гул.  Сначала  он  был  монотонным,  как  шум
работающего двигателя, как плеск водопада, как шелест затяжного дождя за
окном. И только потом стали проявляться отдельные звуки,  складывающиеся
в  какую-то  сложную  и  слаженную  партитуру.  Звуки  были  похожи   на
отдаленный стон, потом послышались всхлипы, потом - тоненький, как игла,
плач ребенка...
   - Что это? - спросила я у Суздалева.
   - Тюлени.
   - Тюлени?
   - Их здесь сотни. Завтра сами увидите.
   Вадик выключил камеру, а я - фонарь. Мы сидели молча, потрясенные.  В
темноте звуки казались еще более объемными, чернота вокруг не поглощала,
а, наоборот, усиливала их. Я закрыла глаза,  и  тут  же  услышала  голос
Суздалева.
   - А теперь погас. Ничего не могу понять, - оказывается, все это время
он наблюдал за одиноким светящимся иллюминатором.
   - Что ж тут странного? - Вадик снова включил  камеру.  -  Люди  спать
легли.
   - Да не мог никто лечь там спать. Некому. Это каюта  старпома.  Я  же
сам ее опечатал... Странно. Может быть, капитану что-то понадобилось?
   Я вцепилась руками в борта лодки. Я знала, кому что-то понадобилось в
каюте старпома. Кому и зачем. Мысль о  том,  что  сейчас,  в  это  самое
время, в  каких-нибудь  двухстах  метрах  от  нас,  по  каюте  погибшего
старпома бродит  убийца,  заставила  меня  напрочь  позабыть  о  голосах
далеких тюленей. Убийца ищет в каюте то, что искала  бы  и  я,  если  бы
случайно не наткнулась на папку Митько в спасательной шлюпке.  Очевидно,
Митько был чересчур самонадеян, и их ночной разговор на  палубе  был  не
последним... И Митько, в духе алчных опереточных шантажистов, вполне мог
пригрозить убийце, что обладает  внушительным  досье  на  него.  Что  он
систематизировал  все  данные,  связал  воедино  все  узлы  и   выстроил
геометрическую фигуру с вершинами в Перми, Москве, Питере  и  Таллине  -
что-то вроде не правильного многоугольника, в центре которого -  родимое
пятно, стилизованное под панцирь черепахи. Старпом вполне  мог  сказать,
что в досье внесена и фамилия - это могло автоматически  повысить  сумму
гонорара за молчание до астрономических размеров.  Блеф,  который  стоил
Митько жизни. Как бы то ни было, убийца не успокоится,  пока  не  найдет
то, что ищет. Только как он собирается делать это -  на  таком  огромном
корабле, как ?Эскалибур?, где  столько  укромных  уголков,  можно  легко
спрятать человека. И даже не одного. Не говоря уже о  такой  несерьезной
вещи, как папка с документами. Папка, которая лежит сейчас на самом  дне
моего чемодана...
   От этой мысли мне стало жарко. Я расстегнула  свою  доху  (прощальный
подарок покойного старпома) и тотчас же услышала голос Вадика:
   - Холодрыга собачья. Пора возвращаться, все, что надо, уже отсняли...
   ...Оказывается, кроме нас и двух матросов,  обслуживающих  портальные
лебедки, на ?Эскалибуре? не спало еще несколько человек.  Первыми,  кого
мы встретили,  поднявшись  на  борт,  были  Арсен  Лаккай  и  губернатор
Распопов. Они потягивали баночное пиво ?Будвайзер? и вяло препирались.
   - Что ж вам не спится,  Николай  Иванович?  -  подначивал  Лаккай.  -
Больная совесть уснуть не дает?
   - У меня хотя бы больная, Арсен Леонидович. А у вас  вообще  никакой.
Ваше здоровье, - и они чокнулись жестяными банками.
   - Здоровье понадобится вам, Николай Иванович.  Чтобы  с  достоинством
отсидеть  положенное.  -  Лаккай  засмеялся  своим  хорошо  поставленным
предвыборным смехом. - Эк вас девчонка сегодня протянула...
   - Эту девчонку драть некому.
   Вадик помог мне выбраться из бота и с вожделением уставился на  целую
батарею еще не вскрытых банок пива.
   - Ну, как на море? - спросил Распопов у Вадика.
   Меня  после  сакраментального  свидания  в  машинном   отделении   он
предпочитал не замечать.
   - Отлично. - Вадик воспользовался поводом и подошел к мужчинам.
   - Угощайтесь. - Лаккай предложил Вадику пиво.
   - Спасибо, с удовольствием.
   - И вы, Ева! - Продрогшая,  занятая  тревожными  мыслями  о  вскрытой
каюте старпома, я уже собиралась покинуть палубу, когда  меня  остановил
голос Лаккая:
   - Присоединяйтесь к нам. Отличное пиво, между прочим...
   - Видали? - ни к кому не обращаясь, прокомментировал  реплику  Лаккая
губернатор. - Избирательные технологии отрабатывает. Одна банка  -  один
голос. А пиво, между прочим, мое.
   - Да будет вам, Николай Иванович.
   Губернатор потянулся было за  новой  банкой,  когда  полы  его  плаща
неловко разошлись и на палубу выпала папка. Я вздрогнула и только  потом
сообразила, что она не имеет ничего  общего  с  досье  Митько:  солидная
управленческая папка с золотым  тиснением  по  хорошей,  остро  пахнущей
коже. Лаккай поднял ее.
   - Дайте сюда, - нетерпеливо потребовал губернатор.
   - Что это у вас такое? ?К докладу?, надо же.
   - Дайте ее мне.
   - Что, компроматец собираете? Или сочиняете явку с повинной?
   - Компроматец - это ваше грязное политическое дело. А я -  я  кое-что
пописываю на досуге. Мысли всякие. Мемуары, так сказать.
   - О том, как развалили вверенную вам область?
   - О том, как такая публика, как вы, путается  у  нас  под  ногами.  И
мешает двигаться вперед. Ваше здоровье, Арсен Леонидович!..
   Несколько минут мы стояли молча, вслушиваясь в угрожающе близкий и ни
на секунду не прекращающийся тихий рев тюленей.
   - Интересно, что это за шум. Я от него, собственно, и проснулся.
   - Возмущенный голос народа, -  тут  же  ввернул  Лаккай.  Похоже,  он
действительно обкатывал предвыборные технологии. Что ж, иронии  тебе  не
занимать,  подумала   я.   А   ирония   в   политике   всегда   выглядит
соблазнительно...
   - Это тюлени, - пояснил просвещенный Суздалевым Вадик, - нам  обещали
шикарное зрелище с утра...
   - Пойду-ка я спать, - ни к кому не обращаясь, сказала я.
   Распопов даже не посчитал нужным попрощаться, зато  Лаккай  поцеловал
мне руку на прощание.
   ...У самого входа на пассажирскую палубу я  столкнулась  с  Карпиком.
Это было так неожиданно, что я даже опешила.
   - Ты... Ты что здесь делаешь? Почему не спишь?
   - Я не хотела... - в маленьком одеяле, наброшенном прямо  на  голову,
она  выглядела  испуганной  или,  во  всяком  случае,  смущенной.  -   Я
проснулась и испугалась. Там... Там какой-то шум. Я испугалась.
   Вот тебе и отчаянная девочка, которая не боится боли  от  только  что
сделанной  татуировки;  которая  не  боится  убийцы,  разгуливающего  по
кораблю;  которая  не  боится  разгневанного  отца  и  всегда  поступает
по-своему.  Я  рассмеялась  и  прижала  ее  к  себе:  она  тотчас  же  с
готовностью обхватила меня обеими руками.
   - Не бойся. Это тюлени.
   - Те самые? Те самые, ради  которых  мы  сюда  приплыли?  Которых  мы
должны убить?
   Я смутилась. В устах  тринадцатилетней  девочки  пассаж  об  убийстве
тюленей выглядел совсем уж  неаппетитно.  И  звучал  почти  со  взрослой
укоризной.
   - Это тюлени, - снова повторила я, избегая темы убийства.
   - А почему они так ревут? Они что-то чувствуют?
   - Не знаю, Карпик.
   Только теперь я поняла, что девочка горит. Ее худенькое тельце обдало
меня таким жаром, что я почувствовала его через одежду.
   - Что с тобой? - Я коснулась губами ее лба. - Тебе плохо?
   - Не знаю... Наверное, нет.
   - По-моему, у тебя температура. Не хватало только, чтобы ты заболела!
   - Я не заболела, -  успокоила  меня  Карпик  слабым  голосом.  -  Это
пройдет. Макс предупредил... Он сказал, что может быть такая реакция  на
tattoo...
   Черт возьми, что я за идиотка! Пила вчера его чертово вино и даже  не
подумала о том, что девочка доверила свое плечо какому-то  сомнительному
типу. Линялые джинсы, в которые с трудом впихивается член,  голые  бабы,
расклеенные по стенам, дешевые сигареты, плетенка  с  вином  а-ля  ?Хуан
Рамон Хименес на отдыхе в Кордове?, спортивная майка не первой  свежести
- пошлость, пошлость, пошлость...
   Как я могла оставить девочку в этом гадюшнике?!  Чувствуя  запоздалые
угрызения совести, я спросила:
   - С тобой все в порядке?
   - Да. Все отлично, только плечо немножко жжет.
   - А Макс, как он?
   - Макс замечательный! Он тебе понравился?
   - Да. Я была просто в восторге.
   - Не смейся, я серьезно спрашиваю.
   - Если серьезно, - то не могу сказать, чтобы я так УЖ им прониклась.
   - Это необязательно, - сказала  Карпик.  -  Совсем  необязательно  им
проникаться. Просто теперь вы знаете друг о друге, что вы есть... Мы  же
друзья, правда?
   Если бы лоб Карпика не был бы таким горячим, я прочла бы ей маленькую
изысканную лекцию об избирательности в отношениях... Черт возьми, Ева, а
разве ты сама когда-нибудь была избирательной?.. Карпик -  другое  дело,
Карпик производит  впечатление  очень  умной  девочки.  Со  своеобразным
чувством   юмора   и   грациозно-неуклюжей   ироничностью.   А    иронии
противопоказана стремительность чувств. Тогда  откуда  же  она  взялась,
влюбленная  стремительность,  черт  ее  дери?  Или   это   стремительная
влюбленность? И безоглядность выбора. Карпик  выбирает  так,  как  будто
сжигает за собой все мосты. Не то чтобы ее  привязанность  пугала  меня,
нет, скорее - настораживала.
   Осада - вот я и нашла нужное слово.
   Она осаждает своей привязанностью. Она берет на измор. Если только...
Если  только  Карпик  позволит  этим  чувствам  развиться  в  себе,  она
превратит в ад жизнь тех, кого она любит. И тех, кого ненавидит, - тоже.
И ее любовь будет так же опасна, как и нелюбовь...  Вот  тебе  и  Шопен,
опус 22. Анданте Спианато и Большой блестящий полонез.
   - Мы ведь друзья, правда? - упрямо прошептала Карпик.
   - Конечно, друзья... Пойдем. Я отведу тебя к отцу.
   - Я не хочу.
   - Ты неважно выглядишь. А если к тому  же  будешь  температурить,  то
никаких тюленей не будет и в помине.
   - Можно, я пойду с тобой? К тебе?
   - Ты же знаешь, что ко мне нельзя. Я  не  думаю,  что  Вадик  был  бы
счастлив видеть наглую маленькую девочку в пять часов утра.
   - Ты же сказала, что вы не спите вместе. Или  ты  соврала?  -  Карпик
испытующе посмотрела на меня. - Мы не должны обманывать друг друга.
   - Господи, какая разница!.. Я сказала - нет, Карпик. Я отведу тебя  к
папе.
   - Папы нет.
   - Вот как?
   - Во всяком случае, когда я проснулась, его не  было.  Он,  наверное,
торчит в бильярдной.
   - В пять утра? - До сих пор  я  даже  не  знала,  что  Сокольников  -
любитель покатать шары.
   - А это имеет какое-то значение? Ты ведь тоже не спишь в  пять  часов
утра.
   - Я-то как раз собираюсь спать. И тебе советую.
   - Ладно, идем, - сдалась Карпик.
   ...Каюта Карпика и ее отца находилась ближе к корме по левому  борту.
А каюта старпома Митько - ближе к носу по правому. Когда мы  с  девочкой
вошли в коридор, я схитрила.
   - Прогуляемся? Сделаем  круг?  -  спросила  я,  вложив  в  голос  всю
беспечность, на которую только была способна.
   - Хочешь посмотреть на каюту старпома? С  Карпиком  такие  штучки  не
проходят, пора уяснить это себе, Ева.
   - Да, - нехотя призналась я.
   - Идем.
   Мы  с  Карпиком  завернули  за  угол.  И  тотчас  же  наткнулись   на
приоткрытую дверь душевой, расположенной в торце машинного отделения.  В
плохо освещенном узком проеме мелькали какие-то тени, слышалась возня  и
приглушенный смех. Карпик приложила палец к губам, подкралась  к  двери,
широко ее распахнула.
   Интересно, кто-нибудь спит на этом корабле сегодня ночью или нет?..
   В предбаннике яростно  целовались  порочный  гей  Муха  и  шоколадный
король Андрэ, молодой муж швейцарки Аники.
   - Извините, - тоненьким противным голоском сказала Карпик, но даже не
подумала прикрыть дверь.
   На  Андрея  было  жалко  смотреть.  Он  отпрянул  от  Мухи,  как   от
прокаженного,  лицо  исказила  гримаса  запоздалого  отчаяния.  Я   была
поражена не меньше Андрея: мир опять переворачивается с ног  на  голову,
старпомы оказываются шантажистами, респектабельные господа  -  серийными
убийцами, а верные мужья...
   - Извините нас. - Я покраснела так, как будто бы это меня застали  за
чем-то непристойным.
   - Я... - начал было оправдываться  Андрей,  но  потом  только  махнул
рукой. В его глазах выступили слезы.
   -  Ле  манифиг!  -  Карпик  вспомнила  любимое  выражение   Аники   и
издевательски улыбнулась, а лицо Андрея сморщилось еще больше.
   Я сильно дернула маленькую провокаторшу  за  руку,  но  она  даже  не
обратила на это  внимания.  Муха  тоже  не  выглядел  смущенным,  ничего
другого от такой идейной проститутки и  ожидать  не  приходится.  Только
теперь я поняла, как упрощенная, фривольная кличка идет ему: он  увяз  в
несчастном Андрее, как муха в патоке, и теперь довольно потирал лапки.
   - Вам нужен душ? - галантно спросил Муха.
   - Нет-нет, продолжайте, мы не будем вам мешать, - ответила Карпик.
   - Извините, ради бога, - еще  раз  глупо  повторила  я  и  захлопнула
дверь.
   Это дурацкое происшествие так расстроило  меня,  что  я  прошла  мимо
каюты старпома и даже не  вспомнила  о  ней.  Зато  Карпик  не  забывала
ничего.
   - Эй! - позвала она, когда мы уже миновали каюту Митько - Ты  забыла,
что мы хотели...
   - Ничего я не забыла. Как-нибудь потом...
   - Ты расстроилась, Ева?
   - Если хочешь - да...
   - А, по-моему, это ужасно смешно.
   -  Нет  ничего  смешного  в  том,  чтобы  ставить  людей  в  неловкое
положение. Я ненавижу это делать. Теперь он  себя  возненавидит.  И  нас
заодно.
   - Муха? Что ты, с Мухи как с гуся вода. Он  даже  был  рад,  что  его
увидели, может быть, он специально не закрыл дверь, чтобы его увидели.
   - Ты говоришь глупости, Карпик!
   - Я не умею  говорить  глупости.  Я  всегда  говорю  только  умности,
рассудительности и юмористичности. А Мухе даже понравилось,  что  мы  их
застукали.
   - При чем здесь Муха? Я говорила об Андрее. Бедная Аника...
   - Отчего же бедная? - У Карпика был  свой,  достаточно  циничный  для
тринадцатилетней девочки, взгляд на происшедшее. - Не  Аника,  а  просто
какая-то Аника-воин. Сама виновата, если муж на сторону бегает.
   - Господи, кто тебя такому  научил,  Карпик?  На  какой  коммунальной
кухне ты это услышала?
   - А что такое коммунальная кухня? - озадачилась Карпик.
   Я вздохнула:
   - В любом случае, то, что ты сейчас сказала, - это очень  плохо.  Это
недостойно.
   - А, по-моему, это просто ле манифиг. - Карпик рассмеялась. -  Теперь
мы можем шантажировать его, если захотим. Попросим семь процентов  акций
его фабрики и будем трескать шоколад с изюмом и  лесными  орехами.  Тебе
нравится шоколад с лесными орехами? А мне еще  нравится  белый  шоколад.
Что с тобой, Ева?
   Что со мной?.. Со мной что-то не в порядке, девочка. Последние  сутки
на ?Эскалибуре? состоят из целого  ада  намеков,  случайных  совпадений,
самых незначительных  фраз,  которые  тут  же  становятся  пророческими.
Бедняга  старпом  собирался  шантажировать,   и   ему   сломали   шейные
позвонки...  Карпик  собиралась  искать  убийцу,  а  теперь   собирается
шантажировать... Слово  ?шантаж?  поселилось  на  корабле  и  бродит  по
воздуховодам от носа до кормы... Почему именно девочка  произнесла  его,
чей голос в ней говорил? Да и я сама... Я сама  собиралась  искать  одну
татуировку, а увидела другую, очень похожую. Если так будет продолжаться
и дальше...
   - Со мной все в порядке. - Я присела на  корточки  перед  Карликом  и
сильно сжала ее плечи. - Но ты должна пообещать мне одну вещь.
   - Я обещаю.
   - Ты даже не спрашиваешь какую.
   - Зачем спрашивать? Ты просишь - я обещаю, как же иначе?
   Как же иначе, конечно же,  Карпик  только  так  может  доказать  свою
безоглядную преданность. Мы же друзья.
   - Обещай мне, что ты никому не  расскажешь  о  том,  что  только  что
увидела.
   - Хорошо. Только... Есть еще Муха.
   - Но это не должно идти от тебя. Хорошо?
   - Конечно, Ева. Можешь не беспокоиться.

***

   ...Каюта Сокольниковых была открыта. Довольно  неосмотрительно,  если
учесть тряпки от кутюр и  карманные  денежки  папы  Сокольникова  и  его
строптивой дочери.
   - Ну вот. Выполнила свой  гражданский  долг,  довела  тебя  до  места
назначения. Спокойной ночи, Карпик.
   - Ты должна пообещать мне одну вещь, -  совершенно  серьезно  сказала
девочка, она потребовала обмена верительными грамотами.
   - Я обещаю.
   - Ты даже не спрашиваешь какую.
   - Зачем спрашивать. Ты просишь, я обещаю, как же иначе? - Я  дословно
повторила слова Карлика в коридоре, потому что поняла - именно  это  она
хочет услышать. Что ж, нужно быть великодушной,  а  пять  часов  утра  -
самое подходящее время для великодушия.
   - Обещай мне, что ты посидишь со мной, пока я не засну.
   - И все? - Я рассмеялась. - Конечно, я обещаю.
   - Тогда отвернись, я сейчас переоденусь.
   Я повиновалась. И, чтобы чем-то занять себя, принялась  рассматривать
книги,  сваленные  на  стол:  кто-то  из  Сокольниковых  всерьез   решил
подтянуть  свое  образование.  Здесь   был   ?Декамерон?   Боккаччо   (я
поморщилась было, но тут же вспомнила, что и сама читала  его  в  шестом
классе, запершись в  туалете  на  щеколду),  героически-бесполый  ?Овод?
(именно  читающей  ?Овода?  мечтал  увидеть  драгоценный  папочка   свою
драгоценную Ларису); мятые детективы без первой и последней страниц (еще
одно напоминание о том, что никогда не знаешь, чем все начинается в этой
жизни и чем все заканчивается).
   И Гарсиа Лорка, особенно уместный в этом климатическом поясе.
   И еще целый ворох книг, рассматривать  которые  у  меня  не  было  ни
времени, ни желания.
   - Я готова, - сказала Карпик, - можешь повернуться.
   Она сидела на кровати, поджав  под  себя  маленькие  босые  пятки,  в
трогательной байковой пижамке с веселыми вислоухими  собаками.  Похожими
на любимую собаку моего детства: тогда, в моем детстве, она жила в яркой
книжке ?Приключения Пифа?... Я  вдруг  почувствовала  такую  нежность  к
маленькой Карлику, что у меня даже перехватило дыхание. Рядом с подушкой
сидел плюшевый медвежонок, вызывавший уважение своим потрепанным  видом,
- он был не сиюминутной прихотью, а многолетним любимцем. С  мишкой  мне
не тягаться, мишка вне конкуренции, но битву за привязанность Карпика  я
пока выигрываю по очкам.
   - Иди сюда. - Карпик похлопала по одеялу. - Посиди со мной.
   Я присела на краешек кровати, и Карпик тотчас же  ухватилась  за  мою
руку  цепкими  пальцами.   Даже   ее   некрасивость   куда-то   исчезла,
растворилась в темноте каюты, -  теперь  она  была  милым  ребенком,  не
больше.
   - Расскажи мне что-нибудь, Ева.
   - Что?
   - Расскажи про себя.
   - Боюсь, тебе это будет скучно.
   - Хорошо. - Она неожиданно легко согласилась.  -  Тогда  скажи,  тебе
нравится папа?
   - В каком смысле?
   - В смысле - нравится. Как мужчина женщине.
   - Не знаю. Да, наверное.
   Это была чистая правда. Сокольников обаятелен, хорош  собой,  с  ним,
должно  быть,  приятно  провести  время   в   китайском   ресторане   за
каким-нибудь диковинным блюдом, - что-то вроде ю сцу  хао  хинг  хяо,  с
обязательным низким поклоном официанта,  с  его  руками,  сложенными  на
груди. Сокольников вовремя поднесет зажигалку ?Зиппо? и вовремя подольет
вино.
   - Он очень милый, мой папочка. Он только иногда  может  ругаться.  Но
это совсем не страшно.
   - Конечно, не страшно.
   - Мы бы могли очень хорошо жить вместе... Ты даже представить себе не
можешь, как хорошо... - Карпик подложила кулак под щеку и закрыла глаза.
- Это было бы так здорово... Мы бы никогда не ссорились...
   Она заснула внезапно, как засыпают только  дети.  Несколько  минут  я
сидела рядом, боясь пошевелиться.  Едва  слышный  гул  тюленей  перестал
пугать меня, он стал уютным, как  огонь  в  камине,  и  на  секунду  мне
показалось, что все кончится хорошо. Я  тихонько  поднялась  и  тихонько
вышла, тихонько прикрыв за собой дверь.
   И  тотчас  же  наткнулась  на  шоколадного  плохиша  Андрея,  который
отирался поблизости, - он жд