона, черт возьми, вот это  было
'$.`.".!
      Лао Цзы, Макиавелли, Бисмарк, Черчилль, Сталин, Гитлер
-  видимо,  Сирин был поклонником авторизованных  биографий.
Несколько  полок занимала русская классика, а в  самом  низу
прикорнула  дешевая шпионская литература в мягких  обложках;
библиотека педагогического института где-нибудь за Уральским
хребтом могла рыдать и заламывать руки от зависти.
      Покопавшись  глазами на полках, я  нашла  и  поэзию  -
вероятно,  Сирии был не лишен морализаторства и в  свободное
от   заказных   убийств  время  поучал  своего   забубенного
племянника  Власа рифмованными строками из Бодлера  и  Омара
Хайяма. А между Цветаевой и Анненским я нашла тонкую  книжку
стихов Юнны Мориц - точно такую же спер для меня Иван в Доме
книги на Новом Арбате в день моего рождения...
     И я не удержалась - сунула Юнну Мориц в рюкзак. Туда же
полетела и внушительная монография "Стрелковое оружие", мало
ли, в хозяйстве все сгодится.
      А  сунув, укорила себя - опомнись, Ева, не за этим  ты
сюда пришла!
       Я  начала  соображать:  начать  нужно  со  стола,   в
письменном столе вполне может храниться то, что ты ищешь. Но
поиски  оказались  неутешительными: коробка  со  счетами  за
квартиру,  тонко  очиненные карандаши, скрепки,  блокноты  с
чистыми листами - и все в идеальном порядке. В нижнем  ящике
стола  я нашла несколько рукописей, бегло просмотрев которые
обнаружила, что Сирии всерьез интересовался историей  Первой
мировой войны и даже настрогал что-то посвященное Верденской
операции 1916 года.
     И больше ничего.
      Ни записных книжек, ни засиженных временем открыток  к
Новому  году и Дню Советской Армии, ни писем из глубинки  от
обстоятельных родственников - ничего, что хоть как-то  могло
быть связано с личной жизнью Сирина.
      В  коробке  для  документов я  нашла  только  аттестат
зрелости  -  Сирии окончил кишиневскую среднюю  школу  ј  2;
облупленный  выпускной ромбик какого-то  технического  вуза,
свидетельство о расторжении брака с гражданкой Филипповой  и
инструкцию по эксплуатации холодильника "Днепр".
       Перебирая  все  эти  ненужные  бумажки,  я  не  могла
отделаться  от  мысли, что во всем этом был  дальний  умысел
Сирина  -  он  как  будто  ждал  непрошеных  гостей  в  свое
отсутствие и заранее посмеивался над ними.
      Покончив  со  столом, я переместилась к  тумбочке  под
телевизором - это было единственное укромное место  во  всей
комнате.
      И  здесь  мне повезло - между запечатанной коробкой  с
миксером  "Рось"  и  шахматной доской я  нашла  целлофановый
пакет с фотографиями. Все это шло вразрез с основательностью
Сирина   -   ему  бы  больше  подошел  солидный   альбом   с
изображением Нурекской ГЭС на обложке, чем этот пакет.
      Я  устроилась  на ковре и начала терпеливо  перебирать
фотографии:  лица на них ничего не говорили мне, большинство
снимков  относилось  к