ротягиваю ее Олегу  и  предупредительно
щелкаю   зажигалкой,   как   какая-нибудь   вышколенная   официантка   в
навороченном кабаке. Нужно вживаться  в  сегодняшнюю  роль  на  банкете,
независимо ни от чего трезво думаю я. И все-таки говорю Олегу:
   - Ты же вроде не куришь?
   - Раньше не курил. Связки берег. Теперь все равно. Думаю, они  больше
мне не понадобятся, - он жадно и неумело затягивается.
   - Все будет хорошо,  -  говорю  я,  только  для  того,  чтобы  что-то
сказать.
   - Конечно, - говорит он, только для того, чтобы что-то сказать,  -  я
надеюсь на это, как последний дурак.
   - Не в их интересах тебя подставлять.
   - Они меня уже подставили. Скажи,  ты  будешь  там  для  того,  чтобы
потом, когда все кончится, пристрелить меня? -  Он  тщательно  подбирает
слова, он хочет застать меня врасплох этим своим  вопросом:  стандартный
психологизм всех псевдоэкзистенциальных  пьес,  в  которых  он  принимал
участие.
   - Нет. Может быть, кто-то другой, - я тщательно подбираю  слова,  как
раз в духе стандартного психологизма.
   - Зря я отказывался от сигарет, - мужественно говорит он, глотая дым.
- Отличная вещь, и в башке легко.
   - Еще не поздно начать.
   - Ты думаешь?
   - Конечно.
   - Это французские сигареты? - Он кивает  на  пачку  с  белым  летящим
силуэтом женщины на ярко-голубом фоне.
   - Все говорят, что французские. "Житан Блондз".
   - У меня есть шанс?
   - Думаю, да.
   - Ладно, черт с ним, давай поговорим о чем-нибудь... Я все  равно  не
засну.
   Я поощрительно молчу: почему бы  не  поговорить,  в  самом  деле?  Он
садится в кресло - любимое кресло моего мучителя Лапицкого - и поджимает
колени под подбородок, - такая поза призвана умилять  стареющих  актрис.
Сейчас, когда в комнату  проникает  только  свет  одинокого  фонаря,  он
кажется мне совсем юным, не сыгравшим ни одной роли мальчиком.
   - У тебя есть кто-нибудь? - спрашивает он.
   - В смысле?
   - Кто-нибудь, кроме этой банды.
   - У меня был... У меня был один человек, - я  вспоминаю  тело  Эрика,
лежащее в луже собственной крови в чужой квартире, - но его больше  нет.
Его убили.
   - Потому ты здесь?
   - Нет. Я здесь потому, что я убила.
   - Это не страшно? Убивать, я имею в виду. Я пожимаю плечами. Если  бы
я помнила!
   - Я знаю, что бы сказала Марго, если бы увидела  меня  тут.  Если  бы
узнала, что я собираюсь сделать.
   Марго -  я  уже  слышала  это  имя.  Марго,  которая  подарила  Олегу
"девятку". Марго, которая была голубой мечтой детства Лапицкого...
   - Ну и что бы сказала твоя Марго?
   - Не промахнись, Ассунта, - вот что бы  она  сказала.  Я  был  с  ней
счастлив. Ты была с кем-нибудь счастлива?
   - Не знаю.
   - Она сделала меня тем, кто я есть... Она сделала меня актером. Лучше
ее никого не было. Во всех, с кем я спал, я видел только ее. Я  знал  ее
до мелочей: как она ходит, как она улыбается, как она беспрерывно  курит
и кладет все свои кольца в пепельницы, чтобы их легче  было  найти.  Она
обожает серебро. Она и меня пыталась приучить к нему. Она  заказала  мне
перстень у очень известного ювелира: замечательная работа. Вот только  я
не люблю перстней. Я надевал его только тогда, когда приходил к ней... Я
все время боялся потерять его.
   - Очень трогательно. Вы расстались?
   - Конечно. То есть мы  просто  перестали  жить  вместе.  Я  отдал  ей
перстень, и мы перестали жить вместе.
   - Потому что она намного старше тебя?
   - Она на двадцать пять лет старше меня, - с вызовом сказал Олег, - но
это не имело никакого значения. Я прожил бы с ней всю жизнь, я  бы  даже
вынимал ее серебро из пепельниц с окурками... Она просто не нашла во мне
того, чего искала.
   - Чего же?
   - Человека, с которым можно перестать притворяться быть сильной. Я не
потянул. Я ушел, когда больше всего любил ее... Зачем  я  тебе  все  это
рассказываю?
   - Не знаю. Просто хочешь рассказать, вот и все.
   - Нет, - он с вызовом посмотрел на меня. - Нет, не потому... Просто я
хочу, чтобы ты знала, что есть вещи, которые делают  бессмысленным  ваше
гнусное ремесло. Только они останутся, и больше ничего. От того, что  вы
сделаете меня убийцей,  и  еще  сто,  двести,  триста  человек  сделаете
убийцами,  ничего  не  изменится.  Вы  никому  ничего  не  докажете.  Вы
подохнете, и я подохну вместе с вами,  потому  что  согласился  на  ваши
условия, а Марго все равно останется... Я не  видел  ее  два  месяца,  а
теперь думаю, что не увижу никогда.
   Олег сжался в комок и закрыл лицо руками:
   - Я ненавижу себя... Ненавижу - за то, что позволил вам себя сломать.
За то, что больше всего мне хочется выжить. Любой ценой... Вот  такая  я
продажная шкура. Марго бы никогда не позволила манипулировать собой. Она
бы лучше умерла. Гордая, как Мария Стюарт... Ненавижу себя.
   - Ну, успокойся. Послезавтра в Париже уже ничто не будет  важным.  Ты
как-нибудь договоришься  с  собой.  Все  договариваются.  Иди  спать.  -
Выслушивать все это невозможно, еще несколько секунд, и я разрыдаюсь.  -
Дать тебе сигарет?
   - Не нужно.  Ты  права.  Все  с  собой  договариваются.  Прости,  что
побеспокоил. До завтра.
   Он уходит, оставляя меня одну.
 
*** 
 
   ...Сидя  в  машине  недалеко  от  дома   "влиятельного   человечишки"
Валентина  Константиновича  Кожинова  (именно  так  зовут  потенциальную
жертву), капитан дает нам последние инструкции.
   - Олег, сейчас  ты  пересядешь  в  то  такси,  видишь?  В  нескольких
десятках метров от  нашей  машины  действительно  стоит  невинного  вида
"Волга" с уже позабытыми шашечками на крыше.
   - Доедешь до места как белый человек. Там тебя уже ждут.  Приглашение
с тобой, актерами занимается  администратор.  Никаких  проблем  быть  не
должно, все это интеллектуальное кабаре - люди известные, засвеченные  и
орденоносные, так что охрана осматривать тебя не будет.  Тем  более  что
сам именинник изъявил желание видеть тебя  в  программе.  Под  тебя  ему
будет особенно приятно  мясо  с  вертела  жрать,  -  подпускает  шпильку
капитан, - цени. Дальше все делаешь как обычно. Реквизит  в  порядке,  с
ним никаких проблем быть не должно. В  пушке  три  патрона,  больше  все
равно не успеешь, выпустишь все, расстояние такое, что не  промажешь.  И
не  вздумай  козлить,  я  тебя  и  там  достану.  Поменьше  контактов  с
балеринками, у них там тоже вставной номер,  что-то  типа  па-де-де  для
высокопоставленных членов. Ты понял?
   - Да, - актер не смотрит ни на меня, ни на Лапицкого.
   - И никаких импровизаций.  Все  четко  по  плану.  Если  облажаешься,
начнешь хитрожопые комбинации строить, чтобы зад свой прикрыть  и  сухим
из воды выйти, - я тебя из-под земли достану. Ты понял?
   Олег брезгливо морщится, открывает дверцу и выскакивает из машины.  Я
вижу, как он садится в такси и машина плавно трогается с места.  Капитан
провожает ее равнодушным взглядом и поворачивается ко мне.
   - Ну, девочка, ты готова?
   Конечно, я готова. Я киваю, мне не хочется говорить с капитаном.
   - Значица, так: до места  доберешься  на  своих  двоих,  как  честная
безработная труженица. Здесь рядом. Тебя проводят.
   - Кто?
   - Серьезные люди. Думаю, тебя предупреждать не стоит: шаг влево,  шаг
вправо - расстрел. Шучу. Но мои ребята шутить не будут, учти. Зайдешь  с
тыла, там, где вся ваша братия официантская сшивается. К вам приставлена
туша, зовут Герберт  Рафаилович.  Найдешь  его,  скажешь,  что  ты  Лена
Рябовичева, которая вместо Марины. Вопросов быть не должно. Включишься в
обслугу,  займешься  непосредственно  своим  скорбным  делом,  за  юнцом
присматривай... Хотя нет, там будет кому присмотреть. Возле  кухни  есть
подсобка, ты знаешь, такая же, как у  нас  в  доме.  Отделана  кирпичом.
Вынимаешь кирпич, слева, второй от двери, на уровне твоего плеча. Также,
как...
   - Я знаю, - весь прошлый день, в особняке Лапицкого,  я  доводила  до
автоматизма это движение: вынуть кирпич,  слева,  второй  от  двери,  на
уровне плеча.
   - Я знаю, что ты знаешь. Повторяю на всякий случай. Там пушка. Дальше
действуешь, как договаривались. Пушку в официантскую  наколку,  все  это
хозяйство  маскируешь  подносом.  Потом   занимаешь   позицию,   которую
отрабатывали. Как только он сжирает предпоследний  шоколадный  пистолет,
будь готова. Пушку тем же макаром на то же место. У  выхода  тебя  будут
ждать. Вопросы есть?
   - У  него  действительно  нет  шанса?  -  тщательно  подбирая  слова,
спросила я.
   - У кого? У нашего человечишки?
   - У Олега?
   - Не хочу тебя огорчать, - капитан смотрел прямо перед  собой,  -  но
чем черт не шутит, шанс для баловней судьбы всегда есть...
 
*** 
 
   ...С Гербертом Рафаиловичем,  толстым  обходительным  армянином,  все
прошло гладко: неизвестная мне Марина, видимо, дала  мне  самые  лестные
характеристики.  Благодушный,  почти  опереточный  армянин   внимательно
осмотрел меня, ущипнул за задницу и, кажется, остался доволен.
   - Нэ знал, что у нашей Марины такая очаровательная подружка.  Попрошу
ее, чтобы болэла почаще. Вы как добирались сюда?
   Действительно, как я добиралась сюда?
   - Пешком, - брякнула я.
   - Я вас отвезу домой, когда закончим мероприятие. Не возражаете?
   - Буду признательна, - я нацепила на  лицо  самую  сладострастную  из
своих улыбок, оказывается, и такие имелись в моем  арсенале.  И  похоже,
действовали безотказно. Герберт Рафаилович был сражен наповал.
   Капитан  не  соврал  -  особняки  действительно  были  близнецами.  Я
настолько не могла отделаться от мысли, что все время искала глазами  не
только Виталика, постоянного спутника моего затворничества, но и  самого
капитана Лапицкого. Впрочем,  когда  стали  появляться  гости,  сам  дом
напрочь вылетел у меня из головы. Должно быть, я была не  очень  хорошей
официанткой,  во  всяком  случае,  мне   не   хватало   подобострастного
изящества, чтобы разносить и расставлять по столам приборы.
   Введенная в заблуждение россказнями капитана, я ожидала увидеть нечто
вроде воровской сходки, своеобразной малины со всеми ее  атрибутами,  но
просчиталась.  Люди,  собравшиеся  на  чествование,   были   удивительно
респектабельны:  смокинги,  упругие,   поддерживающие   шеи   воротнички
рубашек, терпкие запахи дорогих одеколонов,  сталкивающиеся  в  воздухе;
обилие драгоценностей, от которого  рябило  в  глазах,  -  этим  грешили
молодые спутницы респектабельной  публики.  В  этих  женщинах  даже  при
желании нельзя было найти никакого изъяна - такими красивыми могут  быть
только любовницы, которым покупают квартиры в  центре  и  обставляют  их
изысканной мебелью. Карманные  девочки  откровенно  скучали  в  обществе
своих спутников - те разговаривали только друг с другом, на ходу отвечая
на звонки сотовых телефонов и решая, казалось бы, глобальные проблемы.
   В униформе официантки я чувствовала себя невидимкой - никому не  было
до меня ровным счетом никакого дела. Лишь изредка самые юные из любовниц
влиятельных людей, видимо,  недавно  купленные  по  очень  высокой  цене
"мисс"  всевозможных  конкурсов,  бросали  на  меня  снисходительные   и
одновременно полные презрения взгляды. Девочки из  маленьких  райцентров
какой-нибудь Брянской или Орловской области, выгодно  продавшие  высокую
грудь, длинные ноги и  глаза,  которые  еще  совсем  недавно  не  видели
ничего, кроме бессмысленных драк поселкового хулиганья,  были  исполнены
достоинства и скрытого торжества.
   Среди гостей было несколько смутно знакомых  лиц  -  их  я  видела  в
журналах  с  кроссвордами,  которые  Виталик  разбрасывал  где   попало.
Содержание  статей  о  них  я  забыла  напрочь,  но  вот   персонажи   с
фотографического глянца - холеные и преуспевающие - остались.
   Получив минутную передышку, я подошла к окну, - двор перед домом  был
уже забит  дорогими  иномарками,  а  они  все  продолжали  и  продолжали
прибывать.  У  "влиятельного  человечишки"  подлинный   размах,   ничего
удивительного, что я была  всего  лишь  одной  из  тридцати  официанток,
неприметная вершительница чьей-то судьбы...
   "Мероприятие", как его охарактеризовал Герберт Рафаилович, начиналось
в девять. Я вдруг подумала о том, успеет ли Олег на свой самолет в  ноль
пятьдесят, и тут же закусила губу. В ноль пятьдесят все  будет  кончено,
вот "только  самолет  в  Париж  может  улететь  без  Олега...  Забыв  об
указаниях Лапицкого, рискуя вызвать ненужные подозрения,  я  бродила  по
той части дома, что прилегала к банкетному залу. Оттуда доносился глухой
гул, похожий на морской прибой. До девяти оставалось пятнадцать минут. В
девять выйдет хозяин праздника, звезды упадут в море и  наступит  полный
штиль.
   ...Все полы в коридорах были устелены  мягкими  дорожками  с  высоким
ворсом. Ворс скрадывал шаги и делал любого  человека,  идущего  по  ним,
похожим на воришку с самыми серьезными намерениями. Только  один  раз  я
забыла, куда  повернуть,  я  спутала  коридоры  -  черт  бы  побрал  мой
пространственный идиотизм! - и остановилась у входа на  другую  половину
дома: видимо, апартаменты хозяина. И сейчас же прямо  передо  мной,  как
будто из-под земли, вырос мрачный сосредоточенный охранник.
   - Что случилось? - отрывисто спросил он, оглядывая меня с  головы  до
ног и сморщив узкий массивный лоб. - Что вы здесь делаете?
   Я неловко оправила узенький официантский передник и пропищала:
   - Заблудилась.
   - Вы в обслуге? -  продолжал  допрос  он,  цепляясь  глазами  за  мою
одежду.
   - Я официантка.
   - Фамилия?
   Перепугавшись насмерть, я чуть не забыла фамилию:
   - Рябовичева. Герберт Рафаилович в курсе.
   Охранник вынул сотовый, весело забегал пальцами по кнопкам,  дождался
ответа и спросил:
   - Рафаилыч, у тебя телка не пропадала? Фамилия Рябовичева...
   Выслушав ответ, он смягчился, даже складка на лбу разгладилась:
   - По коридору и направо.
   - Спасибо... Простите, ради Бога...
   Неплохо же тебя охраняют, Валентин Константинович! В отличие от Юлика
Дамскера, убитого мной в его же собственном кабинете.  Ему  не  повезло.
Впрочем, какая разница, где тебя  пристрелят,  господин  Кожинов!..  Но,
если  там  будут  сшиваться  такие  молодцы,  мне  не  выбраться  живой.
Предаваясь грустным мыслям, я вернулась в комнаты, прилегающие к кухне -
"людские", как выспренне называл их Герберт Рафаилович. Девочки, нанятые
обслуживать банкет,  только  что  закончили  подготовительную  работу  и
получили передышку. В их устало скрещенных ногах, в их негромких голосах
было предвкушение скорого и богатого расчета: не  каждый  день  выпадает
обслуживать банкеты такого уровня. Мне нечего было делать среди  них,  я
вдруг почувствовала,  что  выгляжу  белой  вороной  в  этой  маскарадной
униформе официантки. Кивнув им, - что с меня взять, застенчивая девочка,
не очень ловкая, больше шести тарелок на поднос не берет! -  я  прикрыла
дверь.
   Пистолет оказался на месте.
   Я приоткрыла дверь подсобки с особыми предосторожностями, дождавшись,
пока в коридоре никого не будет. Фигаро  идет  пятым,  время  еще  есть,
нужно успокоиться и взять  себя  в  руки.  Подумав,  я  сняла  передник,
спрятала его в подсобку и осталась в коротеньком черном  платье,  вполне
элегантном; платье было выдано мне Гербертом Рафаиловичем по приходе, он
лично проконтролировал, как я переодеваюсь: "Все должно быть  на  высшэм
уровнэ, прэлэсть моя, такое событие раз в пятьдэсят лэт бывает,  жэнщина
должна ласкать глаза, даже когда подает поросенка с хрэном..."
   Стараясь избегать коридора с бдительным охранником, я  отправилась  в
другую  часть  дома  -  туда,  где  были  артисты.  Я  знала   примерное
расположение импровизированных  гримерок,  да  и  выглядела  теперь  как
бедная сестричка, пришедшая навестить преуспевающего братца-актера.
   Впрочем, предосторожности на сей раз оказались излишними: я без труда
нашла нужный тупичок по стайке курящих миниатюрных балеринок в  пуантах,
участниц  па-де-де,  как  презрительно  охарактеризовал   их   Лапицкий.
Балеринки - предмет вожделений Олега, если не считать  почти  мифическую
Марго.
   Зачем я решила найти его - я и сама не знала.
   - Мне нужен Олег Куликов, актер. Фигаро, - обратилась я к юным дивам,
похожим друг на друга, как кордебалет в "Дон Кихоте" Минкуса.
   Они совсем по-детски  подтолкнули  друг  друга  локтями  и  наклонили
зализанные головки.
   - Это где-то здесь, - неуверенно сказала одна из них.
   - Четвертая дверь по коридору, - подсказала вторая, проявив  завидную
осведомленность:  видимо,  Олег  все-таки  успел  улыбнуться  ей   своей
неотразимой светской улыбкой.
   - А что,  уже  пора?  -  видимо,  они  приняли  меня  за  кого-то  из
администраторов.
   - Нет-нет...
   Я нашла четвертую дверь и  вошла  без  стука,  как  будто  бы  хотела
застать Олега врасплох, увидеть, как он тайком  меняет  свое  униженное,
измученное лицо на торжествующую маску Фигаро.
   Мой Фигаро сидел у зеркала, уронив голову в колени.
   - Эй! - окликнула я его.
   Он вздрогнул, поднял голову и посмотрел на меня. Загримированное лицо
было неестественно красивым - мертвые потухшие глаза и рот,  похожий  на
открытую рану.
   - Ты даже здесь не можешь оставить меня в покое!
   - Прости. Хотела узнать, как ты.
   - Со мной все в порядке. Уходи.
   - Да. Сейчас. - Теперь и я понимала, что мой визит был глупостью,  но
оторваться от мертвых глаз, в которых отражалась и моя  будущая  судьба,
не могла.
   - Уходи, - еще раз повторил он, и почти тотчас же раздался веселый  и
настойчивый стук в дверь.
   - Кто? - машинально спросил Олег.
   - Это я, Марго, родной мой!
   Лицо Олега исказилось,  как  у  мальчика,  пойманного  родителями  за
мастурбацией в туалете.
   - Сейчас. Сейчас я открою.
   Он повернулся ко мне и жарко прошептал:
   - Это Марго. Не хочу, чтобы она видела тебя здесь.
   - Вы же расстались...
   - Все равно не хочу.  Спрячься  куда-нибудь.  -  Он  обшарил  глазами
комнату и наткнулся на шкаф с зеркальными купейными створками.  -  Давай
сюда.
   - Не будь кретином, не уподобляйся героям анекдотов, - так же шепотом
ответила я, - у нас же не адюльтер, а серьезная работа.
   - Если ты не заткнешься и не сделаешь, что я говорю, я пристрелю тебя
из  казенного  пистолета.  Я  это  сделаю,  клянусь,  вы  из  меня   все
внутренности вытянули...
   - Пожалуй, сделаешь, - рассудительно сказала  я  и  полезла  в  шкаф,
хорошо пахнущий отсутствием вещей.
   - Сиди и не вякай, - напутствовал меня Олег. Я слышала, как он сказал
в коридор:
   - Здесь не заперто. Входи.
   - Я, как всегда, ломлюсь в открытые двери, - голос женщины, Марго,  -
а это была Марго, - низкий, глубокий, завораживающий, был знаком  мне  и
заставил сердце биться сильнее.
   Я знала, знала этот голос!
   - Ну, здравствуй, мальчик! Рада тебя видеть.
   - Ты... Что ты здесь  делаешь?  Тебя  тоже  пригласили?  -  Олег  был
немного  смущен,  даже  его  обычно  великолепный  тембр  потускнел   от
смущения.
   -  В  некотором  роде,  -  веселилась  Марго.  -  Что-то  ты  неважно
выглядишь. Измучила тебя твоя солисточка?
   - Какая солисточка?
   -  Ну,  француженка.  Французский  "Новый   балет",   так,   кажется,
называется сия богадельня? Ты ведь  был  в  Париже?  Я  читала.  Видишь,
старушка Марго собирает публикации о  своем  мальчике,  как  престарелая
провинциальная двоюродная тетка.
   - Нет у меня никакой солисточки, - он попытался уйти от ответа.
   - Не ври мне, мальчик. Мы ведь друзья, да?
   - Мы друзья, - с горечью сказал Олег, - мы всего лишь друзья...
   - Вот видишь, мы друзья, но, когда ты начинаешь врать мне,  мы  снова
становимся любовниками.
   - Да? Тогда я буду врать тебе всегда.
   - Не нужно. Я хочу кое-что сказать тебе...  Я  должна  была,  обязана
посмотреть на нее. Рискуя вывалиться  из  шкафа,  я  потянула  дверцу  в
сторону и в узкую щель увидела часть комнаты, Олега и  женщину,  которую
он называл Марго.
   Конечно же, я помнила ее. Я ничего не помнила о себе, я