перепачканном
землей пиджаке, с измазанным грязью лицом, но живой...
     - Что он с тобой сделал?
      Я  рухнула  ему на руки, прижала к себе  его  пахнущую
землей голову и разрыдалась.
     - Ну, успокойся, успокойся, родная моя, все позади, все
позади, ты слышишь?..
      Но  я  не хотела ничего слышать, я все крепче и крепче
прижималась  к  нему, так страшно отнятому и  так  счастливо
обретенному; а потом отстранилась, чтобы смотреть и смотреть
на  его  милое, внезапно осунувшееся и такое родное лицо.  Я
убрала  примерзший кусочек грязи с его скулы, а потом начала
покрывать   безостановочными  поцелуями  и  эту   скулу,   и
взъерошенные  брови, и холодные щеки.  А  он  все  шептал  и
шептал сбивчиво:
     "Ну, успокойся, успокойся, родная моя..."
      Я прижалась к рукаву его пиджака и вдруг почувствовала
солоноватый привкус крови:
     - Боже мой, Дан, ты ранен?
      -  Пустяки, думаю, он задел меня в последний момент...
Думаю, ничего страшного. Реакция отменная, нужно сказать. Но
я, пожалуй, преподнес ему неприятный сюрприз.
     - А те, кто увел тебя?..
     Дан крепко сжал мои плечи и попытался улыбнуться:
      - Дурацкое положение... Но, когда копаешь себе могилу,
у тебя остается не очень-то большой выбор.
      Я  вспомнила лопату, судорожно вздохнула и еще  крепче
прижалась к Дану.
     - Но их же было трое...
      - Видишь ли... - Дан попытался улыбнуться, - я не ввел
их  в курс дела... Не успел. Я ведь служил в развед-роте,  в
Афгане.  И  даже  успел  выучить пушту.  Но  этим  никто  не
интересовался, прежде чем тыкать мне оружие под ребра...
     - Ты не говорил мне.
     - Но ведь и ты ничего не сказала. А я должен быть готов
к  тому,  что моя девушка криминальная штучка. Ты  ведь  моя
девушка?
      -  Прости,  прости меня... Прости меня за все,  это  я
втравила  тебя во все это. Уезжай, я останусь  здесь,  нужно
вызвать  кого-нибудь,  я устала, устала...  Должен  же  быть
конец всему этому кошмару...
      -  Ну  вот  что, - он крепко сжал ладонями мое  мокрое
лицо,  -  запомни,  и  чтобы мы больше никогда  к  этому  не
возвращались: я никогда тебя не оставлю. Я ведь уже  говорил
b%!%,  что  в нашем роду мужчины всегда следуют за  любимыми
женщинами, даже если это грозит им бедой? Ведь, говор ил?
     - Да, да...
      -  А  сейчас нам нужно убираться отсюда, и  как  можно
скорее.
     - Куда?
      -  В  Москву.  Нам незачем светиться в  поселке.  Там,
правда, почти никого нет, только сторож... Он охраняет дачи.
Но когда их найдут... Они обязательно вытащат тех, кто в эти
дни  был в поселке... Сейчас я отгоню их машину, а ты никуда
больше  не  выходи.  И  с этой минуты  будешь  передвигаться
только под моей охраной. Я похож на верного паладина?  -  Он
все-таки заставил меня улыбнуться, несмотря на весь  трагизм
ситуации.
     - Копия.
     - Вот и отлично. Я не хочу тебя потерять, слышишь?..
      Он  оставил меня, обогнул джип и склонился  над  телом
Шинкарева  - я видела это сквозь лобовое стекло:  вся  грудь
Александра Анатольевича взмокла от крови.
     Я попыталась выйти из машины.
      -  Не нужно, - крикнул Дан, на секунду оторвавшись  от
своего мертвого врага. - Я сам все сделаю...
      -  У  него бумаги, их нельзя оставлять... Дан  обшарил
тело Александра Анатольевича, поднял голову и развел руками:
      - У него ничего нет, только бумажник... Посмотри возле
машины.
      Пока  Дан усаживал мертвого Шиикарева в неповоротливый
джип,  я  обшарила каждый сантиметр грязного железобетонного
покрытия.  И  наконец  нашла  то,  что  искала,  -   смятые,
изуродованные, затоптанные в жижу кассета, письмо, сумочка и
разлохматившийся томик Юнны Мориц. Фотография  лежала  между
страниц,  там  начиналось  мое  любимое  стихотворение   "За
невлюбленными людьми любовь идет, как привиденье...".  А  на
старой  фотографии Шинкарев все еще был жив и был жив убитый
мною Сирии...
       Дан,   стараясь  не  задеть  нашу  машину,  аккуратно
развернул джип и направил его в сторону леса.
      Я  не могла, не могла оставаться одна - и пошла сквозь
чащу по следам протекторов.
     Через несколько минут деревья расступились, и я увидела
небольшую,  незаметную  со стороны  дороги  поляну.  На  ней
лежали  залитые кровью тела тех, троих. Но не  это  поразило
меня  -  я не отрываясь смотрела на зловещий черный  квадрат
земли - эта могила была приготовлена для Дана.
      Ноги  больше не держали меня - пришлось привалиться  к
стволу  дерева. Дан загнал джип на поляну и несколько  минут
возился  в  машине - видимо, вытирал отпечатки,  совсем  уже
отстраненно   подумала   я   и   испугалась    этой    своей
отстраненности. Повалил тяжелый липкий снег. Дан выскочил из
машины и направился ко мне.
     - Дан, - слабо позвала я. - Дан, я не могу подняться...
     - Ну зачем ты вышла? Не нужно тебе смотреть.
      -  Я  не могу... Не могу больше оставаться одна...  Он
подхватил меня на руки и понес к машине. Я обняла его за шею
( закрыла глаза.

                             ***

     ...Дан гнал машину к Москве.
      Прошло не так много времени с тех пор, как мы оставили
трупы  шинкаревской команды на опушке леса, но, это казалось
таким далеким, занесенным снегом, как будто произошло с нами
в каких-то других жизнях.
      Все  вокруг  изменилось. Это  был  враждебный  мир,  в
котором  нас  наверняка будут искать,  хотя  Дан  и  пытался
успокоить меня, говоря, что в такой глуши снег заметет следы
профессиональнее самого опытного преступника. Если повезет -
их  могут  найти только через несколько дней.  Но  даже  это
сейчас  было  неважным... Пролитая песья кровь  связала  нас
крепче самых страстных ночей любви, которых еще не было. Это
был  почти смертельный союз, и я знала теперь, что пойду  за
этим человеком куда угодно.
      Здесь, в машине, я рассказала ему все - все, с  самого
начала. То, что давно считалось забытым, навеки похороненным
в  недрах  израненной памяти, вдруг вспыхнуло так ярко,  как
будто  произошло  только  вчера...  Порнозаказ,  который   я
бездумно  согласилась  выполнить, сломанные  уши  Александра
Анатольевича  в  центре  зала на "Новокузнецкой",  приезд  в
Москву  и  смерть Нимотси, приезд в Москву и смерть  Веньки,
никогда не виденная мною смерть ее сестры... Нелепая  смерть
Фарика и Алены, утонувший в болотах джип - "почти такой  же,
как  у тебя, и я даже умею его водить...". Случайная встреча
с  Власом  в питерском кафе, одна на миллион, почти роковая.
Фотография  Грека  на  обшарпанных обоях,  смерть  Сирина  и
последовавшая  за ним смерть Власа. И снова Москва...  Чужим
безжизненным голосом я рассказала Дану о том, как спаслась в
тот день, когда убили Веньку и Нимотси, как уехала к Леве  и
как его друг сделал мне пластическую операцию. И та, которую
посчитали умершей, снова ожила.
      И  решила мстить. Тогда она еще не знала, что все  те,
кто  так или иначе соприкасаются с ней, должны погибнуть.  А
даже если бы знала - что бы это изменило?
      И  снег на лице мертвого Володьки Туманова - это  тоже
я... Попытка неудачного шантажа - это тоже я.
      Дан  съехал на обочину, бросил руль и несколько  минут
потрясенно молчал. А потом прижал меня к себе.
     - Я поверить не могу, что все это случилось с тобой!
     - Да. Все это случилось со мной.
      -  Но  как  ты  могла разнести череп профессиональному
убийце?
     - Так не бывает?
      -  Теоретически можно предположить. Один шанс  на  сто
тысяч.
     - Я И есть этот один шанс...
      -  И  все  это  время ты была одна и  никому  даже  не
пыталась рассказать об этом?
     - Кому? - горько спросила я. - Ведь я умерла.
      -  Я поверить не могу... Ты же могла уехать! Почему ты
"%`-c+ al?
      - Чтобы встретить тебя. - В эту минуту я действительно
поверила в то, что вернулась именно за этим.
      Глаза Дана вдруг наполнились такой тоской и болью, что
на секунду мне стало страшно.
     - И еще по одной причине. Я должна найти его.
     - Кого?
      -  Того, кто убил Нимотси, кто убил Веньку, Юленьку  и
тех,  кого  я  не  знаю... Того, кто  по-настоящему  убил...
Больше  всего мне хотелось бы остаться с тобой. Бытье тобой,
пока ты меня не прогонишь...
     - Я не прогоню.
     Я отчаянно затрясла головой.
      -  Но  я  должна пройти этот путь до конца. Иначе  все
жертвы  напрасны,  иначе  мне  никогда  не  оправдаться   на
Страшном суде. Но не поэтому, не поэтому... Я не то  говорю.
Я  просто должна, и все. Теперь ты знаешь все, это не  очень
веселая  история... Мне все равно, ведь это не ты их  убивал
там,  в  лесу,  это я их убивала... И я скажу  об  этом  где
угодно, потому что это правда.
     - Я просто защищался и защищал тебя.
      -  Да,  да...  Все  так.  - Впервые  за  время  нашего
знакомства я почувствовала себя старше и умнее Дана. - Ты  -
самое  лучшее, что было у меня за всю жизнь, это правда.  Но
если  ты  сейчас  уйдешь  - ты все  равно  останешься  самым
лучшим.
     - Я не уйду. Ведь мы теперь вместе.
     - Вместе...
      -  И  я  помогу тебе найти того, кого ты  ищешь.  Одна
голова  хорошо,  а  две  лучше, как любили  шутить  сиамские
близнецы...  Прости... Ты говорила о кассете и  дневниках...
Больше ничего нет?
      -  Нет.  Никаких  зацепок. У меня,  по  крайней  мере.
Нимотси  помог уехать какой-то грек - кажется,  Нимотси  был
единственным  из  всей съемочной группы, который  остался  в
живых... Тогда остался, - поправила себя я.
      -  Там что-то есть, в этой кассете? Что-то такое, ради
чего стоило убивать?
      -  Я не знаю... Я ничего не заметила. Я ведь видела ее
только раз, заставила себя вставить ее в магнитофон. На  это
вообще невозможно смотреть.
     - Но, может быть, есть что-то, что ты пропустила? Какая-
нибудь  незначительная деталь в углу кадра, на заднем плане?
Что-то такое, чему ты не придала значения?
     - Не знаю. Я правда не могу...
      -  Хорошо.  Успокойся. Я забрал все, что у  них  было,
стянул  даже  портмоне у этого Александра  Анатольевича.  Но
боюсь,  что  это ничего не даст. Скорее всего у него  какой-
нибудь легальный бизнес. А если то, о чем ты говоришь, - все
эти  порноубийства,  -  если это  вскрылось,  они  наверняка
уничтожили все концы. И, возможно, еще до того как этот твой
приятель  вернулся в Москву. У таких парней  нюх  собачий...
Думаю,  ты  и  сама  была им интересна постольку,  поскольку
являлась обладательницей кассеты... Возможно, они искали ее,
".',.&-.,  даже  не  знали о ее существовании,  пока  ты  не
появилась с этим наглым письмом. Могу себе представить - они
считают  мертвыми всех участников драмы, а тут, оказывается,
существует еще кто-то, прекрасно осведомленный...  Как  тебе
вообще пришло это в голову?
      -  Я  знала только о Володьке... Ведь это он подставил
Нимотси.  Нимотси  позвонил ему, и  на  следующий  день  его
убили.   И   в   Володькином  клубе   встретила   Александра
Анатольевича...
      - Точно! Вот откуда мне известно его лицо. Я несколько
раз был в "Апартадо" и, кажется, встречался с ним...
      - Я даже пыталась строить ему глазки - ты же знаешь, к
чему может прибегнуть женщина...
     - Неужели ты хотела соблазнить его?
      - Если бы он повелся, я бы сделала это не задумываясь,
- честно призналась я.
     - Прошу тебя, не надо...
     - Но тогда я не знала тебя.
      -  Пожалуй, это извиняет тебя. Но не его!  Нужно  быть
полным идиотом, чтобы пройти мимо такой девушки.
      - Должно быть, я была не в его вкусе... Но все равно -
Александр Анатольевич был единственной реальной ниточкой,  а
Володька был мне нужен как проводник.
     - Интересно, как же ты собиралась все осуществить?
      -  Ну-у...  Я  бы договорилась о встрече по  телефону.
Съездила бы на нее, возможно, увидела бы главного. Это  было
непременным  условием - приезд главного. Я  бы  засекла  его
и... Что-нибудь придумала... Тебя, например.
      -  Боже  мой,  я  ведь  мог  потерять  тебя,  даже  не
встретив...  Ты такая бесстрашная, потому что  наивная?  Или
наоборот?
      -  Знаешь,  а  ведь  я  была очень  некрасивая.  Очень
некрасивая,  пока мне не сделали новое лицо. Я  должна  тебе
это сказать... Теперь ты знаешь обо мне все.
     - А что было самым некрасивым? Нос или глаза? - подумав
секунду, спросил Дан, - Глаза.
     Он осторожно поцеловал меня в глаза.
     - Нет, пожалуй, и нос тоже.
     И он нежно коснулся моей переносицы.
      - А если быть совсем честной - самыми некрасивыми были
губы...
      Он  нашел  мои  губы... Это был долгий поцелуй;  такой
долгий,   что  в  самой  глубине  моего  черепа,  у   шейных
позвонков, гулко забилась безумная и сладкая мысль - а вдруг
я  состарюсь и умру, прежде чем Дан оторвется от меня?..  Но
она  тут  же  потеряла значение, как потеряло  значение  все
остальное.
      - Черт знает что, я хочу тебя... Я ужасно тебя хочу...
- прошептал мне Дан.
     - Почему же - "черт знает что"?..
      ...Дан  жил  в  центре Москвы, недалеко от  Тишинского
рынка,  Тишинки.  Старой Тишинки уже не  было,  но  когда-то
давно,  еще  во  ВГИКе, Нимотси купил там себе  сумасшедшие,
совершенно новые галифе с кожаным задом; Иван - летный шлем,
/.$  `%--k)  впоследствии китайцу Фану;  а  я  -  только  из
чувства   солидарности  -  маленькую  фарфоровую   статуэтку
танцующей  узбечки,  которую  мы  благополучно  разбили   на
обратном пути.
      ...Это был тихий, абсолютно московский двор, в нем  не
было ничего от панельного оскала окраин.
      Дан  припарковал машину, и несколько минут  мы  сидели
молча. Я понимала, что между этим его приездом домой и всеми
другими  приездами  лежит  непреодолимая  пропасть,  на  дно
которой  сброшены  трупы убитых им людей. Но  Дан,  кажется,
совсем не вспоминал об этом.
      -  Пойдем, - сказал наконец он, - пойдем, я познакомлю
тебя со своим домом... Уже пора.
      Он вытащил из машины все, что было связано со мной и с
моей историей. И мы поднялись на третий этаж.
       ...Квартира  Дана  оказалась  почти  такой,  какой  я
представляла  ее  себе, хотя я никогда не  задумывалась  над
этим.  "Он  привел тебя в свой дом, он привел  тебя  в  свой
дом..."  Справившись с первым чувством слабости от этого,  я
принялась  с  любопытством  изучать  убежище  Дана:  немного
небрежный порядок человека, который долгие годы живет  один;
много  дорогих вещей, купленных в порыве симпатии, мгновенно
вспыхнувшей страсти, и почти тотчас же забытых. Только  одно
осталось неизменным - дух Испании, о котором что-то  говорил
мне  Серьга,  сочетание приглушенного красного  и  глубокого
желтого,  кровь  и  песок  - это  был  не  надменный  взгляд
матадора,  а  взгляд раненного пикой быка, мир которого  уже
потерял ясность.
      Ничего  похожего я не видела никогда - простая,  грубо
сколоченная  мебель в обеих комнатах - только очень  богатый
человек  может позволить себе такую простоту; огромный  стол
без  всяких  письменных  ящиков -  должно  быть,  его  часто
скоблили  ножом  в  каком-нибудь андалузском  доме;  широкая
низкая  кровать, стена, набитая книгами, альбомы и  журналы,
валяющиеся  прямо на полу. Пол был деревянный - почти  такой
же,  как  в маленьком доме у моря. Доски янтарно блестели  и
притягивали к себе. Не хватало только католического распятия
на  стене, чтобы сходство с другой жизнью было полным, - его
с успехом заменили два компьютера, стоявших на столе.
      А  на стене, возле кровати, я увидела свой собственный
портрет...  Было  еще несколько картин  -  не  картин  даже,
небрежных   набросков,   взнузданных   изящно   выполненными
паспарту:  все  они изображали корриду. Это явно  была  рука
профессионала  ("афисьонадо", как сказал мне  Дан,  человек,
разбирающийся   в   искусстве  корриды),   которому   скорее
интересна   динамика   боя,  а   не   четкие   контуры   его
участников...
      - Ты дома, - Дан легонько подтолкнул меня вперед, - ты
ни  о  чем можешь не беспокоиться. Есть даже горячая вода  и
полотенца,  а мне нужно сделать пару звонков. Я ведь  сорвал
сегодня несколько встреч...
     - Прости меня.
      -  Нет, это ты прости меня, - серьезно сказал  Дан.  -
Прости, что я не появился раньше.
      Он  сам  набрал мне ванну, и я с удовольствием  влезла
туда, больше всего мечтая о том, чтобы он пришел ко мне.
     Но он не пришел.
      Я  слышала  сквозь неплотно прикрытую  дверь,  как  он
спокойно  о чем-то разговаривает по телефону, как  ходит  по
квартире,  стараясь  не  потревожить меня,  как  позвякивает
посудой на кухне.
      И  хотя  теплая  вода  успокаивала,  убаюкивала  меня,
наполняя все тело свинцовой усталостью, - оставаться  одной,
зная,  что  он  здесь,  рядом,  было  невыносимо.  Я  наспех
вымылась,  укуталась в халат, хранивший запах  его  тела,  и
выскочила из ванной.
      Дан  был на кухне. Он по-прежнему говорил по телефону,
прижимая  трубку  к  подбородку и расхаживая  вдоль  окна  с
огромной  миской, в которой сбивал яйца, - никаких миксеров,
никаких  кухонных  комбайнов, старенький  венчик,  только  и
всего.
      Увидев  меня,  он  прикрыл трубку ладонью  и  радостно
сказал:
     - Я делаю омлет. Будешь?
     - Буду...
      Я  села  на стул, подперла подбородок ладонью и  стала
смотреть  на  своего домашнего героя, который разгуливал  по
кухне   босиком   и   в  расстегнутой  рубахе.   Иногда   он
поворачивался  ко мне, рубаха разлеталась, и  я  видела  его
грудь  с  маленькими коричневыми сосками  и  часть  плоского
живота  -  тогда  я почти теряла сознание и сердце  начинало
бешено колотиться в горле.
     - У тебя смуглая кожа, - сказала я.
      -  Я  же  мадьяр, - улыбнулся Дан, - с примесью  южных
городов  -  Я  не забыла: мадьяр, во-первых,  и  старомодный
человек, во-вторых...
     - А в-третьих - я очень хорошо готовлю омлет с ветчиной
и сладким перцем. Я звонил Пингвинычу.
      С Сергеем все в порядке, ему сделали операцию. Пока он
в  реанимационном отделении, но непосредственной угрозы  для
жизни нет... Ты рада?
      Я  вспыхнула - конечно, я была рада, и в это же  время
испытала   глубочайшее  чувство  стыда:   за   всеми   этими
передрягами, за дикой бойней в лесу я как-то совсем забыла о
несчастном  Серьге. А ведь он пострадал только  из-за  того,
что я переночевала у него несколько раз...
      А вот Дан - Дан не забыл. Я поднялась и поцеловала его
в щеку.
     - Спасибо, Дан.
      - Мне-то за что? Пингвинычу спасибо. Я же говорил, что
все  будет в порядке. - Последних слов я уже не слышала:  мы
начали целоваться.
     Стоя посреди кухни, я касалась голой грудью груди Дана,
а   он  покрывал  поцелуями  мое  лицо,  подбородок,  шею  -
несколько раз мне казалось, что я теряю сознание, я и правда
теряла  его,  но всегда находила губы Дана...  Мне  хотелось
остаться  с  ним,  остаться в нем, почувствовать  его  тело,
похожее   на  песок,  который  тонкой  струйкой  обволакивал
,%-o...
      Он  уже  давно сбросил с меня халат, его рубашка  тоже
валялась  на  полу,  но, когда его руки сомкнулись  на  моих
бедрах, он с отчаянием разжал их.
      -  Нет, - задыхаясь, сказал он, и я близко увидела его
измотанное сдерживаемой страстью лицо, - я хочу,  чтобы  это
было долго... Долго-долго... А сейчас мне нужно уехать.
     - Уехать?
      -  Да, я договорился. Пришла в голову одна мысль,  это
касается  кассеты. Мы перегоним ее на компьютерную  дискету,
есть   такие  технологии,  цифровые,  довольно  сложные.   Я
попытаюсь сделать программу... Боже мой, невозможно от  тебя
оторваться...
     - Омлет, Дан!..
       Омлет  сгорел  окончательно,  наполнив  кухню  острым
чадящим дымом.
      Через  полчаса  Дан  уехал, а  до  этого  старался  не
прикасаться  ко  мне: "Черт возьми, Ева, если  я  подойду  к
тебе,  то уже никогда из тебя не выберусь. Буду блуждать  по
тебе, питаться мхом и мерзлой брусникой..."
       Я  осталась  ждать  его,  среди  стремительных