Леночку в машине, а потом гнусно и беспорядочно
спускают прямо на одежду или на сиденья ?Форда?...
   - Мне плохо, - едва слышно повторяла Леночка. Я потащила ее  в  ванную  и
заставила проблеваться. Скорее всего она ела из рук вон или вообще  не  ела:
ее вырвало желчью. Потом я раздела ее и усадила  в  джакузи.  Несколько  раз
поменяв воду, я оставила Леночку греться и отправилась изучать квартиру.
   ...Когда-то это  была  преуспевающая  квартира  преуспевающего  человека:
евростандарт, отличная мебель,  широкая  кровать,  несколько  очень  хороших
картин, неплохая библиотека,  иранский  ковер  ручной  работы  и  неуловимый
победительный  запах  молодой  женщины.  Сейчас  же  все   это   потускнело,
превратилось в свалку: обрывки тканей, обрывки  газет,  из  которых  Леночка
нетерпеливо вырезала статьи о Братны, валяющиеся бутылки из-под  дорогого  и
дешевого спиртного, грязные тарелки,  раскрытая  пасть  гардероба,  набитого
вещами, ворох тряпок на всех стульях и на полу,  смятые  несвежие  простыни,
заляпанные пятнами спермы...
   Я смела с  кровати  грязное  белье,  нашла  в  шкафу  чистый  комплект  и
перестелила постель. Всем остальным можно будет заняться позже...
   Я вернулась в ванную и застала Леночку скорчившейся в углу  ее  роскошной
голубой джакузи. Сжав пальцами виски, они тихонько постанывала.
   - Пойдем, тебе нужно поспать. Леночка подняла голову и уставилась на меня
невидящими глазами.
   - Я больше не могу, - тихо и совершенно трезво сказала она, - я больше не
могу с этим жить. Я схожу с ума...
   - Все будет в порядке. - Неужели  это  я  произношу  стертые,  ничего  не
значащие слова?
   - Уже ничего не будет в  порядке.  Слишком  поздно.  Слишком  поздно  для
чего?
   - Я хотела их смерти. Я понимала, что это безумие. Но я хотела их  смерти
так же страстно, как я хотела Анджея... Я не выносила никого рядом с ним.  И
сейчас не выношу.
   Собственный тихий голос, казалось, успокаивал, завораживал  ее,  придавал
уверенности. Она взяла в руки тонкий гибкий шланг от душа и направила  струю
себе в лицо.  Скрытое  струями  воды,  лицо  Леночки  снова  показалось  мне
красивым, таким же красивым, осмысленным и одухотворенным, каким  я  увидела
его первый раз. ?Братны ненавидит красивых женщин, он отказывает им в  праве
на существование?, - неожиданно вспомнила я то, что мне говорили о Братны.
   Тебе не повезло, Леночка. Возможно, если  бы  ты  была  чуть  хуже,  твоя
испепеляющая страсть не осталась бы без ответа. Или без иллюзии  ответа.  Ты
уже безумна. Я  вспомнила  обведенные  черным  фамилии  актрис  -  о  смерти
Александровой знали только мы трое, для всех остальных  она  просто  пропала
без вести... И только в Леночкиных заметках правда выплыла  наружу.  Правда,
которую, кроме свидетелей, знает только убийца...
   - Я и сейчас никого не выношу рядом с ним.  Я  желаю  им  только  смерти,
смерти, смерти... Я сумасшедшая, да? - Она отвела душ от лица  и  улыбнулась
мне.
   Улыбка была такой нормальной, такой холодно-нормальной,  что  я  невольно
отступила к двери.
   - Вот и ты меня боишься, - удовлетворенно констатировала Леночка.  -  Что
ж, нужно же кому-то еще бояться меня. Я устала  бояться  сама  себя,  устала
быть одинокой в этом страхе... Теперь я не одинока, правда?
   Да, пожалуй, ты не одинока.
   - Хоть в этом я не одинока, - равнодушно продолжила Леночка. - Ты помнишь
тот вечер, когда старухе стало плохо и Анджей выгнал  меня  из  гримерки?  Я
впервые в своей жизни назвала пожилую женщину ?старой сукой?... Впервые... Я
всегда была очень благовоспитанной девочкой, кроткой, как овечка. Ты  знаешь
песенку ?Мэри и ее овечка??.. Я знала, но забыла, я многое забыла... Но  это
я хорошо помню - ночь в гримерке...  Я  назвала  ее  старой  сукой  и  вдруг
почувствовала такое счастье, как будто, оскорбляя ее, я оскорбляла и  его...
Анджея. Ему самому было плевать на мои оскорбления. Но если это касалось его
работы... Его дела... Только это могло его уязвить. Ты понимаешь меня?
   Я с трудом пробиралась сквозь  путаные  Леночкины  объяснения,  осторожно
нащупывая рукой дверную ручку. Неужели ты боишься, Ева?..
   - Только это могло его уязвить. Очень просто  иметь  власть  над  ним,  -
нужно лишить Анджея его дела... Может быть, он усохнет и умрет,  как  цветок
без воды... У меня даже в глазах потемнело от этого. Он умрет -  и  я  сразу
успокоюсь, поеду к Лагерфельду, он предлагал мне работу... Это был  минутный
порыв. И я еще не была безумной... Я устыдилась, мне стало жаль старуху... Я
была виновата. Я тогда пошла к машине и  взяла  бутылку  шампанского.  Очень
дорогое шампанское. Я не знала, как заставить ее не  сердиться  на  меня,  и
выбрала самый простой способ. Я вернулась  в  гримерку  и  попросила  у  нее
прощения. И поцеловала ее. Мы даже выпили немного, совсем  чуть-чуть,  чисто
символически. И я снова попросила у нее прошения. А  она  сказала  мне,  что
Анджей опасный человек, что его присутствие убивает. Она чувствовала так же,
как и я, ты понимаешь, Ева. Она и была мной. Только  очень  старой  мной.  И
когда я поняла это, я так захотела ее смерти... Так захотела ее смерти,  как
никогда ничего не хотела. Даже его любви.
   - И что? - Я заставила свой непослушный язык произнести это. -  Что  было
дальше?
   - Ничего, - она засмеялась, - ничего. А ты думаешь, что было?..
   Ее смех становился все более громким, он взрывал мою голову  изнутри,  он
больно сжимал грудь и не давал вздохнуть.
   - А ты думаешь, что было?! - Она все еще не могла остановиться.
   Я подавленно молчала.
   - Ее нет, - резко оборвав смех, сказала Леночка. - Все врут  друг  другу,
что она пропала. А  ее  просто  нет.  Каждый,  кто  играет  в  эти  игры,  -
пропадает. Знаешь,  как  мы  познакомились  с  ним?  Во  время  показа.  Они
прихватили одну из моих манекенщиц, и Братны написал мне записку прямо у нее
на спине, он пригласил меня в свое проклятое кино, в свою проклятую жизнь...
А вот я никогда не умела писать записки, у меня не получалось ничего такого.
У меня всегда был отвратительный почерк. И вторая старуха умерла.  Я  хотела
этого, и она умерла.
   Оставаться  было  страшно,  но  уйти  -  еще  страшнее:  кому  она  будет
рассказывать о своей ненависти и о своей любви? Кафелю, который  слышал  это
столько раз? Разбросанным в беспорядке полотенцам, еще хранящим в себе следы
мужчин, которые не имеют ничего общего ни с любовью, ни с ненавистью?  Воде,
которая вытекает в воронку точно так же,  как  вытекает  в  воронку  страсти
Леночкино такое логичное сумасшествие?..
   - Знаешь, - вкрадчиво прошептала Леночка, - они все умрут. Он  не  снимет
свое кино.
   Я должна поговорить с Братны. Я  должна  поговорить  с  Братны,  пока  не
поздно. Но бежать сейчас из ванной  комнаты,  признаться  себе,  что  голая,
красивая, беззащитная девушка внушает тебе ужас, было невыносимо.
   Пока я раздумывала над этим, произошла совсем уж невероятная вещь: голова
Леночки упала на грудь, и она заснула. Я не могла в это  поверить.  Я  глупо
простояла над ее спящим и таким свободным сейчас от  любви  телом  несколько
минут, и только потом вышла из ванной, осторожно прикрыв за собой дверь. И с
трудом подавила в себе желание привалить ее чем-нибудь тяжелым.
   Нужно уходить  отсюда.  По-другому  это  называется  бегством  с  корабля
безумцев.
   Она не виновата, пыталась убедить я себя, не испытывая к Леночке  ничего,
кроме жалости. Она не виновата. Виноват Братны,  равнодушный  гений  Братны,
сломавший ее жизнь. Отрешенно думая об этом, я немного прибралась в комнате.
Она напомнила мне самое Леночку -  такую  респектабельную  снаружи  и  такую
неприбранную внутри.
   В квартире была еще одна комната, и я,  не  справившись  с  любопытством,
заглянула туда.
   ...Это был рабочий кабинет Леночки, сохранивший образцовый беспорядок  ее
прошлой жизни: несколько манекенов с наброшенными на них моделями платьев  и
костюмов (они были так "хороши, что я  с  трудом  подавила  в  себе  желание
тотчас же раздеться и  облачиться  в  каждый  по  очереди).  Масса  эскизов,
развешанных на стенах и просто приставленных к ним; ткани самых удивительных
расцветок, фурнитура, старинные шляпы - и фотографии на  стенах.  Фотографий
было множество, и на всех была запечатлена Леночка. Жизнерадостная и еще  не
тронутая тленом своей порочной страсти.  Леночка  и  изысканные  женственные
старики? Леночка и светские львы. Леночка и ее  манекенщицы.  Леночка  и  ее
манекенщики. Леночка  с  молодыми  людьми  то  ли  в  английской,  то  ли  в
американской военной форме, - очевидно, морские пехотинцы или  что-то  вроде
этого. Улыбающиеся лица, камуфляж, винтовки со снайперским прицелом; Леночка
покровительственно держит руку на одной из них. Все-таки это англичане,  это
легко определить по винтовкам - это ?энфилд?, Лапицкий  натаскивал  меня  на
оружие. Винтовки, особенно снайперские, были его слабостью.
   "Энфилд?.
   Я замерла перед фотографией. Совсем недавно я видела это сочетание  букв,
но  не  придала  ему  значение.  Ну   да.   ?Энфилд?,   ?стерлинг-армалайт?,
?паркер-хейл?,   именно   в   этом   порядке,   моя    услужливая,    хорошо
натренированная,    натасканная    память     точно     воспроизвела     эту
последовательность.
   И я вспомнила, где  уже  видела  ее:  еженедельник  всегда  пунктуального
Митяя...
   На одной из страниц было написано именно с  маленькими  пометками.  Тогда
общая картина не сложилась в моей голове, я приняла написанное за маркировку
тренажеров... Как я могла забыть, что это марки  вооружения?  Возле  каждого
названия были цифры, небольшие  -  то  ли  1,  то  ли  2.  Зачем  Митяй  так
пунктуально вписал в свой еженедельник название винтовок? Потому что он  все
и всегда аккуратно вписывал туда. И что тогда означают цифры?..
   Мысль, которая посетила меня, показалась безумной. Но я уже знала себя. Я
знала, что безумные мысли -  это  единственные  мысли,  которые  заслуживают
внимания. Что это единственные мысли, которым можно доверять...
   Почему я не вспомнила о винтовках, когда прочла еженедельник Митяя?  Ведь
я же знала и их названия, и их характеристики...
   Еженедельник Митяя. Митяй - человек Кравчука. Был  человеком  Кравчука...
Но это не меняет дела, запись в  еженедельнике  остается.  Забыв  о  моделях
платьев, которые мне так хотелось примерить, я выскочила в большую комнату и
сразу же наткнулась на телефон. Стоит ли звонить? Не  буду  ли  я  выглядеть
идиоткой?..
   Нет, в глазах Кости я никогда не буду выглядеть идиоткой.
   Я тотчас же набрала номер Лапицкого, удивляясь той легкости, с которой  я
его вспомнила, той готовности, с которой я захотела его вспомнить.
   Извечные длинные гудки, еще бы, ночь на дворе.  Давай  же,  Костик,  твоя
знакомая добропорядочная Ева хочет поделиться с тобой информацией.
   Наконец он снял трубку: ?Лапицкий на  проводе?,  -  Боже  мой,  я  совсем
забыла, как он представляется по телефону. Именно эти слова он  сказал  мне,
когда  я  позвонила  ему  первый  раз  -  совершенно  одинокая,   совершенно
потерянная, потерявшая память... Впрочем, и  сейчас  моя  жизнь  не  слишком
отличается от той жизни, в которой я звонила Лапицкому первый раз.
   - Лапицкий на проводе, - снова повторил он.
   - Это я.
   - Привет, - он сразу же узнал меня, - что новенького?
   - А у тебя?
   - Рою, как свинья под дубом. Откуда  ты  звонишь?  Я  звоню  от  женщины,
которую подозреваю в  убийстве.  В  двух  убийствах.  И  в  одном  возможном
покушении на убийство... Неужели ты действительно ее подозреваешь, Ева? Я не
могла сказать ни ?да?, ни ?нет?, слишком сложным казался путь,  по  которому
шла Леночка Ганькевич, слишком эфемерными были улики...
   - От подруги.
   -  У  тебя  уже  появились  подруги?  Наращиваешь  мускулы,   поздравляю.
Обрастаешь легендой. Внедряешься в жизнь со свистом. Ты по поводу расчески?
   - Что? - не поняла я.
   - Ты забыла у меня свою расческу.
   - Надо же, а я ее сегодня весь вечер искала...
   - Не беспокойся, она у меня. Все?
   - Почти. Кстати, как тебе ?паркер-хейл?? На другом конце провода  повисло
молчание.
   - ?Паркер-хейл?, по-моему, неплохая игрушка, ты как думаешь?
   - Тебе предлагают? - осторожно спросил Костя.
   - Предлагают не мне. Но мне кажется, я знаю, кто предлагает.
   - Что еще предлагают?
   - ?Энфилд?. ?Стерлинг-армалайт?.
   - Ну, это ты загибаешь. Как могли эти дивные создания оказаться  в  нашей
Тмутаракани?
   - Ты же не зря по студии шастаешь. Сообрази, что к чему. Мне кажется, что
наш общий друг имеет к ним какое-то отношение.
   - Да, - после долгого молчания сказал Лапицкий, - ты,  как  всегда,  меня
поражаешь, Анна...
   Я бросила трубку на рычаг. А потом вдруг поняла, что сержусь на Лапицкого
напрасно. Он знал меня только под этим именем, он сам его для меня выбрал...
   Оставаться в квартире Леночки  было  бессмысленно  -  я  не  хотела  быть
свидетельницей ее тяжелого душевного  расстройства.  Лучше  всего,  конечно,
было бы закрыть ее и никуда не выпускать из дому,  а  после  переговорить  с
Лапицким: в стройных колоннах его ведомства есть дипломированные  психиатры.
Хотя  сеансы  психоанализа  уже  не  помогут  -  здесь   нужно   радикальное
вмешательство...  Я  захлопнула  за  собой  дверь   ее   квартиры,   но   не
почувствовала облегчения. Даже если убийства совершила  она,  я  никогда  не
смогу воспользоваться этим знанием. Я не судья.  Убийца  никогда  не  станет
судьей убийцы, в лучшем случае он займет место эксперта. И, как  эксперт,  я
могу удостоверить только одно: Братны, со всей его  гениальностью,  со  всем
его магнетизмом, убивает все, к чему прикасается...

***

   ...Я напрасно беспокоилась об охране Марго, я даже не успела  сказать  об
этом Братны: он уже сам обо всем позаботился: с самого начала съемок к Марго
был приставлен телохранитель, самый  смышленый  и  самый  интеллигентный  из
обоймы Кравчука, - Вениамин. В свое  время  он  закончил  факультет  военных
переводчиков, в свободное время довольно удачно переводил Китса  и  Шелли  и
был выдернут Кравчуком для своих нужд во время очередной реорганизации ФСБ.
   Ките в переводе Вениамина имел большой успех у Марго  в  первые  два  дня
съемок.
   А на третий день ее убили.
   Ее убили в перерыве  между  съемками  -  самое  удобное  время,  -  когда
Вениамин, находящийся при ней  неотлучно,  выскочил  на  несколько  минут  в
соседнюю кондитерскую, чтобы принести кофе: для Марго и для себя.
   В соседней кондитерской варили очень хороший кофе по-турецки...
   ...Для продолжения съемок Братны и Кравчук подыскали  небольшой  особняк,
затерянный в самом сердце старой Москвы. Совсем недавно его  купил  какой-то
нефтяной  магнат,  на  которого  вышел  Кравчук  и  которого,  как   всегда,
блистательно  обработал  Братны.  Впрочем,  преуспевающего  бизнесмена  даже
уговаривать не пришлось, как только он узнал, кто будет играть главную роль.
Братны с его Пальмой был для бизнесмена пустым звуком, а вот Марго оказалась
сто первой детской любовью: ?Неужели это вы, я видел вас в  первой  роли,  я
видел все ваши фильмы...? И - почтительный  поцелуй,  и  -  фраза  достойная
мецената: ?Вы можете оставаться  здесь  сколько  угодно,  если,  конечно,  я
вытребую себе право на ужин с вами...?  Марго  рассмеялась,  но  предложение
приняла.
   Особняк был  только  что  отремонтирован  и  напичкан  самой  современной
техникой слежения: видеокамеры  располагались  по  всему  периметру  здания.
Несколько месяцев назад нефтяной магнат потерял соучредителя своей компании,
расстрелянного в одном из ночных клубов, и теперь  справедливо  опасался  за
свою жизнь. В комплекте с видеокамерами группа получила еще троих охранников
с  двумя  доберманами,  так  что  могла   считать   себя   в   относительной
безопасности.
   В первый же день в группу наведался один из следователей, ведущих дело  о
смерти Бергман. Дело грозило перейти в  разряд  ?висяков?:  ни  мотивов,  ни
улик, одно из тех типичных  бессмысленных  преступлений,  которые  совершают
психически не совсем адекватные люди. (?Да говорите уж - маньяки, -  перебил
Братны следователя, - чего вокруг да около ходить?.)  Следователь  о  чем-то
переговорил с Кравчуком, уточнил показания Братны и так  же  тихо  удалился,
облаянный доберманами.
   Братны даже не пришлось уговаривать группу, что  Марго  -  это  идеальный
вариант для картины, только весельчак Трапезников отпустил  мутную  шуточку,
смысл которой сводился  к  следующему:  ?Хорошее  -  враг  лучшего.  И  если
что-нибудь случится и с Марго, то следующей, кого мы пригласим, будет Катрин
Денев?. С приходом в группу Марго у  Братны  начались  сложности  с  Володей
Чернышевым - актер влюбился в Марго со всем пылом, с  которым  только  может
влюбиться в стареющую красивую женщину молодой мужчина.
   Марго нравилась всем. Еще больше всем нравился особняк нефтяного магната.
Реквизит, привезенный с большими предосторожностями  со  студии,  заиграл  в
реальных  стенах  реального  дома  совершенно  новыми  красками.  И  у  всех
появилась уверенность, что все сложится хорошо. Она продержалась  ровно  два
дня.
   В день, когда убили Марго, на съемки приехала Леночка Ганькевич.
   С тех пор как Братны выгнал ее, Леночка никогда не  появлялась  в  группе
открыто. Она с кем-то встречалась  в  долгих  коридорах  ?Мосфильма?,  жалко
сидела в буфете, поджидая дядю Федора, с которым была  дружна,  или  техника
Садыкова, с которым иногда спала под водку и хорошую закусь.  Теперь  же  ее
появление здесь можно было считать вызовом.
   Она довольно легко преодолела редуты внешнего охранения  (я  подозревала,
что каждому из  охранников  она  пообещала  себя  в  качестве  утешительного
приза). Братны был слишком увлечен съемкой,  чтобы  бросить  все  и  выгнать
Леночку с площадки, а она сразу же нашла  меня.  Некоторое  время  мы  молча
наблюдали за съемками и за Марго.
   - Мне нужно поговорить с тобой, - шепнула она, - нужно объясниться...
   - Да. - Сердце у меня упало: я надеялась, что Леночка  напрочь  забыла  о
моем к ней визите.
   Стараясь не  привлекать  ничьего  внимания,  мы  удалились  со  съемочной
площадки.
   - Хочешь выпить? - деловито предложила мне Леночка,  заранее  предполагая
мой отрицательный ответ.
   - Нет, ты же знаешь...
   - Как хочешь. А я, пожалуй,  хлебну.  -  Она  достала  из  сумки  бутылку
?Баккарди?  и  приложилась  прямо  к  горлышку.  -  За  новую  актрису.  Она
действительно хороша, вот только я думала, что она выглядит чуть старше...
   - Ты много пьешь, - сказала я, ненавидя себя за менторский тон.
   - Да. Я много пью и много трахаюсь, и вообще много на себя беру... Я хочу
извиниться за тот вечер.
   - Что ты, ничего страшного не произошло, - фальшиво сказала я, и  Леночка
сразу же уловила фальшь в моем голосе.
   - Я наговорила тебе глупостей.
   - Разве?
   - Я наговорила тебе глупостей, я помню это... Смутно, но помню...
   - Ничего страшного ты не сказала.
   - Если можешь, забудь все то, что я тебе говорила.
   - Да я и не пыталась запомнить, - сфальшивила я.
   - Ну что ж, тогда ладно, - видно было, что Леночка не поверила ни  одному
моему слову, - заезжай ко мне как-нибудь...
   - Как-нибудь заеду, - сказала я, прекрасно зная, что  никогда  больше  не
появлюсь в ее доме.
   - У тебя неплохая фигура, - Леночка заискивающе посмотрела мне в глаза, -
очень универсальная. Поверь мне, я знаю в  этом  толк...  Я  ведь  модельер.
Говорили - очень хороший  модельер...  Я  бы  хотела,  чтобы  ты  что-нибудь
выбрала для себя. Мне было бы приятно.
   Наверное, мне тоже было бы приятно. На секунду прикрыв глаза, я вспомнила
модели Леночки, которые видела в  тот  вечер,  -  восхитительно  совершенные
линии, восхитительно небрежные складки, платья, созданные для любви, платья,
созданные для того, чтобы их нежно надевали и яростно скрывали,  -  как  эта
молодая, так тонко чувству