у  нас  уже
созданы   несколько  действительно  беспроигрышных  способов
транспортировки, остается только применить их  на  практике.
Ты  понимаешь, каким рынком является Россия - это же золотое
дно...
     - Понимаю, - машинально повторила я: почему так пусто в
голове, не голова, а сдувшийся воздушный шар, что он говорит
мне?  Боже  мой, скорей бы все кончилось. А там  будут  все,
кого  я  любила,  они обязательно встретят  меня...  Что  он
говорит?
     - ..это крупный бизнес, довольно рискованный бизнес, но
мне  нравится рисковать. Это единственное, что мне нравится,
кроме тебя.
     - Да, да. - Я смотрела на Дана невидящими глазами.
      И  все равно увидела, как изменилось его лицо и он  на
секунду  стал тем, прежним, который прижимал меня к себе  по
ночам, который яростно любил меня, который хотел увезти меня
в  Испанию,  в  маленький  дом под Аликанте...  А  теперь  в
глубине  его  зрачков стояла такая боль, что мне  захотелось
прижать  к  себе его бедную вероломкую голову. Но  это  была
лишь минутная слабость - и моя, и его...
     - Выйди, - попросил Дан Шинкарева, и тот беспрекословно
ему  подчинился, ушел в комнату с мертвыми собаками и плотно
закрыл за собой дверь.
      - Мне очень жаль, Ева. - Дан поднял голову и посмотрел
на меня. - Ты даже представить себе не можешь, как мне жаль.
Если  бы  мы  могли  встретиться  по-другому,  не  так,  как
встретились... Боже мой, я бы все за это отдал. Я не врал. Я
бы  не  задумываясь женился на тебе, потому что ты  -  самое
лучшее, что у меня было. Я знаю, я был бы счастлив. Я и  был
счастлив с тобой.
      ...Я  не  знала, были ли это его слезы  -  или  только
отражение   моих:   мелькнувшее  и  сразу   же   исчезнувшее
отражение.
      -  Никто не виноват, что наши пути пересеклись задолго
до того, как мы с тобой познакомились. Даже если бы сейчас я
решил  все  переиграть - а эта мысль, эта  безумная  надежда
убивает меня, вытягивает жизнь по капле, - даже если бы  все
случилось  именно так - ты все равно никогда не простила  бы
мне.  Ты  не прощала бы снова и снова. И я понимаю тебя.  Но
уже  ничего  не  могу  сделать. Слишком  далеко  все  зашло.
Слишком высоки ставки. Это очень крупная игра, и я не могу в
ней проиграть.
      Дан  вынул  холостую обойму из "браунинга"  и  вставил
новую  -  я знала какую. И я сочувственно наблюдала за  ним,
ощущая  чувство облегчения. После того, что  я  пережила  за
последний  час,  это казалось мне единственным  утешительным
событием.  Теперь  мне  мешал только Дан,  он  должен  уйти,
обязательно  должен  уйти, и тогда я возьму  этот  маленький
пистолетик,  эту  ласковую  карманную  собачку,  и  навсегда
избавлюсь от боли.
     - Уходи, - сказала я Дану.
      - Да. Я понимаю. Прощай. - Он положил пистолет на стол
и подтолкнул его в мою сторону.
      Сгорбившись, он пересек комнату и исчез на крыльце,  в
темноте ночи, которой я никогда больше не увижу... Дверь  за
ним закрылась. Вот и все.
      Теперь  я буду наконец свободна. Даже любовь  Дана  не
могла дать мне большее счастье, чем свобода. Теперь я поняла
это.  Бесплодная жизнь заканчивается, и в ней ты безнадежно,
безнадежно  проиграла. Этот последний  выстрел  будет  самым
правильным, самым честным, и это станет единственным, в  чем
я не промахнусь.
     Я взяла "браунинг" - так, как учил меня Дан...
      Женщины  не  кончают  с собой, пустив  пулю  в  висок,
засунув дуло в рот, - это не их стиль. Но у тебя никогда  не
было  стиля,  и Бог простит тебя. И все те, кто скоро  будет
рядом с тобой...
     Я взяла "браунинг" - так, как учил меня Дан. И поднесла
к голове. И закрыла глаза.
      И  тотчас же легкая, как крыло птицы, рука перехватила
мою руку, моментально осиротевшую без оружия.
      -  Успеешь  еще  глупостей  наделать.  -  Этот  голос,
искаженный свистящим шепотом, я слышала когда-то, но  успела
забыть.
      Чуть  приоткрыв веки, я увидела Олега Васильевича.  Он
держал  в  руках  мой "браунинг", он стоял  рядом,  лицом  к
двери, широко расставив ноги, - я видела только его профиль,
сосредоточенный  и гневный. Через секунду, показавшуюся  мне
вечностью,  он  выстрелил. Выстрелил в никуда,  в  сжавшееся
пространство дома, в белый свет, как в копеечку. Выстрелил и
остался  стоять,  спокойный,  как  в  милицейском  тире,   с
пистолетом в вытянутой руке.
      Почти  сразу  же распахнулась дверь, за которой  исчез
Дан. Теперь он появился снова - черный, обугленный, в проеме
ночи.
     ...Он ничего не понял, перед тем как упасть. Перед тем,
как  Олег  хладнокровно выстрелил в него; Дан уже давно  был
мертв, а Олег все продолжал и продолжал стрелять.
     И остановился только тогда, когда я сказала ему:
     - Хватит! Он мертв, он мертв, он мертв...
      Опустив  руку, Олег повернулся ко мне и  встряхнул  за
плечи.
     - Ну?! Ты как? Все кончено, слышишь, все кончено!
     Нам нужно уходить.
     - Куда? - Я не могла даже пошевелиться.
     - Не куда - а отсюда. Ну и грязную историю провернули с
тобой  эти гады! Я ведь все слышал. Сидел с собаками  и  все
слышал. Спокойные твари, правду говорят - лучший ротвейлер -
это  мертвый  ротвейлер... Третья собака, двуногая,  -  этот
Шура,  подельник его, Александр Анатольевич, - не была такой
безобидной, но тоже не сопротивлялась, дырка в башке - вот и
все.   Никогда   не   думал,   что   убить   расслабившегося
фээсбэшника, пусть и бывшего, так легко. Идем, Ева. Идем, не
стоит  здесь  и  оставаться. Все  кончено,  и  ты  теперь  в
!%'./ a-.ab(.
      Он  аккуратно поднял мою записку, лежавшую возле трупа
Кудрявцева, и положил ее к себе в карман.
     - Черт, чуть вас не потерял под Бронницами, эта сволочь
гоняет на своем джипе, как камикадзе. Если бы успел - они бы
не убили этого мужика... Но тебя, кажется, я спас... Так что
с тебя причитается ужин в гостинице "Метрополь". Идем.
     Как сквозь пелену, я видела, что он вынимает кассеты из
мониторов  внешнего  обзора  и как профессионально-осторожно
вытирает   все  возможные  отпечатки.  Последним  он   обтер
"браунинг" и вложил его в мертвые пальцы Дана.
      Я  видела  все это и даже не могла пошевелиться,  пока
Олег  насильно не взял меня за руку, не подвел к двери и  не
заставил   переступить  через  безжизненное  тело  человека,
которого я любила.

                             ***

      "Шкода"  Олега Васильевича неслась к Москве. Я  сидела
рядом  с  ним  и безучастно смотрела перед собой.  Олег  все
время что-то говорил мне, он пытался объяснить, как оказался
на  даче  Кудрявцева  - все это время  он  следил  за  мной,
стараясь хоть издали уберечь от возможной опасности - а  то,
что  она  есть,  Олег не сомневался, у Грека было  чутье  на
пограничные, на криминальные ситуации, он никогда  не  давал
телефона  Мари-лова просто так. И потом  -  именно  об  этом
сказала ему гуща в моей кофейной чашке, а Олег верил  в  это
свято. Вычислить прошлое Сирина и Александра Анатольевича не
составило труда, тем более что о них обоих уже давно  ползли
мутные  слухи в "конторе". Он был в ту ночь у дома  Туманова
только  потому,  что следил за мной. А потом  появился  Дан,
слишком внезапно, слишком подозрительно. Дан уже проходил по
нескольким  крупным  делам о мошенничестве,  но  только  как
свидетель  - он был бесстрашен и в психологических поединках
ему не было равных. И ухватить его было невозможно...
      Но  сейчас я не хотела этого слушать. Возможно, потом,
когда ужас сегодняшней ночи...
      "Потом"  -  меня вдруг пронзило это слово.  "Потом"  -
означало жизнь. Другую жизнь.
      Я  открыла  окно  - в салон сразу же набились  мокрые,
обжигающие  хлопья,  они ложились на  ресницы  и  тотчас  же
таяли.
      Я  закрыла  глаза  - но только для того,  чтобы  снова
почувствовать  арбузный запах снега, возвращающий  мне  вкус
этой самой другой жизни.
       "Ну  что?  Чуть  не  погорела?  -  сказал  мне  вдруг
вернувшийся и все простивший Иван. - Говорил же  тебе,  дядю
Ваню  слушать  надо,  даже Чехов Антон Палыч,  царствие  ему
небесное,  мной  не брезговал. Я уж думал, кранты  тебе,  ко
встрече   готовился.  А  ты  ничего,  дура  моя  пупырчатая,
выдралась,  сбила-таки  сметанку в маслице  вологодское,  не
потонула. Переходящий вымпел тебе за это!"
      "Именно, - вклинился Нимотси, - лягуха лапами  сучила,
чем  вивисекторов дивила. Теперь на миксер мне плевать  -  с
+o#ce.) нынче буду спать!.."
     - Сам сочинил? - улыбнулась я.
      "Ну  не  Рабиндранат же Тагор, в натуре!"  -  обиделся
Нимотси.
      ...А в лицо все бил и бил восхитительный и такой живой
снег...


   Виктория ПЛАТОВА
   ЭШАФОТ ЗАБВЕНИЯ


   ONLINE БИБЛИОТЕКА  tp://www.bestlibrary.ru

Анонс

   Ассистент по работе с актерами у знаменитого режиссера - о таком повороте
судьбы  можно  только  мечтать!  Для  Евы  жизнь  начинается  заново.  Но...
Оказывается,  что  и  в  кино  убивают:  одна  за  другой   при   загадочных
обстоятельствах гибнут исполнительницы главной роли. Эти убийства объединяет
одно - полное отсутствие мотива преступления. Все возможные версии  выглядят
неубедительными и позволяют подозревать каждого в съемочной группе. Разгадка
приходит неожиданно и.., слишком поздно. И тогда Еве приходится  вступить  в
борьбу за собственную жизнь...

   Все события и герои этого романа  вымышлены,  любое  сходство  с  реально
существующими людьми случайно.
   Автор

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

   ...Сегодня девятнадцатое января.
   Единственная дата, за достоверность которой я могу ручаться, сидя на цепи
в этом страшном, давно умершем доме.
   Я и сама давно умерла.
   Я умерла так же, как и его хозяйка. В  долгие  часы  одиночества  я  вяло
думаю о том, что сделали с ее телом, как избавились от  него:  должно  быть,
здесь есть множество укромных уголков,  которые  могут  послужить  последним
пристанищем, фамильным склепом, надгробной плитой. Запущенный маленький сад,
подвал,  второй  этаж,  любая  из  обшитых  деревом  панелей,  каморка   под
лестницей.
   Если бы мне пришлось выбирать - я бы выбрала сад.
   Каждый день я говорю себе, что должна сообщить  о  своей  последней  воле
своему нежному палачу, но все время забываю это сделать. Зато хорошо  помню,
что предшествовало моему появлению здесь. Моему роковому приходу сюда.  Если
бы я знала,  что  все  закончится  тихим  помешательством,  тихим  ожиданием
смерти, если бы я только знала!.. Если бы я знала, что вся эта цепь  смертей
приведет меня к еще одной цепи, самой настоящей, с запаянными металлическими
звеньями, которые я пересчитала во второй день моего пребывания здесь, -  их
ровно пятьдесят два, как недель в году. По каждому  из  этих  звеньев  можно
составить хронологию последнего года моей жизни. В его первой трети  я  жила
совсем  под  другим  именем  и  от  этого  имени  уже  совершила   несколько
преступлении. Потом, когда ко мне вернулась память, я с ужасом отказалась от
него, я бежала от него, я не захотела быть орудием в  руках  капитана  Кости
Лапицкого, моего иезуита-куратора  из  спецслужб.  Я  вернулась  к  слепому,
прикованному к инвалидному креслу художнику Серьге Каныгину,  единственному,
кто мог принять меня, не задавая лишних вопросов. Единственному, кто  вообще
мог принять меня. И каждый день ждала возмездия. Но оно так и не пришло.
   Тогда.
   Последующие несколько месяцев я работала в видеопрокате днем  и  оглушала
себя фенобарбиталом ночами. Я почти полностью поседела, хотя мне нет  еще  и
тридцати,  я  забросила  свое  собственное  лицо,  бывшее   когда-то   таким
привлекательным... Теперь, каждый день ожидая конца, я даже не думаю о  нем,
я не вспоминаю его... Я вспоминаю лишь октябрь, месяц,  когда  начался  весь
этот кошмар, - середину октября, тридцать восьмое звено в стальной цепи,  на
которой я сижу.
   Тогда я открыла дверь, протиснулась в нашу узкую прихожую и...

***

   ...Я открыла дверь, протиснулась в нашу узкую  прихожую  и,  как  всегда,
постояла несколько секунд, упершись лбом в плакат ?Советское  реалистическое
искусство 30 - 50-х годов?. Привет, привет, ?Будущие летчики?  с  торжеством
детских упругих задниц, вам хорошо живется в конце тридцатых,  и  ваше  море
навсегда останется синим. Синим, несмотря на  то,  что  плакат  с  ?Будущими
летчиками? Дейнеки  пожелтел  и  загнулся  по  краям.  Серьга  купил  его  в
Центральном Доме художника много лет назад. Ему всегда нравился  безыскусный
фотографический реализм, зеркальное  отражение  его  ясных  представлений  о
мире. С некоторых пор я  тоже  стала  частью  его  мира,  сумрачной  сестрой
милосердия при парализованном слепом художнике. Нужно отдать Серьге должное;
он никогда не теряет присутствия духа - даже тогда, когда я брею его (раз  в
неделю, не чаще, его куцая китайская бороденка просто не успевает  вырасти).
Даже тогда, когда я, как ребенка, купаю его в ванне (два раза  в  месяц,  не
чаще, он ненавидит эти дни - второй и четвертый понедельник). Он не  потерял
присутствия духа и тогда, когда я рассказала ему обо всем, что произошло  со
мной, спрятавшись за двумя бутылками водки, как за шторкой  в  исповедальне.
Только в одном я не смогла ему  признаться  -  в  смерти  Алены  Гончаровой,
единственной женщины, которую он по-настоящему любил: это  было  бы  слишком
для его невидящих глаз  и  омертвевшего  тела.  В  конце  сентября  мы  даже
отметили день ее  рождения:  бутылка  шампанского  при  свечах  (тех  самых,
немецких, украденных мной в супермаркете), - испытание не для  слабонервных,
сплошное настоящее время, я избегаю говорить об умерших в  прошедшем,  разве
что только о себе...
   - Это ты, Ева? - крикнул Серьга из кухни. Обычный привкус страха в голосе
- он все еще боится, что в один из дней я уйду и  не  вернусь.  Он  все  еще
боится этого, дурачок!
   - Нет. Это покойная Роми Шнайдер, друг мой, - мрачно ответила я.
   Наш ежевечерний ?подкидной дурак? состоял из засаленной колоды  известных
актрис, у всех оттенков моего настроения были  имена.  Серьга  сразу  усвоил
правила этой нехитрой игры и в зависимости от имени, которое я тыкала ему  с
порога в зубы, вел себя соответственно. Самым  предпочтительным  было  ?Анук
Эме?: я в относительном порядке, могу подровнять затылок тупыми ножницами  и
даже готова почитать Серьге  на  ночь  главу  из  Микки  Спиллейна.  Потеряв
способность  двигаться.  Серьга  пристрастился  к  тупоумным   остросюжетным
детективам, где такие же тупоумные герои рвали ?кольт? с портупеи и,  прежде
чем пустить пулю в  голову  несчастному  наркодилеру,  разражались  плоскими
сентенциями о  дьяволе  и  десяти  заповедях.  Сегодня  Микки  Спиллейна  не
будет,  ?покойная  Роми  Шнайдер?  не  оставила  Серьге  никаких  шансов  на
волнующий библиотечный вечер. ?Покойная  Роми  Шнайдер?  -  крайняя  степень
моего  недовольства  жизнью:  накануне  я  выжрала  две  последние  таблетки
фенобарбитала, и теперь мне придется провести несколько кошмарных  бессонных
ночей, прежде чем Серьге выпишут очередную дозу снотворного (я беззастенчиво
пользовалась его рецептами, сам Серьга  любому  успокоительному  предпочитал
стакан марийского самогона).
   - Роми Шнайдер плохо кончила, - трусливо отозвался Серьга из-за  кухонной
двери. - И вообще, у нас гости.
   Гости посещали нас крайне редко.  За  три  месяца  всего  лишь  несколько
человек, включая патронажную сестру, за которой неугомонный  Серьга  пытался
приударить.  Одни  и  те  же  лица  сильно  пьющих   художников-неудачников,
снимающих углы у старух,  одна  и  та  же  водка,  одни  и  те  же  макароны
по-флотски, визитная карточка нашего бедного дома. После набегов каныгинских
товарищей  по  кисти  обычно  пропадали  носильные  вещи  или  посуда  -   в
зависимости от пристрастий гостей и их материального положения. Только  один
человек выпал из этой вероломной  обоймы  -  кроткий  режиссер-документалист
Гоша Полторак: он не стянул ничего, но оставил после себя тягостное ощущение
близкого конца.
   - Типичный неврастеник, - резюмировал  Серьга  после  его  тихого  ухода,
похожего на  исход,  -  суицидник-психопат,  внучатый  племянник  намыленной
веревки. Я его от смертоубийства с прошлой Пасхи уговариваю.
   Больше Гоша в нашем доме не появлялся: должно быть, покончил  с  собой  в
канун какого-нибудь православного праздника...
   ...Парня же, который теперь сидел на кухне, я видела в первый раз.
   - Знакомься, Ева. Это Федя Бубякин, друг покойного Вольдемара, -  светски
представил нас друг другу Серьга.
   Друг покойного Вольдемара, Володьки Туманова, в свое время  повесившегося
на струне от карниза не без моего участия. Прошлое  все-таки  решило  добить
меня. Я посмотрела на Бубякина с откровенной неприязнью.
   -  Приятель.   Только   приятель,   -   выгнув   губы,   поправил   Федя,
порочно-красивый молодой человек, типичный дамский угодник со склонностью  к
мелкой тирании. Понять это было несложно, стоило  только  взглянуть  на  его
физиономию.  Именно  такого  опытного  образца  недоставало  нам   в   нашей
однокомнатной кунсткамере.
   - А это Ева. Я тебе о ней говорил. Ева - мой ангел-хранитель.
   - Похожа, - процедил Бубякин, неприязнь была обоюдной, я это видела.
   - Не вздумай к ней клинья подбивать,  -  предупредил  честный  Серьга,  -
удавлю.
   Бубякин хмыкнул: никому и в голову  не  могло  прийти  подбивать  ко  мне
клинья - седая, плохо стриженная голова,  общий  абрис  хозяйки  приюта  для
бездомных животных, у таких женщин не бывает шансов.
   - Не волнуйся, Серж, постараюсь держать себя в руках, - сказал он, вложив
в реплику всю иронию, на которую был способен.
   - Давно заседаете? - хмуро  бросила  я  только  для  того,  чтобы  что-то
сказать: судя по нескольким бутылкам  водки  и  засохшим  кускам  колбасного
сыра, скромное застолье продолжалось несколько часов.
   - Выпей с нами, - попросил Серьга.
   - Точно, - оживился  гость,  -  едет  чижик  в  лодочке,  давайте  выпьем
водочки!
   Вняв призыву, я вытащила из мойки  граненый  стакан,  в  полном  молчании
налила его до краев и выпила, даже не поморщившись. Ну, что  скажешь,  Федор
Бубякин, друг покойного Вольдемара?
   - За знакомство, - произнесла я и утерла губы. Бубякин крякнул, как будто
водку выпила не я, а  он  сам,  неприязнь  в  его  глазах  сменилась  чем-то
отдаленно похожим на восхищение: черт возьми, я все еще могу поражать людей.
Пусть даже и таким экстравагантным способом.
   Не давая ему опомниться, я снова разлила водку - теперь уже на троих -  и
смело чокнулась с Серьгой и Бубякиным.
   - Чему обязаны визитом? - Длинный список украденного нехитрого скарба  не
давал мне расслабиться, за такими гостями нужен глаз да глаз.
   - Федька на ?Мосфильме? работает,  ассистентом  художника.  Он  несколько
моих старых работ просит, им для съемок нужно, - радостно сообщил Серьга,  -
напрокат.
   - Каких именно? - подозрительно спросила я.
   - Ну, ты их знаешь, - в голосе  Серьги  послышались  нотки  беспокойства,
- ?Шекспир на сборе хвороста?, ?Шуты и кардиналы?... Ну, и еще пара вещей. А
щто?
   "Шекспир  на  сборе  хвороста?,  надо  же,  только  этого   не   хватало!
Стилизованный, написанный в отвязной каныгинской манере, Шекспир с маленькой
собакой у маленьких, измученных плоскостопием ног несколько раз спасал  меня
от самоубийства. Лишиться этой картины вот так, за здорово живешь, я  просто
не могла.
   - Да нет, ничего. - Я откинулась на спинку стула и пристально  посмотрела
на Бубякина, сохранявшего непроницаемый вид.  -  Только  это  очень  дорогие
картины. Я бы на  твоем  месте.  Серьга,  хорошенько  подумала,  прежде  чем
отдавать их в сомнительные руки. Можем навсегда с ними проститься.
   - На что это вы намекаете, миледи? - запоздало оскорбился Бубякин.  Очень
мило, еще одно обращение, не забыть бы занести  его  на  последнюю  страницу
видеопрокатной тетради...
   - Я не намекаю. Я говорю открытым текстом, - поправила я. -  Как  хочешь.
Серьга