чка?!
   - Я... Я  просто  испугалась.  -  Маленькие  глаза  ее  теперь  стали
бездонными, а у рта залегла горькая складка.
   - Тебя кто-то напугал? Ты  кого-то  видела?  -  Бедная  девочка,  она
поднималась наверх пустыми, плохо освещенными коридорами, карабкалась по
трапам, не зная, что увидит палубой выше...
   - Нет... - прошептала Карпик. - Я просто испугалась, сама по  себе...
Я проснулась и почувствовала... как будто бы  что-то  плохое  случилось.
Очень плохое... Мне страшно, Ева!..
   Чертов папаша, влюбленный пингвин,  токующий  тетерев,  секси-павиан,
ублюдок, - как можно было забыть о дочери.
   - Мне страшно, - жалобно повторила Карпик.
   - Ну, успокойся, успокойся. Я с тобой!
   - Я останусь здесь, можно?
   - Конечно, девочка. Ты останешься со мной. Здесь. Антон! - позвала я.
   Антон все понял. Он приволок из дальнего угла рубки  широкое  кожаное
кресло и поставил его рядом с большой чашей  гирокомпаса.  Ничего  более
подходящего на капитанском мостике не нашлось.
   - Можешь здесь  устроиться,  -  сказала  я  Карпику.  -  И  попытайся
заснуть.
   - Нет, - сказала она. - Не хочу без тебя.
   - Хорошо.
   Я села в кресло, а Карпик, как обезьянка, забралась  мне  на  колени.
Безропотный Антон накрыл нас одеялом, которое Карпик принесла  с  собой.
Карпик сразу же судорожно вцепилась пальцами мне в шею, жарко задышала в
ворот свитера и затихла. Только плечи ее тряслись мелкой дрожью.  Я  все
гладила и гладила их, успокаивая. Наконец Карпик затихла.
   - Ты меня не оставишь, Ева?
   - Нет, конечно же, нет, глупенькая... Я с тобой.
   - Случится что-то плохое. Я знаю... Я чувствую...
   - Ничего плохого больше не будет, слышишь?
   - Да, да...
   Я все укачивала и укачивала ее, баюкала, шептала ничего  не  значащие
успокоительные слова. Наконец она перестала дрожать, а спустя  несколько
минут уснула. Я оторвала лицо от волос Карлика и только теперь заметила,
что Антон сидит перед нашим креслом  на  корточках  и  внимательно  меня
рассматривает. Его лицо смутно белело в полутьме рубки, сейчас оно  было
мягким  и  почти  мечтательным.  Он  что-то  хотел  сказать,  даже  губы
дрогнули, но я приложила палец к губам: тише, девочка должна  заснуть...
Его молчания хватило ровно на пять минут.
   - Ева! - сказал он и снова повторил мое имя, как будто  пробовал  его
на вкус. - Ева...
   - Ну, что?
   - Похоже, девочка к вам очень привязалась.
   - Да. Мне кажется, я ее понимаю...
   - Она славная, - осторожно сказал Антон.
   - Да. Ее папа обращается с ней как скотина, но это дела не меняет.
   - Она очень к вам привязалась... К вам  нельзя  не  привязаться.  Мне
кажется, вы необыкновенный человек...
   Господи, сколько раз мне говорили это! По поводу моей  не  вызывающей
сомнений красоты, по поводу моего не вызывающего сомнений  уродства,  по
поводу моей силы, по поводу моей слабости; мне говорили  это  мужчины  и
женщины, жертвы и палачи... Но мне некому было сказать, что  я  осталась
жива только потому, что никогда не была  необыкновенной.  Я  была  самой
обыкновенной...
   - Это окончательный диагноз? - спросила я.
   - Скажем так, это анамнез. Я буду наблюдать за вами...
   - Издали, пожалуйста.
   - Я постараюсь. Хотя это будет трудно, нужно признаться...
   Антон не успел договорить. В рубке тихо зазвонил телефон.  Так  тихо,
что звуковые волны от него накрыли нас с головой. Я еще помнила  дневной
звонок в кают-компанию. Звонок, за которым никто не  стоял.  Антон  тоже
помнил его. Может быть, именно поэтому он не сразу снял трубку. Он решил
выиграть время. Но потом  ему  показалось,  что  трусить  в  присутствии
женщины, которая ему  нравится,  как-то  не  очень  правильно.  Он  снял
трубку, приложил к уху и несколько секунд слушал. Я видела, как менялось
его лицо. Единственное, что он смог выдавить  из  себя,  было:  ?Да,  мы
сейчас спустимся... Я понимаю, сейчас же...? Аккуратно положив трубку на
рычаг, он с тоской взглянул на меня.
   - Кто это?
   - Макс...
   -  Что-то  случилось?  -  одними  губами  спросила  я,   предчувствуя
недоброе.
   - Да.
   - Что?
   - Я не знаю... Макс сказал только, что на них  кто-то  напал.  Он  не
знает кто. Ему проломили голову.
   - А Лаккай?
   - Лаккай исчез.
   Если бы не Карпик, спящая у меня на руках, я бы закричала.  Вот  оно,
зеркальное отражение развеселых членов охотничьего клуба из Плимута. Вот
она, временная дыра, связывающая нас с ночью на двадцать  шестое  апреля
двадцать девятого года. Вот  оно,  новое  воплощение  преподобного  сэра
Оливера Бейли. Лаккай исчез. Муха был  прав,  он  не  знал  только,  кто
станет Бейли. И Карпик, - полчаса назад она сказала нам,  что  случилось
что-то плохое... Рев  тюленей  за  стеклом  приблизился  и  стал  просто
невыносим.
   - Я иду туда, - сказал Антон.
   - Подождите, я с вами.
   - А девочка?
   - Она спит. Надеюсь, что не проснется.
   - Хорошо.
   Каждую секунду прислушиваясь к дыханию Карпика, я аккуратно поднялась
с кресла и переложила в него легкое тельце девочки. А потом  накрыла  ее
одеялом.
   - Идемте, Антон.
   ...Мы добрались до центрального поста управления за несколько  минут.
Всю дорогу мы бежали по гулким трапам корабля и теперь  никак  не  могли
перевести дыхания. В отличие от сумеречных коридоров  и  палуб,  залитых
мертвенным аварийным светом, пост был ярко освещен. И пуст.
   - Где вы, Макс?! - позвал механика Антон.
   В ответ из-под распределительного щита раздался стон. Макс  сидел  на
полу и сжимал в руке нож, тоже прихваченный из кухни.
   - Что случилось? - Антон бросился к нему.
   - Черт его знает... Все было нормально... Мы сидели, разговаривали...
Ай, аккуратнее, доктор!  -  Антон  быстро  осмотрел  голову  механика  и
обнаружил на затылке широкую рану с  рваными  краями,  забитую  жесткими
волосами Макса.
   - Потерпите. - Антон действовал профессионально. - Слава  богу,  рана
обширная, но неглубокая, даже зашивать не придется. Вам  очень  повезло,
Макс. На полсантиметра глубже, на несколько сантиметров шире - и картина
могла бы быть совсем другой... Здесь есть аптечка?
   - Да. Вон там, возле пульта, рядом с пожарным щитом.
   - Нужно промыть рану, - деловито сказал Антон. - Придется подняться в
кают-компанию, там есть водка или что-нибудь похожее...
   - Спирт подойдет, док? У меня есть...
   - Валяйте спирт. - Нейрохирург вернулся с  аптечкой,  достал  из  нее
перекись водорода и бинты. - Это даже лучше.
   Макс вынул из кармана  плоскую  фляжку  и,  прежде  чем  передать  ее
Антону,  отвинтил  крышечку  и  сделал  большой  глоток.  Антон   быстро
продезинфицировал рану и так же быстро наложил повязку.
   - А теперь рассказывайте, Макс.
   - Да что тут рассказывать? Два раза я спускался в машинное, проверить
работу дизелей. Лаккай оставался здесь, и все было в  порядке.  Когда  я
вернулся в последний раз, мы о чем-то поговорили... Ничего необычного. А
потом свет как-то странно замигал... У вас тоже такое было?
   - Нет, - виновато вздохнул Антон. - Мы сидели в темноте.
   - Так вот, свет замигал, а Лаккай,  он  сидел  напротив  меня...  Как
только началась эта катавасия со светом, у  него  изменилось  лицо...  Я
такого ужаса на лицах еще никогда не видел, а ведь он здоровый  взрослый
мужик. В общем, я сам испугался. Он вроде что-то хотел  сказать,  да  не
успел... И тут меня по башке огрели... Да так сильно, что  только  искры
из глаз, и я сразу вырубился... Уж  вы  мне  поверьте,  я  знаю  толк  в
ударах, я  сам  боец  отчаянный,  и  били  меня  по-разному,  но  такого
сокрушительного, нечеловеческого удара, - поверьте, никогда...
   - Нечеловеческого, - как эхо повторила я.
   - Потом, когда в себя пришел... Лаккая уже не было.
   И я, и Антон молчали. И  смотрели  на  небольшую,  слепящую  яркостью
цвета лужу крови под щитом.
   - Это, наверное, ваша кровь, Макс. - Я сжала ладони в  замок:  только
бы не застонать, только  бы  не  издать  лишнего  звука,  который  может
приманить  то  неведомое  и  невидимое  зло,   которое   поселилось   на
?Эскалибуре?.
   - Да, - поспешно согласился Макс. - Надеюсь, что только моя. Не хотел
бы я увидеть то, чего так дико испугался Лаккай. Честно вам говорю.
   - Вам нужно вернуться в каюту и полежать, Макс, - тихо сказал  Антон,
- не стоит сейчас оставаться здесь.
   - Мне нужно следить за дизелями. Каждый час. И каждый час  спускаться
вниз.
   - Я сам могу это сделать,  -  сказал  Антон,  сам  испугавшись  своей
храбрости.
   - Вы здесь один? Не-ет... - Макс сумрачно засмеялся.  -  После  того,
что я здесь видел... А еще больше - после того, что я здесь  не  увидел,
хотя и мог, если бы сидел  на  месте  Лаккая...  Нет,  вас  я  здесь  не
оставлю.
   - Вы полагаете, Макс, что все дело в месте, на котором сидел  Лаккай?
- спросила я.
   - Не знаю. Может - да, может - нет... Не нравится мне все это.  Очень
не нравится.
   - Да уж, хорошего мало, - подтвердил Антон.
   - Так что вами, как капитан, я рисковать не могу. К тому же вы у  нас
единственный доктор. Мало  ли  что  еще  может  случиться.  А  вы,  Ева,
возвращайтесь к себе.
   - Я останусь с вами, Макс, - твердо сказал Антон.
   - Хорошо. Я оценил. Вахта заканчивается в четыре утра, но,  думаю,  в
четыре никакой  смены  не  появится.  Пассажиры  еще  те.  Должно  быть,
перепились все, чтобы от страха лишний раз не трястись. Вы как  думаете?
- Макс неожиданно подмигнул мне.
   - Это похоже на правду, - сказала я. - Хорошо,  Антон,  если  хотите,
оставайтесь с Максом.
   - Я остаюсь не с Максом. Я остаюсь с раненым.
   - Хорошо, Антон. После того, что рассказал  Макс...  Лучше  нам  всем
держаться вместе и не оголять лишний раз фланги и спины.
   - Это идет вразрез с кодексом фильмов ужасов. - Антон улыбнулся  мне,
ему хотелось вернуться вместе со мной в рубку. Ему  смертельно  хотелось
этого, и я это видела... Но долг врача побеждал, он душил мягкими лапами
волкодава все остальные чувства.
   - Иногда хорошо бывает нарушить кодекс. Как это сказал  наш  милейший
адвокат:  ?Все,  что  есть  хорошего  в  жизни,  либо  аморально,   либо
незаконно,  либо  ведет  к  ожирению?,   -   вспомнила   я   трусоватого
очаровательного плешивца Альберта Бенедиктовича.
   - Отлично сказано, - восхитился Макс. - Обязательно  выпилю  лобзиком
эти святые слова и повешу у себя над дверью каюты. А лучше -  над  всеми
холодильными камерами...
   - Может быть, не стоит впадать в крайности, Макс?
   - Вы правы, Ева. Сначала нужно выбраться отсюда.
   - Тогда я поднимаюсь к Карпику. Не хочу, чтобы она  оставалась  одна,
тем более там. Вдруг она проснется?
   - К Карпику? - Макс неожиданно взволновался. - Где она?
   - В рубке. Она пришла  к  нам.  Сказала,  что  ей  страшно.  Что  она
предчувствует что-то недоброе...
   - И вы ее оставили там?!
   - Говорю вам, Макс, я туда возвращаюсь.
   - Нельзя позволять девочке ходить по  кораблю  по  ночам...  Мало  ли
что... Тут  со  взрослыми  беда,  а  что  будет  с  ребенком...  -  Макс
успокоился так же быстро, как до этого вспыхнул.  -  Так  говорите,  она
что-то предчувствовала?
   - Да. Карпик была страшно перепугана.
   - Такие тонкие натуры, как она, очень чувствительны. - В Антоне вдруг
прорезался теоретик, читающий лекции в планетарии. -  Знаете,  о  чем  я
подумал? Карпик вполне может стать нашим проводником...
   - Проводником? - удивился Макс.
   -  Нет,  конечно  же,  я  не  правильно  выразился...  Она  чувствует
приближение  опасности,  похоже,   она   как-то   связана   с   ней   на
подсознательном уровне. Она - как лакмусовая бумажка...
   - Антон! - Я предупредительно подняла руку. - Не нужно. Если  у  тебя
есть далеко идущие исследовательские планы насчет девочки, - от волнения
я перешла на ?ты? и даже не заметила  этого,  -  я  не  дам  тебе  этого
сделать...
   - Хорошо, только не волнуйся. - Он с готовностью принял мое ?ты?,  он
обрадовался ему. - Я все понял....
   - Ладно, я ухожу.
   - Я провожу тебя, - подскочил Антон. - Макс, я только провожу  Еву  и
сразу же вернусь.
   - Не нужно меня провожать. - Я  вдруг  вспомнила  дурацкую  статью  с
ремаркой о преподобном сэре Оливере Бейли: в  ночь  на  двадцать  шестое
апреля он был единственным. - Думаю, до утра уже ничего не случится...
   -  Тогда  позвони  сюда,  когда  доберешься.  -  Это  прозвучало  так
по-домашнему, что я невольно улыбнулась.
   - Хорошо.

***

   ...Я вернулась в рубку.
   В ней ничего не изменилось. Карпик  по-прежнему  спала,  укутанная  в
одеяло: именно так, как мы оставили ее, уходя в  машинное  отделение.  Я
села перед ней на колени, на все лады повторяя  про  себя  только  одно:
?Нехорошо подсматривать за спящими, Ева, так можно случайно увидеть  то,
чего ни  в  коем  случае  видеть  нельзя.  И  неизвестно,  чем  еще  это
обернется?. Я повторяла про себя - и все  равно  смотрела.  Лицо  спящей
Карпика удивительным образом изменилось,  разгладилось,  перестало  быть
таким вызывающе некрасивым, наоборот, оно  стало  даже  привлекательным.
Как будто все те страсти, которые снедали ее душу, разом выпустили  свою
добычу из лап.
   - Спи, девочка, - вздохнула я и поцеловала ее в  лоб.  Карпик  сладко
вздохнула во сне. Должно быть, отец из ее снов никогда не  доставлял  ей
хлопот... И его не нужно было  делить  с  ненавистными  зататуированными
самками...
   Я поднялась с колен и отошла к широким окнам рубки.  Смутно  хотелось
спать, звуки, идущие от невидимого в темноте моря,  убаюкивали:  неясная
миграция  льдов,  потрескивание  спрессованного  снега,  далекие  голоса
тюленей. Я прижалась разгоряченным лбом к стеклу, несколько секунд глаза
привыкали к темноте, а когда они  привыкли  к  ней  окончательно,  прямо
перед собой я снова увидела этот чертов флаг: ?ВЫ ИДЕТЕ К ОПАСНОСТИ?...

***

   ...Похоже, что наша с Антоном вахта будет последней.
   Я поняла это сразу, как только вошла в кают-компанию. Поучаствовать в
мероприятии, которое только условно можно было назвать завтраком. Дурные
вести распространяются быстро - все в кают-компании уже знали  о  ночном
происшествии, даже отец Карпика и Клио, соизволившие наконец появиться в
общей массе узников корабля. Выглядели они просто неприлично:  блудливые
волосы, блудливые глаза, блудливые скулы, блудливые подбородки. Они то и
дело касались друг друга, не выпуская друг друга ни на минуту, - и тогда
всю кают-компанию пронзали голубые искры.
   - Где Карпик? - подскочил ко мне Сокольников.
   - Успокойтесь. - Тоже мне папаша,  хрен  моржовый,  вспомнил-таки!  -
Успокойтесь, Валерий. Я  проводила  ее  к  Максу,  Карпик  захотела  его
проведать, вы же знаете, что случилось ночью.
   - Да. - Он сразу обмяк. - Да, мне сказали...
   - Вы бы умерили свои сексуальные аппетиты. - Господи, зачем я  только
сказала это, я ведь хотела сдержаться, и не смогла... Какое мое  собачье
дело, в конце концов.
   - Не ваше дело! - окрысился он и тут же  вспомнил,  что  я  некоторым
образом принимаю участие в судьбе его дочери. - Простите меня.
   - Ничего, - смутилась я. - Вы тоже простите... Девочку  сейчас  нужно
поддержать. Нужно быть с ней рядом. Сейчас  всем  нужно  быть  рядом  со
всеми.
   -  Сейчас  всем  нужна  поддержка,  -  сказала  подошедшая  Клио,   и
Сокольников не смог удержаться, я видела, как он боролся  с  собой,  как
давал себе самые страшные клятвы со времен  распятия  Христа,  -  и  все
равно не смог удержаться: обнял Клио за талию.  И  лицо  Клио  сразу  же
самым банальным образом исказилось, запрокинулось, как  в  самом  финале
страсти...
   Да-а, голубчики, эк вас прижало, сочувственно  подумала  я  и  отошла
подальше от эпицентра корабельного  порока.  Сокольников  проводил  меня
виноватым взглядом: ?Я надеюсь на вас, Ева,  я  очень  на  вас  надеюсь,
будьте добры к моей дочери, и вы не останетесь внакладе,  только  сейчас
будьте добры к ней, будьте с ней...?
   Хорошо, пошел ты к чертовой матери, буду, куда же я денусь...
   Я отошла от сладкой парочки, прекрасно зная, что  сейчас  она  уладит
все формальности с едой и снова уединится в каюте  Клио.  Муха  протирал
стаканы у стойки и уже с утра наливался коньяком. Похоже, что он  был  в
самом мрачном расположении духа.
   - Ну, - сказал он, - как прошло дежурство?.. Труженикам моря -  рюмку
аперитива за счет заведения.
   - Нет, Муха, мне что-нибудь полегче.
   - Винишка?
   - Кофе, если можно...
   - Можно. Есть растворимый. - Муха  уже  вполне  освоился  в  буфетной
?Эскалибура?, и, похоже, шефство над стойкой его вполне устраивало.
   - Валяй растворимый...
   Муха налил  мне  кофе  и,  пока  я  пила  его,  с  любопытством  меня
разглядывал. Я поставила чашку на блюдце и улыбнулась ему:
   - Что?
   - Любуюсь самой отважной женщиной этого проклятого корабля.
   - Находишь меня привлекательной?
   - Еще бы. И, похоже, не я один. - Муха по-свойски улыбнулся и  кивнул
в сторону нейрохирурга, который сейчас  о  чем-то  тихо  разговаривал  с
Филиппом. На меня он даже не смотрел. Очень робко не смотрел.
   - С чего ты взял? - удивилась я.
   - Роднуля, поверь мне, я стольких собак съел на любовных  играх,  что
ни один кореец за мной  не  угонится...  Не  знаю,  правда,  как  насчет
морячка с татуировкой, но этот тоже ничего... Авторитетно тебе  заявляю.
Тяжеловат немного, но женщинам это нравится...
   Морячок с татуировкой... Похоже,  что  я  стала  забывать  об  убийце
Митько за всеми последними событиями. Они заслонили от меня  происшедшее
ранее, и теперь у меня не было ни времени, ни сил копаться в этом. Может
быть,  потом,  когда  все  это  закончится...  Вот  только   когда   оно
закончится?
   - Но наш уговор остается в силе? - сказала я Мухе, скорее по инерции,
чем из жгучего желания заниматься поисками убийцы старпома.
   - Ask! (спрашиваешь)
   В кают-компании появился Вадик. Сегодня он был мрачен: возможно,  уже
знал о происшедшем с Лаккаем, возможно -  просто  перепил  с  вечера.  А
может быть, его собственная  теория  игры  уже  не  казалась  ему  такой
верной...
   - Ты, говорят, была свидетельницей? - Вадик сразу взял быка за  рога,
не забыв прихватить со стойки стаканчик мадеры.
   - Чего?
   - Того, что случилось сегодня ночью.
   - Только косвенной. Свидетелем был Макс. А что, твоя теория трещит по
швам?
   - Еще чего! Наоборот, все идет в русле... Не забывай,  что  Макс  был
членом якобы пропавшего экипажа. Почему он остался? Ты  не  задумывалась
об этом? Так что его  свидетельство  гроша  ломаного  не  стоит.  Вот  с
политиком - другое дело. Интересно, куда его сунули?
   - Не хочу даже разговаривать на эту тему.
   - Он где-то на корабле... Ты же видишь, какой  он  огромный...  Здесь
полк можно спрятать.
   - Нет, Вадик, полк здесь не спрячешь. Всегда можно  сказать,  сколько
человек на борту.
   - Интересно, каким же образом?
   - Он реагирует. Он реагирует на количество людей. Я не знаю точно, но
чувствую...
   - С тобой невозможно говорить...
   - Послушай, Вадик, ты не видел папки в моем чемодане? - Я спросила об
этом по наитию, я вовсе не была уверена, что Вадик взял папку, я  вообще
не была ни в чем сейчас уверена. Даже  в  ее  существовании.  Ведь  если
доводить теорию Вадика до  абсурда,  то  можно  предположить,  что  игра
началась не с исчезновения команды,  а  со  смерти  Митько...  Нет,  это
просто бред, я сама видела тело старпома,  я  знаю,  что  такое  мертвые
тела...
   - Да не видел я никакой папки... Меня сейчас Лаккай интересует. Нужно
прочесать весь корабль, простучать переборки; если понадобится,  то  все
подряд... Раз уж они решили сыграть с нами, нужно уяснить их правила...
   -  Господи,  Вадик!  Переборки  ты  будешь  простукивать  до  второго
пришествия, и еще не факт, что тебе удастся что-то найти.
   - Что же, так и будем сидеть?
   - Я не знаю...
   Возле двери послышалась возня.  И  почти  сразу  же  в  кают-компанию
ворвалась взрывная волна липкого страха, которая сметала  все  на  сво