м я
оставила все. Поглаживая холодную сталь, я думала о Нимотси,
но  не  о  мертвом,  нет, - его зачитанные  до  дыр  дешевые
детективы,   его  вечные  ботинки,  его  отчаянное   желание
спастись;  я думала о Веньке, которой так хотелось  покорить
город,  в  конечном итоге убивший ее. Они  были  единственно
близкими мне людьми, моей семьей, моим правом на будущее,  в
них я спасалась от одиночества, а потом пришел кто-то, чтобы
вот так, походя, отнять их...
      Мои  голоса молчали, они ждали выбора - моего  выбора.
Так  и  есть,  это будет только мой выбор. Испуганная  тихая
Lышь мало годилась на роль мстительницы, но Ева могла с  ней
справиться.  Я не могла уехать на белом пароходике  в  новую
жизнь,  хотя бы частично не заплатив по счетам.  Фарик  куда
меньше  заслуживал смерти, чем этот парень, но ты его убила.
Для этого не понадобилось даже оружия, все было мгновенным и
нестрашным. А теперь, когда у тебя под рукой целый  арсенал,
убей подонка, вполне заслуживающего смерть.
     Пойди и убей.
     Пойди и убей, никто тебя не осудит.
      Пойди  и  убей, это хоть как-то оправдает все  смерти,
висящие  на тебе тяжким грузом; одной больше, одной  меньше,
какая  разница. Ведь этот ретивый сопляк никогда не думал  о
тех,  кого  убивал.  Он даже не знал,  что  Нимотси  обожает
креветки,  а родители Веньки потеряли сначала одну  дочь,  а
потом другую; ему и в голову не пришло поинтересоваться, как
зовут доберманов обреченного папика. А сколько еще их будет,
таких   папиков!..  Впрочем,  мне  на  это  было  решительно
наплевать - главным было не дать убийце моих друзей и дальше
безнаказанно  отстреливать кого ни попадя, а  в  промежутках
скакать  со шлюхами по постелям в плохо приспособленных  для
романтических свиданий квартирах...
     Ну, что же вы молчите?
      "Я  не  советчик. Убийство для меня всего  лишь  жанр,
определенное сочетание букв на бумаге. Так что решай  сама",
- сказал наконец Иван.
     "Решай сама", - брякнул Нимотси.
     Венька не произнесла ни слова.
       Волны  ненависти  накатывались  на  меня  и  тут   же
отступали, смывая всю мою решительность. "Так ты ни  к  чему
не придешь. Бери игрушку в руки и отправляйся в комнату".
      И я действительно взяла пистолет и сразу почувствовала
себя  гораздо  лучше.  Все правильно,  только  так  и  нужно
поступить.
       ...Влас  спал  на  смятой  кровати,  раскинув   руки;
маленький сморщенный его член был полуприкрыт простыней. Его
сны  наверняка должны быть черно-белыми, как у собаки, у тех
доберманов с фотографий. Я подняла пистолет, поднесла его  к
голове Власа, закрыла глаза и спустила курок.
      Никакого  звука,  никакого приведенного  в  исполнение
приговора.
      Я  не  сразу сообразила, что в любом оружии существует
предохранитель, который нужно снять. Как это сделать,  я  не
знала.  Я потеряла несколько секунд и вместе с ними  -  свою
решительность.
     Влас перевернулся на другой бок и сладко вздохнул.
     Я не могла убить его.
      Черт возьми, я не могла убить его! Я уже разобралась с
предохранителем,  но поняла, что не смогу выстрелить.  Я  не
гожусь   для   этого.  Я  слишком  явственно  видела   губы,
целовавшие меня, я видела руки, меня ласкавшие, я  вспомнила
все  слова,  которые  он  говорил мне;  обычные,  ничего  не
значащие  слова, мужчины говорят их женщинам сотнями,  -  но
они  были  сказаны  именно  мне...  Совершенно  случайно   я
ухватила   самый   краешек,  двойное  дно  этой   престижной
"ka.*../+  g("  %,.)  профессии: нужно  ничего  не  знать  о
человеке,  чтобы  расстрелять его просто так,  как  бумажную
мишень,  как тарелочку, подброшенную в воздух.  Я  не  могла
убить его по одной-единственной причине - только потому, что
уже  знала,  как  он целует всех своих женщин,  позвонок  за
позвонком...
      Я  стояла  в оцепенении над его головой -  с  дурацким
бесполезным пистолетом, которым никогда не воспользуюсь.
       Никогда  не  воспользуюсь,  сколько  бы  времени   ни
оставалось  до  утра; ничего не остается  -  только  сложить
оружие в сумку, закрыть запертую дверь на два оборота  ключа
и уйти навсегда, не стоит испытывать судьбу. И никто никогда
не узнает, что я спала с убийцей друзей, что мне понравилось
спать  с убийцей; ты сделала это, и небо не упало на  землю,
все  сошло  с  рук  - и ему и тебе. Будем надеяться,  что  и
последующая жизнь сойдет тебе с рук...
      Не  стоит  соваться туда, где ты ничего  не  смыслишь,
пусть  матери  рожают, пусть любовники  занимаются  любовью,
пусть  убийцы  убивают... А ты, жалкое  трусливое  существо,
найдешь  себе  мужа под стать, флегматичного шведа,  которые
так  любят  держать  у  себя завязавших,  отошедших  от  дел
проституток в качестве жен-домработниц...
     Наверное, все так и получилось, если бы...
     Если бы меня не сбили с ног.
      Удар  был  обидно  ощутим  -  я  потеряла  равновесие,
пистолет выскользнул у меня из рук, упал под тахту; мне тоже
дали  упасть  -  и  тотчас же ухватили  за  ворот  рубахи  -
самоуверенно,   нагло  и  крепко.  Чтобы  стреножить   такую
рефлексирующую  бабу хватило одной руки, вторая  шарила  под
тахтой  в  поисках  выпавшего пистолета:  я  видела  широкую
короткопалую кисть, покрытую жесткими волосами.
     - Лежи смирно, сука! - низкий голос не предвещал ничего
хорошего.
      Я  и  лежала  -  лицом в пыли, полузадушснная  воротом
рубахи,  как  узким  ошейником. Я видела,  что  чья-то  рука
вслепую  пытается достать пистолет - его  я  тоже  видела  в
нескольких сантиметрах от лица, среди карамельных оберток  и
измочаленного  номера "Плейбоя" с шикарными полиграфическими
красотками.  Извернувшись  и  выпростав  руку,  я   все-таки
запихнула  пистолет подальше - на большее у меня не  хватало
сил.
       Посчитав   поиски  пистолета  второстепенными,   меня
тряхнули, как мешок.
      -  Ну-ка,  продирай  зенки, идиот!  -  это  было  явно
адресовано  Власу.  - И поведай, что это  за  суку  ты  сюда
привел!.. Сколько раз тебе говорил - где работаешь -  сперму
не  спускай!  Дождешься,  что череп  когда-нибудь  раскроят,
половой гигант!
      Невразумительное сонное мычание Власа было ответом  на
гневную тираду.
     - Вставай, козел! И взгляни, что это было бы, если бы я
не  пришел!..  Сидел бы у Бога в предбаннике  без  выходного
пособия.
      Этот  голос,  спокойный и низкий, ничего  хорошего  не
/`%$"%i +.
      Ничего хорошего, это ясно. Ясно и то, что меня  вполне
могут Шлепнуть бесплатно, даже фотографий не понадобится.
       Дышать  становилось  все  труднее,  железная   хватка
бультерьера  сжимала  воротник, -  оказывается,  умереть  от
асфикции  не  очень-то  приятно. Главное  -  хлопотно,  черт
дернул  меня  влезть в запертую комнату, они все  поймут,  и
главное  - поймут, что я поняла... Полузадушенная,  я  почти
машинально расстегнула пуговицы на рубашке свободной рукой -
они  слетели  сразу  же; рубашка была на несколько  размеров
больше,  и я неожиданно легко выскользнула из нес, как  змея
из старой кожи. Мой бультерьер не ожидал от меня такой прыти
- спустя несколько секунд я была в комнате с фотографиями; в
любом другом случае, я бросилась бы к входной двери, но ужас
сузил  поле  зрения  и  спас  мне  жизнь,  как  оказалось  в
дальнейшем.
      Все  решали секунды. Никогда не отличавшаяся быстротой
реакции, здесь я сообразила мгновенно: сумка, вот что  может
меня спасти, только бы "молния" не была закрыта.
      "Молния" была расстегнута, и у меня было преимущество:
все  происходящее  я  видела сквозь  полуприкрытую  дверь  -
всклокоченный  Влас, отчаянно продирающий глаза,  и  второй,
бультерьер,   который  держал  меня:  неказистый   мужичонка
среднего   роста,   среднего   телосложения   в   общипанном
интеллигентском плащике-реглане. Он походя врезал  Власу  по
скуле,  крякнул, нагнулся, достал пистолет, даже не взглянул
на него, скажите пожалуйста, какое пижонство, - и направился
в сторону открытой комнаты. В мою сторону.
      -  Ну,  вставай, потаскуха, дрянь бесстыжая! -  Должно
быть, я иначе и не выглядела, голая, испуганная. - Не знаешь
разве, что любопытство сгубило кошку?..
      Его  лицо было таким же обманчивым, как и внутренности
облезлого "дипломата" с винтовкой. За внешней безыскусностью
высоких  полуазиатских  скул,  простецким  выражением   лица
сельского  учителя  математики проступала  недюжинная  сила;
глубокие спокойные морщины по краям мясистого носа, нависшие
брови и прозрачные, ничего не выражающие глаза.
      -  Да  еще  какую кошку!.. Это ты, болван,  открыл  ей
комнату? - спросил он у Власа.
     - Ничего я не открывал, - тут же сдал меня Влас.
      - Тем хуже для твоей проститутки. - Бультерьер был уже
в  дверном  проеме,  он  почесывал переносицу  и  беспощадно
рассматривал  меня, скорчившуюся, испуганную, голую.  -  Иди
сюда, полюбуйся на позу номер тридцать три!
      И надменно, уверенный в полной своей власти надо мной,
повернул голову в сторону Власа.
      Я  резко подняла тяжелый пистолет, вытащенный мной  из
сумки  полминуты назад, - я просто хотела защититься, только
и  всего...  В  реакции ему отказать было  нельзя  -  темный
зрачок  дула  был нацелен прямо на меня. Он приподнял  брови
("Не  стоит  шутить  со  взрослым  оружием,  детка!")  и   с
отсутствующим выражением в глазах спустил курок.
     Выстрела не последовало.
      В  долю  секунды  по лицу бультерьера  пробежала  тень
!`%'#+(".) досады:
     - Ты что, разрядил...
      Закончить свой вопрос он не успел: теперь уже я, слабо
соображая,  что делаю, спустила курок - прямо в  прозрачные,
хоть чему-то удивившиеся в последние секунды жизни глаза...
      Произошедшее вслед за этим показалось мне  кадрами  из
дурного  фильма  категории  "В" с грязными  пуэрториканскими
разборками: дверь в комнату, возле которой стоял бультерьер,
тотчас  же  расцветилась пятнами крови -  праздничные  залпы
салюта  в  честь  посвящения в убийцы. Пуля, как  оказалось,
обладавшая  страшной  убойной силой, снесла  моему  обидчику
половину черепа, надменный лоб с залысинами, пощадив  только
прозрачные глаза. Они, защищенные бровями, этой неприступной
линией  Маннергейма, лишь изменили свой  цвет  -  их  залила
кровь, фонтаном хлынувшая из раскрытой черепной коробки.
     Бесполезное тело снопом рухнуло на пол; несколько долей
секунды  короткопалые  руки  царапали  выщербленный  паркет,
потом и это подобие жизни прекратилось.
,  Несколько  капель  крови брызнули мне  в  лицо  вместе  с
маловразумительной кашицей.
      Как  сквозь  вату, я слышала, что в  соседней  комнате
бессвязно  кричал  Влас, - и двинулась на  крик,  как  была:
голая,  с  пистолетом  в  руках,  на  ходу  стирая  с   лица
содержимое   чужой   головы,   расколовшейся,   как   гнилой
астраханский арбуз.
      Влас  скакал возле кровати в одной штанине,  глядя  на
меня  безумными побелевшими глазами. В них не  было  ничего,
кроме животного страха.
     - Убери пушку! Убери пушку! - не останавливаясь, кричал
он непотребным фальцетом.
     От страха за содеянное я тоже заорала:
     - Заткнись, заткнись, заткнись!
      Он  мгновенно замолчал, и наступившая тишина сразу  же
привела  меня  в чувство. Не стоит бояться, не  стоит...  Ты
ведь  видела  это, ты ведь видела подобное, правда?  Мертвые
тела,  Нимотси,  Венька,  Иван в  морге,  ты  даже  целовала
мертвые  губы... Но если бы ему прострелили голову -  оттуда
тоже бы вытекла эта кашица, даже странно, что именно на ней,
как  на дрожжах, всходили самые невероятные сюжеты... Алена,
Фарик, только почему так страшно изуродована голова? Это  не
нравилось мне больше всего - я была согласна лишь на дырку в
виске в качестве смертельного аванса, эстетка вшивая...
      А  сколько  грязи! Никогда в жизни  не  устроилась  бы
работать на бойню, никогда...
     Влас тихонько поскуливал в уголке тахты. Я увидела себя
в  зеркале раскрытой дверцы шифоньера - с полосами на  лице,
голую, с пистолетом, оттягивающим руку. Ну и вид!
      "Надо  бы  одеться", - тупо подумала я.  И  машинально
подняла  рубаху - теперь это была моя собственная рубаха.  Я
натянула  ее на себя, не выпуская пистолета из рук. Простые,
заученные  с  детства  действия -  руку  в  рукав,  пуговицы
застегнуть  - давали мне выигрыш во времени, мне  необходимо
было прийти в себя. Убила человека, человечка, человечишку -
и оделась, ничего не произошло.
      Мое  сердце,  еще  минуту назад готовое  выскочить  из
груди,  теперь  билось  медленно, как  у  человека,  спящего
летаргическим сном.
      -  Неприятно  получилось, - разлепив губы,  сказала  я
ничего не выражающим голосом, - и грязи много.
      Мои слова произвели странное впечатление на Власа - он
опустился  на тахту и взглянул на меня. Бессмысленный  ужас,
сконцентрированный  в  его зрачках, стал  приобретать  более
четкие  очертания. Теперь он боялся за себя, это было видно:
я  перестала  быть  для него демоном случайного  абсолютного
зла,  орудием  слепого  рока - мои действия  показались  ему
осмысленными и спокойно-угрожающими.
      Передышка позволила мне собраться с силами и выстроить
линию  поведения - как будто невидимый кукольник  дергал  за
нужные  веревочки  марионетку: легко  отделавшись  от  себя,
переложив   ответственность  за  происшедшее  на  очередной,
небрежно написанный сценарий, в котором я была не больше чем
персонаж, цветосветовое пятно в кадре, я изрекла:
     - Удивлен, дорогуша?
      Неужели  это мой собственный циничный голос, прекрасно
осознающий, что последует дальше?..
      Влас  судорожно  сглотнул слюну,  что  и  должно  было
выражать крайнюю степень удивления.
      - А теперь быстро! - Я не давала ему опомниться. - Это
твой напарник?
      Он  не  сводил  взгляда  с  пистолета  в  моих  руках,
симпатично получается, Венька бы мной гордилась, да  и  Иван
тоже  - ему всегда нравились иронические реплики, вымазанные
в чужой крови.
     - Это твой напарник?
     Влас, совершенно деморализованный, кивнул.
      -  А на фотографиях? Очередная дичь? Он молчал, он  не
говорил  ни  "да",  ни  "нет", больше  всего  опасаясь  моей
реакции  на возможные "да" и "нет". Впрочем, все и так  было
ясно.   Разрозненные  мысли  в  Коей  голове  сухо  щелкали,
выскакивали  на  табло,  как  цифры  в  калькуляторе.  После
несложных арифметических действий забрезжил результат:  Влас
не   должен  воспринимать  произведенный  мной  выстрел  как
случайность,  иначе он сразу же сообразит,  что  имеет  дело
лишь  с перетрусившей дамочкой. А дамочки, даже вооруженные,
в конечном итоге всегда нарываются.
     - Я жду, - жестко сказала я.
     - Да.
      -  Кто  это?  - Я подпустила в свой вопрос  грубоватой
милицейской проницательности. Это должно было означать,  что
мне  известны некоторые подробности их промысла. Они и  были
известны, я не лукавила.
     - Румслиди, Игорь Викторович, концерн "Юнона", - сказал
Влас, а в подтексте слышалось: "Что тут анкеты разводить, ты
и  так  все  знаешь,  если угрожаешь  пистолетом  полуголому
человеку".
      "Румслиди, очень хорошо, лукавый обрусевший грек, судя
по особняку на фотографиях; почти соотечественник Евы".
     - Профиль деятельности?
     - Нефтепродукты, терминал, агентство недвижимости... Ну
и всякие мелочи типа турфирм. Многостаночник.
     - Заказчик?
      -  Я не знаю... Правда не знаю... - Он пялился на  мою
рубаху,   будто  надеясь  разглядеть  там  погоны   капитана
милиции.   Или   старшего  лейтенанта  на  худой   конец   -
дурновкусие, и все от потребления массовой культуры.
      -  Не  в  курсе, - я угрожающе повела пистолетом,  уже
зная,   что  не  смогу  им  воспользоваться  ни  при   каких
обстоятельствах, ведь не убийца же я в самом деле!..  Но  он
этого не знал.
      И  поднял  вверх  сложенные лодочкой  ладони,  как  бы
защищаясь,  -  умоляющий  жест католической  Божьей  матери.
Пистолет в моей руке гипнотизировал его, а участь подельника
не  улыбалась. Более весомого аргумента, чем  лужа  крови  в
соседней комнате, придумать было невозможно.
      -  Если  не  развяжешь  язык,  последуешь  за  старшим
товарищем. Я не шучу, - пригрозила я.
     Какие уж тут шутки, лицо его сжалось, как перед прыжком
с десятиметровой вышки.
      -  Он...  Сирии,  - кивок в сторону мертвого  тела,  -
абонировал  почтовый ящик. Туда приходил пакет с фотографией
и координатами, что-то безобидное типа:
      "Дорогой Павел, это я на выставке, или на Ривьере, или
в  санатории...", словом, что-то соответствующее снимку;  до
пятнадцатого  буду в Москве или где-нибудь еще,  надеюсь  на
встречу. До пятнадцатого - крайний срок исполнения заказа. И
еще  -  номер  телефона,  по которому  нужно  звонить  после
окончания  дела.  Если все проходило успешно,  ему  сообщали
номер ячейки в камере хранения на вокзале.
     - На каком?
      -  Да  на  любом. В основном - на Казанском. Там  были
деньги за заказ...
     - Сколько?
      -  Я  не  знаю.  Я  недавно в  деле,  -  Влас  пытался
подстраховаться, выторговать поблажку для себя, -  я  только
получал свою долю. Я профессиональный фотограф, я не убивал.
      -  Кроткая невинная овца, понятно. Снимки - твоих  рук
дело?
     - Да.
     - Фотографировал и ни разу не попался?
     - Меня обучали профессиональной слежке.
     - Кто?
      -  Сирии и обучал. Он работал раньше в структурах КГБ,
чуть  ли  не  во  внешней разведке, я точно  не  знаю...  Он
профессионал... Был. - Влас с сомнением посмотрел на мертвое
тело.
     - И никаких контактов с заказчиками?
     - Конечно. Это же первое правило работы.
     - Когда вы должны были убрать этого типа?
      -  Грека,  что ли? - Влас кололся с такой  готовностью
фотографа  районного фотоателье, что я даже  поморщилась.  -
Через два дня, ну да, в ближайший понедельник...
     - Грека?
      -  Ну  да,  Сирин  всем  клиентам  давал  клички,  это
называлось  у него оперативной разработкой. Так-то  веселее,
ближе  к  объекту.  - В голосе на секунду забывшегося  Власа
послышались ностальгические нотки.
      -  А  как  он  назвал тех двоих, которых вы  убрали  в
Москве, в Бибиреве? - Теперь я шла напролом, ради этой фразы
все и затевалось.
       В   глазах   Власа   снова  промелькнул   страх,   он
действительно   не   знал,   что   еще   ему   может    быть
инкриминировано.
      -  В Бибиреве, в июне этого года, - подсказала я, - ты
ведь был там.
      -  Да.  -  Отпираться было бессмысленно. -  Да.  Самое
идиотское дело... Я так и не понял, зачем нужно было  убрать
этого  жалкого  наркомана  и его девку...  Сирии  вообще  не
берется за клиентов, чей годовой доход меньше двухсот  тысяч
долларов.  А  здесь эта фигня, срочный заказ,  звонок  среди
ночи,  очень  странно  все  выглядело.  Никаких  контрольных
выстрелов,  этому  свинец в пасть,  девку  за  окно,  грубая
работа.  Мужика пришлось расстрелять куда придется, он  даже
не  сопротивлялся,  сплошное  желе...  Первый  раз  с  таким
дерьмом столкнулся.
     - Значит, ему позвонили?
      -  Ну  да,  позвонили и дали адрес, инструкции  и  все
прочее...
      -  А как же правила? Как же почтовый ящик? Непохоже на
крутых законспирированных профессионалов.
      -  Я  не знаю. Звонил какой-то старый приятель Сирина,
еще по КГБ. Я правда не знаю.
     - Значит, вы просто расстреляли наркомана.
     - Я не стрелял... Нужно было собрать все его вещи, все,
что было...
     - Сирии знал, что искать?
     - Похоже, что нет. Во всяком случае, ничего конкретного
не имелось в виду. Может быть, кассета, может быть - записи,
совершенно  непонятно,  что может  представлять  ценность  у
такого   живого   трупа.  -  Влас  оказался  философствующим
говоруном,  он  тут же попытался вылезти с оценками;  бедный
Нимотси,  грустно ты смотришься в глазах случайно  забредших
киллеров.
      - А девчонку вы просто выбросили в окно? - прервала  я
поток   сознания