запах.  Я
уже знала этот запах, он ассоциировался у меня со смертью.  И  больше  ни  с
чем.
   Этими едва слышными духами пахла шаль мертвой Александровой.
   - Ты чего это ко мне приклеилась? - запоздало удивился дядя  Федор.  -  У
тебя же свой морячок есть. Или одного не хватает для  тренировок  на  свежем
воздухе?
   - Ты хорошо пахнешь, - едва сдерживая волнение, сказала я.
   - Ты на что намекаешь? К серьезным отношениям я  не  готов,  предупреждаю
сразу.
   - Даже не  знала,  что  женские  духи  в  мужских  волосах  выглядят  так
пикантно.
   - Ты на что это намекаешь? - подозрительно спросил Бубякин.
   - Ни на что. Давно искала такой запах. Мои духи. Как  называются?  -  как
можно беспечнее спросила я.
   - Да какие духи-то? Не пользуюсь я духами.
   - Значит, твоя любовница пользуется.
   - Я сейчас временно свободен. Но ты не в моем вкусе, я тебе об  этом  уже
говорил.
   - Ты тоже не в моем, а вот твои духи - в моем.
   - Хочешь сказать, что я пользуюсь женскими духами?
   - Необязательно женскими... Это называется - ?уни-секс?.  -  Когда-то  мы
разговаривали на эту тему с Костей Лапицким. Господи, как  давно  это  было,
целая жизнь прошла.
   Я снова прижалась щекой к голове дяди Федора - это был именно этот запах,
слабый, неуловимый, постоянно меняющийся, -  именно  так  и  должна  пахнуть
смерть.
   - Да вы все с ума посходили, девки, вешаетесь на меня. -  Это  был  новый
поворот, и я насторожилась.
   - Кто-то еще вешается?
   - А как же! Недавно костюмерша наша на груди у меня рыдала.
   - Леночка?
   - Ну, мать ее! Обняла, лепечет: ?Дядя Федор, дядя  Федор...?  Вечно  так:
как гнездом трясти, так Садыков с Темой, а как  поплакаться,  так  туда  же,
всем романтического Бубякина подавай... Ты бы ее видела, Ева! Вся осунулась,
глаза безумные, говорит, только что узнала об актрисе. В общем,  новости  по
Москве распространяются, как стадная мароккская саранча,  даже  удивительно.
Все Братны интересовалась, как да что, что  делать  собирается  после  всего
этого кошмара на улице Вязов. Знаешь, Ева, по-моему, у нее  от  любви  крыша
поехала. Несчастная женщина. Зря ее Братны уволил.
   - А сейчас она где?
   - Да не знаю...
   Но и этого было достаточно: как я могла не понять, что этот очень дорогой
запах может принадлежать только очень дорогой женщине? Очень дорогой и очень
изысканной. Очень дорогие платья,  очень  дорогие  сигареты;  бутылка  очень
дорогого  коллекционного   шампанского,   стоявшего   рядом   со   старухой,
встраивается в эту самодостаточную систему идеально.
   И запах.
   Я не могла различить его, находясь на некотором расстоянии от Леночки - в
курилке или в павильоне за кофе, - пагубная страсть  к  двум  пачкам  ?Житан
Блондз? В день отбила мне все начатки обоняния.  Но  вот  близко,  рядом,  с
кожей, с волосами, - я все же кое-что ощущала.
   Ощущала  опосредованно,  улавливая  лишь  дальние  отблески,  лишь  хвост
кометы, - через дядю Федора, через мертвую Александрову...
   Почему же Митяй все-таки не дождался меня у павильона? Слишком  ревнив  и
слишком горд, чтобы быть свидетелем чужих объяснений. Нужно просто успокоить
его: тебе ничего не угрожает, твое тело не сравнится ни с чьим другим. Ни  с
чьим другим - это была правда только сегодняшнего дня.
   Мне стало немножко грустно. Духи Леночки Ганькевич тоже были грустными  -
как мимолетная встреча без всякой надежды на длительную  связь,  без  всякой
надежды на ужин в семейном кругу и маленького пса, которого нужно выгуливать
сырыми вечерами... Она знала толк в себе, она знала, чем все  закончится,  -
эта преуспевающая  модельерша,  безумно  влюбившаяся  в  сумасшедшего  гения
Братны: без всякой надежды.
   Идя длинными переходами ?Мосфильма?, я старалась не думать о  Леночке,  я
старалась не строить никаких предположений. Слишком нелепой, слишком тяжелой
выглядела общая картина. Один раз я уже безнадежно  ошиблась,  заподозрив  в
убийстве Александровой Фаину Францевну Бергман. Чем правдоподобнее  выглядит
версия, тем она бесперспективнее, теперь я убедилась  в  этом  на  практике.
Леночка, конечно, сошла с ума от любви,  она  даже  позволила  себе  сказать
самому Братны: ?Я тебе еще устрою  кино!?  -  но  не  понимать  же  это  так
буквально. И чем объяснить то,  что  одна  женщина,  смертельно  оскорбившая
другую, спустя пятнадцать минут распивает с ней шампанское?..
   Теперь тебя ничего не должно волновать.
   Лапицкий, конечно, врет, что его разжаловали... Но что он делает здесь на
самом деле?
   И эти духи. Их аромат, подсмотренный в волосах дяди  Федора,  преследовал
меня. Он становился все сильнее, он оглушал меня, он проявлялся, как древние
тексты проявляются сквозь вновь написанные. Одни и те же духи в сочетании  с
разной кожей дают разный эффект. Господи, как легко было это предположить...
Леночка пометила ими Татьяну  Петровну  Александрову,  зарезанную  в  пустой
гримерке.
   И, коснувшись увядшей кожи, они стали проводником смерти.
   Они и были смертью.
   Леночка, такая тонкая, такая изысканная,  несовместимая  с  кровью...  Но
ведь и крови никакой не было.
   Это было тонкое убийство.
   Уже выходя со студии, я нашла недостающее слово.
   Это не было убийством. Это был ритуал.

***

   ...Митяй ждал меня около машины, бледный и  собранный.  Он  действительно
переживает, бедняжка.
   - Все в порядке, -  сказала  я  и  поцеловала  его  в  щеку.  Он  остался
безучастным, он даже не потянулся к моим губам, как сделал бы  это  еще  час
назад.
   Похоже на самую настоящую ревность, я  улыбнулась  и  сказала  про  себя:
?Пока твое тело со мной, тебе ничего не угрожает, милый, ни о ком другом  не
может быть и речи?.
   Тем более о капитане Лапицком. Он заслуживает только страстной ненависти,
так же как и ты заслуживаешь только страстной любви.
   - Садись, - сказал Митяй и почему-то распахнул заднюю  дверцу.  А  я  так
привыкла ездить рядом с ним...
   Я поняла - почему - сразу же, как только  села  в  дальний  угол  салона.
Кроме меня и Митяя, в ?девятке? был еще и  телохранитель  Кравчука  Сеня.  А
рядом со мной тотчас же устроился еще один из ребят Кравчука, выполнявший  в
группе  расплывчатые  функции  водителя,  -  Бадри,  обладатель   вальяжного
грузинского имени и совершенно обычной, интернационально-европейской морды.
   Я не  испугалась  такому  расширенному  составу  делегации,  лишь  слегка
удивилась.
   - Куда едем? - стараясь быть беспечной, спросила я и,  не  вытаскивая  из
сумочки всю пачку, нащупала в ней сигарету и  достала  ее.  Бадри,  сидевший
рядом со мной,  галантно  поднес  зажигалку,  демонстрируя  отработанные  до
автоматизма навыки официанта.  Должно  быть,  перед  тем  как  впихнуться  в
съемочную группу, он проходил стажировку в ?Попугае Флобере?.
   - На похороны, - вместо Митяя, к которому я обращалась, сказал Сеня В его
устах это прозвучало зловеще.
   - На похороны? - переспросила я.
   - Сегодня хоронят Александрову, - не дав  мне  по-настоящему  испугаться,
продолжил телохранитель Кравчука, - все должно быть по-человечески.  Раз  уж
так случилось. У Юрьевича знакомый директор кладбища. Он и за могилой  будет
присматривать. Известная же была актриса... Шеф тоже подъедет.
   Еще  один  посвященный,  но,  судя  по  всему,  здесь  все  посвящены   в
происшедшее с актрисой, включая Митяя. Как же мало я тебя знаю, мальчик, мой
собственный мальчик. А ведь я была почти согласна остаться с тобой,  я  была
почти  согласна  сказать  тебе  ?да?.  ?Да,  да,  да,  -  говорило  мне  мое
собственное тело, замиравшее в предчувствии его тела, оно и сейчас  говорило
то же самое, несмотря на присутствие двух угрюмых свидетелей. -  Да,  почему
нет? Ведь ты же хочешь его?? Иначе хотя бы сейчас ты  не  думала  бы  о  его
руках, напряженных и легких, как ветви деревьев, о его икрах,  сильных,  как
греческие колонны, о его груди,  утыканной  двумя  очаровательными  факелами
сосков, о том, о чем я даже мысленно боюсь произнести вслух без того,  чтобы
у меня не подкашивались ноги и не становилось  пусто  в  животе.  Все  ясно,
сказал бы сукин сын Лапицкий, фаллос, пенис,  член,  дальше  по  списку,  ты
просто ополоумела от долгого воздержания; или ты просто ополоумела от  этого
кобелька, так идеально тебе подходящего... Или ты просто  открыла  для  себя
оголтелый, ничем не прикрытый секс, ничего не поделаешь,  издержки  позднего
развития...
   Так и есть, пока существует  это  безудержное  влечение,  ему  невозможно
противостоять, даже если на самом его дне нет никакого осадка  романтической
любви.
   Странно, что Сеня поехал с нами, а не с Кравчуком, мельком подумала  я  и
тотчас же забыла об этом, представив, куда мы  едем.  И  тут  же  устыдилась
своих  крамольных  фантазий,  связанных  с  Митяем,  его  затылок  и  сейчас
покачивался у меня перед глазами. Во всяком случае,  ее  хотя  бы  похоронят
по-человечески, такого  милосердия  и  сострадания  я  даже  не  ожидала  от
Кравчука.  Возможно,  он  пошел  на  определенный  риск,  решив   официально
похоронить старуху на одном из кладбищ. Или его  приятель  директор  сделает
это  неофициально  и  кладбище  обогатится  еще  одной  заросшей  могилой  с
деревянной табличкой ?Неизвестная??..
   Никто в салоне не разговаривал. Сеня даже включил магнитолу, чтобы тишина
не была такой тягостной. От нечего делать он стал крутить  ручки  настройки,
бездумно перескакивая  со  станции  на  станцию,  -  и  ни  на  чем  не  мог
остановиться.
   Наконец он поймал ?Барселону?. Фредди Меркьюри и Монтсеррат Кабалье.
   - О, оставь педрилу, классно поет, - вступился за Меркьюри Бадри. И  Сеня
успокоился.
   В голове у меня царил полный хаос. Барселона, Испания,  Дан  Сикора,  моя
любовь к нему совсем не похожа на то острое, почти звериное чувство, которое
я испытываю к Митяю...  Монтсеррат  Кабалье,  ?Забыть  Монтсеррат?,  рабочее
название фильма, Анджей Братны, две его актрисы, так  странно  погибшие,  на
тайные похороны одной из них я еду  Почему  Кравчук  позвал  меня?  Чтобы  я
убедилась,  что  тело  будет  предано  земле  по  христианскому  обычаю,   и
успокоилась? Я ведь столько раз спрашивала  у  него  об  Александровой...  И
почему Сеня сказал, что и сам  Кравчук  будет  на  похоронах?  При  нынешней
ситуации, при том, что случилось сегодня на съемках, это слишком рискованный
шаг, нет никакой гарантии, что группу не начнут шерстить. А светиться сейчас
с какими-то полулегальными похоронами ему нет  никакого  резона.  Да  и  сам
Кравчук не похож на доблестного рыцаря  Айвенго.  И  на  какое  кладбище  мы
едем?.
   Все это смущало меня, не вызывало  паники,  нет,  просто  смущало.  Но  я
видела перед собой спокойный, коротко стриженный затылок Митяя.
   С ним я всегда буду в безопасности.
   ...На выезде с Варшавки на Кольцевую машина неожиданно чихнула и затихла.
   - Что случилось? - недовольно спросил Сеня.
   - Черт его знает... Карбюратор барахлит. Две недели  как.  Все  собирался
посмотреть, да руки не доходили - Ну да, зато к другому они у тебя доходили!
- Сеня обернулся, посмотрел на меня и выразительно хмыкнул. Я не осталась  в
долгу и так же светски ему улыбнулась.
   "И чем ты взяла паренька, профура старая?? - прочла  я  в  его  выцветших
рыжеватых глазах.
   "Чем и все, дурашка?, -  ответила  я  ему  таким  же  наглым  взглядом  и
выпустила струю дыма прямо в лицо.
   Митяй  вылез  из  машины,  поднял  капот  и  почти  наполовину  увяз   во
внутренностях ?девятки?.
   - Много курите, мамаша, - попенял мне Сеня, - так  и  загнуться  недолго.
Сегодня живы, а завтра нет. Одни хлопоты.
   - Ну, у нашего уважаемого директора,  как  только  что  выяснилось,  есть
знакомый директор кладбища. Без крыши над головой не останусь, -  парировала
я.
   - Бойкая женщина, - одобрительно сказал Сеня.
   - Очень бойкая, - подтвердил Бадри.
   - Повезло нашему парню, - подвел итог Сеня. Этот пустой разговор стал уже
надоедать мне, когда появился Митяй. Он обошел машину и открыл дверцу с моей
стороны. И тотчас же Бадри  положил  мне  руку  на  колено,  нежный  прикус,
непонятное  телодвижение,  но  очень   по-грузински,   в   стиле   продавцов
подмерзшего  винограда  -  ?Дэвишка,  ай,  красавица...?.  Только  этого  не
хватало. Хорошо, что в салоне темно. Я попыталась  отстраниться,  но  цепкая
рука Бадри сжала мое колено еще больнее - это мало  походило  на  бесстыдный
флирт. Лучше затихнуть и переждать угрозу в пальцах...
   - Чего там? - недовольно спросил Сеня.
   - Жиклеры прочистить надо, - терпеливо объяснил Митяй, - у меня в аптечке
игла.
   - Все у тебя не слава Богу.
   - Можешь идти пешком, - отбрил Сеню Митяй и углубился в аптечку. Его рука
незаметно нашла мою руку, и от этого легкого касания  по  моему  телу  снова
пробежала дрожь. Когда же я привыкну  к  его  прикосновениям?..  Но  решить,
когда же я привыкну, я просто не успела - в мою ладонь лег маленький кусочек
бумаги. Ничего себе, любовные записки!.. Его рука снова незаметно пожала мою
- теперь в ней была только настойчивость и какое-то отчаяние.
   Ты должна  прочитать,  сказало  мне  его  пожатие.  Найди  способ,  чтобы
прочесть. Я подняла глаза и увидела над собой замерзший подбородок Митяя, он
все еще искал иглу.
   - Черт, не могу найти...
   - Свет включи, дурила! - нетерпеливо посоветовал  Митяю  Сеня.  -  Теряем
время.
   Митяй щелкнул выключателем, и в салоне зажегся тусклый свет.
   - Пригнись, - односложно бросил мне Митяй, занятый поисками, - куда же  я
ее сунул?..
   Я пригнулась - совершенно естественно - и осторожно развернула  крохотный
клочок промасленной бумаги. Свет был тусклым, света было мало, но  я  прочла
все, что он написал. Митяй написал это  только  что,  торопливо  и  неровно,
толстыми буквами, очевидно - маслом.  В  записке  было  только  одно  слово:
?БЕГИ?.
   Беги.
   От этого слова у меня похолодело в груди, а Митяй как ни в чем не  бывало
вытащил из аптечки иглу для каких-то  одному  ему  ведомых  жиклеров,  снова
отчаянно коснулся меня всем телом и захлопнул дверь. Бадри моментально убрал
руку с моего колена.
   Беги.
   Я откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Значит, случилось  что-то
серьезное, если Митяй прибегнул к такому способу  передачи  информации.  Все
нестыковки этой поездки мгновенно выстроились  в  одну  стройную  логическую
цепочку. Сеня, никогда не расстававшийся с боссом, вдруг бросает его в самый
ответственный момент и едет со мной на какие-то  мифические  похороны.  Сеня
утверждает, что сам босс будет присутствовать  на  похоронах  Александровой,
хотя более неподходящего момента и придумать невозможно. Скорее всего, когда
группа обложена и когда на Братны свалились такие неприятности, он сам может
оказаться под пристальным вниманием органов - и Кравчук, бывший  чекист,  не
может этого не понимать.
   Все дело во мне.
   За Братны можно быть спокойным - он никому не скажет о первом убийстве, с
самого начала они бегут в одной упряжке. Я  же  -  темная  лошадка,  которая
движется аллюром сама по себе. Он заключил со мной пакт  о  ненападении,  но
кто и когда в мировой истории соблюдал пакты о ненападении? И потом - в  тот
момент была совершенно иная ситуация. Теперь она  осложнилась,  более  того,
второе убийство сделало ее критической, спутало все карты.
   Кравчуку есть что скрывать.
   И я для него - нежелательный свидетель. И нет гарантии, что  я  не  начну
давать показания "Почему  вы  не  заявили  о  первом  убийстве?  Какую  цель
преследовали вы, скрыв первое убийство?  Кому  охота  отвечать  на  подобные
вопросы? А тем более имея вполне респектабельный  бизнес  и  занимая  вполне
респектабельный особнячок в районе подмосковного пансионата ?Лесные дали?. А
если копнуть  поглубже,  могут  всплыть  самые  невероятные  подробности,  о
которых я даже предположить не могу.
   И предполагать не стоит.
   "Беги?, - написал мне Митяй.
   Женщина без документов - кто хватится женщины без документов? Женщина без
всякого   права   на   жизнь,   облезшая   марийская   футболка   ?Фестиваль
финно-угорской культуры? и теплые носки не в счет. И  пальто,  купленное  за
копейки, тоже. Сомнительный пропуск на ?Мосфильм? - даже  без  фотографии  -
вот и все, что хоть как-то может  подтвердить  ее  существование.  Никто  не
хватится ее, когда она исчезнет.  Ее  даже  нельзя  объявить  в  федеральный
розыск, никому и в голову не придет это сделать.
   Я столько раз умирала - пора бы умереть окончательно.
   Именно поэтому я здесь. Именно поэтому они здесь.
   Вот только Митяй... Пятая колонна в хорошо  отрепетированном  государстве
Кравчука, пятый элемент в моей собственной жизни. Я могла  представить,  что
заставило его написать эту отчаянную записку,  -  могла,  но  боялась  этого
больше всего. Неужели он вот так, с лету, ради седой  стареющей  женщины,  с
которой провел всего лишь несколько ничем  не  примечательных  дней  и  одну
безумную ночь, решился сломать свою жизнь? Ведь если это произойдет - у него
ничего не останется. И, может статься, не останется его самого.  Отступники,
даже влюбленные отступники, - самая уязвимая мишень...
   Бедный мой, бедный...
   Я почувствовала к Митяю запоздалую и потому особенно острую  нежность.  У
меня даже заломило в висках и задрожал подбородок.
   Беги.
   Я вдруг отчетливо поняла, что останусь с ним, здесь, в машине, что бы  ни
произошло.
   Прошла вечность, и он вернулся.
   - Ну что? - нетерпеливо спросил Сеня.
   - Все в порядке.
   - Двинули?
   - Ага, - односложно ответил Митяй, но так и не включил зажигание. Он  так
и не включил его...
   То, что произошло потом, за считанные  мгновения  объяснило  и  без  того
ясный смысл торопливой записки Митяя. Он с ходу развернулся и заехал гаечным
ключом, который до этого держал в левой, опущенной руке, прямо в  переносицу
Бадри. Это был мощный удар, может быть, чуть смазанный, ведь  Митяй  не  был
левшой.
   Кровь Бадри брызнула  мне  в  лицо,  на  затылок  Сени,  на  сиденья,  на
стекло... Казалось, она залила весь салон.
   - Беги! - заорал мне Митяй, пока опешивший Сеня терял секунды. - Беги!..
   -  Ах  ты,  сука!  -  Он  все-таки  обладал   отменной   реакцией,   этот
телохранитель, и, несмотря на то, что Митяй навалился на  него  всем  телом,
все-таки сумел вытащить свой пистолет.
   "ЗИГ-зауэр?, я хорошо это помнила по ?Мосфильму?.
   - Беги! - Теперь Митяй уже хрипел, клубку тел  было  тесно  в  заляпанном
кровью салоне.
   Ломая ногти, я все-таки открыла дверцу  и  выскочила  на  шоссе.  Но,  не
пробежав и десяти метров, остановилась. Морозный воздух  сразу  же  отрезвил
меня. Что же я сделала?! Я оставила его одного, я чуть не предала  человека,
который захотел спасти мою жизнь, может быть, ценой своей...
   Я бросилась обратно к машине, но пистолетный выстрел, прогремевший сквозь
открытую дверцу в мою сторону,  заставил  меня  броситься  на  жесткий  наст
обочины.  Была  еще  пара  выстрелов,  видимо,   Митяй   и   Сеня   обладали
приблизительно равными возможностями и физической силой.
   Мимо проносились машины, они не шли сплошным потоком, но возникали в поле
моего зрения  довольно  часто.  Сейчас  ты  поднимешься,  сейчас  ты  должна
подняться...
   Рядом  со  мной  завизжали  тормоза,  видимо,  какой-то   сентиментальный
водитель заметил меня - черную на белом. Это придало мне сил,  и  я  подняла
голову, а потом и села.
   В ?девятке?, еще несколько секунд назад сотрясаемой борьбой, было тихо.
   Митяй или Сеня?.. Кто из двоих?
   Но теперь мне было все равно, теперь меня не остановил бы даже выстрел. Я
рванулась было к машине, но ?девятка?, замигав габаритными огнями и завизжав
протекторами, резко взяла с места.
   Через минуту она уже  скрылась  в  надвигающихся  сумерках.  Я  упала  на
колени. Господи, я вся в крови, Митяй, Митяй...
   Ко мне уже подбегал водитель остановившейся  машины,  пожилой  мужчина  в
коротком облезлом тулупчике. Он на