олода, в ней  я
чувствовала себя даже уютно,  но  спустя  некоторое  время  я  перестала
ощущать собственные ноги: осенние стильные туфли были плохой защитой  от
мороза. У меня не было ни копейки денег, чтобы  засесть  в  какое-нибудь
завалящее бистро и с достоинством выпить хотя  бы  чашку  жидкого  кофе.
Загнанная стужей в угол,  я  наконец-то  забилась  в  ГУМ  и  решила  не
выходить оттуда до закрытия.
   Слабая дурацкая надежда, что к вечеру что-то может решиться...
   Так и не согрев ног, так и не уняв саднящую боль в подбородке, так  и
не  решив  ничего  для  себя,  я  набрела  на  туалет  для   сотрудников
универмага, закрылась в  кабинке,  села  на  выложенный  плиткой  пол  и
заплакала...
   Выхода нет. Нет выхода.
   Спустя несколько минут я почувствовала, что засыпаю. Ну что ж,  очень
хорошо, плевать на то, где я нахожусь, почему так  болят  ноги?..  Слабо
соображая, что делаю, я расстелила на полу шубу, свернулась калачиком  и
накрылась с головой. Пусть меня найдут, но только тогда, когда я  засну.
Есть слабая надежда, что не  проснусь.  Слишком  слабая,  но  попытаться
стоит.  Но  что-то  мешало  мне  провалиться  в  блаженный  сон,  спустя
несколько минут я поняла что.
   Пистолет, впившийся в бок. Единственная неприятность, которую я  могу
устранить.
   Я - вот единственная неприятность,  которую  можно  устранить.  Нужно
только вытащить тяжелую  игрушку  из  кармана.  Она  хорошо  поработала,
вполне в духе Хичкока: два трупа,  почему  бы  не  быть  третьему?  Ведь
выхода нет.
   Нет выхода.
   Эта мысль так обрадовала меня  своей  определенностью,  что  сон  как
рукой сняло. Вот оно что: малейший намек на  решение  всегда  мобилизует
Анну Александрову, суку,  каких  мало.  Жаль  только,  что  не  придется
воспользоваться этим ценным качеством в дальнейшем.
   Мысль о том, что все может так  легко  и  относительно  безболезненно
закончиться, подстегнула меня. Во всяком случае, есть радикальный способ
избавиться  от  боли  в  подбородке  и  навсегда  замерзших  ног.   Есть
радикальный способ избавиться от вечных сумерек в сознании. Я попыталась
извлечь пистолет из-за подкладки - это оказалось не  так-то  просто:  он
выскальзывал, он не давался мне в руки. Я даже застонала от  нетерпения:
каждая секунда отдаляла меня от решения пустить себе пулю в лоб  (или  в
сердце, или в висок), делала его не таким бесповоротным.
   Ничего не получается, да что же с моими руками, черт возьми,  неужели
я так боюсь перестать жить?!.
   - Нет, не боюсь, - вслух произнесла я, уговаривая себя. -  Не  боюсь,
не боюсь, не боюсь. После всего, что произошло, мне нечего бояться.
   Не доверяя больше предательским, цепляющимся за жалкую жизнь рукам, я
поднесла шелковую подкладку к - лицу  и  впилась  в  нее  зубами.  Через
несколько секунд подкладка поддалась  и  треснула.  Из-под  ткани  выпал
пистолет.
   Пистолет и  несколько  смятых  бумажек.  Мать  твою  (я  вспомнила  о
Витьке), что это  со  мной?  Наваждение  близкого  самоубийства  прошло.
Бумажки оказались смятыми купюрами. Я осторожно  разгладила  их:  четыре
сотенных и одна полтаха, да вы шикарно живете, Анна  Александрова,  если
такие бросовые суммы валяются у вас в дырявых карманах.
   Четыре сотенных и одна полтаха. Есть с чем начинать жить.
   Неожиданно  появившиеся  деньги   сделали   свое   дело:   в   голове
прояснилось, прав Илья, я  действительно  алчная  тварь,  только  деньги
могут заставить меня трезво соображать, пусть даже такие небольшие.
   Я поднялась на ноги, оделась и запахнула шубу,  не  забыв  переложить
пистолет и все неожиданное богатство в целый карман.
   Сначала сапоги, чтобы не замерзнуть вусмерть. Сначала сапоги, а потом
все остальное.
   ...Здесь же, в  ГУМе,  пряча  фиолетовый  подбородок  От  равнодушных
продавцов, я купила себе пару  относительно  дешевых  сапог.  Оставшихся
денег хватило на колготки, кофе и пачку "Житана".
   Спустя полчаса я сидела в соседней прилично обставленной забегаловке,
грела руки о чашку кофе и предавалась нерадостным мыслям.
   В активе  у  меня  были  только  сапоги  и  сигареты.  Все  остальное
выглядело катастрофически. То, что я узнала о себе, не может не  вызвать
ничего, кроме глухой тоски. Две смерти за ночь, и  все  они  связаны  со
мной.  Я  и  сама  чудом  избежала  участи  хирурга-пластика   и   Эрика
Моргенштерна. Но это лишь отсрочка, не больше, комиссия по  помилованию,
возглавляемая  владельцем  казино  Ильей,   никогда   не   вынесет   мне
оправдательный приговор.
   Никогда еще со времени выхода  из  комы  я  так  страстно  не  желала
вспомнить все. Вот и сейчас я зло ударила себя по бесполезной  голове  -
так, что остатки кофе пролились на липкий стол. А ударив, тут же поймала
себя на мысли, что амнезия вызывает во мне уже  не  отчаяние,  а  слепую
ярость. Документы, из-за которых холеную суку Анну собирались пустить  в
расход, были так же недостижимы для меня, как для Ильи. Даже  еще  более
недостижимы. Я не знала, не помнила людей, которые могли бы помочь  мне,
зато те, кто собирался убить меня,  были  мне  известны.  О  том,  чтобы
уехать, не было и речи - у меня нет ни денег, ни документов. Я не помню,
появилась ли я в Москве на заре туманной юности или  прожила  здесь  всю
жизнь. Можно еще раз позвонить Насте, даже приехать к ней - сердобольная
птичка на жердочке никогда бы мне не отказала. Но  разнесенная  в  куски
голова  Эрика  Моргенштерна  так  явно  совпадала  по  контуру  с   моей
собственной головой,  что  я  тут  же  отбросила  эту  мысль.  Не  стоит
втягивать медсестру в смертельные игры. Ты  можешь  защитить  ее  только
тем, что не станешь впутывать  в  свою  жизнь,  Анна...  Какое  все-таки
замечательное имя - Анна... Пожалуй, оно даже идет мне.
   Можно, конечно, вернуться в клинику, но там меня  обязательно  найдут
люди  Ильи.  Они  продемонстрировали  свои  возможности.  И  последствия
известны, я не думала, что  после  утреннего  инцидента  с  Витьком  мои
мучители отнесутся ко мне с большей симпатией, чем прежде.  Да  и  перед
капитаном Лапицким нельзя вечно разыгрывать неведение, он сразу же учует
всю зыбкость моей сицилианской защиты (интересно, играла ли я в  шахматы
до катастрофы на шоссе?).
   Ситуация была такой тупиковой, что я  даже  улыбнулась  паре  молодых
геев, сидящих против меня. Со всеми вытекающими  свободы  и  жизни  тебе
осталось ровно до первого милицейского поста.
   Один из геев, гибкий как тростник азиат, улыбнулся мне в ответ, легко
оторвался от своего спутника и подошел к моему столику.
   - У вас не будет сигареты? - мягким чувственным голосом,  похожим  на
руки мертвого Эрика, спросил он.
   Я протянула ему пачку  "Житана".  Он  ловко  выбил  сигарету,  но  от
столика  не  отошел.  Его  приятель,  по  виду  похожий   на   аспиранта
философского факультета, ревниво следил за нами. "Дешевка, - с симпатией
подумала я  об  азиатском  мальчике  с  тонко  вырезанными  ноздрями,  -
копеечный жиголо, пардон, альфонсик..."
   - А две не дадите? - Гею откровенно  хотелось  понравиться  мне,  это
было чисто женское кокетство.
   - Две - это уже вымогательство, - конечно же, хочет вызвать  ревность
своего  дружка,   дешевый   приемчик,   Эрик   никогда   бы   таким   не
воспользовался.
   Но сигарету я все-таки дала, а когда азиат отошел от столика, все мои
мысли были поглощены убитым молочным  братцем,  владельцем  подержанного
"Фольксвагена" и всех моих тайн. Как это он сказал тогда - "я  выполняла
деликатные поручения"? Я была девочка что надо, я могла выйти  сухой  из
воды при любых обстоятельствах...
   Решение, которое пришло,  поначалу  показалось  мне  безумием  чистой
воды. Но в этом безумии я увидела единственный выход, единственный  свет
в конце тоннеля. Не стоит ждать, пока  первый  же  сержант  из  ближнего
Подмосковья схватит тебя за руку и предъявит обвинение в бродяжничестве.
Не стоит ждать, пока первый же человек из окружения Ильи схватит тебя за
руку и пустит пулю в лоб.
   Я расстегнула шубу и осторожно опустила руку в карман  халата,  успев
загадать при этом: если я найду там то, что хочу найти, -  у  меня  есть
шанс выбраться и вспомнить о своем прошлом в более спокойной обстановке.
   И среди клочков собственных волос, скатанных  в  шарики,  среди  двух
засохших лепестков гвоздики из того давнего Настиного букета я нашла то,
что  искала,  -  смятую  визитку  капитана  Лапицкого.  Я  вытащила  ее,
расправила и принялась изучать.
   Она  отразила  сущность  капитана  -  нахрапистость  и  дешевый  шик.
Отвратительная полиграфия, плохо пропечатанные  буквы  всего  лишь  двух
слов - "Константин Лапицкий". Два  телефона  с  одинаково  начинающимися
первыми цифрами - очевидно, служебные. И еще один,  дописанный  от  руки
телефон. Есть из чего выбирать.
   Я допила кофе, еще раз улыбнулась аспиранту философского  факультета,
его ненадежному любовнику и вышла из кафе.
   На оставшиеся деньги я купила несколько жетонов для таксофона. Первый
звонок оказался неудачным - мне никто не ответил.  По  второму  телефону
вежливо  поинтересовались,  по  какому  вопросу  я  звоню,  и,   услышав
жизнеутверждающее "по личному", так  же  жизнеутверждающе  ответили:  "У
него сегодня выходной".
   У него сегодня выходной. Очень мило. Оставался только  один  телефон,
написанный от руки.  Это  мой  единственный  шанс.  Февральскую  ночь  в
Москве, без денег, без документов, в больничном халате и роскошной шубе,
которую хочется снять каждому кому не лень, я не переживу.
   Длинные гудки.
   "Ну давай же,  давай,  не  подведи,  капитанишко-неудачник,  за  меня
вполне  могут  дать  звезду,  и  не  одну",  -  умоляла  я,   прижимаясь
разгоряченным лбом к телефонному диску.
   Наконец трубку сняли. "Лапицкий на проводе". Боже мой, какое счастье,
Лапицкий на проводе. У меня перехватило дыхание.
   - Кто говорит?
   Действительно,  кто  говорит,  не  могу  же  я  представиться   своим
настоящим именем - Анна Александрова, он не имеет  о  нем  ни  малейшего
понятия...
   - Алло, вас не слышно, перезвоните. Сейчас он положит трубку...
   - Это я, - наконец-то выдавила из себя я.
   - Кто - я?
   - Это та дамочка из клиники, ваша головная боль. На том конце  трубки
повисло гробовое молчание.
   Я почти физически ощущала молчаливое напряжение капитана.
   - Где вы? Куда вы пропали? - выдохнул он.
   - Нам необходимо встретиться. Это конфиденциальный  разговор.  Важная
информация. Только вы и я.
   - Где ты? Где ты находишься, черт возьми?! - сорвался капитан.
   - Только вы и я. Вы обещали помочь мне.
   - Где ты?!
   - Если вы придете не один...
   - Я приеду один, - заорал он. - Где ты?
   - Если вы приедете не один, я не сообщу вам  того,  что  знаю.  И  вы
ничего не сможете со мной поделать. Любая экспертиза подтвердит,  что  у
меня действительно амнезия...
   - Хорошо.
   - Я у метро "Кузнецкий Мост".
   - Жди меня там.
   - Нет. Очень холодно. Я буду ждать  вас  в  "Букинисте",  направо  за
угол. Вы знаете этот магазин?
   - Я еду. Никуда не уходи.
   Взмокшая, как мышь, я повесила трубку. Первый  шаг  ты  уже  сделала,
теперь остается только ждать.
   ...Он появился в "Букинисте" только через пятьдесят  минут,  когда  я
перелистала все собрание сочинений Хемингуэя и несколько раз проиграла в
голове  возможные  варианты  нашего   предстоящего   разговора.   Куртка
нараспашку, тот самый свитер, который  я  изгадила  ночью  в  Бронницах,
штаны из плотной шерсти, непокрытая голова, плохо выбритое лицо - ничего
капитанского. Я видела, как он рыскал глазами  по  маленькому  торговому
зальчику, выискивая меня.  Я  закрыла  "Прощай,  оружие!"  и  приветливо
помахала ему рукой. Странное веселье овладело мной, хотя ничего веселого
в моем положении не было.
   - Здравствуйте, Костя! Можно, я буду называть вас Костей?
   Он уже был рядом со мной и придерживал меня за рукав шубы.
   - Почему вы  исчезли  из  клиники?  Что  с  вами  произошло?  Вас  же
пол-Москвы ищет... Главному хирургу строгач грозит...
   - Видно, плохо ищут. Другие нашли быстрее. - Откуда эта шуба?
   - Это моя собственная шуба. Из прошлой жизни.  Шикарная  была  жизнь,
должна вам сказать.
   Он тряхнул меня за плечи, не обращая внимания  на  то,  что  за  нами
зорко наблюдает пожилая продавщица.
   - Вы наконец-то вспомнили?!
   - Нет, - по его лицу пробежала гримаса разочарования, - я  ничего  не
вспомнила о себе, но кое-что узнала о других.  Думаю,  это  заинтересует
вас.
   Он так пристально посмотрел на меня, как будто видел впервые. Я  тоже
увидела себя его глазами: теперь я уже не была той  безмозглой  личинкой
шелкопряда, готовой швырнуть в  него  банкой  с  гвоздиками  и  потерять
сознание от жалости к себе.
   - Вы изменились, - наконец сказал он.
   - У меня было некоторое количество времени и хорошие учителя,  -  моя
реплика, относящаяся вовсе не к  нему  (после  аборта  и  двух  убийств,
которые произошли у меня на глазах, инцидент на даче в Бронницах казался
невинной шуткой), почему-то заставила Лапицкого  покраснеть  и  опустить
глаза.
   - Я не имела в виду вас и ваших людей, - ободрила я капитана. - У вас
есть деньги?
   Лапицкий непонимающе посмотрел на меня.
   - Я хочу купить книгу.
   - Вы поразительный человек.
   - Я сама не подозревала, насколько я поразительный человек.
   Взяв у капитана  двадцать  тысяч,  я  купила  толстый  том  Диккенса,
"Записки Пиквикского клуба", заранее зная, что никогда не открою ее.  Мы
вышли из магазина на улицу и остановились перед витриной.
   - Где же  шофер  Виталик?  -  истеричная  веселость  продолжалась,  и
Лапицкий не мог объяснить ее природу. Он с мрачным  недоумением  смотрел
на меня.
   - Вы же сказали, что у нас конфиденциальный разговор.
   - Простите. Что ж, поедем. Глупо мерзнуть на улице.
   - Куда?
   - В ваше управление я всегда успею. К вам, если жена не против.
   - Не против. Я не женат.
   - Тогда берите машину.
   Лицо капитана жалко  сморщилось:  видимо,  двадцатка,  уплаченная  за
Диккенса, была последней.
   - Придется на метро, - наконец глухо сказал он...В метро он все время
придерживал меня за рукав, как  будто  боялся,  что  я  исчезну  так  же
внезапно, как и появилась. Но я не собиралась исчезать,  сейчас  капитан
был моим единственным шансом на  спасение.  После  того,  что  произошло
утром, после той неожиданной власти над Витьком я была уверена,  что  он
обязательно поможет мне.
   Капитан жил рядом с метро "Семеновская". И пока мы  доехали  до  нее,
пока толкались в переходах на станции, забитых продавцами газет и нищими
студентами консерватории с их извечной "Две Мария",  решимость  покинула
меня. Капитан Лапицкий повел себя со мной как порядочная  скотина,  даже
смерть друга его не оправдывает. Он хотел выбить любые  признания  любой
ценой, и нет гарантии, что, выслушав все, что  я  ему  расскажу,  он  не
сдаст меня на руки алчной машине правосудия...
   ...Однокомнатная берлога на  двенадцатом  этаже  выдала  Лапицкого  с
головой - ничего особенного за всю свою жизнь  этот  сторожевой  пес  не
заработал: книжный шкаф во всю стену,  забитый  в  основном  специальной
литературой по  криминалистике,  спартански-узкая  кровать,  похожая  на
развороченное  гнездо,  пара  старых  кресел  и  журнальный   столик   в
уныло-буржуазном стиле. На  столике  стояла  фотография  -  два  молодых
человека, стоящих в обнимку, в снаряжении на фоне горнолыжного  курорта:
в одном из них я узнала самого Лапицкого, а в другом - Олега Марилова.
   И никаких занавесок на окне.
   Вся одежда капитана была свалена прямо на кресла, на батарее сушились
носки,  а  над  кроватью  висели   горнолыжные   ботинки,   по   дизайну
напоминающие хорошего качества гоночные  болиды,  супердорогая  вещь.  С
противоположной стены на них с состраданием взирала  плохая  репродукция
"Любительницы абсента" Пикассо...
   Значит, ты достаточно образованна, Анна. Ты  даже  можешь  выговорить
слово "абсент"...
   В комнате капитана царил первобытный хаос, и лишь в  одном  углу  был
образцовый порядок: там расположилась стойка  для  горных  лыж  и  всего
сопутствующего им снаряжения. Две пары лыж отличного  качества,  даже  я
могла судить об этом.
   - Поговорим на кухне, - сразу же стушевался капитан и прикрыл дверь в
комнату.
   Он провел меня на кухню,  еще  хранящую  следы  внезапно  прерванного
обеда: недоеденная тарелка  горохового  супа  и  нарезанное  аккуратными
брусками розовое сало.
   Раздеваться я не стала,  хотя  в  квартире  было  жарко  и  по  моему
позвоночнику струился пот. Длинная соболья шуба  подавляла  капитана,  в
ней я выглядела совсем другим человеком. А  больничный  халат  сразу  же
вернет Лапицкому мистическую власть над пациенткой,  хвост  этой  власти
тянется еще из клиники, и капитан наверняка не забыл,  как  он  может  в
отчаянии стучать по полу...
   - Слушаю вас, - сказал Лапицкий,  неловко  убирая  со  стола  остатки
обеда.
   И тут я почувствовала, что не могу начать разговор.
   - У вас есть водка, капитан?
   - Вы вспомнили, что такое водка? - насмешливо спросил он.
   - Я даже вспомнила, что мои любимые сигареты называются "Житан"...  -
Я вынула из кармана пачку и нервно закурила. - Вернее,  мне  сказали  об
этом.
   - Кто?
   - Тот, кто рассказал и обо всем остальном... Лапицкий не торопился  с
вопросами, он понял мое состояние. Из старенького холодильника "Юрюзань"
была извлечена початая бутылка "Столичной" и тарелка с подсохшим  сыром.
Сало так и осталось лежать на столе.
   - С закуской напряженка, - извинился капитан, разливая  водку  в  две
чистые рюмки.
   - Черт с ней. - Я, не глядя, махнула водку и снова подставила  рюмку.
- Налейте еще.
   - Наклюкаетесь, дамочка, что я с вами буду делать?
   - Положите спать.
   - Не положу.
   - Будете устраивать пытки бессонницей? Вы ведь мастер-инквизитор.
   - - У меня нет еще одной кровати. - Вторую рюмку капитан выпил вместе
со мной, крякнул и потянулся за  куском  сала.  -  Выкладывайте,  о  чем
хотели мне рассказать.
   Водка  оказала  свое  благотворное  действие  -  нервное   напряжение
отпустило меня, и я немного успокоилась.
   - Вам что-нибудь говорит имя Юлий Моисеевич Дамскер? - спросила я,  в
упор глядя на капитана. Лапицкий присвистнул и воззрился на меня.
   - Допустим. Что дальше?
   - Скажите мне, что вы знаете о нем?
   - А вы? Вы имеете какое-то отношение к нему?
   - Скажем, я знаю  людей,  которые  имели  отношение  к  нему.  К  его
убийству. Ведь его убили, правда?
   -  Для  пациентки   закрытой   клиники,   страдающей   амнезией,   вы
поразительно осведомлены. Да, его убили. В ноябре прошлого года. История
была громкая, на всю Москву. Не одна голова полетела.
   - Дело тухлое? Убийц, конечно, не нашли? - Я вынула сигарету из пачки
и вопросительно посмотрела на капитана. Он чиркнул  спичкой  о  коробок,
спичка сломалась. То же самое произошло и со  второй  спичкой.  Лишь  на
третий раз он справился и поднес спичку к моей сигарете.
   Не нужно так волноваться, капитанишко-неудачник!..
   - Тухловатое, - наконец сознался Лапицкий, внимательно наблюдая,  как
я выпускаю дым из ноздрей, - дрянь дело. Никаких концов.
   Поздравляю, ты умеешь работать,  Анна.  Почему  бы  не  записаться  в
профессиональные киллеры, тем более что пистолет у тебя есть.
   - Расскажите мне о нем.
   - Почему я должен рассказывать вам о нем?
   - Потому что информация, которую я хочу вам дать, имеет  отношение  к
этому убийству.
   Капитан посмотрел на меня тяжелым взглядом:
   - Занятная вы дамочка. Еще водки?
   - Пожалуй.
   Он снова разлил водку, и мы снова выпили.
   -  Валяйте  рассказывайте,  -  трясясь  от  страха  сделать  неверное
движение, развязно сказала я.
   - Что у вас с подбородком? Вас били? - Только теперь я заметила,  что
он внимательно смотрит на  меня.  Странно,  почему  он  не  задал  этого
вопроса раньше. Странно, почему он сразу же