крывается с места происшествия. Кто-то из  них
запомнил марку машины, кто-то - надпись, кто-то, особенно глазастый, - часть
номера. Все это складывается, и получается общая  картина.  Если  свидетелей
будет больше, то ?Москвич-412? вполне может стать ?БМВ?, и пойди докажи, что
это не так. Коллективные свидетельства - это как коллективный  выброс  китов
на скалы: никакого проку, только загрязнение акватории. И  потом,  эти  твои
киношники... Дряннее ничего и придумать нельзя. - Лапицкий поморщился.
   - Что так?
   - Пустоголовые какие-то. Никто ничего не помнит, никто  ничего  не  может
сказать толком, все кивают друг на  друга,  все  легко  поддаются  внушению.
Какой-нибудь черт говорит, что другой  черт,  когда  выключили  свет,  стоял
там-то и там-то. Ты ему пеняешь: ?Как же так, господин первый черт, вот  ваш
товарищ - третий черт говорит, что искомый второй черт  стоял  не  там-то  и
там-то, а сям-то и сям-то?. - ?Так и говорит?? - спрашивает. ?Именно  так  и
говорит?.  -  ?А  кто  еще  так  говорит??  Ну,  и  склоняется  на   сторону
большинства. Инстинкт коллективного бессознательного, истина там, где роются
все...
   - Неужели так безнадежно?
   - Пока никакого просвета. Дамы рыдают. Я вспомнила плачущую Ирэн у окна.
   - Это Ирэн, гримерша, она родственница покойной Бергман.
   - Да знаю я... К сожалению, борьба за наследство отпадает, у старухи было
только двенадцать квадратных метров в богадельне. А жаль. Такой милый, такой
благовоспитанный повод, любо-дорого взглянуть...
   - Что будет с фильмом?
   - Не знаю. Это не компетенция следствия. Естественно, на  какое-то  время
съемки придется приостановить. Пока не снимут  все  показания,  не  допросят
свидетелей...  По  вашему  Братны  очередной  Каннский  фестиваль,  говорят,
сохнет?
   - Что-то вроде того... А сколько человек вообще было в павильоне?
   - Пятнадцать, включая группу, актеров и обслуживающий персонал.
   - И никто не входил и не выходил? Хоть это-то установить удалось?
   - К сожалению, нет. У вас же бардак, как в публичном доме  в  Амстердаме:
заходи - не бойся, выходи  -  не  плачь.  Но  нужно  отдать  должное  Андрею
Юрьевичу Кравчуку, он оперативно организовал площадку  после  убийства  и  к
трупу никого не подпустил. Старая закалка.
   - Он один?
   - Нет, там была пара его мальчиков.
   Пара его мальчиков, я даже знаю, кто это  был.  Сеня  и  Бадри,  хотевшие
убить меня. И бедный Митяй, хотевший, чтобы я  осталась  с  ним...  Мысль  о
Митяе снова острой иглой прошила сердце, и  мне  стало  холодно  в  Костиной
горячей ванне...
   - У тебя еще есть водка? - спросила я.
   - Тебе хватит.
   - Я же не пьянею.
   - Это еще хуже. Перевод натурального зернового продукта.
   - Ладно, черт с тобой. Чем ее убили? Ты сказал - ?нож в спину?.
   - Ну, это фигурально выражаясь. Вообще-то это было специально  заточенное
шило.
   - Так же, как и в случае Александровой... - Я нырнула в ванну и тотчас же
выскочила, отплевываясь. - Почему шило?
   - Я сказал,  специально  заточенное  шило.  Редкий  экземпляр,  достойный
украсить музей криминалистики. Во-первых, очень длинное и  очень  острое,  я
такого не видел вообще никогда. Во-вторых, тонкие насечки.  По  отношению  к
рукоятке эти насечки расположены под определенным углом, они создают  эффект
желобков. Человечек падает замертво, но никакой крови.
   - Так же, как и в случае с Александровой,  -  снова  повторила  я,  -  и,
конечно же, никаких отпечатков пальцев.
   - Отчего же, имеются  пальчики  министра  рейхспропаганды  Геббельса,  Че
Гевары и Элеоноры Рузвельт, - ухмыльнулся Лапицкий.
   - Ладно тебе... Я всегда догадывалась, что Элеонора  Рузвельт  -  женщина
твоей мечты...
   - Женщина моей мечты - это ты. Обожаю циничных сук, способных отправить к
праотцам кого угодно. Вот только ты кобенишься... Не хочешь поглубже в  себя
заглянуть. Никогда не надо бояться самого дна,  девочка,  только  так  можно
обрести почву под ногами...
   Конечно же, он знал меня именно такой - циничной сукой. И именно такой  я
всегда для него и была. Он вложил в меня максимум веселой ярости к миру,  на
которую был способен сам, и я только один раз дала ему повод думать иначе...
То, что он  сказал  мне  сейчас,  было  каким-то  извращенным  признанием  в
извращенной любви, это была страсть наизнанку, не знающая  иного  выражения.
Если так будет продолжаться и дальше, я действительно могу получить  пулю  в
голову. И только потому, что он так  и  не  сможет  согласиться  с  нынешней
трактовкой моего образа...  Не  стоит  забывать,  что  добродушный  капитан,
сидящий  сейчас  на  полу  в   вытянутых   трико   и   с   чашкой   дешевого
псевдобразильского кофе, без всякой жалости отправил на  тот  свет  не  один
десяток человек.  Не  один  десяток,  если  того  требовали  интересы  дела,
которому он фанатично служил. Только на моей памяти их было трое. Еще  троих
убрала я сама.
   Хороша парочка - баран да ярочка. Славная пара - гусь  да  гагара.  Милый
дуэт - альт да кларнет. На каждый горшочек - своя крышечка...
   - А что с ее вещами? - спросила я только для  того,  чтобы  не  думать  о
нашей мистической связи, о пуповине, которая  нас  соединила  и  которую  не
так-то просто перегрызть.
   - А что с вещами? Обыкновенная старушечья сумка. Обыкновенные  старушечьи
вещи. Пудреница, носовой платок,  тушь  для  ресниц  ?Ленинград?  1977  года
выпуска, валидол  -  пять  таблеток,  но-шпа  -  семь  таблеток,  пенсионное
удостоверение, фотография...
   - Фотография? Какая фотография?
   - Да ее фотография.
   - С родственниками на фоне Фонтана слез в Бахчисарае?
   - У тебя извращенные представления. Ну, не совсем фотография...
   - Открытка, - сказала я.
   - Точно. Открытка. Ты права. Откуда знаешь?
   - Не просто открытка. Очень старая открытка. Год эдак пятьдесят первый. -
Я уже не слушала Лапицкого.
   - Пятьдесят второй, если уж быть совсем точным.
   - Как назывался фильм, в котором она играла? Ведь  там  кадр  из  фильма,
да?
   - Не ставь в тупик старика Лапицкого. Там кадр из фильма, точно.  Как  же
он назывался?.. То ли ?Крым в дыму?, то ли ?Дым в Крыму?... Ага, ?Выстрел  в
лесной чаще?, что-то вроде этого. В роли патриотки Наденьки Гвоздевой - арт.
Ф. Бергман. А что?
   - Дело в том, что в гримерке, где убили Александрову, кто-то  заткнул  за
угол зеркала одну старую фотографию с молодой Александровой.  Там  тоже  был
кадр из фильма, совсем из другого - он назывался ?Ключи от  Кенигсберга?.  И
там главную роль играла Татьяна Петровна Александрова.
   - Ну, это просто бред какой-то. Или мы  имеем  дело  с  маньяком-эстетом,
который из любви к этому... - Лапицкий щелкнул пальцами.
   - Антониони.
   - Да нет...
   - Феллини...
   - Нет.
   - Эльдар Рязанов...
   - Еще называй!
   - Братья Васильевы, братья Маркс ,  братья
Микки и Акки Каурисмякки , Радж Капур,  Акира  Куросава,
Френсис Форд Коппола, Чарли Чаплин, Лукино Висконти, Вуди Аллен...
   - О! Вроде он. Маньяк-эстет из любви к  высокому  искусству  Вуди  Аллена
убивает представительниц низкого жанра, старых шлюх со стажем. Чем не мотив?
На свете до черта людей с протекающей крышей.
   - А почему Вуди Аллена? - медленно спросила я.
   - Просто так, к примеру.
   - Странно. Ты телепат?
   - Да я ни одного его фильма не видел. Прочел как-то в программке название
-  ?Все,  что  вы  хотели  знать  о  сексе,  но  боялись  спросить?,   очень
порадовался. Фильмец как раз по тому каналу шел, который у меня не ловится.
   - Знаешь, а ведь Вуди Аллен - любимый режиссер нашей гримерши Ирэн.
   - Ну и на здоровье.
   - И в ту ночь... В  ту  ночь,  когда  убили  Александрову,  она  оставила
кассету в гримерке, как раз с его фильмом. И кассета исчезла.
   - Да ладно тебе, исчезла. Какая-то тварь сперла, только и всего.
   - Она исчезла, но потом снова появилась.  Вместе  с  фотографией  молодой
Александровой.
   - И ты придаешь этому большое значение?
   - Да нет, так просто. К слову.
   - Ну, понятно. Долго еще в ванне валяться собираешься?
   - Жду, пока ты выйдешь.
   - Стесняешься? - Капитан прищурил глаза и потянулся. - С каких это пор ты
начала стесняться? Что-то на тебя не похоже...
   - Принеси мне, пожалуйста, сигареты. Они в сумке.
   - Ладно.
   В этом был наивный расчет: сейчас капитан выйдет, и я  успею  вылезти  из
ванны и облачиться хотя бы в его халат... Или завернуться в  полотенце.  Мне
страшно не хотелось остаться перед ним  унизительно  голой,  мне  хватило  и
того, что он без стука  вперся  в  ванную,  едва  я  только  начала  мыться.
Странная мысль вдруг посетила меня: Лапицкий ведет себя со мной так же,  как
вела себя с несчастным целомудренным Митяем я сама: он постоянно провоцирует
меня. Но делает это еще более нагло, еще более бесцеремонно. Костик Лапицкий
был обаятельным моральным уродом, а я была его порождением, он слишком много
вложил в меня, яблочко от яблоньки недалеко падает.  Теперь  я  окончательно
поняла, откуда появились во мне все  эти  развеселые  ухваты  провинциальной
шлюхи.
   - Они в боковом кармане, - запоздало  добавила  я.  Костя  ухмыльнулся  и
вышел из ванной, прихватив по дороге  не  только  мои  вещички,  но  и  свой
сомнительной чистоты халат и огромное полотенце с пальмами  ?Хэппи  Саммер?,
на которое я было нацелилась. Так  и  есть,  он  выжидает,  он  снова  хочет
вызвать к жизни Анну, для которой нагота не значила  ничего  и  которая  так
бесстыже и так профессионально умела ею пользоваться - почти как  тем  самым
остро заточенным шилом, самым экзотическим орудием убийства.
   Ну и черт с тобой. Не зубной же щеткой срам прикрывать, в самом деле.
   И я сдалась.
   ...Когда он вернулся, волоча за собой мою сумку, я сидела голая в  пустой
ванне, заложив ногу на ногу.
   - Выбей мне сигарету.  У  меня  руки  мокрые,  -  независимо  сказала  я,
прикрывая руками грудь.
   - Они у тебя не только мокрые, - сочувствие Лапицкого относилась  к  моим
израненным пальцам.
   Он вытащил сигарету и вопросительно посмотрел на меня.
   - Не прикуришь?
   - Куда денусь. - Он прикурил сигарету и  вставил  ее  мне  в  губы.  Я  с
наслаждением затянулась.
   - Тело у тебя не изменилось, - сказал он. - Хоть это радует. И вообще  ты
хорошо это делаешь. Любо-дорого смотреть.
   Он специально напомнил мне нашу вчерашнюю встречу на  барже  с  песком  в
павильоне ?Мосфильма?, он долго следил, как мы с Митяем занимаемся  любовью.
И он снова хотел уколоть  меня  этим.  Никакого  стыда.  Чем  не  девиз  для
вуайериста со стажем...
   - Я рада, что тебе понравилось, - сказала я, с ужасом улавливая  в  своем
голосе интонации ненавистной мне Анны.
   - Вот теперь ты становишься похожей на себя. - Он присел  на  корточки  и
бесцеремонно вытряхнул содержимое моей сумки на пол. И принялся  копаться  в
нем.
   - Эй! Я пока еще не  умерла.  И  моя  сумка  еще  не  стала  вещественным
доказательством. Оставь ее в покое. Но он не слушал меня. И не слышал.
   - Если хочешь понять, что в голове женщины, - залезь к  ней  в  сумку,  -
наставительно сказал он, - хреново же ты жила в последнее время.
   В  сумке  действительно  не  было  ничего  выдающегося:  несколько  пачек
?Житана?, копеечная одноразовая зажигалка, купленная за два рубля  в  киоске
возле  дома  Митяя,  простецкий  ключ  от  квартиры  Серьги  на  ?Пражской?,
пластмассовая щетка для волос и мелкие мятые  купюры.  И  несколько  фигурок
оригами, которые я взяла  у  Кравчука  во  время  своего  первого  визита  в
?Попугай Флобер?. Мосфильмовский пропуск лежал в  кармане  моего  пальто.  И
больше ничего.
   - Да-а, - крякнул Лапицкий, - ты из тех, кому можно  сделать  контрольный
выстрелов голову совершенно безнаказанно. И по сводкам будешь проходить  под
кодовым названием ?труп неизвестной?. До сих пор без документов шастаешь, а?
   - Тебе какое дело?
   -  Переживаю.  Говорил  же  тебе,  не  чужие  люди...  -  Его  иезуитство
становилось невыносимым.
   - Я смотрю, слава Великого Инквизитора тебе спать  не  дает,  -  показала
зубы я.
   - А тебе слава Ларошфуко. - Лапицкий взял одну из пачек ?Житан Блондз?  и
с выражением прочел:
   -  ?ИЗМЕНИТЬ  ПРАВИЛА   -   НЕ   ЗНАЧИТ   ИЗМЕНИТЬ   ИГРУ?,   тоже   мне,
изобретательница афоризмов. Монтень, ?Опыты?.
   - Ну-ка, дай сюда! - Совершенно забыв о голой груди, я выскочила из ванны
и протянула руку к пачке.
   Так и есть. Те же печатные буквы, далеко отстоящие друг от друга,  та  же
шариковая  ручка:  ?ИЗМЕНИТЬ  ПРАВИЛА  -  НЕ  ЗНАЧИТ  ИЗМЕНИТЬ  ИГРУ?.   Эта
коротенькая фраза выглядела гораздо более безобидной, чем первое послание на
сигаретной  пачке.  Она  действительно  напоминала   доморощенный   афоризм,
Лапицкий прав. И все же от четких печатных букв исходила угроза. К чему  она
относилась, я не знала. Как не знала и того, получили ли аналогичную записку
Братны и Кравчук, или неизвестный мне автор выбрал  для  странной  переписки
именно меня.
   Еще один привет от человека, который знает об убийствах, по крайней мере,
не меньше меня. Я намеренно не рассказала о записках Лапицкому. В  них  было
что-то кокетливо-ненастоящее,  как  будто  человек,  писавший  их,  старался
привлечь к себе внимание. Братны прав, вести такую  опереточную  игру  может
только тип, работающий в кино. Не очень-то я поверила в случайно  оброненную
Костей  фразу  о  маньяке  -  хотя  бы   потому,   что   их   маниакальность
просматривалась чересчур явно.  Они  не  были  совершены,  они  были  хорошо
обставлены. Ведь только маньяков  привлекают  ритуальные  убийства,  как  бы
говорило каждое из совершенных злодеяний. Да и сами убийства не несут в себе
ничего, кроме бессмысленности. Какие комплексы  может  удовлетворить  смерть
старых  женщин:  все  удивительно  стерильно,  никаких  надругательств   над
трупами, никакой крови, тишь, гладь и Божья благодать.
   И почему убивают актрис, работающих только у одного режиссера? Это похоже
на спланированную акцию.
   "ИЗМЕНИТЬ ПРАВИЛА - НЕ ЗНАЧИТ ИЗМЕНИТЬ ИГРУ?, мне снова подбросили привет
из Зазеркалья, где уже находились две актрисы. ?...НЕ ЗНАЧИТ ИЗМЕНИТЬ  ИГРУ?
означает только то, что игра может быть продолжена.
   А если фильм закроют?
   - Ты, я смотрю, стала увлекаться  традиционными  японскими  ремеслами,  -
вытащил меня из куцых размышлений голос  Лапицкого,  -  сад  камней  еще  не
завела?
   Он выстроил вокруг себя фигурки оригами и задумчиво смотрел  на  них.  От
натекшей на пол воды фигурки стремительно портились, скоро бумага  полностью
пропитается водой, и оригами потеряют всякую привлекательность.
   - Эти фигурки делает один наш общий знакомый - Андрей Юрьевич Кравчук,  -
сказала я.
   - Надо же, какой глубокий человек, какой разносторонний человек.  С  утра
над куском бумаги упражняется, а вечером беззащитных женщин заказывает...
   Едва приехав к  Лапицкому,  я  рассказала  ему  обо  всем  случившемся  у
Кольцевой дороги.
   - Я хочу одеться. - Я вспомнила о своем внешнем виде только тогда,  когда
почувствовала легкий озноб, идущий от просохшей кожи и влажных волос.
   - Сообразила наконец, эксгибиционистка! - довольно засмеялся Лапицкий.  -
Идем в комнату, я тебе уже постелил.
   Мы вернулись в комнату, которая ничуть не  изменилась  со  времени  моего
последнего визита: те же разваленные полки с книгами по криминалистике,  тот
же уголок любителя  альпийского  слалома,  те  же  горнолыжные  ботинки  над
диваном, похожие на болиды ?Формулы-1?.
   Костя постелил мне на полу, ничего другого и ожидать  не  приходится  при
его хамском гостеприимстве: два видавших виды спальных  мешка  и  продранная
простыня между ними.
   - Извини, работы по горло, некогда в Давос съездить, на лыжах покататься,
не то что комплект белья купить.
   - Ничего, переживу. Работы, говоришь, много?
   - Завались! Выборы же на  носу,  Госдума,  президент  и  прочие  прелести
демократии, пока на всех компромат соберешь -  умаешься.  Непаханая  целина,
море разливанное... Ты ж знаешь, что мы по коррупции на пятом месте с  конца
в мире, после нас только Камерун.
   - Ты же теперь рядовой сотрудник рядового отделения милиции.
   - Ай, поймала, сучка! Сдаюсь, сдаюсь. Давай хоть  лапки  тебе  обработаю,
смотреть больно, как ты на свободу рвалась.
   Костя сходил на кухню и принес какую-то мазь и бинты.
   - Это еще что за дерьмо? - спросила я: мазь отвратительно пахла клопами.
   - Не дерьмо, а последнее достижение медицины. Изготавливается из мандибул
насекомых,  заживляет   влет.   Мне   ее   один   чинуша   из   Министерства
здравоохранения поставляет.
   - На взятках погорел? - иронически спросила я.
   - На поставках просроченных медикаментов.  Сиди  смирно,  сейчас  я  тебя
обработаю.
   Костя быстро смазал мои пальцы сомнительного вида бурой вязкой  массой  и
наложил бинты.
   - Спасибо. Ты просто Флоренс  Найтингейл   какая-то.
   - Это еще кто, героиня мексиканского телесериала?
   - Что-то вроде того.
   - Вот только не дави на меня интеллектом, пожалуйста.
   - Хорошо. Не буду - Тогда я выключаю свет.
   Я вытянулась на спальном мешке и закинула руки за голову. Еще вчера в это
же время подо мной были совсем другие простыни, смятые от страсти; еще вчера
человек, которого я так хотела, был восхитительно жив, еще вчера  была  жива
Фаина Францевна  Бергман,  еще  вчера  я  снисходительно  подозревала  ее  в
убийстве конкурентки... Еще вчера я даже представить не могла, что следующую
ночь проведу в запущенной берлоге Кости Лапицкого, человека, научившего меня
осознанно убивать. Человека, встреча с которым означала бы для меня смертный
приговор.
   Впрочем, смертный приговор был и так подписан.  Видимо,  я  действительно
представляю определенную опасность для  Кравчука,  если  он  решился  убрать
меня. Он так и не поверил мне. А я не привела убедительных аргументов, чтобы
он мне поверил.
   Но у меня еще есть шанс.
   Мое собственное, очнувшееся от долгой спячки  тело  не  хотело  верить  в
смерть Митяя, но здравый смысл говорил о другом: ты должна смириться.  Никто
и никогда не прощает отступников. Даже если  он  остался  жив  в  машине  на
шоссе, с ним расправятся позже.
   Я совсем не знала его. Я не знала ничего, кроме слепого влечения к  нему.
Как жаль, что только теперь я узнала его по-настоящему.  Теперь,  когда  уже
ничего нельзя исправить.
   "Пепел кобелька стучит в твое сердце?, - сказал мне Лапицкий.
   Ну что ж, если отбросить оголтелый цинизм фразы,  он  прав.  Свой  личный
счет к Кравчуку я уже открыла. И мне есть что положить на депонент.
   - Что ты думаешь делать? - вдруг спросил Лапицкий таким серьезным,  таким
несонным голосом, что я даже вздрогнула.
   - Ехать на студию. Встречаться с Кравчуком. Завтра с утра.
   - Ты охренела, - после некоторого молчания сказал он  мне  со  сдержанным
уважением.
   - Почему же?
   - После сегодняшней кровосмесительной истории?
   - Именно после сегодняшней. Не стоит  долго  оставлять  его  в  неведении
относительно своей судьбы. А то еще, чего доброго, он предположит, что я  на
него стуканула в  ближайшую  контору  ФСБ.  А  он  предположит  обязательно.
Поставь себя на место  любого  человека,  который  чудом  избежал  смерти  и
прекрасно знает своих заказчиков. Я ведь простая ассистентка режиссера. Даже
косметикой не пользуюсь. Конечно,  мои  слова  могут  и  гроша  ломаного  не
стоить, он не дурак, он попытался навести обо мне справки, но так  ничего  и
не выяснил. Нечего было выяснять. Ты же сам сказал - ?труп неизвестной?.  Но
в любом случае, если остается хоть малейшее сомнение, - он замрет. Он  ляжет
на дно. Профессионалу ничего не стоит элегантно замести следы.  А  так  -  я
просто облегчу тебе задачу, вот и  все.  Тебе  ведь  нужен  этот  парняга  с
оригами?
   - Есть на него кое-что... - задумчиво сказал Костя.
   - Можешь не продолжать. Я же сказала: я расскажу тебе все, что знаю. А ты
мне - все, что посчитаешь нужным.
   - Хорошо. На этом и остановимся.
   - Эт