такан с нетронутым  мартини  два
ключа на кольце.
      - Один от парадного, другой от квартиры, не перепутай.
Второй  этаж,  железная  дверь,  цифирька  "десять"  вверху.
"Десять",  не  забудь. Говорят, в этом доме Фазиль  Искандер
живет,  еще  не  почивший классик. Так что будете  в  унисон
пишмашинки насиловать - он для вечности, а ты для  низменных
страстей. Он - свое, ты - свое.
     - Что - "свое"?
      -  Да  порносценарии, - потеряв терпение, грубо сказал
Нимотси.  -  И  позабористее. Чтобы кровь и сперма  стыли  в
жилах и каналах!..
     - Не могу. Это извращение.
      -  А  в  занюханном видеопрокате сидеть, в продуктовом
магазине  -  между огурцами и кильками в  томате  -  это  не
извращение?
     Я молчала.
       Я  почему-то  думала  о  кошке  Соне,  завезенной   в
пролетарское  Свиблово;  о старухе  Элине  Рудольфовне,  для
которой  эта  несуразная  кошка  была  единственным  близким
существом, - я словно подсматривала в растрескавшееся мутное
зеркало моей будущей жизни с обязательной кошкой, грелкой  и
китайскими магнитными стельками от всех болезней в финале.
      - Ну?! - дожимал меня Нимотси. - Решайся! Бабки просто
фантастические, как подумаю - волосы вовнутрь расти начинают
во всех местах.
     - За порнуху - и фантастические деньги? - кобенилась я.
       -  За  садомазохистическую  порнуху  с  обязательными
ритуальными убийствами в финале - это обязательное  условие.
Кровища должна залить две трети экрана. Филиал мясной  лавки
- по настоятельной просьбе заказчика. Все остальное, включая
сюжет, - полет твоей безудержной фантазии.
      -  "Безудержной фантазии" - это сильно  сказано.  Если
учесть,  что в моей жизни было только два не совсем  трезвых
мужика,  все  это  длилось несколько минут и  не  отличалось
дивной гармонией ощущений.
      - Тем лучше, - оптимистично заметил Нимотси. - Никаких
клише, никакой накатанной колеи, твори, выдумывай, пробуй. Я
вообще  сильно подозреваю, что "Камасутру" соорудили евнухи.
Не  будь  дурой, в коитус веки бабки в руки плывут  -  и  из
солидной конторы, между прочим.
     - Судя по всему, - я еще раз критически осмотрела новый
прикид  Нимотси,  не нашла в нем изъянов и дала  слабину,  -
b.+l*. как ты со своими кинопринципами на это согласился?
      -  Ну,  я  всегда  был сторонник зрелищного  кино  для
широких    трудящихся   масс,   так   что   здесь   никакого
противоречия. А если кто-то тебе скажет, что порнуха  -  это
незрелищно и недемократично, - плюнь в его лживые зенки. Все
занимаются порнографией - сиречь соитием, - в каждой ячеюшке
нашего  многострадального общества. , - Я поверить не  могу,
что ты под этим подписался!
      -  А  я  -  что  ты!  Ты ведь подписалась  -  Он  меня
просчитал,  сукин  сын Нимотси. - Хотя  справедливости  ради
нужно  заметить,  что, если бы увидел  меня  сейчас  любимый
режиссер Евгений Матвеев, он бы в гробу перевернулся.
      -  Евгений Матвеев жив, слава Богу, - поправила  я;  я
всегда  исподтишка  следила  за  бурной  кинематографической
жизнью.  -  И  потом,  если память мне  не  изменяет,  твоим
любимым режиссером всегда был Чарли Чаплин.
      -  Все  меняется, Мышь, включая привязанности и вкусы,
только  ты  остаешься неизменной. Ты - это показатель  общей
дегенеративной  стабильности человеческого чернозема.  -  Он
поднял стакан:
      -  За тебя! Я уверен был, что ты клюнешь и с крючка не
сорвешься.
      Я  выпила мартини - не чокаясь, поминая так неожиданно
почившую в бозе стерильную жизнь работницы видеопроката, - и
достала из стакана ключи:
     - Этот от подъезда?..
      Нимотси,  оставшийся верным своей новой роли  дьявола-
искусителя,  сгонял  за самой дорогой водкой.  Мы  пили  всю
оставшуюся  ночь,  в  конце  которой  я  пообещала   Нимотси
проштудировать   де   Сада,  Мазоха,  Лимонова,   гепатитные
порногазетенки и немецкую атлетическую порнофильму.
      Я  заснула  на мягких коленях Нимотси -  ткань  нового
пальто  действительно была восхитительной  -  с  хрустальным
звоном в бедной пьяной голове. И мне впервые за пять лет  не
приснился  Иван  -  он  отпустил  меня:  бесцветная  сиротка
наконец-то приняла хоть какое-то самостоятельное  решение  и
больше не нуждалась в опеке.
      Утром,  под  проклятия и плаксивые причитания  старухи
Элины Рудольфовны, мы съехли с Автозаводской навсегда.

                             ***

      ...Квартира  на  метро "Аэропорт"  оказалась  довольно
симпатичной:  ее  сдала Нимотси обнищавшая  вдова  какого-то
крупного  советского академика. Из комнат еще не  выветрился
пыльный  математический  дух,  за  стеклами  книжных  шкафов
погибали   в   безвестности  труды  по  высшей   математике,
квантовой  физике,  космогонии  и  теории  бесконечно  малых
величин.
      Я  дополнила  это благородное собрание отвратительными
книжонками  в  мягких  и  жестких  переплетах,  я  перестала
краснеть,   покупая   у   метро  подметную   полиграфическую
продукцию   с   бодрыми  силиконовыми   грудями   на   плохо
пропечатанных разворотах.
       -  Не  ленись,  смотри  видак,  -  напутствовал  меня
улетавший  рейсом  Москва  - Афины  Нимотси.  -  Если  будет
тошнить  -  технология простая: два  пальца  в  рот,  и  все
проблемы.  Я  на  тебя  надеюсь,  Мышь.  Заверни  что-нибудь
позабористее, я же за тебя поручился.
      Мы сидели в баре аэропорта Шереметьево второй час -  у
Нимотси  была  провинциальная  привычка  приезжать  к  месту
назначения задолго до отправления транспортных средств.
     - А сам-то ты готов? - участливо спросила я.
      - Как пионер к борьбе задело... И потом, ты же знаешь,
что  технология  двух  пальцев у меня  отработана.  Говно  в
организме  долго  не задерживается, поскольку  сам  организм
говно  - по теории отталкивания одноименных зарядов,  как  в
профессорских  книжках...  Я,  кстати,  у  нашего  покойного
профессора-академика   книжонку   прихватил   по   квантовой
механике.
     - Господи, ну зачем тебе квантовая механика?
       -   Дело   не  в  механике,  а  незыблемости  формул.
Посмотришь,  как  они  стоят, стройненькие,  румяненькие,  с
офигительным чувством собственного достоинства,  -  и  сразу
хочется петь и смеяться как дети.
     - Может, еще не поздно отказаться? - вдруг спросила я.
     - Поздно, - обреченно ответил Нимотси, скрипнув зубами.
-  Поздно, будь все проклято! Вот не думал я, что именно для
этого  рода  деятельности родила меня  моя  многострадальная
мама.
     - Но ведь эта работа не навсегда...
       -   Очень   на  это  надеюсь.  Тебе  мужик  позвонит,
Александром  Анатольевичем звать. Отдавать  сценарии  будешь
ему.
      -  Редактор, что ли? - высказала наивное предположение
я.
      - Ага. Судя по рэкетирской репе. Ему бы только горячим
утюгом  по  предпринимательским  животам  елозить,  бабульки
выколачивать.
     - Ты меня пугаешь, Нимотси...
     - Ага. "Страх съедает душу". Чей фильм?
     - Фассбиндера. Райнера Вернера.
      -  Молодец, нюх не потеряла... Я сам боюсь, но  ужасно
хочется по вечерам морепродукты трескать. Каждый Божий день.
      Мы  долго  стояли  у таможенного пропускника.  Нимотси
обнял  меня  и накрыл полами пальто. От него пахло  мерзким,
почти  женским  потом.  Я вдруг почувствовала,  что  и  этот
запах,  один из немногих запахов других людей в моей  жизни,
уходит  от меня надолго, может быть - навсегда. Если Нимотси
и   вернется  -  то  вернется  другим,  иначе  какой   смысл
возвращаться?..  Я  подумала  о  том,  что  всегда  остаюсь,
остаюсь  на  месте, вне зависимости от контекста событий.  И
если  мертвому Ивану вдруг придет шальная мысль вернуться  в
этот  мир,  то  он  найдет меня там же  и  такой  же,  какой
оставил,  разве  что  я  буду  закрашивать  седину   дешевой
копеечной хной... Я еще крепче прижалась к Нимотси и закрыла
глаза.
      - Надо же, - извинительным тоном прошептал Нимотси,  -
"'./`%+ весь, как мышь перед линькой.
     - Мыши не линяют.
     - Много ты знаешь, энциклопедистка!
     - Про мышей - много.
      Он  крепко  сжал меня и ткнулся лицом в волосы.  Потом
порылся  во  внутреннем кармане пальто  и  достал  маленькую
любительскую фотографию:
      -  Вот.  Это  тебе.  У  меня их две  было.  Одну  себе
оставляю, как память о нас, дураках. Чую, что больше  ничего
от  нас в памяти истории искусства не останется, кроме  этой
любительщины.
     Поборов искушение и не взглянув на фотографию, я сунула
ее в карман плаща - сейчас главным был Нимотси.
      -  Ну, - улыбнулся он, - похристосуемся, что ли, Мышь?
По-нашему, по-порнографически?..
     Он крепко поцеловал меня в губы - так неожиданно, что я
ответила  на  поцелуй. Губы у Нимотси  оказались  умелыми  и
такими  же  женственными, как и ненавязчивый запах  пота,  -
Боже  мой,  я прожила рядом с ним семь лет и даже  не  знала
этого. Сердце у меня упало.
      -  Надо  же,  не знал, что ты так хорошо целуешься.  -
Нимотси с трудом оторвался от меня.
     - Я тоже...
     - Поднаторею в технике и вернусь.
       -   Надеюсь.  Надеюсь,  что  вернешься...   Если   не
соблазнишься какой-нибудь развесистой греческой смаковницей.
     - Я буду скучать по тебе.
      - А я буду приветы тебе передавать. В каждом сценарии.
Цепочка  на  щиколотке главной героини как  фирменный  знак,
идет?
      -  Угу-угу...  "Она  ему приветы слала  -  на  радость
гомикам из зала".
     - Из какого зала?
     - Из зрительного.
     - Лихо! Сам сочинил?
     - Ну не Гомер же, в натуре!
      -  Иди.  Тебе пора, - я легонько подтолкнула  Нимотси,
выскользнув из его пальто, - будет настроение - черкни  пару
строк.
     - Я лучше кассету пришлю.
     - Тогда не надо.
      -  Не боись - никаких обнаженных окороков, грудинок  и
голяжек. Сугубо на фоне Акрополя.
     - Ну, если на фоне Акрополя - то можно, - разрешила я.
       Нимотси  закинул  сумку  на  плечо  и  направился   к
таможенникам. Он не оглянулся, только поднял правую  руку  и
помахал в воздухе кончиками пальцев.
     - Какой фильм? - напоследок крикнул он.
      - "Кабаре"! - тоже крикнула я. Нам обоим нравился этот
дивный  финал  с  прямой  спиной Лайзы  Минелли  и  се  лихо
накрашенными беспросветно зелеными ногтями и рукой, поднятой
в последнем приветствии. - Счастливо тебе!..
       ...Я   достала  фотографию  в  стылом  аэропортовском
автобусе. Ну, конечно, это была именно она: середина  пятого
*c`a , я, Иван и Нимотси, сфотографированные оказавшейся под
рукой  Аленой Гончаровой: пьяные лица, трезвые глаза,  время
увлечения Томом Вейтсом и Реем Чарльзом - "Скатертью дорога,
Джо!"...
       Я  приехала  домой  с  относительным  миром  в  душе,
педантично  вымыла посуду, завалилась на  диван  и  включила
немецкое  порно.  Это  было неплохим  учебным  пособием,  но
действовало на меня усыпляюще.
      С  утра меня ждала пишущая машинка, казавшаяся  теперь
персонажем из фильма ужасов - я почти разучилась писать.
      Но  постепенно все вошло в свою колею. Привыкшая  лишь
дополнять  других  и, добросовестно обсасывая,  доводить  до
совершенства  чужие  идеи, я начала находить  прелесть  и  в
маркизе  де  Саде  как  потенциальном  соавторе.  По  поводу
анатомии  и  физиологии я теперь была  подкована  на  четыре
ноги,  особой  психологии  и экзистенциальных  рефлексий  не
требовалось - дело стало за сюжетом.
      "Кетчупу, кетчупу побольше", - вспомнила я наставления
Ивана  и  для начала завернула парочку банальных убийств  на
сексуальной почве, приплела к ним садо-мазохистскую секту, а
позже  -  и  ее главу, мимикрирующего под скромного  учителя
экологии - модная тема.
      Несколько раз звонил Александр Анатольевич, и, памятуя
о  "рэкетирской  репе",  я разговаривала  с  ним  более  чем
почтительно.  Сценарий ни шатко ни валко двигался  к  своему
закономерному  финалу, кровавой бане, торжеству  извращенной
сексуальности  -  я  всегда выполняла свою  работу  четко  и
добросовестно.
      Где-то  во  второй трети он даже захватил  меня,  и  я
позволила  себе  робкие  фантазии, авторские  отступления  и
вариации на тему. Теперь я сидела за машинкой день  и  ночь,
немытая  и нечесаная, лишь иногда позволяя себе выходить  на
улицу за яблоками.
      Яблоки всегда были одни и те же, сорт "джонатан".  Ими
торговали  прямо под окнами нашего дома приезжие  испуганные
хохлушки, которых безбожно гоняла милиция. Одна из  хохлушек
оказалась мариупольской, и после того, как это выяснилось, я
покупала яблоки только у нее.
     Еще раз позвонил Александр Анатольевич.
     Мы договорились встретиться на метро "Новокузнецкая", в
центре   зала.   Я   сказала  ему,   что   буду   стоять   с
опознавательной   газетой  "Спид-Инфо"   в   руках,   и   он
одобрительно хмыкнул.
     ...Мы встретились.
       Если  Александр  Анатольевич  и  был  рэкетиром,   то
рэкетиром  нестрашным,  почти  ручным:  голова  под  строгий
бобрик,  отличный  костюм и дорогое  кашемировое  пальто.  В
туфлях  я  не  разбиралась. Александра Анатольевича  немного
портили сломанные борцовские уши - но только немного.
      Александр  Анатольевич оказался  немногословным  -  он
забрал  мою папку и отдал свою. Процедил сквозь зубы  что-то
похожее на "я позвоню" и ретировался.
      Я решилась открыть папку только дома. В папке оказался
конверт,  а в конверте - две тысячи долларов. Все  сотенными
!c, &* ,(. Я впервые держала их в руках.
     Дрожа как осиновый лист, я тут же ломанулась в обменник
на метро - доллары были настоящими, с ума сойти!
      Теперь  возникла новая проблема - что с  ними  делать.
Тратить  деньги  я  совершенно не умела  -  ну  не  вещи  же
покупать, в самом деле!..
      Я  всегда стеснялась вещей, вещи же меня презирали.  Я
могла уживаться только со свитерами под горло и джинсами, уж
этим плевать было на мою вопиющую внешность.
      "Купи  водки и напейся", - шепнул мне на  ухо  умерший
Иван.
       "Дай   объявление  в  газету,  подсними  альфонса   и
потрахайся наконец", - шепнул мне на ухо уехавший Нимотси.
     "Спрячь деньги подальше и жди звонка", - шепнула я сама
себе.
     Александр Анатольевич позвонил через две недели.
      -  Ваш  сценарий понравился, - коротко  сказал  он.  -
Лучший из всего пакета. Пишите следующий. Мы даем вам полную
свободу действий - в рамках уже оговоренных условий.  Только
сделайте его пожестче.
      Пожестче  так пожестче. Я принялась за  новый  опус  -
теперь в нем фигурировал весьма внушительный порно-синдикат,
влиятельные  члены  которого  поочередно  сходили  с  ума  и
заливали кровью себя и других.
     За этот сценарий я получила уже три тысячи долларов.
      Тратить красивые зеленые бумажки было жалко, и я снова
вернулась  в  видеопрокат; а после  еще  двух  сценариев,  в
которых я обнаглела до того, что позволила себе отправить на
тот  свет нескольких детей от семи до одиннадцати, в  голову
мне  закралась шальная мысль - а не прикупить ли тебе. Мышь,
халупку где-нибудь на замусоренной окраине - большего ты все
равно не потянешь.
     А Москва остается Москвой. Москва - это здесь и сейчас.
      Умерла  мать отца, моя бабка; я продала ее квартиру  в
моем  родном  городе, сложила деньги - хватило  как  раз  на
крохотную  квартирку в Бибиреве. Квартирка  была  совершенно
отвратительной  - девятый этаж занюханного панельного  дома,
исписанные  матом  подъездные  стены  невообразимо  зеленого
цвета, неработающий мусоропровод, неработающий лифт, полоска
леса, торчащая в окне маленькой кухни.
      Но  это  была  уже  моя территория.  Моя  собственная,
помеченная отсутствием запаха территория.
     Последний раз я встретилась с Александром Анатольевичем
уже в ранге москвички и оставила ему свой новый телефон.
     Но он так и не позвонил.
     Мне вообще никто не звонил.
     Этому я не удивлялась, а порноэпопею выкинула из головы
так  же легко, как и вошла в нее, - во всяком случае, именно
ей  я  была  обязана  своей квартирой  на  улице  Коненкова.
Скульптора, который никогда мне не нравился.
      Маркиза  де Сада и "Венеру в мехах" я скромно оставила
на  подоконнике  ближайшего  букинистического,  порнокассеты
снесла  к  мусорным бачкам и в довершение всего  съездила  к
вдове академика, чтобы оставить ей бибиревский телефон - для
Mимотси.
      Теперь  мне  оставалось только ждать его -  прощальный
поцелуй был действительно хорош.
     Но вместо Нимотси появилась Венька.

                             ***

      Она  ворвалась  в мою жизнь вместе с  резким  утренним
звонком.  Телефонный звонок был событием для моей ветшающей,
с так и не начатым ремонтом кельи.
      И  некоторое  время  я слушала  его  -  приятно,  черт
возьми...  Если Нимотси - значит, повторение  поцелуя,  если
Александр  Анатольевич  -  значит,  повторение  денег;  если
ошиблись номером - пошлю подальше... Наконец я сняла трубку.
      -  Привет!  - Незнакомый далекий голос был  дерзким  и
веселым. - Это Венера из Ташкента...
     - Из Ташкента?
      - Из Ташкента вообще, но сейчас я в Москве. Вы меня не
знаете... Мне ваш телефон дал Сергей Волошко... Вы  ведь  во
ВГИКе учились?
       Сергей   Волошко  был  оператором,  именно  он   снял
единственную нетленку Нимотси. Серега мне всегда нравился  -
он  был  из  Ташкента,  и  Азия  безнадежно  въелась  в  его
хохляцкое  смуглое лицо. Волосы "соль с перцем", добродушные
усы,  крепко  сбитая фигура из серии "хорошо  бы  в  кровать
завалиться  и  бабенку  на рог посадить"  -  он  не  мог  не
нравиться.  После  института Серега уехал  в  Питер,  хорошо
поднялся  на клипах и рекламе и даже снял что-то  эпохальное
одному из ведущих лен-фильмовских снобов. А три недели назад
я  случайно  встретила его в переходе на  "Киевской",  -  он
записал мой телефон, чтобы тут же благополучно забыть и его,
и меня.
     ...Через минуту я уже диктовала Венере из Ташкента свой
домашний   адрес,  а  через  десять  уже  была  в  ближайшем
универсаме и закупала продукты. Как-никак, это будет  второй
человек,  переступивший порог моей квартиры,  -  первым  был
сантехник, чинивший бачок в туалете.
      Я  позволила  себе посорить деньгами -  это  оказалось
приятным  чувством.  Я  купила рыбы и  креветок  (привет  от
Нимотси),  белого  вина  (к  рыбе),  фруктов  (к   вину)   и
мороженого (к фруктам). На этом моя провинциальная  фантазия
была исчерпана.
     Венера из Ташкента приехала через час.
      Она  позвонила  в дверь так же весело  и  дерзко,  как
разговаривала со мной по телефону.
      И  когда я увидела ее на пороге, меня пронзило острое,
как игла, предчувствие - в моей жизни начинается новый этап:
я  даже зажмурилась, так она была красива. Нет, "красива"  -
это  не было нужным словом, тут же педантично заметила я про
себя.  Я  почувствовала в ней тот неистовый  вкус  к  жизни,
который  когда-то  покорил меня в Иване. Этого  нельзя  было
приобрести  (какое  приобрести,  ей  от  силы  девятнадцать,
соплячка) - с этим нужно было родиться.
     - А это я названивала. - По юному лицу гостьи пробежала
b%-l,  ну  конечно,  она  сразу же  разочаровалась  во  мне,
бедняжка  -  Я  так  и  поняла.  -  Я  сразу  повернулась  и
отправилась  на  кухню,  ни разу не  оглянувшись,  с  прямой
спиной  -  что-что,  а  спину я умела держать  так  же,  как
хороший  боксер прямые удары в челюсть: знаю, знаю,  что  не
понравилась вам, - ну и плевать!..
      - Можешь вымыться с дороги, в ванной полотенце чистое,
и  горячую  воду  вчера  дали. - Ей  необходимо  было  время
привыкнуть ко мне, во всяком случае - убрать гримасу с лица.
      -  Я  вообще  самолетом,  не  успела  изгваздаться,  -
крикнула  она  из  прихожей, и я вздрогнула:  "изгваздаться"
было любимым словом Ивана.
     - Как знаешь...
      Я  уже  сидела  на  кухне,  в  своем  любимом  кресле,
купленном после первого сценария. Неначатая бутылка вина  на
столе  показалась  мне глупой - кого ты  хочешь  обольстить.
Мышь?..  Я