ребующее
немедленного отъезда Леща из Москвы.  Птичка  решила  упорхнуть,  ехидно
подумала  я,  вернее,   рыбка   решила   уплыть,   чиркнуть   скользкими
мужественными плавниками по илистому дну...
   Так оно и оказалось: его собкор по Средней  Азии  влип  в  неприятную
историю с наркотиками и сейчас куковал в каком-то  глинобитном  СИЗО  на
окраине узбекского городишки Шахрисабза. Лещ сообщил мне об этом с плохо
скрываемой яростью: "Ах ты, сукин сын, ах ты, гад ползучий,  надрать  бы
тебе узкую восточную задницу за такие дела... А ведь  я  его  из  дерьма
вытащил, мальчишку, когда он подыхал  в  Оше  в  конце  восьмидесятых  и
интеллигентные лощеные киргизы  собирались  приспособить  его  язык  под
"колумбийский галстук". Теперь разбирайся со всей этой падалью..."
   - Ты ведь можешь не лететь туда, - участливо  сказала  я,  моля  всех
падших ангелов сразу, чтобы Лещ убрался из Москвы. Что делать с ним и  с
его внезапно вспыхнувшей  ко  мне  страстью  сейчас,  когда  я  добилась
своего, я не знала.
   - Нет, - Лещ снова притянул мою голову, - я обязан  лететь.  Это  мой
человек,  а  за  своих  людей,  будь  они  уроды,  последние  скоты  или
наркодилеры в потертых кожаных куртках, я глотку перегрызу.
   - Ну что ж, милый (сведенные к переносице брови  выражают  сдержанное
неудовольствие),  если  нужно  ехать  (опущенные  уголки  губ   выражают
сдержанную печаль), тогда, конечно, поезжай, (опущенные ресницы выражают
уже ничем не сдерживаемое чувство)... Я только помогу тебе собраться.
   Он сделал еще несколько звонков, ловко бросив на кнопки трубки еще не
вымытые с ночи пальцы, деловито поинтересовался  о  рейсе,  о  машине  в
аэропорт. Он снова стал прежним, уверенным  в  себе  владельцем  крупной
телекомпании. Телекомпании, странно  напоминающей  мафиозный  клан,  где
посвященные целуют руку крестному отцу.
   - Постараюсь вернуться  завтра,  -  сказал  Лещ  на  прощание.  -  На
большее, боюсь, меня не хватит.
   - Не хватит? - переспросила я, хотя уже знала, что он имеет в виду.
   - Хочу тебя видеть. И заранее скучаю. Я оставлю тебе свой сотовый.
   - Зачем?
   - Хочу, чтобы ты всегда была рядом, если мне придет в голову с  тобой
связаться. А мне обязательно придет это в голову.
   Перед самым выходом  он  бросил  тоскливый  взгляд  на  пустые  миски
Старика, а потом решительно сгреб их и прихватил с  собой.  Выбросит  на
помойку, не иначе. Ничего не поделаешь, я ошиблась:  если  с  физической
болью он как-то научился справляться, то душевная вызывает в  нем  такое
чувство отторжения, что он никогда не будет мириться с ней, вычеркнет из
списка дел на сегодня, только и всего. Теперь этот человек был мне  ясен
до конца. И как только за Лещом захлопнулась дверь, я сразу же  выкинула
его из головы.
   Альфафэтапротеин  -  вот  что  меня  волновало   по-настоящему.   Это
по-дурацки длинное название гвоздем засело в моем мозгу и ни на  секунду
не отпускало. Я где-то слышала его, я уловила это  химическое  сочетание
букв у самой кромки сознания... Может быть, еще в  клинике?..  Последние
два месяца я и думать забыла о ней, новая жизнь так  увлекла  меня,  что
пребывание там, полная беспомощность, стираный халат и амнезия  казались
постыдной тайной. Чтобы хоть как-то избавиться от всех  этих  навязчивых
мыслей, я сняла трубку и  набрала  номер  Лапицкого.  Это  был  один  из
телефонов, который он дал мне в  последнюю  нашу  встречу  на  Тверской.
Только бы он оказался на месте, не объяснять же все его мальчикам...
   Мне повезло. Лапицкий сам снял трубку.
   - У меня для тебя новости, - с ходу начала я.
   - У меня тоже, - не остался в долгу капитан.
   - Это касается нашего друга, - уточнила я. - А у тебя?
   - Ты умница, - Костик нашел нужным похвалить меня вот  так,  с  ходу.
Значит, моя подача в дальний угол поля удалась. - Ты просто умница.
   - Это и есть твои новости? - Мне неожиданно стало весело.
   - Почти. У нашего друга есть подруга. А у подруги есть хвост. И  этот
хвост мы сейчас собираемся прищемить.
   - Оперативно! - Я даже присвистнула. - Нужно встретиться.
   - Откуда ты говоришь? - наконец-то догадался спросить Костик.
   - Из дому.
   - Из дому? - Он озадачился.
   - Только не вздумай сказать, что мой дом тюрьма.
   - Именно это и собирался. - Он помолчал, а потом спросил осторожно:
   - А где надзиратель?
   - Отбыл по делам.
   - И оставил козлицу в огороде? Отчаянный мужик.
   - Лиса в курятнике меня устраивает больше...
   - Встречаемся через полтора часа у меня. Только  будь  осторожна,  за
тобой приглядывает один тип из близкого окружения нашего приятеля. Пасет
не очень профессионально, зато вдохновенно.
   - А-а, - я улыбнулась в трубку, видел бы сейчас Лещ мое самодовольное
лицо. - Это Андрей. Что-то вроде  карманного  телохранителя.  Любопытный
мужичок, бывший спецназовец, прими к сведению. Да и еще "верный  Руслан"
по совместительству. Кажется, привязался ко мне как собака.
   - Скорее пристал как банный лист к заднице... Чувствую, что  у  нашей
девочки есть одна маленькая штучка, заставляющая серьезных мужчин делать
серьезные глупости. Ну-ка, скажи, что у тебя за штучка?..
   - Тебе скажу по секрету, друг мой.  Сия  штучка  называется  скребок:
вычесываю им шерстку,  вытаскиваю  репейники  и  насекомых.  Вот  они  и
благодарны...
   Интересно, как оценил бы со стороны наш необязательный треп  уехавший
Лещ?
 
*** 
 
   ...Я снова сидела на маленькой кухне Лапицкого, на той же пластиковой
табуретке, и даже с той стороны стола,  с  которой  в  феврале  пыталась
выстрелить в него. Сейчас ситуация кардинально поменялась:  за  немытыми
окнами логова капитана уютно  расположился  московский  май,  а  мы  уже
знали, что нам ждать друг от друга.
   Лицо  капитана  сияло,  а  может  быть,  это  было   только   слабое,
прихотливое отражение моего собственного сияющего лица?
   - Ну, что ты там нарыла, Мария Медичи? - весело спросил капитан.
   - Кое-что, что должно вас  порадовать,  герр  капитан.  Вы  оказались
правы, никто не может поручиться за свою безупречную  репутацию.  А  тем
более за нее не может поручиться господин Меньших.
   - Неужели она так сильно пострадала, с тех пор как  ты  поселилась  в
его апартаментах?
   - Она  пострадала  еще  раньше.  В  Свазиленде.  Свазиленд,  кажется,
фигурировал в вашем досье...
   -  Что-то  припоминаю.  Действительно,  фигурировал.  Вместе  с   еще
полусотней стран и населенных пунктов, включая Тринидад и Тобаго и город
Харцызск Донецкой области.
   - Лещ кое-что привез оттуда. Кое-что, что позволит тебе взять его  за
скользкие жабры. Он серьезно болен. Капитан хмыкнул.
   - Если это правда, то ты заставишь меня усомниться в  профпригодности
моих людей. Они изучили этого типа вдоль и поперек. Никакого  намека  на
нездоровье, за три последних года только недельная ангина  и  растяжение
связок на внутреннем чемпионате компании по волейболу.
   - Ты смотри, а я даже не знала, что он увлекается таким демократичным
видом спорта. А как же гольф и виндсерфинг?
   - Это тоже имеет место быть... Ну и  чем  же  болен  наш  влиятельный
друг?
   - СПИД, - коротко сказала я.
   - Что? - Он лениво не поверил мне и на некоторое время затих. - Какой
такой СПИД? Что-то ты заговариваешься, душа  моя.  Признайся,  сама  это
придумала?
   - Нет. Он рассказал мне об этом.
   - Сам?
   - Представь себе.
   - Ты, я смотрю, очень специфически действуешь на людей.  Притягиваешь
их  пороки  как  магнит.  Только  это  как-то  выглядит..,   уж   больно
опереточно. Неужели  ты  думаешь,  что  такую  вещь,  как  СПИД,  такому
человеку, как Михаил Меньших,  удалось  бы  скрыть  от  бдительного  ока
широкой общественности?
   - Было, по крайней мере, два  места,  ущучить  в  которых  Леща  было
практически  невозможно:  Свазиленд  и  Югославия.  Свазиленд  -  начало
истории, а Югославия - ее трагическая кульминация. Его протестировали  и
поставили диагноз именно в Югославии, в каком-то полевом госпитале возле
Вуковара. Его приятель юг, кажется, его звали Марко. При том, что  тогда
творилось, отследить проблемы Леша было практически невозможно, так  что
твои птенчики не виноваты.
   - Ну хорошо. Допустим. Но по  приезде  домой  он  должен  был  как-то
поддерживать  себя,   он   должен   был   засветиться   в   каком-нибудь
специализированном центре, ведь это же не геморрой, в конце концов...
   - В том-то все и дело. Его секретарша вывела его  на  людей,  которые
занимаются проблемой СПИДа, как бы это поточнее выразиться... В  частном
порядке, что ли.
   - Кружок юных любителей Авиценны?
   - Что-то вроде того.  Одним  словом,  уже  существует  препарат...  -
название "альфафэтапротеин" чуть не сорвалось  с  моего  языка,  но,  по
зрелом размышлении, я решила оставить его при  себе.  -  Уже  существует
препарат, который позволяет решить проблему СПИДа в принципе.
   - Какое облегчение! Жаль, Фредди Меркьюри не дожил,  -  не  удержался
капитан. - А современная медицина в курсе?  И  не  те  ли  это  ампулки,
которые ты передала нам на анализ?
   - Именно те. И знаешь, сколько стоит одна такая ампула?
   - В долларах по курсу?
   - В долларах это будет порядка тридцати тысяч. Доставай калькулятор и
высчитывай. Почти сто тысяч в неделю,  почти  четыреста  в  месяц.  Курс
лечения три года. Как тебе такая арифметика?
   - Четыре  миллиона  триста  двадцать  в  год,  -  мгновенно  сосчитал
капитан. - И это только на утилитарные шкурнические нужды по поддержанию
пошатнувшегося  здоровья...  Не  говоря  уже  о  виндсерфинге  и  прочих
прелестях жизни.
   - Включая коллекционное  "Перье",  которое  мы  с  ним  раздавили  за
знакомство. Он попался, - я почти с любовью смотрела на Лапицкого, пусть
попробует не оценить по достоинству мой каторжный труд по очистке  чешуи
несчастного Лещарика. - Он попался. Ты понимаешь это? И дело даже  не  в
суммах, которые он ухлопал и еще ухлопает на лечение.  В  конце  концов,
это его личное дело, на что тратить состояние: на покупку недвижимости в
районе Большого  Кораллового  рифа,  на  запуск  спутника  или  на  свое
драгоценное здоровье. Речь идет о моральном аспекте. Если  информация  о
препарате против СПИДа действительно верна... А она  верна...  Так  вот,
если все это правда, то  Лещ  скрыл  от  общественного  мнения,  рупором
которого он все эти  годы  являлся,  очень  важные  данные.  Данные,  от
которых зависит судьба множества людей...  Множества  больных  людей.  В
своих личных  пошленьких  интересах  он  нарушил  главную  журналистскую
заповедь -  общество  имеет  право  на  информацию.  И  скрыть  подобную
информацию, да еще такого глобального значения, от этого самого общества
- ухе само по себе преступление. Если эту историю раздуть, от  репутации
Леща и камня на камне не останется. Можешь себе представить заголовки  и
экспресс-выпуски конкурирующих фирм? Ты как думаешь?
   Капитан долго молчал, с интересом  глядя  на  меня.  Потом,  постучав
костяшками пальцев по столу, медленно произнес:
   - Думаю, ты умница, детка. Я не ошибся в тебе.  Да...  Я  в  тебе  не
ошибся. Отличная работа.  Но  у  меня  для  тебя  еще  один  сюрприз,  -
Сюрприз?
   - Ма-аленький такой сюрпризик. Мы начали шерстить эту секретутку. Зою
Терехову. Любопытная личность, стоит только приглядеться повнимательнее.
Похоже, у них не все в порядке  не  только  с  моральным  аспектом.  Эта
повязанная СПИДом парочка обкрадывает свою же собственную компанию: в ее
рамках  существует  сомнительный  фондик  по  поддержке  семей  погибших
журналистов с  неучтенными  средствами.  Не  так  давно,  между  прочим,
организованный. Как  мы  его  просмотрели,  ума  не  приложу...  Минимум
документации... А ведь этот  фонд  курирует  именно  Зоинька,  поскольку
работа на первый взгляд кажется чисто исполнительской.  Видимо,  у  Леща
подошли к концу личные сбережения, вот они и решили подсуетиться. Думаю,
если копнуть, то окажется, что и с рекламными бабками не все в порядке в
последнее  время.  Как   тебе   такая   безупречная   репутация   столпа
отечественного телевидения?
   - Это достоверная информация?
   - Мы только начинаем связывать концы с концами... Что скажешь?
   Я молчала. Что  сказал  бы  паренек  из  Кохтла-Ярве,  в  свое  время
защитивший Леща собственным телом? Что  сказали  бы  его  ребята,  такие
одинаковые в своем праведном гневе у раскрытой  могилы  Егора  Самарина?
Праведник,  умница,  отчаянный  парень  Лещ  оказался  замешан  в  дурно
пахнущей  истории,  стал  на  сторону  циничных  дельцов,  которых   так
ненавидел и которых так страстно обличал. Плевать,  какими  высшими  или
низшими соображениями  он  руководствовался.  Скорее  всего  выкачивание
денег из компании для личных нужд - инициатива его  верной  крокодилицы,
он только малодушно согласился. Бог знает, как он уговорил  себя  самого
пойти на это... Я вспомнила исполненные муки глаза загнанного  Леща:  "Я
не могу оставить дело, которое развалится без меня, я не  могу  оставить
людей, которые доверились мне..." Интересно, Лещарик, как все  эти  люди
посмотрят на тебя, если эта история всплывет? Тебе  конец.  Тебе  конец,
Лещарик. Тебе конец, подумала я, захлопывая за Лещом дверь своей  жизни.
Он больше  не  интересовал  меня,  отработанный  человеческий  материал,
пешка, так и не вышедшая в ферзи. Партия оказалась  несложной,  вот  что
значит иметь прирожденный талант  играть  на  слабостях  людей,  как  на
детской скрипочке со сбитыми колками. А в том,  что  у  меня  есть  этот
прирожденный талант, я нисколько не сомневалась. Многие, включая Эрика и
супругов Дамскер, могли бы порассказать об этом. Но все они были мертвы.
А я жива. И собираюсь прожить еще долго... Очень долго, если учесть, что
мне всего лишь полгода от  роду.  Даже  четырех  месяцев  нет,  если  не
считать внутриутробного развития в клинике... Стоп!
   Догадка, осенившая меня, пришла неожиданно. Так неожиданно, что  я  с
трудом  смогла  скрыть  волнение  от  Лапицкого.  Но  он  был   поглощен
рассуждениями о наживке, которую собирается забросить Лещу, и не заметил
моего состояния. Ночные лабиринты клиники, два санитара, мрачноватые, но
вполне  узнаваемые  ангелы  смерти.   Операционная,   голубовато-зеленая
униформа, бахилы, анестезиолог Павлик, холеная стерва  по  имени  Лариса
("В Париж нужно ездить только с человеком, которого  любишь,  это  город
для двоих", - примерно так она сказала, нужно принять это  к  сведению).
Аборт, лицо хирурга, наркоз. Кажется,  кто-то  из  них  поставил  Майлза
Дэвиса, "Осталось шесть часов, а  альфафэтапротеин  -  штука  серьезная.
Очень серьезная штука. И клиенты - штука серьезная..."
   Хирурга звали Владлен. Владлен. Теперь  я  явственно  вспомнила  это.
Брата Зои тоже зовут Владлен. Похоже, круг замкнулся, и  я  оказалась  в
самой его середине... Есть над чем подумать. Во всяком случае, не  стоит
сдавать альфафэтапротеин и его папочку  сейчас,  пока  я  не  знаю,  как
распорядиться этим знанием. А Костику сейчас  за  глаза  хватит  сладкой
телевизионной парочки...
   - Кстати, как называется этот препаратец? - невинно спросил  капитан.
- Наш приятель не уточнил?
   - Нет, - вдохновенно соврала я. - Он и так сказал слишком  много  для
первого раза. Но думаю, одного факта болезни достаточно,  чтобы  поддеть
его на крючок.
   - Что ж, попробуем.
   - Дело почти беспроигрышное. Он панически боится огласки.  Он  пойдет
на ваши условия. Он слишком дорожит своей репутацией.
   - - Не слишком, как оказалось. - поправил меня Лапицкий.
   - Сейчас это не имеет никакого значения. Я Выхожу из игры?
   - Не хочешь присутствовать при заключительном  акте  трагедии?  -  Он
искушал меня, это было видно невооруженным глазом, он хотел окончательно
сделать  меня  частью  беспощадного,  сокрушающего  все  на  своем  пути
механизма.
   Но капитан не дурак, он уже знает,  что  все  искушения  напрасны,  я
никогда не буду частью механизма, не для этого он кормил меня с руки, не
для этого превратил в почти совершенное орудие и отправил  в  автономное
плавание. Да я и сама вдруг поняла, что отказываюсь от почетного места в
партере  не  потому,  что  мне  жалко  несчастного  Мишу  Меньших,   так
по-мальчишески глупо влюбившегося в меня, нет. Он стал мне  неинтересен,
как только перестал быть достойным противником. Как и когда сложился  во
мне этот стройный порядок вещей, эта удивительная гармония с миром, я не
знала. Но четко  знала,  что  все  люди  в  моем  мире  делятся  на  две
неравнозначные категории:  человеческий  перегной,  не  стоящий  особого
внимания,  и  достойные  противники,  лучшие  враги,  прекрасные  враги,
удивительные враги, наличие  которых  и  придает  жизни  необходимую  ей
остроту и восхитительную прелесть.
   Лещ сразу же перестал быть достойным противником и был переведен мной
в первую категорию -  категорию  человеческого  перегноя.  А  сам  Костя
Лапицкий удержался в почетной второй только потому, что благоразумно  не
вступал со мной в схватку  и  придерживался  вооруженного  нейтралитета.
Хотя, с другой стороны, не слишком ли ты возомнила о себе, дитя  мое?  Я
поерзала на Костиной пластиковой табуретке и  решила,  что  буду  думать
именно так.
   Пока кто-то не докажет мне обратного.
   - Значит, отказываешься? - все  еще  вяло  настаивал  капитан.  -  Не
хочешь насладиться плодами своей победы?
   - Уволь меня от этого.
   - Ну что ж, сдала парня, молодец. А ведь он  был  искренен  с  тобой,
впустил в свою жизнь и даже доверил то, что и самому  близкому  человеку
не доверишь... Разве что вокзальной  девочке  на  ночь...  Не  жалко?  И
вообще - как ощущения?
   - Нет никаких особых ощущений, - ушла от ответа я. - Обычная работа.
   - Хорошо сделанная работа. Молодец,  -  он  решил  не  углубляться  в
пустыню моих атрофировавшихся  чувств,  он  только  побродил  по  кромке
барханов и поспешно затрусил обратно.
   - Что теперь? - спросила я.
   - В смысле? - не понял Костя.
   - Что мне делать теперь?
   - Ты была когда-нибудь в Инсбруке? - неожиданно спросил Костя.
   - Ты спрашиваешь о прошлой жизни или о нынешней?
   - Прости, прости... Совсем  из  головы  вон.  Кстати,  ты  принимаешь
таблетки?
   - Какие? - Я совсем выпустила из головы приданое Виталика,  те  самые
белые шарики, которые должны были стимулировать угасшую память.  Память,
к которой я не хотела возвращаться. - А-а... Принимаю, конечно.
   - И как?
   - Ты же видишь - как. Все больше  становлюсь  собой.  Так  почему  ты
упомянул Инсбрук?
   - Так просто. Милый городишко в Тироле,  церковь  Хофкирхе,  шикарные
трассы для слалома, тупые австрияки с маленькими задницами,  как  раз  в
твоем вкусе. Не хочешь смотаться?
   - Вербуешь сторонников горнолыжного спорта?
   - Именно, - Костя ласково посмотрел на меня. - Могу устроить  поездку
и даже лыжи выдам. Во всяком случае, десять свободных дней у тебя будет.
   - А что потом?
   - Не наигралась? - участливо спросил Костя.
   - Нет, - честно призналась я.
   - По-моему, я вырастил гомункулуса.
   - Именно. Носферату - призрак ночи.
   - С таким умом ты в девках не засидишься, - подвел итог Костя.
   Мы просидели с ним еще несколько часов, обдумывая технические  детали
окончания операции и суть беседы, которую необходимо навязать  чрезмерно
впечатлительному телемагнату. Игра в предполагаемые  вопросы  и  ответы,
где мы были то Михаилом Юрьевичем Меньших, то демонами, плотно обсевшими
его душу, так увлекла меня, что я не заметила настойчивого  попискивания
сотового телефона.
   - Кажется, тебе звонят, - подсказал  Костя.  Я  вытащила  телефон  из
кармана, и несколько секунд мы оба смотрели на него.
   - Кто это тебя беспокоит?
   - Сам, - я подмигнула капитану. - На ловца и зверь бежит.
   Наконец я решилась ответить.
   - Девочка, это я, - раздался близкий голос Леща.
   Такой близкий, что я даже испугалась. - Где ты?
   - Дома, - соврала я. - Как ты дозвонился?
   - Ребята