руки  же его хватать, в самом деле... Я представила,
как  прикасаюсь  к  его  коже, и у  меня  вдруг  закружилась
голова.
      -  Ну  тогда  ладно.  Спасибо,  что  подвез.  Спасибо,
спасибо,   всем  спасибо:  актерам,  играющим  неразделенную
любовь, новобрачным, играющим разделенную любовь; дворникам,
убийцам и убитым, солдатам срочной службы...
      Несколько секунд Дан раздумывал, потом вытащил визитку
и протянул ее Серьге:
      -  Позвони  мне  завтра  в три.  Я  бы  хотел  картины
посмотреть для офиса. Может, подберу что-нибудь.
       Визитка  моментально  скрылась  в  недрах  Серегиного
пальто, а сам Серьга цепко ухватился за предложение Дана:
      -  Это  дело!  Есть  у  меня  кое-что  новенькое,  уже
заказчики  кружат, как гиены полосатые. Только  учти,  я  их
меньше  чем за штукарь баксов, не продам. - Видно было,  что
светлый  образ  сестры на выданье простер над  Серьгой  свои
крыла.
      Дан  обменялся рукопожатием с Серьгой и поцеловал руку
мне.
      -  Приятно  было познакомиться, - ничего  не  значащие
слова, больно ударившие меня. - Надеюсь, еще увидимся.
      Дан уселся за руль, резко взял с места, а мы с Серьгой
в полном молчании пошли к подъезду. Серьга отчаянно хромал.
      -  Вот  копыта гадские! Ноги в кровь истерли! Никакого
праздника душе...
      В  лифте, между пятым и шестым этажами, я дала  Серьге
пощечину.
      Он  даже  не  подумал защищаться, тряхнул  волосами  и
сказал миролюбиво:
     - Какого черта ручонки распускать?!
      -  Я же телка хозяйственная! Чуть что - и по роже могу
спроворить,  а не только закусь. Зачем нужно было  принимать
меня за свою бабу, я этого не пойму.
      -  А  зачем  нужно было пялиться на него  всю  дорогу?
Постыдилась  бы! Тоже мне - любовь с первого взгляда!  Знаем
мы эту великую любовь, сначала с одним, потом с другим. Знаю
я  вашего брата - все прыгаете, все ищете, где лучше, все не
знаете,  на  какой кактус усесться, чтобы пожить  сладенько.
Сука!  - впервые это относилось не к Алене, а ко мне. Серьга
потихоньку привязывается, голубиная душа...
      И  тут  же голубиная душа съездила меня по щеке  -  не
больно, но обидно.
       Обменявшись   превентивными   ударами,   мы   немного
успокоились.
     - Не нужно было этого делать. Не нужно было говорить.
     - Ничего, пусть знает, что мы тоже не лыком шиты, что и
у нас обалденные телки бывают.
      - Значит, ты считаешь меня обалденной? - Положительно,
на Серьгу нельзя было обижаться, и я грустно улыбнулась.
     - А то!..
      ...В  дверях  торчала телеграмма - Серегин  троюродный
брат  приезжал в Москву - проездом, надвое суток, с  семьей.
Жена у троюродного брата потомственная цыганка, поведал  мне
Серьга,  и  дети  тоже на нее похожи, ничего от  белобрысого
мужа, доминантная раса.
     Тем лучше. Даже если бы телеграммы не было, я все равно
уехала бы.
       Серьге  эта  идея  не  понравилась,  и  он  предложил
встречный вариант - пусть братнина семья поживет у  меня  на
проспекте Мира, а мы уж тут с тобой как-нибудь, и портрет до
писать надо...
       Я  представила  себе  цыганский  табор  в  полупустых
комнатах квартиры Грека, кибитки среди музыкального центра и
микроволновки, следы от костра на паркете в кухне.
      -  Нет,  Серьга.  Я,  пожалуй, к себе  вернусь.  И  ты
приезжай, если хочешь.
      Серьга промычал нечто невразумительное, в его суженных
глазах  уже  разгорался чадящий огонь предчувствия  брата  и
обязательной  ритуальной  драки: Москва  для  Серьги  всегда
оставалась  зоной, где его периодически навещали заскорузлые
родственники с воли марийских лесов: обязательное  копченное
на  открытом  огне  сало  и  запотевшая  бутыль  самогона  в
фанерной коробке для передач...
      Вечером  я уже была у себя на проспекте Мира. Ниточка,
которой, как рождественский подарок, была перевязана  дверь,
оставалась  нетронутой, значит, меня не  беспокоили.  Теперь
можно  перевести  дух и подумать о том, что  делать  теперь,
после  смерти  Туманова.  Я так и не  стала  официально  его
девушкой,  но кое-какие связи в клубе завела.  Так  что  мои
визиты туда будут выглядеть вполне невинно. Да и Серьга  там
завсегдатай, можно постираться на фоне доморощенной корриды,
пока  не  появится  Александр  Анатольевич.  Проследить  его
казалось мне делом несложным - узнать адрес, потом телефон -
и  начать игру с ним. Он, безусловно, куда более опасен, чем
Туманов, но ничего другого мне не остается...
      Думать об этом я долго не могла - перед глазами  стоял
аккуратный  затылок и ложбинка на шее. Вряд ли я рассмотрела
бы ее пристальнее, даже если бы лежала в постели с Даном. "В
постели с Даном", неплохое название для рекламы наволочек.
      Я  запомнила его телефон - воровато вытащила тисненную
золотом  визитку из пальто Серьги и запомнила  телефон.  Три
первые  цифры  никаких  исторических аналогий  не  вызывали,
оставшиеся я запомнила по технологии Сирина. Больше всего  я
боялась забыть эти цифры, повторяла и повторяла их про  себя
до умопомрачения.
     Дан. ДАНИИЛ СИКОРА. Концерн "Фаэна", президент.
      Какая  странная фамилия, не определить  корней  -  она
может  быть  и  сакурой,  и секирой,  нежно  коснуться  лица
розовыми лепестками и снести голову с плеч.
     Я записала телефон сразу же, как только приехала домой,
хотя  прекрасно  знала,  что никогда не  воспользуюсь  им...
Здравствуйте, Дан, это Ева... Да нет, не та,  с  которой  вы
познакомились в прошлом году в Мариенбаде, не та, которая не
.b"%g  +   на украденные поцелуи, не та, которая  виновна  в
гибели  богов, не надо смеяться, мне Просто всегда нравились
европейские фильмы, а вам?.. Приятельница Сергея, художника;
кладбище, снег, щепка, которой вы чистите ботинки.
     Надо с этим завязывать.
      Следующим вечером я позвонила Серьге - в конце концов,
это  вполне естественно: позвонить, поинтересоваться,  когда
он  приедет  дописывать портрет и можно  ли  воспользоваться
глиняными  тарелками,  которые он привез  для  реквизита,  а
потом,  в  самом конце разговора, спросить -  продал  ли  он
картины Дану, в этом нет ничего предосудительного.
      Просьба  приехать дописывать портрет сильно  озадачила
Серьгу. Во всяком случае, он надолго замолчал.
      -  Ну  что? - Мне не понравилось его молчание. - Может
быть, заедешь ко мне завтра?
     - Ты знаешь, я его продал.
     - Что продал?
     - Да твой портрет.
     - Как продал? Он же не дописан. - Портрет действительно
был   не   дописан,  только  лицо  и  руки   жили   на   нем
самостоятельной  жизнью, линия плеча провалена,  а  глиняные
тарелки   и   маленькая   кофейная  мельница   были   только
обозначены.
     - Сам знаю.
     - И кому?
     - Дану.
     Я опешила, я чуть не выронила трубку.
     - Кому?
      -  Вчерашнему  деятелю  на  джипе,  который  так  тебе
понравился.  А что было делать? Эта сволочь меня  деньжищами
искусила,  а ты знаешь мои финансовые проблемы.  Я  говорил,
что задний план не уложен, а задний план всегда подчеркивает
то, что не уместилось в глазах... Но он и слушать ничего  не
хотел... Купил, и все.
     - И все?
      -  Ну  не  все, - промычал Серьга. - Еще спросил  твой
адрес.   Пришлось  покаяться  и  сказать,  что  ты  не   моя
сожительница.
     - Серьга!
      - А что? Мое самолюбие может и пострадать за две штуки
баксов.
     - Какие две штуки?
     - Да выложил он две штуки за твой портрет. Ты бы за две
штуки  еще  не  то сделала, знаю я вас, баб, чего  только  в
женских туалетах не понаписано...
     - Так он тебя купил? - рассмеялась я.
      -  Нет,  - радостно откликнулся Серьга, - это тебя  он
купил.  За  две тысячи долларов. Я сопротивлялся,  я  же  не
сутенер  какой-нибудь... Хотел ему вместо тебя  шедевр  свой
подарить  -  "Явление духа Тамерлана узбекам,  роющим  арык"
<Картина   известного  санкт-петербургского   художника   Н.
Рудоплавова.>, он ни в какую. Но ты не переживай, я еще один
нарисую, не простой, а золотой, краше прежнего...
      -  Зачем  ему  мой  портрет для офиса?  -  спросила  я
-%/.a+ch-k,( губами.
      -  Да  нет,  он  для офиса другие взял -  "Душу  быка"
<Картина   известного  санкт-петербургского   художника   Н.
Рудоплавова.>  и  "Воркующего  рыцаря"  <Картина  известного
санкт-петербургского художника Н. Рудоплавова.>. Ну,  ты  же
их знаешь...
      Я знала. Это были совершенно восхитительные картины, в
них  не  было  ничего общего с тем Серьгой,  который  квасил
водку и сидел за самым плохим столиком в "Апартадо". Видимо,
он  совсем  недавно открыл в себе и для себя эту  живописную
манеру  остро  переживающих, влюбленных в эфемерные  фактуры
мазков - она не успела приесться ему самому и стать штампом.
Обе картины были изощренной ловушкой, стоило только потерять
осторожность  и  углубиться в них:  одни  живописные  образы
сталкивались с другими только для того, чтобы родить  новые;
как на палимпсестах, проступали все новые и новые детали, не
замеченные  ранее; на картины можно было смотреть бесконечно
-  как  на огонь или спящего младенца, которого любишь...  С
ними  не  страшно  было  бы стареть в одиноком  неприкаянном
доме. Дан выбрал именно те вещи, которые нравились мне,  это
ничего  не значило. Просто он мог думать так же,  как  и  я.
Просто он мог думать так же, как и я, и во всем остальном...
      Я  перестала думать обо всем - и только теперь поняла,
какое  же  это  счастье  перестать  думать,  просто  лежать,
вытянувшись  в  чужой  квартире, на чужой  кровати:  никаких
воспоминаний,  никакой  вины,  никакого  прошлого,  никакого
будущего...  А потом я сбежала от Дана в сон, и  он  оставил
меня наедине с собой, он был деликатным человеком.
      А утром меня разбудил настойчивый звонок в дверь. Я не
успела  даже  испугаться, хотя и никого  не  ждала  сегодня.
Серьга  был увлечен братом Борьшей, его цыганистой  женой  и
самогонной тоской ло дебрям Марни-Эл.
      Володька умер, и больше никогда не заедет за  мной  на
своем  красном  "Форде", а Олег Васильевич  имеет  тенденцию
только  следить  за  мной исподтишка,  фээсбэшный  иуда,  но
сейчас мне на это было наплевать.
      Когда  я  открыла дверь, то первым, что  увидела,  был
огромный  букет  упругих  кроваво-красных  роз.  Я   стояла,
вцепившись  в  дверной  косяк, а  сквозь  бархатные  змеиные
головки полураспустившихся бутонов проступало совсем  другое
лицо  -  не  то, что я так страстно хотела увидеть.  Молодой
парень  в  бсйсболке  козырьком назад  и  почему-то  овечьем
тулупе.  Он прижимал розы к себе и радостно смотрел на  меня
взглядом человека, которому отстегнули приличные чаевые.
     - Доброе утро! Вы Ева?
     - Предположим.
      -  Это  вам.  - Он протянул мне цветы, как протягивают
младенца матери для первого кормления.
      -  Спасибо. - Я не нашлась что ответить, в  букете  не
было   опознавательных  знаков  в  виде  небрежно  сложенной
записки   или  изящного  конверта  с  вензелем,  он  казался
восхитительно анонимным. - А от кого?
      -  Вам  лучше знать, от кого. Поступил заказ,  и  все.
Поздравляю на всякий случай, если у вас торжество. От  имени
f"%b.g-.)  фирмы  "Чарли".  - Парень  позволил  себе  наглую
отсебятину,   за  которую  я,  расчувствовавшись,   тут   же
отстегнула десятку - жест, совершенно непонятный мне самой.
      Приняв  букет, я еще раз поблагодарила парня и закрыла
за  ним  дверь.  И несколько минут стояла на пороге,  уронив
лицо в цветы. Никто не спросил, нравится ли мне этот сорт  и
этот цвет, нравятся ли мне вообще розы...
      Я  вдруг  вспомнила лепестки в квартире  Веньки  и  ее
мальчиков - те лепестки были мертвы, были давно уже  мертвы.
Я  вспомнила  розы, которые Алена бросила на заднее  сиденье
джипа,  -  для  меня. Тогда я сказала, что вообще  не  люблю
цветы.
     И вот теперь этот букет.
      В  нем было тридцать три розы - почему столько,  я  не
знала.  Но  я знала, кто мог мне их подарить. В  доме  Грека
было  множество незаметных, но необходимых вещей, которые  в
нужный  момент оказывались под рукой. Вот и сейчас  я  нашла
справочник  "Вся Москва" и обнаружила в нем цветочную  фирму
"Чарли"  -  довольно солидная организация, если исходить  из
количества  указанных  телефонов  и  адреса.  Я  знала  этот
маленький  переулок в самом центре Москвы. Набрав первый  из
номеров, я позвонила в фирму, чтобы узнать, кто сделал заказ
на  цветы по моему адресу. Но информации мне не дали, видите
ли,  мы  уважаем  анонимность клиента;  черт  возьми,  прямо
частное сыскное бюро!
     Я с трудом нашла вазу, подходящую для такого количества
цветов.  Они  слепили меня своей пунцовой плотью,  это  было
похоже  на  поцелуи, украдкой сорванные  с  губ.  За  каждым
бутоном мне чудился затылок Дана, аккуратно подстриженный, -
это  мог  быть  только он. Но тогда... Я  даже  зажмурилась,
боясь  представить,  что - тогда. В любом  случае,  за  этим
должно  последовать что-то еще. Телефонный звонок, например,
-  "Вам  понравились мои розы?..", приглашение в ресторан  -
"Это  отличный  коньяк,  не возражаете,  если  я  налью?..",
приглашение в съедаемую Адриатикой Венецию - "Монастырь Сан-
Джорджо  Маджоре  вам должен обязательно  понравиться"...  Я
даже    невольно   рассмеялась   над   своим   разыгравшимся
воображением. Кажется, ему больше всего нравится Испания.
     Я стала ждать звонка, но Дан так и не позвонил.
      А  утром следующего дня в мой дом снова пришел молодой
человек  в тулупе и бейсболке и снова принес розы.  Тридцать
три, как и в первый раз.
      Так продолжалось целую неделю. Теперь я оживала Только
утром, смутно надеясь, что в цветах может оказаться записка,
которая все мне объяснит. Но ничего, кроме цветов, не  было.
Они  заполнили  всю квартиру, и когда первые, самые  первые,
умерли  -  их место заняли другие. Это был непрекращающийся,
похожий на постоянную смену поколений поток роз.
      Пытка  цветами измотала меня, я готова была  позвонить
Дану,  всю  неделю  балансируя  под  дамокловым  мечом  этой
готовности: "Приходи, дурачок, мне не нужны цветы, мне нужен
ты..."  Но  так и не позвонила. Навсегда ушедшая  в  небытие
Мышь  давно  бы  струсила,  но хладнокровная  оболочка  Евы,
собрав все силы, решила выждать - что же будет дальше.  Ведь
mb. не может продолжаться вечно.
      Приехавший  в  середине недели Серьга  рассмешил  меня
огромным  синяком  под  глазом:  накануне  уехал   брат,   и
напоследок они устроили фирменную семейную драку без оглядки
на    голосящую   братнину   жену   и   пошлейшие    правила
гостеприимства.
      Серьга  выглядел грустным - я подумала было,  что  ему
жаль  расставаться  с братом, но причина  оказалась  гораздо
более прозаичной.
     - Перхоть заела, - ероша волосы перед большим зеркалом,
сказал Серьга, - не знаю, что и делать.
      А  увидев  отраженные в зеркале букеты роз, несказанно
удивился.
     - Это еще что за плантация?
     - Присылают каждый день.
      -  А-а...  Я бы на твоем месте не расслаблялся.  Когда
присылают такое количество цветов - это значит только  одно:
на тебе никогда не женятся.
     - Кто?
      -  Кто  присылает.  Такую прорву  трудно  потом  будет
совместить с семейными кастрюлями. Это тот ненормальный, да?
     - Ненормальный?
      -  Ну  да. Тот, кто спрашивал у меня адрес.  Если  ты,
конечно, не подцепила какого-нибудь шейха из Эмиратов. Жаль,
что  я  не баба, мне бы легче жилось. А вообще цветы  -  это
дешевка, никакой полезности, только банки для них ищи, чтобы
все  поставить. Лучше бы он тебе шубу подарил.  Из  голубого
песца.
     ...Молодого человека в овчинном тулупе звали Костик. Мы
почти  подружились,  я даже поила его коньяком.  Он  покорил
меня,  когда  сказал  в свой третий  визит:  "Да  у  вас  не
одноразовый праздник, я смотрю, а настоящая фиеста!.."
     Но ничего об отправлявшем цветы Костик не знал. А потом
розы кончились. Я ждала их в обычное время, но ни Костик, ни
букет  больше не появились. Никакого праздника. Фиесте  было
отпущено лишь семь дней.
       Я  сразу  почувствовала  себя  опустошенной.  И  даже
позвонила  Серьге, но того не оказалось дома. Целый  день  я
ходила  среди  фиордов  из цветов  -  некоторые  букеты  уже
тронуло  увядание, скоро они увянут все. Но ведь  что-то  же
должно произойти?..
     И это "что-то" произошло.
     Ровно в семь вечера раздался звонок в дверь.
      На  пороге стоял Дан. Он улыбался. В руках у него  был
все тот же букет.
       Ослепительный  черный  костюм  лишь  подчеркивал  его
элегантность.  Я  же  была совсем не элегантна  -  джинсы  и
старый свитер.
     - Здравствуйте, Ева, - сказал Дан, - вы меня узнаете?
      -  Их снова тридцать три? - спросила я, чувствуя,  как
силы медленно покидают меня.
      -  Да.  -  Он запрокинул голову и рассмеялся  так  по-
мальчишески, что мне захотелось расцеловать его.  -  Значит,
вы  поняли, что это я? Простите, что так долго надоедал  вам
'-  *  ,(  внимания. Мне нужно было позвонить вам  и  как-то
объясниться... Но я не знаю вашего телефона.
      -  Неужели?  -  Я  постаралась вложить  в  ответ  весь
сарказм,  но  который  только была способна,  но  ничего  не
получилось.
      -  Сдаюсь, сдаюсь, - примирительно сказал он. - Боялся
показаться  навязчивым. Я пришел, чтобы реабилитироваться...
Что вы делаете сегодня вечером?
      -  Этим  можно  было поинтересоваться и без  недельной
цветочной  артподготовки.  Теперь,  надеюсь,  сезон   цветов
завершен?
      - Нет. Я буду дарить вам цветы каждый день, - серьезно
сказал  Дан.  -  Потому  что...  Неважно  почему.  Так   что
выделаете сегодня вечером?
      -  Хотите  пригласить меня в ресторан? Самый  дорогой,
должно  быть, судя по любви к красивым жестам. Только  я  не
люблю  экзотическую  кухню, увы. -  Я  решила  держаться  до
последнего, не сразу же бросаться ему на шею и говорить "все
это время я думала только о тебе...".
     - У меня сегодня день рождения.
      -  Извините,  я не знала. - Боже мой, глупость  какая,
почему я должна знать? - Мне даже нечего подарить вам...
      -  Подарите мне себя, - улыбнулся Дан. - Или я слишком
много прошу?
     - Нет. Только не говорите банальностей.
      -  Я  больше не буду. Хотя от этого трудно удержаться.
Так вы согласны провести вечер со мной?
      Он  не сводил с меня глаз, его зрачки все так же  были
расширены и так же втягивали меня, как в воронку.
     - Да. Я согласна.
      -  Тогда  собирайтесь.  - Он  отогнул  край  рукава  и
посмотрел  на  часы. - Полчаса вам хватит? Я подожду  вас  в
машине.
     Он отдал мне цветы и ушел.
      Я осталась стоять на пороге - оглушенная, очарованная,
растерянная...  Я  понимала только одно -  начинается  самая
необычная  полоса  в моей жизни; я могла  прожить  множество
жизней  Евы, и дочерей Евы, и дочерей дочерей  Евы  -  и  не
узнать, что это такое.
      ...Минуты стояли перед моими глазами, крепко  взявшись
за  руки,  их  было  ровно тридцать,  потом  двадцать  пять,
двадцать,  пятнадцать. Я все предавала и предавала  то,  чем
жила  все  последние месяцы, то, ради чего вызвала Еву.  Узы
дружбы,  узы смерти, узы мести за смерть ослабели, отступили
на  второй  план. Главным был этот парень,  так  остро,  так
больно  вошедший  в мою жизнь. Я хотела возненавидеть  себя,
возненавидеть его - но так и не смогла этого сделать.
      У  меня  еще  оставалось пятнадцать минут.  Пятнадцать
минут  относительной независимости - я и понятия  не  имела,
как   ими  распорядиться.  Дан  был  похож  на  удивительное
приключение, которое никогда не случалось со мной, но  глупо
было  начинать  его  с пошлого вечернего  платья,  с  губной
помады,  которая обязательно оставит след на чисто  выбритой
щеке  -  "спасибо за удивительный вечер", с капель духов  на
' /oabloe...
      В  условленное время я спустилась вниз в  том,  в  чем
встретила  Дана,  -  джинсы и свитер, у  которого  постоянно
пада