ными, гораздо лучше моих...
   Теперь он был одет  в  блестящий  испанский  костюм:  белые  короткие
штаны, рубашка-апаш с пышными рукавами и жабо, расшитая золотом жилетка,
широкополая шляпа, болтающаяся за  спиной,  широкий  белый  плащ.  Через
плечо у него  висела  сумка,  в  тон  жилетке,  тоже  расшитая  золотом.
Вставной театральный номер, с неожиданной неприязнью подумала я,  нижние
чины  развлекаются,  следующим  номером   программы   будет   кордебалет
мюзик-холла со страусовыми перьями в тощих задницах... А потом...
   Но додумать я не успела. Это была отличная имитация  фламенко  -  без
всякого сопровождения, только стук каблуков, мастерски выбивающих  ритм.
Вставной номер, который завораживал своей красотой, кончился в тот самый
момент, когда я подумала: отличный  танцор.  Но  это  не  было  финалом.
Выгибаясь  в  разные  стороны,  оседлав  стоящий  рядом   стул,   парень
заговорил. Сначала тихо, перекатывая слова в горле, потом громче:
   - "Я был на краю отчаяния, мне сосватали было одно  местечко,  но,  к
несчастью, я не вполне к нему подходил. Требовался счетчик, и посему  на
это место взяли танцора. Оставалось идти воровать. Я пошел в  банкометы.
И вот  тут-то,  изволите  видеть,  со  мной  начинают  носиться,  и  так
называемые порядочные люди  гостеприимно  открывают  передо  мной  двери
своих домов, удерживая, однако ж, в свою пользу три четверти барышей.  Я
мог бы отлично опериться, я уже начал  понимать,  что  для  того,  чтобы
нажить состояние, не нужно проходить курс наук, а нужно развить  в  себе
ловкость рук. Но так как все вокруг меня хапали, а  честности  требовали
от меня одного, то пришлось погибать вторично..."
   Это был кусок из монолога Фигаро, Боже мой, я знала даже  это,  умная
девочка, но не мое знание потрясло меня. Парень  с  тривиальным  хвостом
оказался великолепным актером: каждое слово, которое он произносил, эхом
возвращалось к нему самому, он издевался над собой, он выворачивал  себя
наизнанку с таким отчаянием, что я  даже  испугалась  за  него.  Реплики
должны были хлестать сидящих за столами, как плети, от  них  становилось
неуютно и сосало под ложечкой. Актер то пропадал, то исчезал  в  полосах
света: они делили его лицо и  фигуру  на  две  неравноправные  части,  -
кто-то из людей Лапицкого выставил свет, и выставил довольно удачно...
   Он был талантлив, дьявольски талантлив, это было видно  невооруженным
взглядом. А потом драма превратилась  в  фарс.  Не  прекращая  монолога,
парень достал из сумки несколько предметов,  завернутых  в  разноцветную
фольгу,  клоунски  огромных,  чтобы   быть   настоящими:   стилизованный
бритвенный прибор, ремень, несколько старинных пистолетов. Он поочередно
разворачивал их - внутри они были шоколадными. С видимым  удовольствием,
урча между репликами,  он  сожрал  сначала  бритвенный  прибор  (бедный,
бедный цирюльник Фигаро!), затем разломил на части ремень и добрался  до
пистолетов. Пятна  фольги  мелькали  в  его  руках,  завораживали  своим
упорядоченным движением - от этого  нельзя  было  отвести  глаз.  Фигаро
подходил все ближе и ближе к  столику,  за  которым  сидели  Лапицкий  и
Валентина, полы его плаща развевались в бликах света - теперь он играл в
матадора и быка...
   И когда дошла  очередь  до  последнего  пистолета  и  Фигаро,  блестя
зубами, надломил шоколадное дуло, произошло  невероятное:  в  шоколадном
пистолете оказался настоящий,  и  Фигаро  спустил  курок.  Он  выстрелил
несколько раз, я даже не поняла, куда же  он  целился,  скорее  всего  в
Лапицкого. И бросился бежать, петляя, как заяц, между  столиками.  Парни
за  спиной  Лапицкого  синхронно  выхватили  пистолеты;  в   направлении
бегущего Фигаро зазвучали резкие хлопки.
   Лапицкий откинулся на стуле и, по своему обыкновению, заложил руки за
голову.
   - Хреново! - резким голосом сказал он; таким же резким, как  холостые
выстрелы. - Ты уже семь секунд как  покойник.  Соберись,  Олег,  времени
осталось три дня.
   Тот, кого назвали Олегом, остановился,  тяжело  дыша,  он  подошел  к
стулу, который еще несколько минут назад был живым в его руках,  сел  на
него и посмотрел на Лапицкого.
   - Я устал, - сказал он.
   Я видела темные пятна пота на жилетке и рубашке, от напрягшейся спины
актера веяло безысходностью. И я подумала, что, стоит мне сейчас подойти
к зеркалу, вместо своего обычного отражения я увижу этого парня...
   - Что это за спектакль? - снова спросила я Виталика.
   - Не спектакль, а репетиция, - пояснил он.
   - Хорошо сделано.
   - Конец  заваливает  полностью,  сопляк,  -  не  согласился  со  мной
Виталик.
   - А по-моему, он классный актер.
   - Полный мудила. Угробили три  недели,  а  дела  ни  к  черту,  -  мы
говорили с Виталиком на разных языках. - Лапицкий поднял голову,  увидел
нас и приветливо  помахал  рукой.  Я  отвернулась,  а  Виталик  радостно
присвистнул.
   - Спустимся к боссу.
   - Может быть, отложим до утра? - безнадежно спросила я у Виталика.
   Но он уже не слушал меня:
   - Давай, давай, ты и так спишь больше, чем  положено.  Мы  спустились
вниз, в холл. Капитан сидел, вытянув ноги к камину, и позевывал.
   - Ну что, понравился наш мальчик? - не оборачиваясь ко  мне,  спросил
он. - Присаживайся, поболтаем. Люблю с тобой лясы поточить  в  свободное
от работы время.
   - А я не очень, - ответила я, но все-таки взяла стул, на котором  еще
несколько минут назад сидела Валентина, и присела рядом.
   - Человек может бесконечно смотреть только на две вещи - на воду и на
огонь, - задумчиво произнес Лапицкий.
   От удручающей банальности этого тезиса меня передернуло.
   - Да вы,  оказывается,  последний  романтик,  капитан,  -  насмешливо
сказала я.
   - Что есть, то есть, - сегодня капитан был настроен благодушно. - Как
тебе представление? Есть на что посмотреть?
   - Что это за парень?
   - Заинтриговал?
   - Мне кажется - он талантливый актер. Только вот что он делает в этом
паучьем гнезде?
   - Развлекает личный состав. Не голых же  девок  приглашать,  в  самом
деле, - капитан уже научился не реагировать  на  мои  беззубые  немощные
подколки. - Считаешь, что талантливый?
   - Мне так показалось.
   - Может понравиться? Ты как думаешь, Анна?
   - Смотря кому.
   - Ну, например, большому любителю традиционного театра. Никаких  тебе
Беккетов с Мрожеками, никаких лысых певиц, академическое  исполнение  на
хорошем нерве. Я не прав?
   - Никогда бы не подумала, что вы разбираетесь в театре, капитан.
   - А я и не разбираюсь. Использую в прикладном смысле, применительно к
своей благородной профессии... Кстати, его зовут Олег Куликов. Тебе ни о
чем не говорит это имя?
   - Нет.
   - У него была одна очень удачная премьера осенью.  И  две  престижные
театральные премии в начале зимы.  Прости-прости,  эта  зима  выпала  из
твоей жизни... А Розину играла оч-чень  знаменитая  актриса,  стареющая,
правда, но знаменитая. Голубая мечта моего  детства.  Твоего,  наверное,
тоже. Она-то Куликова и вытянула. У них такой роман был, что ты! Во всей
светской хронике наследили. Но  актер  он  действительно  замечательный.
Это, между прочим, "Женитьба Фигаро" была...
   - Да. Я поняла.
   Капитан хмыкнул, подбросил поленьев в огонь и  внимательно  посмотрел
на меня:
   - Надо же, ты и здесь в курсе. Ты всегда в курсе.  Умная  девочка.  С
таким кругозором тебе нужно  было  богемный  журнал  издавать,  а  не  в
валютных проститутках сшиваться, - капитан не  простил  мне  "последнего
романтика", он ничего никогда не прощал.
   -  Одно  другому  не  мешает.  А  вы-то  откуда  знаете  о   валютных
проститутках? Вас я, кажется, не обслуживала.
   - Может, и обслуживала. Ты же не помнишь ничего.
   - Не помню, но пробую рассуждать логически...
   - Интересно, интересно, что там у тебя с логикой.
   - С логикой просто до неприличия. Думаю, всей вашей  жалкой  месячной
зарплаты не хватило бы, чтобы купить меня хотя бы на час.
   - На час, пожалуй, нет, - веселился капитан, его  ничем  нельзя  было
пронять. - Разве что минут на семь. Как ты думаешь, нам хватило бы  семи
минут, чтобы искренне полюбить друг друга?..
   Он не намерен был заканчивать пикировку, он продолжал жалить и жалить
меня острым хоботком приглушенной  ненависти,  похожей  на  что  угодно,
только не на ненависть. Он делал это с удовольствием и  втягивал  в  это
извращенное удовольствие и меня. Десятки раз я обещала себе не влипать в
паутину его уничижающих реплик - и все равно влипала; не отвечать на его
непристойные выпады - и все  равно  отвечала.  Но  сейчас  я  не  успела
вернуть ему плевок. Но только  потому,  что  появился  один  из  парней,
расставлявших столики в холле. Вид у него был мрачный.
   - Он опять закозлил, - сходу, не вдаваясь в подробности, отрапортовал
мрачный юноша.
   - Где на этот раз поймали? - деловито спросил Лапицкий.
   - У подземного гаража. Пытался влезть, скотина.
   - Ты смотри, чему-то мы его научили все-таки. Морду не трогали?
   - Согласно инструкции, - мрачный юноша позволил себе такую же мрачную
садистскую улыбку. - Так,  крестец  намяли  и  почки  для  профилактики.
Теперь отдыхает. Может, к утру очухается.
   - Смотрите не перестарайтесь. Три дня осталось. Хоть шерстинка с  его
волосяного покрова упадет - бошки поотрываю!.. С костюмом все в порядке?
Жилетка, между прочим, на тонну баков тянет. Ручная работа.
   - Да сняли мы первым делом ручную работу.
   - Где он?
   - В бильярдной.
   - Ладно, пусть там остается до утра.  Не  будите  его,  если  заснет.
Вечером опять с ним возиться...
   - Да вряд ли заснет,  -  мрачный  юноша  сжал  кулак,  удовлетворенно
посмотрел на него и снова осклабился. - Я бы  после  такой  разминки  не
заснул...
   - Ладно. Приставьте к нему Капущака и можете уезжать.
   Я молча слушала  их,  стараясь  понять,  что  же  представляет  собой
капитан Лапицкий - друг покойного  майора-фээсбэшника  в  начале  пьесы,
любитель дешевых спецэффектов  в  середине  и  незатейливой  вербовки  в
конце. Капитан, капитан, склад горнолыжного снаряжения в медвежьем  углу
комнаты, два  особняка,  спортзал,  родимое  пятно  под  грудью,  четыре
маленьких  звездочки,  один  просвет...   Капитан   -   звание   слишком
незначительное для Абсолютного зла. Или у Абсолютного зла своя иерархия?
   - Кто вы, капитан? - тихо спросила я,  когда  мрачный  юноша  покинул
нас, на ходу почесывая литую задницу.
   - В смысле? - Он по-прежнему смотрел на огонь.
   - Слишком много на себя берете  для  своего  незначительного  звания.
Званьица. Крохотного такого званьица. В какой-нибудь заштатной  ракетной
части вы бы позволили трахать свою жену даже младшему писарю штаба.
   - Во-первых, я не женат, я тебе уже об этом говорил.  Во-вторых,  нет
такой должности - младший писарь.  Это  ты  Гоголя  начиталась,  Николая
Васильевича. И в-третьих, - он повернулся ко мне и, качнувшись на стуле,
близко придвинулся, - иногда и у капитанов бывает карт-бланш.  В  особых
случаях...
   - Скажите, пожалуйста, какой Джеймс Бонд!  -  Мне  хотелось  нахамить
ему, вывести из себя, но ничего не получалось. - Вы такой крутой, что  у
вас, должно быть, скорострельный пистолет-пулемет между ног болтается.
   - Да нет. Болтается то же, что и у всех. Еще вопросы есть? Если нет -
расходимся. Как всегда, приятно было с тобой  пообщаться.  Виталик  тебя
проводит.
   ...Спустя пять минут я уже была в своей комнате. В  своей  комнате  -
звучит утешительно, но не утешает. До этого у меня была своя  палата,  а
еще раньше - своя жизнь... Я вытянулась под  жестким  тонким  одеялом  и
закрыла глаза.
   Спокойной ночи, Анна.
   Уже засыпая,  я  вспомнила  Фигаро,  Олега  Куликова,  его  отчаянное
фламенко, его отчаянный монолог в отчаянном, хорошо поставленном  свете,
его  отчаянное  жонглирование  фольгой,  его  отчаянное  бегство   между
столиками... Боже мой, бегство, побег. Ведь это о нем говорили капитан и
мрачный юноша, он успел добежать только до  подземного  гаража.  Жилетка
ценой в тысячу долларов. Ну конечно, это он.
   Я резко села в  кровати,  сон  как  рукой  сняло.  В  близкой  памяти
сегодняшней ночи услужливо всплывали  обрывки  разговора.  Они  избивали
его, они это могут; они могут делать это не хуже подручного Ильи Витька,
во всяком случае,  безнаказаннее.  Я  потерла  давно  заживший,  но  еще
помнящий боль подбородок.
   Где эта бильярдная, черт возьми?..
   Я смутно представляла себе расположение комнат в доме, Виталик  мягко
ограничивал мне свободу передвижения. Во всяком случае, в  задней  части
особняка я никогда не была.
   Самое время с ней познакомиться.
   Я быстро оделась и выскользнула из комнаты -  никаких  проблем,  меня
уже давно перестали запирать, кроткое,  смирившееся  со  своей  участью,
жертвенное животное. В доме было темно и тихо, но я все  равно  отчаянно
трусила. Лапицкий скорее всего уехал к своему гербарию  из  горных  лыж,
эти парни - тоже, слово старшего по званию  -  закон,  а  они  не  знают
ничего, кроме субординации. Виталик не в счет, он давно сбросил меня  со
счетов. Оставался еще этот таинственный Капущак,  но  он  волновал  меня
меньше всего.
   После   десятиминутного   шатания   по   огромному   пустому    дому,
сориентировавшись на мощный храп, я нашла то, что искала.
   Видимо, эта спящая перед телевизором туша и есть Капущак.
   В маленький холл, где храпел китообразный опер, выходило три двери. Я
безошибочно выбрала нужную - только она была закрыта на  крюк.  Стараясь
не греметь, я осторожно сняла крюк и вошла в темную  бильярдную,  плотно
прикрыв за собой дверь. Теперь нужно подождать, чтобы глаза  привыкли  к
темноте. Но привыкнуть мне не дали.
   - Кто здесь? - услышала я близкий измученный голос.
   Голос ночного Фигаро.
   Я даже не подозревала, что так  запомню  его:  в  каждом  звуке  жили
интонации  его  монолога;  он,  отделенный  темнотой  от  хозяина,   был
удивительно красив и существовал сам по себе.
   - Олег! - окликнула я голос. - Тише, Олег.
   - Кто здесь? Кто вы?
   - Где здесь свет включается?
   - А вы не знаете? Выключатель с правой стороны, - после паузы ответил
он.
   Я нащупала выключатель, и  комната,  которую  мрачный  юноша  называл
бильярдной, осветилась мягким неярким светом.
   Со вкусом у того, кто  отделывал  бильярдную,  было  все  в  порядке:
стены, обшитые  деревянными,  матово  блестящими  панелями  и  затянутые
вверху зеленым  сукном,  точно  таким  же,  как  на  бильярдных  столах.
Несколько  гравюр  в  английском   стиле,   сплошь   морские   сражения,
старательно процарапанные сухой иглой; глубокое кресло хорошей кожи,  на
которое в беспорядке была свалена одежда Фигаро - я узнала шляпу, плащ и
сумку.
   Посреди  комнаты  стояли,  два  стола.  На  одном   из   них   матово
поблескивали разбросанные шары.  На  другом  лежал  человек.  Теперь  он
приподнялся на руках и равнодушно разглядывал меня.
   - Кто вы? - снова спросил. - Откуда вы знаете мое имя?.. А,  дурацкий
вопрос, если вы здесь, то должны знать мое имя. Что вам  нужно?  Неужели
недостаточно?..
   Зачем я пришла сюда? Я даже не знаю,  что  сказать  ему...  Пожалеть,
посочувствовать. Господи, какой бред... Чтобы выиграть время, я  подошла
ко второму столу, взобралась на него и взяла в руки шар.
   Номер три.
   Неплохая цифра, вот только у меня ничего с  ней  не  связано.  Только
ощущение шара в руке было знакомым.  Неужели  я  когда-нибудь  пробовала
играть в бильярд? Сентиментальное развлечение для валютной проститутки и
закоренелой убийцы.
   - Что нужно? Какого ляда? - Мое  назойливое  появление  и  еще  более
назойливое молчание раздражали Олега. - Вы все  меня  задолбали...  Хоть
ночью не лезьте...
   Нет, у него действительно красивый, хорошо поставленный голос.
   - Что вы заканчивали, Олег?
   - Школу-студию МХАТ, - машинально ответил он  и  тут  же  пожалел  об
этом. - Неужели вы этого до сих пор не вынюхали?
   - Вы очень хороший актер. У вас большое  будущее...  Возможно,  я  не
очень разбираюсь, но то, что вы делали сегодня...
   - Пошли вы все на хрен. Я не сделаю больше ничего, если вы будете так
меня метелить, будьте вы прокляты...
   - Больно, да?
   - Слушай, кто ты такая? Откуда ты выискалась, такая жалостливая?
   - Я просто слышала, что тебя избили. Думаю, что они просто сволочи.
   - А я думаю, что ты такая же сволочь, как они. Что ты  одна  из  них.
Знаем мы все эти подсадки.
   Я не нашлась что ему возразить. Сволочь, конечно же, сволочь. До боли
в пальцах я сжала согревшийся шар  номер  три.  Олег  уткнулся  лицом  в
шершавое сукно стола и затих. Он больше не обращал на меня внимания.
   Я спрыгнула со стола, осторожно подошла к  нему  и  сделала  то,  что
хотела сделать с тех самых пор, как увидела его, - коснулась окаменевшей
от напряжения щеки. Лучше бы я  этого  не  делала  -  под  кожей  актера
жерновами заходили желваки, и он желчно бросил, не поворачивая  лица  ко
мне:
   - Вы там уже совсем с ума  посходили  -  шлюх  по  ночам  присылаете.
Передай этому гаду, что я на лажу не клюю. А если  они  хотят,  чтобы  я
оттрахал какого-нибудь младшего сержанта с силиконовыми сиськами,  пусть
поменьше бьют по яйцам. Усекла?
   Конечно же, усекла. "Этот гад"  -  несомненно,  Лапицкий.  "Шлюха"  -
несомненно, я, кто же еще...
   - Прости... - мне  больше  нечего  было  сказать.  -  Жаль',  что  ты
попал... Ты отличный актер.
   - Может, я и хороший актер, вот только в ваши игры  играть  не  умею,
будьте вы прокляты.
   - Меня зовут Анна.
   - Мне плевать, как тебя зовут. Оставь меня в покое.
   - Я убила двух человек, - я ничего не знала об этом  избитом  актере,
но чувствовала, что он как-то связан со мной; это было смутное, неясное,
таящееся в кончиках пальцах чувство, но оно было...
   - Радостно за тебя, - равнодушным голосом сказал Олег, но  глаза  его
внимательно ощупали мое лицо, - и за себя тоже.  Я  ведь  буду  третьим?
Никогда не думал, что моя смерть может выглядеть так симпатично...
   - Ты не понял. Они говорят, что я убила двух человек. И только потому
они загнали меня в угол. Тебя ведь тоже загнали в угол. Что сделал мы?
   - Ничего, - теперь он сел на столе и поджал под себя ноги. И  впервые
открыто посмотрел на меня. - Ничего. Никогда не видел здесь женщин.
   - Неужели? А та, что сидела за столом?
   - Эта крашеная выдра? Да что ты, это не женщина, это гнусный опер.  У
нее же вместо грудей погоны висят. И кокарда на передке. Это  за  версту
видно. А ты ничего, стильная девочка. Можешь ввести в заблуждение.
   - Ты не веришь мне? - Это был глупый вопрос.  Конечно,  не  верит,  с
какой стати ему верить?
   - Да мне все равно, - он обезоруживающе улыбнулся хорошо поставленной
в Школе-студии МХАТ улыбкой. - Мне все равно, потому что я уже мертв.
   - Мертв?
   - Конечно, - Олег перевернулся на спину, порылся в карманах  джинсов,
извлек мятый, сложенный вчетверо листок бумаги и положил рядом с  собой.
- Можешь ознакомиться.
   Я села на бильярдный стол - как раз между листком и головой Олега,  -
осторожно  взяла  его  в  руки  и  расправила.  Это   была   сверстанная
типографским способом часть газетной страницы - самая легкомысленная  ее
часть, "Светская хроника".  Не  все  материалы  были  на  своих  местах,
кое-где еще были незаполненные колонки,  но  один  столбец  был  обведен
красным решительным маркером: "Катастрофа  на  Ленинградке".  Текст  под
заголовком ошарашил меня настолько, что я перечитала  заметку  несколько
раз.
   "Сегодня  ночью  на  Ленинградском   шоссе,   в   районе   Химок,   в
автомобильной  катастрофе  погиб   Олег   Куликов,   восходящая   звезда
российской сцены, лауреат престижной премии "Золотая маска",  признанный
открытием  прошедшего  театрального  сезона  и  лучшим  молодым  актером
Москвы. В последнее время актер работал над ролью Калигулы  в  спектакле
по пьесе Альбера Камю и вел переговоры с одной из крупных киностудий  об
участии в создании