чно,  правда?  Если  вы  увидите  ее,  скажите,  чтобы  она
пришла...
   - И что папа не сердится, - добавила я.
   - Хорошо. Скажите, что папа не сердится, - согласился он.
   ...Проходя мимо каюты Митько, я обнаружила,  что  она  опечатана.  Но
теперь это не имело уже никакого значения. Сейчас значение имела  только
Карпик. Перипетии с несостоявшимся отлетом  Сокольникова  и  неожиданное
исчезновение девочки на время отодвинули, заслонили от меня  дневниковые
записи Митько. Да и саму мысль о том,  что  среди  пассажиров  находится
человек, виновный в смерти семи юношей. И  еще  одного  -  старпома.  Но
скорее всего дело было не в Карпике  и  не  в  ее  отце,  -  просто  моя
потрепанная, поднаторевшая  в  многочисленных  несчастьях  психика  сама
ставила защитные барьеры и держала оборону по всем направлениям.
   Надо найти девочку и сказать, что опасность миновала.  И  кажется,  я
знаю, где ее искать. Вот только нужно найти проводника понадежнее.
   Я нашла стюарда Романа в опустевшей после обеда кают-компании. Он уже
убрал со столов и теперь  сидел  в  кресле  у  музыкального  центра.  И,
ковыряясь в  зубах  зубочисткой,  читал  Ортегу-и-Гассета.  До  чего  же
странны вкусы матросов этого корабля, мельком подумала я.
   - Вам что-нибудь нужно? - приветливо спросил стюард.
   - Вы не подскажете, как найти некоего Макса?
   - Sorry? - Ромик уставился на меня. Скажите  пожалуйста,  в  простоте
слова не скажет, даже переспрашивает по-аглицки! Клио, должно быть,  это
безумно нравится.
   -  Рефмеханика,  -  терпеливо  уточнила  я.  -   Если   я   правильно
интерпретирую название. Он отвечает на корабле за холодильные камеры.
   - А зачем он вам? - Для стюарда Ромик оказался чересчур прыток.  -  Я
не могу вам помочь?
   Уж ты-то наверняка можешь помочь любой женщине, один подбородок  чего
стоит.  Недаром  Клио  из  всех  толстых  кошельков  и   профессионально
вздыбленных гульфиков со стажем выбрала именно тебя.
   - Думаю, что нет. Мне нужен именно Макс.
   -  Странный  у  вас  вкус,  -  захлопнув  книгу,  схамил  он  мне   с
обворожительной улыбкой. - Чтобы не сказать, что специфический.
   - У вас тоже, - не осталась в долгу я.
   - Sorry?
   - Я имею в виду книгу, которую вы  читаете.  Слишком  интеллектуально
для матроса-уборщика, вы не находите?
   - Я предпочитаю термин ?стюард?.
   - Да, конечно. Sony.
   - Идемте, я провожу вас.
   В полном молчании мы миновали пассажирские палубы. На трапе,  ведущем
к матросским каютам, я самым гнусным образом  споткнулась  и  упала  бы,
если бы Ромик не поддержал меня. Его руки не задержались  на  моем  теле
дольше, чем это было нужно, но  ухватились  точно  за  грудь.  Я  слегка
поморщилась.
   - Sorry, - все так же улыбаясь, сказал Ромик, ставя меня на ноги.
   - Что вы! Это вы - sony! Так почему все-таки Ортега-и-Гассет?
   - Мне нравится массовое  сознание  и  массовая  культура.  А  мы  уже
пришли.
   Ромик  подвел  меня  к  крайней  каюте.  В  торце,  рядом  с  каютой,
находилась внушительная дверь с табличкой ?СПЕЦОДЕЖДА?.
   - Это здесь. - Ромик даже не думал уходить.
   - Спасибо.
   - Постучать?
   - Я сама постучу. Еще раз спасибо за беспокойство. Не смею больше вас
задерживать.
   Стюард разочарованно вздохнул: уж  очень  ему  хотелось  понять,  что
может связывать одну из пассажирок - пусть и не самую презентабельную  -
с таинственным рефмехаником. Мне не хотелось лишних глаз и  ушей,  Вадик
был в чем-то прав, этот стюард - странная личность.  Я  подперла  плечом
стенку,  всем  своим  видом  давая  понять,  что  мне  больше  не  нужны
сопровождающие. Наконец стюард смирился.
   - Тогда счастливо оставаться.  Если  еще  понадобятся  мои  услуги...
Нужно   будет   найти   еще   кого-нибудь   -   рулевого   или   второго
электромеханика, - обращайтесь ко мне.
   - Непременно. - Я улыбнулась стюарду  самой  лучезарной  улыбкой,  на
которую только была способна.
   - Счастливо оставаться, - еще шире улыбнулся стюард, вкладывая в  эти
слова всю двусмысленность, на которую только был способен.
   - Sorry, - наплевав на двусмысленность, парировала я.
   Дождавшись ухода  Ромика,  я  несколько  минут  независимо  подпирала
стенку рядом  с  дверью.  А  потом,  не  удержавшись,  приложила  ухо  к
переборке. За дверью каюты были едва слышны голоса. Ободренная  этим,  я
деликатно постучала.
   Голоса сразу же смолкли. Но дверь мне никто не  открыл.  Значит,  мои
расчеты оказались  верными:  Карпик  действительно  переживала  грозовые
раскаты отцовского темперамента у Макса. Подождав еще некоторое время, я
повторила попытку. И снова мне  не  открыли.  Тогда  я  сказала  громким
шепотом в замочную скважину:
   - Я знаю, что ты здесь. Никакой реакции.
   - Все в порядке, Карпик. Это я, Ева. Можешь выйти на свободу.
   И снова - никакого ответа.
   Тогда я вынула из  кармана  тот  самый  универсальный  ключ,  который
Карпик украла у боцмана, и еще раз стукнула по двери - уже ключом.  Стук
получился вкрадчивым и вороватым.
   - Как ты думаешь, Карпик,  если  я  сейчас  открою  дверь  боцманским
ключом, это будет считаться незаконным вторжением в жилище?
   Наконец-то появилась первая реакция: за дверью тоненько  прыснули.  И
спустя секунду дверь открылась.
   - Входите, - сказал чей-то глухой  грубый  голос,  и  меня  буквально
втянули в каюту.
   Что ж, посмотрим, как ты живешь, таинственный рефмеханик Макс...
   Каюта оказалась даже меньше,  чем  я  себе  представляла.  И  гораздо
меньше, чем наш с Вадиком изысканный корабельный склеп. В ней помещались
только кровать, стол и два стула. В самом углу стоял маленький шкаф  для
одежды. А стены каюты были неравномерно оклеены красотками из ?Плейбоя?.
Ничего примечательного.
   Зато хозяин каюты поразил мое воображение. Это был огромный бородатый
человек, слишком смуглый для этих широт. Черные глаза в  осаде  угольных
ресниц, черные волосы, даже губы казались черными и притягательными, как
запекшаяся кровь. Его можно было  назвать  даже  красивым,  если  бы  не
глубокий шрам, идущий через всю левую щеку. Такие шрамы призваны  будить
воображение  и  открывать  неограниченные  кредиты  у  портовых  шлюх  и
экзальтированных аспиранток гуманитарных факультетов. Макс был в  черной
спортивной майке и провокационных узких джинсах, выгодно  подчеркивающих
его со всех сторон. Особенно спереди.
   Шикарный мужичок.
   - Это Ева, Макс, - я тебе про  нее  говорила,  -  пискнула  Карпик  с
кровати.
   - Здравствуйте, Ева, - шикарный мужичок так  же  внимательно  оглядел
меня, как и я его, но, видимо, остался менее доволен.
   - Как ты меня нашла, Ева? - Римский торс Макса перекрывал Карпика,  и
мне пришлось даже вытянуть шею, чтобы увидеть ее.
   - Мы же друзья. А друзья знают, где искать друг друга.
   - Я знала, что ты меня найдешь. Как там папочка?
   - Теперь все в порядке. Выбросил белый флаг и просит тебя вернуться.
   - А вертолет?
   - Вертолет улетел. Так что тебе больше ничего не...
   - Это Макс, Ева. Он на нашей стороне, Ева... Ты слышишь меня, Ева?
   Конечно же, я слышала ее. Более того, теперь, когда  Макс,  грациозно
развернувшись, пропустил меня к почти игрушечному столу, я  ее  увидела.
Карпик сидела в углу Максовой койки, поджав ноги по-турецки. Она была  в
белой   облегающей   майке,   и   я   с   удивлением   обнаружила,   что
тринадцатилетняя Карпик уже является  обладательницей  крошечной  острой
груди. Мощная лампа, висящая прямо над Карликом, полностью освещала  ее.
Бледные тонкие руки, трогательные ключицы, вереница родинок. Но  не  это
поразило меня. На покрасневшем плече Карпика  красовалась  незаконченная
татуировка.
   Черепаха.
   Красное  и  черное,  цветная  татуировка.  Безобидная   черепаха   на
безобидном детском плече.
   От неожиданности я почувствовала слабость в ногах и почти рухнула  на
стул. Это казалось дурным сном, я даже ущипнула себя исподтишка.  Полдня
я думала о татуировке на груди убийцы, а теперь  она  самым  мистическим
образом появляется на коже девочки, так далекой от убийства. Что  это  -
предостережение, угроза, намек, проповедь? Случайное совпадение?
   Но все случайные совпадения в моей жизни всегда были фатальны...
   - Что это? - едва шевеля губами, спросила я.
   - Tattoo, - терпеливо пояснила Карпик. -  И  не  делай  такие  глаза,
пожалуйста.
   - Ты с ума сошла, Карпик!
   - Не будь такой, как папа. Мне хватит его одного. Крикуна и ворчуна.
   - Я поверить не могу...
   - Придется. Красиво, правда? Макс настоящий мастер. Да, Макс?
   Макс, невозмутимый, как целый тотем индейских богов,  кивнул.  Что-то
странное  происходило  здесь,   больше   похожее   на   ирреальный   мир
колониального дома, затерянного в сезонах  дождей  Индокитая.  Маленькая
белая хозяйка  и  мрачный  туземец-слуга,  готовый  выполнить  любую  ее
прихоть. От этого странного союза тринадцатилетней девочки  и  огромного
взрослого мужчины  мне  стало  не  по  себе.  Если  бы  я  только  могла
проникнуть, если бы я только могла понять суть их отношений. Но это было
так же невозможно, как попытаться понять суть моих собственных отношений
с Карпиком. Она сама выбирала людей. И даже в какой-то мере подчиняла их
себе. Придется пересмотреть на  досуге  концепцию  будущего,  которое  я
нарисовала для Карпика... Единственное, что я могла сказать точно, - мне
не нравился этот странный союз.
   - Можно вас на минутку, Макс? - тихо сказала я. - Давайте выйдем...
   - Если ты хочешь читать ему вшивые нотации, то я выражаю  протест.  -
Карпик по обыкновению приподняла нижнюю губу.
   -  Я  никому  не  собираюсь  читать  нотации.  Я   просто   собираюсь
поговорить.
   - Если ты не хочешь, чтобы я слышала, я  заткну  уши,  -  и,  как  бы
подтверждая серьезность своих намерений, Карпик накрыла голову  подушкой
и затихла.
   - Хотите выпить, Ева? - равнодушно спросил Макс.
   - Хочу.
   Он плеснул мне вина из плетеной бутыли, которая стояла на столе. Вино
было терпким, с хорошим послевкусием. В любое другое время я оценила  бы
его. Только не сейчас.
   - Зачем вы это делаете, Макс?
   - Она попросила.
   - А если бы она попросила  вас  взорвать  посольство  Мозамбика?  Или
украсть ночной горшок у английской королевы?
   - Это нереально. Я могу делать только то, что могу, - не очень-то  он
разговорчив.
   - Ладно. Она - маленькая девочка...
   - Я не маленькая девочка, - вклинилась Карпик.
   - Ты же обещала не подслушивать.
   - Хорошо.
   Подождав, пока она снова накроется подушкой, я продолжила:
   - Она - маленькая девочка. Но вы - вы взрослый человек...
   - Ну и что? Я не вижу здесь ничего такого. Если ей нравится...
   - Мне очень нравится, Макс, миленький... - снова высунулась Карпик.
   - Не думаю, чтобы это очень понравилось ее отцу.
   - Ему понравится. Ему нравятся татуировки, -  наплевав  на  обещание,
Карпик села в кровати и искоса и с видимым удовольствием  посмотрела  на
свое плечо.
   - Вот как! - Это был неожиданный поворот сюжета, и я насторожилась. -
Значит, ему нравятся татуировки. Откуда ты знаешь?
   - У папочки было три любовницы. И у каждой из них была татуировка.
   - И у Наташи? - Господи, зачем я только ляпнула о ней, зачем я только
упомянула это имя! Карпик покраснела и выпалила:
   - Он тебе рассказал об этой гадине?
   - Мы коротали время, пока ждали  тебя...  Думаю,  ты  поступила,  как
beast.
   - А мне плевать. Если бы она была настоящая... Я сразу пойму -  когда
настоящая. Я сама найду ему... настоящую.
   - Настоящую для него или для тебя?
   - Для него... Для меня... Не важно.
   - Это важно. Ты же умная девочка. Эта Наташа, она, должно быть, очень
страдала...
   - Никогда не говори мне о ней больше... Если мы друзья.
   - Хорошо. Успокойся. Это больно? - спросила я у Макса  о  татуировке,
сменив тему. Я сдалась. В конце концов, я не мать и  не  гувернантка.  И
даже не репетитор по алгебре. Пусть девчонка  делает  что  хочет.  Пусть
разрисует себя с ног до головы, мне все равно.
   - Очень больно, - сказал он. И с уважением посмотрел на Карпика.
   - Очень-очень, - засмеялась Карпик.
   - Смотрите, вам объясняться с ее отцом.
   - А мы ничего ему не скажем. Я не покажу ему...
   - Дело твое. - Я  слабо  представляла  себе,  как  Карпик  собирается
скрыть татуировку на плече. - Но  учти,  девочка:  если  прячешь  что-то
одно, то всегда приходится прятать и другое.
   - Я учту. Я покажу ему, когда мне исполнится шестнадцать лет.
   - А если вы поедете куда-нибудь в Рио на следующий год? Или в  Ниццу?
Что, так и будешь сидеть на пляже в рубашке с длинными рукавами?
   - Может быть.
   - Представляю, как это будет выглядеть.
   - Я вообще не поеду на море. А если и поеду, то куда-нибудь на Север,
- подумав, высказала предположение Карпик. - И вообще,  море  не  должно
быть теплым. Так Макс говорит. Правда, Макс?
   - Правда, - подтвердил Макс. - Море должно быть холодным. Море должно
быть не для развлечений, а для работы.
   - Слышала? - Карпик торжествовала.
   - Ну, хорошо. Не буду спорить с профессионалами. Тогда  зачем  ты  ее
делаешь? Кому ты ее будешь показывать?  Соседке  по  комнате  у  себя  в
интернате? Или папиным подружкам?
   - Всем папиным подружкам я буду показывать только на дверь.
   - Понятно. Ты просто страшная эгоистка. Но почему все-таки  черепаха?
Потому что у  папы  такая  же?  -  невинно  спросила  я,  вся  внутренне
содрогаясь  от  возможных  вариантов  ответа.  От   одного-единственного
варианта.
   - Нет, у себя на теле папа таких вещей не приветствует.  Он  говорит,
что всегда нужно помнить о том, как будет  выглядеть  татуировка,  когда
тебе исполнится восемьдесят семь лет. Не очень приятное зрелище, говорит
папа.
   Слава богу.
   Слава богу, подумала я. Один из подозреваемых отпал, круг сузился.  И
это знание я получила просто так,  за  здорово  живешь,  не  прикладывая
никаких усилий. Нужно поощрить за это Карпика.
   - Так почему  черепаха,  правда?  -  снова  спросила  я  смягчившимся
голосом.
   - Потому что это символ вечности.
   - Странно. Я всегда думала, что символ вечности - это змея,  кусающая
себя за хвост.
   Карпик нахмурилась: я видела, что  змея,  да  еще  кусающая  себя  за
хвост, на секунду покорила ее воображение. Но потом она  решила  все  же
сохранить верность своей черно-красной черепахе.
   - Черепаха мне нравится больше.
   - Черт с тобой, - вздохнула я.
   - Мне нравится, когда ты так говоришь, - засмеялась Карлик.
   - Мне тоже. Только не задерживайся здесь, пожалуйста. Папа волнуется,
он уже готов начать поиски.
   - Он очень злой?
   - Он уже устал злиться.
   - Хорошо. Скажи ему, что я скоро приду... И еще... Знаешь  что...  Ты
мне дашь ключ?
   Я приподняла брови и выразительно посмотрела на Макса.
   - Не бойся, - успокоила меня Карпик. - Макс никогда  не  слушает  то,
что ему не нужно слушать. Правда, Макс?
   - Правда.
   Я отдала ей ключ, - в конечном счете она имела на это большее  право,
чем я, - и поцеловала ее в макушку:
   - Долго не задерживайся.
   - Может быть, ты придешь к нам с папой вечером?
   - Нет. Мы сегодня ночью должны кое-что отснять. И мне необходимо  как
следует выспаться.
   - Что отснять?
   - ?Эскалибур? с моря.
   - Здорово! А мне можно? Только посмотреть.
   - Нет. Это будет очень поздно...
   Вадик  разбудил  меня  в  половине  четвертого   утра.   Нужно   было
отправляться на съемки  ночного  ?Эскалибура?.  Корабль  стоял,  и  было
непривычно тихо.  Я  с  трудом  поднялась.  Я  долго  не  могла  заснуть
накануне,  а  когда  заснула,  то  получила  причитающуюся  мне   порцию
кошмаров. Вернее, это был один непрекращающийся кошмар: в нем я  бродила
по бесконечным лабиринтам корабля, одну за  другой  открывая  все  двери
универсальным боцманским ключом. И за каждой  дверью  видела  убийцу.  С
родимым пятном вместо лица.
   Подушка и простыня были влажными от пота. Если так будет продолжаться
и дальше, мне вообще придется отказаться от сна.
   - Ты стонала, - сказал Вадик. - Даже ночью не даешь мне покоя.
   - Извини.
   - Если хочешь не провалить съемку, быстрее собирайся.
   - Да, конечно.
   Пока я натягивала на себя все имеющиеся в  чемодане  теплые  вещи,  в
дверь  осторожно  постучали.  Когда  Вадик  открыл  дверь,   на   пороге
нарисовался второй помощник  Суздалев.  Чисто  выбритый  и  благоухающий
немыслимым одеколоном ?Красная Москва?.
   - Готовы, товарищи кинематографисты? - спросил он.
   - Всегда готовы, - ответил Вадик, с укоризной глядя, как я ползаю под
кроватью в поисках шерстяных носков.
   - Тогда жду вас на кормовой палубе через пятнадцать минут.
   ...Через пятнадцать минут мы уже стояли возле  портальных  лебедок  и
наблюдали, как два матроса под руководством Суздалева спускают  на  воду
небольшую, хрупкую на вид лодку. Она была куда менее  внушительной,  чем
спасательная шлюпка, в которой я  нашла  папку  Митько.  Перед  тем  как
опустить ее, Суздалев приказал нам занять места.
   - Ваша лодка выглядит... Как-то несерьезно, - попеняла  я  Суздалеву.
Тот поморщился:
   - Во-первых, это называется не лодка, а фанц-бот. Он  и  должен  быть
легким. Иначе между льдинами не проскочишь. А во-вторых,  оставьте  ваши
замечания при себе.
   Кроме нас с Вадиком  и  Суздалева,  в  бот  погрузился  матрос  Гена,
оказавшийся по совместительству еще и мотористом. Он устроился на корме,
возле мотора, зевнул и со скрытой неприязнью посмотрел на нас: черт  вас
несет на льдины в четыре часа  утра,  выспаться  не  даете,  черти.  Нас
аккуратно опустили, и спустя несколько  минут  бот  уже  покачивался  на
тихой воде. От воды шел холод, и я невольно втянула  голову  в  плечи  и
поежилась.
   -  Как  далеко  мы  должны  отойти?  -   спросил   Суздалев   Вадика,
расчехляющего камеру. Меня он решил игнорировать.
   - Метров на сто - сто пятьдесят. Снимем пару-тройку общих  планов,  и
можно возвращаться. Много времени это не займет.
   Господи, зачем  я  только  поехала,  подумала  я,  Вадик  бы  отлично
справился и без меня. Из тягостных размышлений меня вывел Суздалев.
   - Держите фонарь, - сказал он, - иначе напоремся на льдину,  мало  не
покажется.
   Я безропотно взяла фонарь и поставила его на колени.
   - Вам придется держать его повыше.
   - Хорошо.
   Гена запустил мотор,  моментально  прорезавший  тишину  ночи,  и  бот
оторвался от корабля.
   Второй помощник подстраховался: льдин оказалось не так  уж  много,  а
те, что попадались, мы обходили без всякого труда. Их срез был  довольно
внушительных  размеров,  что-то  около  полуметра,  а   то   и   больше.
Изловчившись, я коснулась одной из них, и  смерзшийся  лед  обжег  меня.
Вода тоже оказалась обжигающе холодной.
   - Апрель месяц, надо же... В Москве все уже в плащах шастают, а здесь
сплошные льды, - сказал Вадик.
   - А в Антарктиде круглый год льды, - вклинился моторист Гена, и после
этого глубокомысленного замечания все надолго замолчали.
   Медленно удаляющийся  от  нас  ?Эскалибур?  представлял  собой  почти
фантастическое зрелище. Он  по-прежнему  был  слабо  освещен  и  казался
наспех вырезанным картонным корабликом, пришпиленным к черному  занавесу
домашнего театра. Ярко горели только два сигнальных огня - на корме и на
борту. Да еще подсвеченная рубка казалась плывущей над невидимыми  морем
и небом. Приглядевшись к затемненному борту, можно  было  различить  еще
одно теплое круглое пятно иллюминатора: кроме нас и вахтенных,  не  спит
кто-то еще, надо же...
   - Странно, - задумчиво сказал Суздалев. - Я ведь не включал его.
   - Забыли погасить свет в каюте? - спросил Вадик,  нацелив  камеру  на
?Эскалибур?.
   - Не в своей. Да я и не включал его. Зачем включать свет днем?
   - Какие-то проблемы?
   - Да нет. Просто понять не могу.
   Гена заглушил мотор, и почти мгновенно наступила тишина. Впрочем, она
оказалась недолгой. Спустя несколько минут сквозь  нее  стал  проступать
странный, едва различимый