ринадлежности.
   Портрет Алены Гончаровой уже не висел на стене, а скромно стоял в уголке,
прислоненный к умывальнику: мне было больно видеть его каждый день -  каждый
день он напоминал мне о ее трагической гибели. Чистить  зубы  и  отмокать  в
ванне под живым и насмешливым взглядом женщины, погибшей  из-за  меня,  было
невозможно. И я, пользуясь слепотой Серьги, сняла его, на большее у меня  не
хватило сил. У Елика сил хватит: как только она воцарится здесь, Алена будет
отправлена за шкаф на кухне, ко вгиковским папкам с  рисунками.  Ей  даже  в
голову не придет спросить у Серьги, кто это такая..
   ...Через десять минут мы уже сидели в машине. Судя по всему,  я  упала  в
глазах Митяя на максимально возможную глубину, он даже не счел нужным скрыть
это.
   - Бедновато живете. Нищенски, можно сказать.
   - Так и есть, ?Опера нищих?, что же тут поделаешь. Благородная  бедность.
Тяжелые времена. Великая депрессия.
   - А райсобес не помогает?
   - Самоустранился.
   - Никак не могу понять, кто ты такая и почему шеф с тобой так возится.
   - Еще поймешь, - вполне искренне пообещала я.

***

   ...Братны нашел актрису сразу - в его колоде оказался  запасной  червовый
туз, а червы были козырями. Уже на следующий день из  Дома  ветеранов  сцены
была выдернута Фаина Францевна Бергман, по странному стечению  обстоятельств
оказавшаяся той самой ?гадиной  Фаиной?,  о  которой  некогда  говорила  мне
Татьяна Петровна. Если бы об этом узнала сама Александрова, она бы умерла во
второй раз. Но факт оставался  фактом,  последний  в  жизни  забег  выиграла
именно Бергман, опередив сошедшую с дистанции Александрову на целый корпус.
   Бергман была точной, хотя и несколько уменьшенной  копией  Александровой,
даже состарились они одинаково некрасиво: тот же тип лица, те  же  обтянутые
пергаментной кожей скулы, тот  же  провал  рта.  Родные  сестры,  ничего  не
скажешь. Я где-то видела это лицо, именно сегодняшнее, уже состарившееся, но
где - вспомнить не могла.
   Братны форсировал события, актрису утвердили без проб. Это вызвало легкие
пересуды  в  группе:  утверждая  Бергман,  Братны  не   оставлял   пропавшей
Александровой никаких шансов. А ведь она могла объявиться в  любое  время  -
так, во всяком случае, считало большинство. Прошло всего лишь два дня со дня
исчезновения Александровой, а режиссер не хотел ждать. Месяц  съемок,  месяц
каторжного труда выпал из жизни, а режиссеру, похоже, было на это наплевать.
   Александровой для него  больше  не  существовало.  Этим  озадачился  даже
обычно глухой к нравственным проблемам дядя Федор.
   - Что-то не понимаю я нашего гения, - сказал он мне в  студийном  буфете,
где мы сидели втроем: я, Бубякин и Митяй, - ну, загуляла наша  мумия,  вышла
за мороженой рыбой, а  тут  провал  в  памяти.  Придет  в  себя,  на  студию
потащится, а здесь здрасьте вам, вы здесь больше не  работаете...  Не  очень
хорошо выглядит.
   - Ты же знаешь, для  Братны  существует  только  то,  что  он  делает,  -
мужественно соврала я, - все остальное, включая  людей,  не  имеет  никакого
значения.
   - Да я все понимаю. Только он ведет себя так, как будто точно знает,  что
старухе карачун пришел. А старухи, они твари  нежные,  обидчивые,  от  такой
несправедливости действительно помереть могут.  Столько  вкалывали  -  и  на
тебе. Слушай, ты никогда с ним не расстаешься? - Дяде Федору надоело пресное
морализаторство, и он перескочил на Митяя.
   - Никогда.
   - И в туалет вместе ходите?
   - По настроению...
   Когда  мы  вернулись  в  павильон,  Бергман  уже  вовсю   кокетничала   с
режиссером:
   - Я же говорила вам, Анджей Валентинович, - ?Валентинович?, надо же,  кто
бы мог подумать, - я же говорила вам.  Я  же  говорила,  что  вы  все  равно
придете ко мне.
   Только  время  зря  потратили.  Александрова   с   самого   начала   была
неподходящей кандидатурой. Вы и сейчас не хотите этого признать...
   - Отчего же, признаю, признаю, - улыбнулся Анджей сытой улыбкой нильского
крокодила, - был не прав, ошибался.
   - Вы еще очень молодой человек, не знаете тонкостей работы с актерами...
   - Согласен.  Но  вы,  в  случае  чего,  нам  поможете...  Интересно,  что
заставляет обычно неукротимого режиссера подыгрывать старухе?..
   - Я же прочла сценарий, - Бергман  широко  улыбнулась,  блеснув  вставной
челюстью, - вы этого не знаете.
   - Интересно, как он попал к вам? - равнодушно спросил Братны.
   - О, это целая история... Не  буду  раскрывать  карты.  Как-нибудь  потом
расскажу. Так вот, я прочла  сценарий.  Скажу  даже  больше  -  я  знаю  его
наизусть. Я сразу поняла, что это моя роль, только моя... Это роль всей моей
жизни... Я не могла умереть, не сыграв ее... Я должна  была  получить  ее...
Помните, я приходила к вам, еще  перед  пробами.  Я  тогда  плакала,  а  мне
плакать нельзя, у меня три зарубцевавшиеся  язвы...  Говорила,  отдайте  мне
ее... Я сделаю то, чего даже Раневская не делала в ?Дальше -  тишина?,  хоть
мы и тезки!
   - Да-да, я помню.
   - И что? Взяли какую-то старую развалину, которая  никогда  толком  и  не
играла, только и хватало ее в ревюшках ноги задирать. А ноги у нее  и  тогда
не ахти какие были, и голосишко глупый...  А  я  -  серьезная  драматическая
актриса. Мой покойный муж, генерал-майор Бергман... У него были колоссальные
связи в ГлавПУРе... Молодой человек, вы знаете, что такое ГлавПУР?.. Главное
политическое управление. Так  вот,  он  устраивал  мне  гастроли  по  частям
округа, с концертной бригадой... Я даже играла  отрывки  из  ?Норы?  Ибсена.
Бешеный успех, бешеный!
   Я во все глаза смотрела на Бергман и никак не могла взять в толк,  почему
же Братны выбрал именно ее. В ней не было тихого благородства Александровой,
ее прямой спины, ее отрешенности от всего материального, скорее наоборот:
   Фаина Францевна хищно хотела жить и получать все удовольствия,  доступные
ее возрасту. А главная роль в фильме  Братны  и  была  таким  удовольствием.
Бергман уж точно не откажется от  бриллиантовых  колец,  она  даже  позволит
снимать крупным планом свои пальцы, и Анджею придется  серьезно  повозиться,
чтобы заставить старуху смыть яркий девичий лак с ногтей...
   - Нора - это серьезная роль, - заметил Братны. - Будем надеяться, что и в
нашей картине вам удастся достичь достоверности и глубокого психологизма.
   - Глубокий психологизм - это мой  конек.  А  покойная  Александрова,  она
ничего не смыслила в настоящем искусстве, пела куплетики фальшивой  глоткой.
Вбила себе в голову, что у нее меццо-сопрано. А у самой только  то  и  было,
что плохонькое контральто... С таким голосом, извините, даже  в  хор  театра
музыкальной комедии не берут...
   Я видела, как побледнел Анджей, и только спустя несколько секунд  поняла:
Бергман сказала ?покойная Александрова?.
   - Почему вы сказали - ?покойная?? - спросил Братны.
   - Я сказала -  ?покойная??  -  помолчав  несколько  секунд,  переспросила
старуха.
   - Да. Именно так вы и сказали.
   - А что в этом удивительного?  Как  творческая  личность  она  скончалась
много лет назад. А как актриса вообще никогда не  рождалась.  Она  для  меня
давно покойница. Пустое место, ничтожная склочница! Ее хватало только на то,
чтобы плести интриги, отнимать роли и отбивать чужих мужей! Вы  знаете,  как
она их добывала? Скакала по кроватям, ничего святого!  -  В  голосе  Бергман
звучала свежая, полная недюжинных сил, молодая ненависть.  Это  ненависть  в
отличие от трех язв не зарубцевалась со временем.  Они  до  сих  пор  сводят
счеты, эти старухи, кто бы мог подумать!
   - Я не был бы так категоричен, но, возможно, вы и правы. Я не знал ее так
хорошо, как вы, - подыграл ее ненависти Братны.
   - Вы очень талантливый молодой человек. Об этом все говорят... Скажу  вам
по секрету, многие считают, что вы гений. - Фаина Францевна  даже  приложила
руки к груди -  Когда  я  прочла  сценарий...  И  еще  кое-что,  что  о  вас
написано... Я мечтала о работе с вами.
   - Спасибо. Я польщен.
   - Я мечтала... Я должна была получить эту роль, я не  могла  умереть,  не
получив ее... У меня даже есть собственное видение роли..
   - Это излишне. Хватит и моего.
   - Почему вы не отдали эту роль мне с  самого  начала?  Многих  трудностей
удалось бы избежать, вы не потеряли бы  время...  О,  я  отлично  знаю,  что
значит время в кино.
   - Ну, хорошо, Фаина Францевна, теперь роль ваша, готовьтесь.  Завтра  ваш
первый рабочий день, съемки  будут  довольно  утомительными,  они  потребуют
много сил, - прервал Бергман Анджей.  -  Вам  скорее  всего  будет  неудобно
ездить на студию из э-э... -  Ему  страшно  не  хотелось  произносить  вслух
невинное  словосочетание  ?дом  престарелых?,  это  могло  задеть   отчаянно
цепляющуюся за время старую кокетку. Но Бергман сама пришла ему на помощь:
   - Не очень удобно, вы правы.
   - Наш директор снял вам квартиру рядом с ?Мосфильмом?, все удобства.
   - Главное, чтобы были тепло и горячая вода. У нас, знаете, бывают перебои
с горячей водой...
   - С этим все в порядке, уверяю вас.  -  Братны  был  сама  любезность.  -
Директор группы отвезет вас туда прямо сейчас...
   Странно, что он поручил старуху Кравчуку, у  которого  и  без  того  было
множество дел. Обычно актерами занималась я,  но  теперь  Братны  и  Кравчук
решили мягко оградить меня от  близких  контактов  с  кем  бы  то  ни  было.
Интересно, насколько хватит их терпения? Насколько хватит моего терпения?..
   - Ну, как ты, Ева? - спросил у меня Братны, как только вострая старушонка
удалилась.
   - Могло быть и лучше. Я только хотела...  Анджей  предупредительно  повел
подбородком не начинай разговора на темы, которые мне не нравятся - Как тебе
новая актриса?
   - Никак. По-моему, это не совсем удачный выбор.
   - Ты не понимаешь, это самый удачный выбор из всех возможных. Ты  знаешь,
что они ненавидели друг друга лютой ненавистью? И всю жизнь соперничали, это
был бой не на жизнь, а на смерть. Никаких правил. Эта псевдо-Нора в конечном
счете победила. А победитель получает все, ты, я надеюсь, не  будешь  против
этого возражать? Теперь она из себя жилы вытянет.
   - Но она... Она же совсем другая. В ней другое начало...
   - Ты ненависть имеешь в виду? Есть ненависть, очищающая, как любовь,  это
еще у классиков сказано.
   - Не очень-то это вяжется с твоей концепцией.
   - Концепцию можно немного изменить, это же гибкая конструкция... Теперь я
вижу фильм чуть-чуть  по-другому.  А  это  ?чуть-чуть?  и  есть  наша  новая
актриса.  Потрясающий  психофизический  тип...   Хрестоматийное   проявление
низменных  инстинктов,  энциклопедия  мелких  подлостей.  Герой  и   героиня
меняются местами, и жертва сама становится палачом. Палач и жертва  -  самый
занимательный сюжет, особенно если их перепутали  в  родильном  доме...  Все
просто: героиня не будет покорно угасать,  она  уйдет  только  тогда,  когда
расставит дурачку-герою все ловушки, когда направит его  прямой  дорожкой  в
ад. И ни один суд не признает  ее  виновной.  Смерть  -  это  лучшее  алиби,
правда, Ева?
   Его бессвязные реплики соблазняли  меня,  затягивали  меня  в  сердцевину
бессвязных и порочных мыслей: я почувствовала слабость в коленях  -  обычный
фанатизм Братны, сейчас он заразит им и меня...
   - Да, черт возьми! - Братны тряхнул спутавшимися,  моментально  взмокшими
от напряжения волосами. - Именно  так.  Почему  я  не  видел  этого  раньше,
дурак... Я мог бы пройти мимо этого, так ничего и не понять, так ничего и не
заметить.... Если бы Александрова...
   - Что - если бы? - Я с трудом вырвалась из плена его спутанных волос,  из
элегантного людоедства его построений.
   - Если бы не произошло то, что произошло... Ее все равно  нужно  было  бы
менять. Может быть, все к лучшему.
   - Ты соображаешь, что ты говоришь?! Братны осекся и с  яростью  посмотрел
на меня:
   - По-моему, ты позволяешь себе много лишнего, Ева.
   Не забывай, что именно я взял тебя на  работу.  И  на  работе  ты  должна
заниматься тем, чем должна. Ты - одна из сотрудников.
   - Нет. Теперь нет. После того, что случилось.
   - Уж не шантажировать ли ты меня собираешься?
   - Я просто хочу знать...
   - Я сам ничего не знаю. Я заменил одну не справившуюся  с  ролью  актрису
другой, только и всего. И прошу тебя больше к этому не возвращаться, займись
подбором массовки для эпизода в ночном клубе.
   Разговаривать с ним было бесполезно. Татьяны Петровны Александровой, 1925
года рождения, для него больше не существовало, ему даже не  пришлось  долго
убеждать себя в этом.
   - Хорошо, Анджей, я займусь этим.
   - Только этим, и ничем больше. Только своими  прямыми  обязанностями.  Ты
поняла меня?
   - Да.
   ...В коридоре нас с Митяем, который, следуя инструкциям  Кравчука,  ни  с
кем не оставлял меня  наедине  (исключение  составляли  лишь  Братны  и  сам
Кравчук),  перехватила  Муза,  выполнявшая  при   Братны   роль   секретаря,
табельщицы, завотдела кадрами и всех учеников Христа, вместе взятых.
   - Ева, завтра у нас грандиозная попойка по случаю первого съемочного дня.
Сбрасываемся.
   - У нас уже была  попойка  по  поводу  первого  съемочного  дня,  -  сухо
заметила я.
   - Теперь же заново начинаем. С другой актрисой. Если не обмыть это  дело,
удачи не будет.
   Я выразительно посмотрела на Митяя, и он, вздохнув, полез за бумажником.
   - Сколько? - спросил он.
   - Сколько можешь. За  двоих.  Бойфренды  наших  очаровательных  дам  тоже
приглашаются. Митяй вытащил сто рублей.
   - Не скупись, милый, это тебе не идет, - поддела его я. Митяй добавил еще
сто.
   - Вот и умница. - Я с трудом подавила желание потрепать его по холке.
   - Хороший мальчик, - добавила Муза и развязно хихикнула:
   - Ты представляешь, Ева, эта идиотка Ирэн обвинила  меня  в  том,  что  я
украла какую-то ее кассету, все настроение испортила, дура!
   - Тебя? - Я похолодела.
   - Не только. Она ко всем с этим дерьмом пристает, кассету, видите  ли,  у
нее стибрили. Да кому он нужен, Вуди Аллен, если у нас есть  Анджей  Братны.
Она и тебя донимать будет, готовься. Ну все, голубки, я побежала...
   - Ты бы хоть раз обнял меня для приличия, -  сказала  я  Митяю,  провожая
глазами упорхнувшую Музу. -  Хотя  бы  в  целях  конспирации  нужно  изредка
приближаться к  моим  губам.  В  противном  случае  ты  выглядишь  банальным
телохранителем, а все знают, что на телохранителей у меня денег  нет.  И  на
альфонсиков тоже. Это подозрительно. Разве тебе не давали инструкций на этот
счет?
   - Нет.
   - А жаль. Нужно же просчитывать варианты. Всюду таскаться за  женщиной  и
даже не делать вид, что влюблен, - это извращение.
   - Извращение -  целоваться  с  тобой,  -  с  наслаждением  сказал  Митяй,
наконец-то он позволил своей ненависти  ко  мне  прорваться,  наконец-то  он
объявил мне войну. Ну что  ж,  до  этого  момента  я  соблюдала  вооруженный
нейтралитет, он напал на меня первым, теперь можно с легким сердцем начинать
боевые действия.
   - Не стоит так безапелляционно судить о том, чего не знаешь.
   - Да пошла ты к черту!
   - Очень хорошо. Уже иду.
   Я резво  затрусила  по  коридору,  прибавляя  шаг,  и  несчастный  Митяй,
несмотря на всю свою неприязнь ко мне, был вынужден сделать то же самое.
   ...Подходя к гримерке, я молила Бога только об одном: чтобы никого там не
оказалось. Гримерка всегда была открыта - Ирэн славилась тем, что  постоянно
теряла ключи от нее. Впрочем, ?теряла? было не совсем точным  словом:  ключи
просто  исчезали  -  из  закрытых  сумок  Ирэн,  из  открытых  пакетов,   из
знаменитого баула с гримом, из целехоньких, без намека на  дырку,  карманов.
Ирэн считала это происками  полтергейста,  а  студийным  плотникам  в  конце
концов надоело вскрывать  двери  и  врезать  новые  замки.  Гримерку  просто
перестали закрывать, и замком можно было воспользоваться только изнутри.
   Перед самой дверью у меня  упало  сердце  -  я  воочию  увидела  то,  что
произошло здесь несколько дней назад. Но ты должна войти. Ты должна.
   ...Включив  свет,  я  осмотрелась:  никакого  намека   на   преступление,
запущенная идиллия, Кравчук сделал  даже  больше,  чем  я  предполагала:  он
оставил все как было. За  исключением  трупа  актрисы.  Теперь  кресло  было
пустым.
   На столике возле зеркала по-прежнему стояли стаканы, те же, что и в  ночь
убийства, я хорошо  их  запомнила:  два  граненых  и  один  тонкого  стекла,
унесенный кем-то из студийного буфета. На одном из стаканов - так же, как  и
тогда, - были явственно видны следы помады, за это время никому и  в  голову
не пришло убраться. Тара, из которой в ночь убийства Братны и Кравчук лакали
шампанское, была предусмотрительно убрана, а пустая бутылка из-под  дорогого
коллекционного шампанского все еще стояла под столом.
   Ничто  не  напоминало  о  трагедии,  которая  произошла   здесь   Сумочка
Александровой  исчезла  вместе  с  телом.  Больше  здесь  делать  нечего.  Я
направилась было к двери, чтобы выключить свет и навсегда закрыть  за  собой
дверь гримерки (почему-то я была уверена, что  больше  никогда  не  появлюсь
здесь), но что-то остановило меня.
   Что-то в гримерке было не так. Не так, как в ночь убийства.
   Что-то прибавилось или что-то убавилось, это  было  похоже  на  последнюю
страницу иллюстрированного журнала с невинной рубрикой ?Ваш досуг?  и  двумя
почти одинаковыми картинками ?Найди десять различий?.
   Вернувшись к столику с зеркалами, я нашла  первое  различие  -  прикрытая
грязными салфетками  со  следами  использованного  грима,  на  столе  лежала
видеокассета Ирэн.
   "Пурпурная роза Каира?.
   Она лежала здесь с ночи убийства, пыталась уговорить я себя, мы просто не
заметили ее под салфетками... Возьми себя в руки.
   Но, взяв себя в руки, я сразу же нашла и отличие номер два,  Вуди  Аллен,
вырезанный  из   ?Советского   экрана?,   красавчик   сердцеед   Жан   Маре,
интеллектуальная стерва Бэтт Дэвис, заткнутые за  край  зеркальной  створки.
Теперь к этой компании фотографических изображений прибавилось еще одно, его
не было той ночью. Неужели у Ирэн появился новый  кумир?  Подумав,  я  сняла
фотографию, чтобы лучше ее рассмотреть.
   Это была не фотография  даже,  обыкновенная  открытка  с  потрескавшимися
краями и  облупившимся  глянцем,  открытка  очень  старая.  Только  девушка,
изображенная на ней, была вызывающе молодой: тщательно подбритые -  по  моде
начала  пятидесятых  -   полоски   бровей,   взметнувшиеся   над   круглыми,
восхитительно  наивными  глазами,  которые  пережили  страшную  войну;   рот
сердечком; беспорядочные  кудряшки,  выбивающиеся  из-под  мужской  шляпы  с
мягкими полями, и - ретушь, ретушь,  ретушь...  Подретушированная  красотка,
мечта коротко стриженных  курсантов  политических  училищ  и  спортсменов  в
сатиновых трусах; подретушированная красотка,  лишний  повод  для  отчаянной
мастурбации и нежных поллюций; подретушированная красотка -  Троянский  конь
масскульта,     внедренный     в     непорочно-социалистический      лагерь.
Подретушированная красотка, но все равно - красотка.
   Я перевернула открытку и прочла надпись.
   Буквы поплыли передо  мной,  но  я  заставила  их  сложиться  в  слова  и
произнесла их вслух:
   - ?КЛЮЧИ ОТ КЕНИГСБЕРГА?, в роли Шурочки - Т. Александрова?.
   Т. Александрова. Вот и надгробный камень, вот и эпитафия.
   Я точно помнила, что этой фотографии не было здесь в  ночь  убийства.  Не
было никаких фотографий и в сумочке Александровой. Кто оставил  ее  здесь  и
почему?
   Кто и почему? Или это циничная шутка Андрея  Юрьевича,  который  хотя  бы
таким образом решил застолбить место убийства? Ни о ком другом я  думать  не
хотела. Ни о ком другом, у кого могла сохраниться эта фотография  -  слишком
редкая, слишком забытая, слишком не нужная никому теперь.
   -  Долго  еще  будем  здесь  торчать?  -  Голос  Митяя  вернул   меня   к
действительности.
   - Уже уходим, - срывающимся шепотом сказала я. Фотог