се время...
   - И деньги в подкладке шубы?
   - Конечно.  -  Я  была  почти  парализована  его  признаниями,  и  он
воспользовался этим, пригвоздил меня к полу. Он и сам  уже  почувствовал
азарт разоблачения, добротный фокстерьер, ему больше незачем было валять
передо мной ваньку. - С твоим психологическим типом  работало  несколько
человек. Они просчитали примерные модели поведения.
   - А показательная казнь Эрика?
   - Эта гнусная проститутка  действительно  был  подельником  настоящей
Анны. Неудавшийся актер,  между  прочим.  Полное  дерьмо,  шлак,  пустая
порода... Когда мы прищучили его, он согласился  подыграть  в  обмен  на
жизнь, он очень сильно ею дорожил. Такого финала он, конечно, не ожидал.
Но его все равно убили бы, рано или поздно. После случая  с  Дамскерами,
после убийства  настоящей  Анны,  когда  рухнула  вся  эта  ее  затея  с
документами, он ведь к нам прибежал, так что все  равно  не  жилец  был.
Прихлопнули бы как муху. А мы с такими отбросами не возимся...
   Бедный  Эрик,  такой  милый,  такой  трогательный,   с   прихотливыми
бесстыжими губами, с настоящей преданностью настоящей Анне...
   Я извернулась и совсем  не  по  правилам  поддала  Косте  в  пах.  Он
скрючился, но сдержал стон.
   - Значит, вы решили пожертвовать этой пешкой, чтобы заполучить  более
значительную фигуру?
   -  Именно,  любовь  моя,  -  все  еще  корчась,  придушенно  произнес
Лапицкий. - Вспомни, не таким ли был дебют в партии  с  Лещом?  Ты  сама
выбрала Егора Самарина...
   -  Значит,  подставлять   -   это   ваша   всегдашняя   практика?   И
хирурга-пластика тоже убили?
   - Ну, этого понарошку... Этот сделает для нас все, что угодно...
   Все, что угодно... Я вспомнила  гомосексуалиста  Стасика,  того  тоже
держали на коротком поводке.
   - Значит, шантажируете паршивых овец? Играете на их пороках?
   - Честному человеку ничего не угрожает. Живи спокойно,  ложись  спать
вовремя и не занимайся противозаконными вещами. Умрешь в своей  постели.
Мы единственные, кто может  защитить  государство  от  подонков  и  хоть
немного вытащить его из дерьма...
   - И для этого вы прибегаете  к  услугам  этого  самого  дерьма?  Этот
полумафиози Илья  был  вашим  агентом?  Ничего  не  скажешь,  бесконечно
длящаяся операция "Чистые руки"...
   - Цель оправдывает средства, ты должна  это  понять.  Мы  имеем  дело
только с подонками, по которым давно плачет преисподняя... И чем  раньше
они попадут туда, успев при этом оказать  нам  несколько  услуг,  -  тем
лучше. И вообще - кто это говорит, что это за целка отозвалась? А не  ты
ли с таким энтузиазмом готовила те же варианты против Меньших, человека,
который ничего дурного тебе не сделал...
   Я закрыла глаза, и в этот момент  капитан  ударил  меня  в  солнечное
сплетение, это был ответ на мой предыдущий удар.
   - Я ведь не ошибся в тебе. Ты была для меня всем,  я  лепил  тебя  по
своему образу и подобию. Анна, настоящая Анна,  тебе  и  в  подметки  не
годилась... Не так умна, хотя и  изворотлива.  На  своей  внешности  она
играла как на органе, всеми  десятью  пальцами,  виртуоз  Москвы,  одним
словом... А ты... Я сразу почувствовал, что ты за человек, даже когда ты
ничего  не  могла  вспомнить   о   себе.   Умница,   сильный   характер,
парадоксальная личность... Олег не стал бы возиться с дерьмом.
   - Я действительно была не в его вкусе? - непонятно  почему  я  задала
этот вопрос. Олег, спасший меня от смерти, Олег, никогда  не  выкуривший
ни одной сигареты...
   - Я не знаю.  Но  ты  много  значила  для  него...  Почему  же  я  не
догадался, что ты и есть Ева?
   - Ты сделал все, чтобы превратить меня в Анну.
   - Не очень-то ты этому и сопротивлялась. Он  был  прав.  Бессмысленно
сейчас сражаться с ним. Бессмысленно сражаться с  ветряными  мельницами.
Андрей Баширов погиб ни за что. Погиб только потому, что темная  сторона
моей души послала его на верную  гибель...  А  через  секунду  он  снова
ударил меня - мой демон-хранитель, мой капитан - теперь уже по лицу.  Он
умел читать мои мысли, нужно отдать ему должное.
   - Из-за тебя убили  моего  лучшего  агента,  а  я  Илюшу  обрабатывал
несколько лет... Но  ты  это  сделала  мастерски,  слов  нет,  -  сказал
Лапицкий уже без злобы. - Как тебе только удалось так настропалить этого
беднягу-спецназовца?  Я  должен  был  предвидеть  это.,.  Ты  никому  не
прощаешь, Анна... Ты похожа на меня...
   - Не смей называть меня Анной, - прошептала я.
   - Ты можешь иметь какое угодно имя.  Теперь  это  ничего  не  меняет.
Теперь ты принадлежишь нашему клану. Ты понимаешь это или нет?
   - Нет. Я больше никогда не буду принадлежать  вашему  клану.  Слишком
много смертей.
   - Именно... Неужели после всего, что ты  сделала,  будешь  продолжать
жить как ни в чем не бывало, заведешь себе волнистого попугая и честного
менеджера из фирмы стиральных порошков?
   - Замолчи! - Я с новой  силой  набросилась  на  него,  но  теперь  он
почувствовал фарт, он отражал мои атаки играючи и сам  наносил  ощутимые
удары.
   - Совестишка-то замучает... Да и  любая  честная  жизненка  покажется
тебе преснятиной...  Ты  же  хотела  власти...  -  Он  осекся,  а  потом
осторожно выговорил:
   - Ты же хотела власти, Ева.
   - Нет. Нет. Теперь я не хочу.
   - К нам трудно попасть, а  выйти  и  совсем  уж  невозможно.  Слишком
дорого придется заплатить...
   - Альфафэтапротеин, - вдруг сказала я. - Это средство против СПИДа...
Оно называется альфафэтапротеин.  Клиника,  в  которой  я  лежала.  Врач
Владлен Терехов, брат Зои... Именно он  стоит  у  истоков  всего...  Это
бешеные деньги, это влиятельные клиенты.  Вы  можете  взять  под  колпак
почти всех...
   - Что, решила продать информацию? Ты  меня  восхищаешь,  -  он  почти
влюбленно смотрел на меня. - И  как  быстро  подсуетилась...  Тебя  ждет
большое будущее, не сомневайся. Только этой информацией мы уже обладаем.
Зубы у нас  пока  мягковаты  ухватить  такой  кусок,  но  контролировать
кое-что мы сможем... Тебе ведь делали аборт в клинике, правда?
   Аборт в клинике. Я была  беременна.  От  Дана,  теперь  я  знала  это
точно... Я была беременна от Дана, человека, который предал меня.
   -  Так  вот,  -  уже  спокойно  продолжил  капитан.  -  Мы  прищучили
анестезиолога.
   - Павлик, - машинально сказала я.
   - Именно.  Некий  Павлик.  Пара  методов  устрашения...  Он  держался
недолго. Ты тоже послужила благим целям, как это  ни  цинично  звучит...
Этот препаратец изготавливается из абортивной ткани,  грубо  говоря.  Из
плаценты... Он даже что-то нам  нашептал  о  химико-физическом  процессе
разбитыми  губешками...  Что  эта  самая  плацента  пропускается   через
какой-то там хроматограф... Ну и прочие утомительные подробности, многие
из которых он не знает. На всей этой груде компонентов  покоится  мощная
задница Владлена Терехова. А этот орешек не всякому  по  зубам.  Слишком
много покровителей.  Слишком  много  заинтересованных  лиц.  С  Павликом
придется расстаться, чтобы не мешать работать нашему гению. А за ним  уж
мы присмотрим. Может, и ты присмотришь. Как тебе, а?
   Лапицкий глыбой возвышался надо мной. Но теперь мне было все равно. Я
знала, что никогда не буду стоять с ним рядом.
   - Я никогда не буду делать то, что делала.
   - Жаль, - он нежно посмотрел на меня. - Жаль.
   - Ты можешь убить меня... Ты можешь  убить  меня  сейчас,  ты  можешь
забить меня до смерти потом. Но я больше никогда не  буду  Анной.  Я  не
буду участвовать в ваших грязных играх.
   - А ведь я люблю тебя, детка. - Он подошел ко мне и провел  рукой  по
моим изуродованным волосам. - Я очень тебя люблю. Ты  мое  самое  лучшее
творение.
   Мы стояли друг против друга,  избитые,  опустошенные  признаниями.  И
никогда еще мы не были так далеко друг от друга.
   - Это была катастрофа. Просто несчастный случай,  вот  и  все.  Перед
самой смертью Олег  рассказывал  мне  о  тебе,  о  том,  что  именно  ты
являешься его русской рулеткой, именно ты даешь ему ощущение  опасности.
А потом он не справился с управлением, и мы  врезались  в  эстакаду.  Не
было никакой погони. Просто несчастный случай. Просто пуля  выскользнула
из барабана в ствол...  Русская  рулетка,  ты  понимаешь...  Я  не  буду
работать на вас, даже если вы меня убьете...
   - Ну что ж, - Лапицкий был поразительно спокоен.  -  Если  не  хочешь
остаться - можешь уйти.
   - Прямо сейчас?
   - Да - И ты вот так отпустишь меня?
   - Да. - Он принял решение, я видела, чего ему это стоило,  даже  лицо
обмякло, стало нежным и старым. - Я люблю  тебя,  детка.  Ты  никуда  не
денешься. Но пусть тебя убьет кто-нибудь другой, не я. И держи  язык  за
зубами. Может быть, проживешь чуть дольше. На пару  недель.  Так  что  и
тебе придется сыграть в русскую рулетку.
   Он подошел ко мне  и  коснулся  губами  моего  лба.  Долгий  поцелуй,
холодный поцелуй, поцелуй у раскрытой могилы. Он прощался со мной.
   Я никак не отреагировала. Я открыла дверь, чтобы тотчас же закрыть ее
за собой, чтобы хотя бы на несколько часов,  на  несколько  минут  стать
свободной.
 
*** 
 
   ...Я брела  по  ночной  Москве  в  полной  тишине.  Даже  мои  голоса
притихли. Я не знала, куда иду. Я заблудилась  на  своем  кладбище.  Мне
было плевать, когда мне разнесут голову, сейчас или день спустя.  Никого
живого, никого живого вокруг меня.
   А потом...
   Потом я вдруг подумала об одном-единственном человеке. Может быть, он
тоже мертв. Может быть. Но...
   ...Я приехала на "Пражскую" с последним поездом метро. И долго шла  к
дому - несколько автобусных остановок, которые показались мне опустевшей
вечностью.
   И, остановившись  у  самой  двери,  я  подняла  руку  и,  прежде  чем
позвонить, увидела всю свою жизнь - прошлую и нынешнюю...
   Еще не поздно было уйти. Но я не хотела уходить. Боясь передумать,  я
нажала на кнопку звонка.
   Тишина. Тишина. Еще одна потерянная жизнь.
   Я прижалась горячим лбом к ободранной обивке, и тут раздался  слабый,
приглушенный голос:
   - Кого несет? Ты, что ли, Колян? Я тебя  со  вчерашнего  вечера  жду,
сволочь ты... Открыто, вползай. Водки принес?..
   Этот голос я узнала бы из тысячи.
   Я с силой толкнула ободранную дверь и переступила порог.
   Прямо передо мной, в плохо освещенной прихожей  сидел  на  инвалидной
коляске Серьга Каныгин.
   Маленький художник, единственное,  что  у  меня  осталось.  Я  только
переночую здесь и уйду. И пусть меня убьют.
   Серьга не двигался. И глаза его смотрели прямо на меня.
   - Кто это? - наконец спросил он ничего не боящимся голосом.
   - Это я... Ева. Ты помнишь меня, Серьга?
   - Ева... - он ринулся ко мне на своей коляске.  -  Ева,  куда  же  ты
пропала, Ева... А у меня вот... Видишь, неприятности. Сижу типа самовара
на персональном инвалидном кресле. А о  бабах  думаю  все  сильнее,  что
печально.
   Я опустилась перед ним на колени, обхватила исхудавшее тело и подняла
лицо к подбородку, покрытому мелкой неровной щетиной.
   - Ты все такая же красивая, Ева? - спросил он и ощупал  пальцами  мое
лицо. Что-то новое появилось в них, как будто бы они с трудом  выполняли
не свойственную для себя роль. Они хотели видеть.
   - Что с тобой, Серьга? - Я все еще боялась поверить.
   - Старая история... Еще в декабре. Отметелили ни за хрен собачий. Вот
- ни ног, ни глаз... А о картинах думаю все сильнее, что печально.
   В том, что произошло с Серьгой, - в этом тоже  виновата  я...  Я  еще
сильнее прижалась к нему.
   - Ты надолго? Ко мне? - с надеждой спросил Серьга. - Ты останешься?..
   - Да.
   - Останешься? Надолго?
   - Навсегда. Если ты... Если ты не прогонишь меня.
   - Ева... - его пальцы замерли на моих ресницах.
   - Навсегда, - снова повторила я.
   Навсегда.
   Какое отличное слово - навсегда...



             В ТИХОМ ОМУТЕ...

                                            Виктория ПЛАТОВА




      ONLINE БИБЛИОТЕКА

     http://www.bestlibr
           ary.ru


                            Анонс

      Могла  ли подумать незаметная, тихая выпускница ВГИКа,
которую  даже  друзья  звали Мышью,  что  ее  порносценарии,
написанные  ради  "куска  хлеба",  вдруг  обретут  кошмарную
реальность? Все в ее жизни становится с ног на голову - один
за   другим   гибнут   близкие  ей  люди,   Мышь   вынуждена
скрываться..,  Но  кольцо  вокруг  нее  медленно,  но  верно
сжимается. Выход только один - исчезнуть, залечь  на  дно  и
измениться.  И вот серенькая Мышь "умирает",  а  вместо  нее
рождается восхитительная, пленительная, сводящая с ума  всех
Ева. Рождается, чтобы мстить...
      Все  события  и  герои этого романа  вымышлены,  любое
сходство с существующими людьми случайно.

                           ЧАСТЬ I

     ...Первым погиб Иван.
     Первым из нас троих.
      Это  была  безобидная, легкая, мальчишеская смерть  на
пятом   курсе   ВГИКа,  перед  госэкзаменом  по   сценарному
мастерству.
       Пьяный   Иван  вывалился  из  общежитского  окна   на
шестнадцатом  этаже, забубенный сценарист,  грузин  на  свою
лучшую четверть, ленивый красавчик, единственный, кто  любил
меня...
      Нет, мы никогда не спали вместе, но все пять лет  были
соавторами.
      "Ты  моя  лучшая половина, - говорил Иван,  роскошный,
всегда  чужой  любовник, переспавший с каждой  второй  мало-
мальски  приличной  самочкой  во  ВГИКе.  -  Ты  моя  лучшая
половина.  Мышь. Твое циничное тельце и мой циничный  умишко
составляют совершенный самодостаточный организм..."
      Он  всегда называл меня Мышью, и я сильно подозревала,
что  это - производное от "серой мыши". Мое настоящее  лицо,
как  же  иначе. Но, находясь под защитой Ивана, я  могла  не
беспокоиться  о  красоте приговоренных к пишущей  машинке  и
потому  вечно  стриженных ногтей; я могла не беспокоиться  о
своей    дальнейшей   судьбе   -   мне   оставалось   только
интерпретировать его удивительные истории.
      Байки, сюжеты и сюжетики просто распирали Ивана  -  он
был всего лишь на пять лет старше меня, но, казалось, прожил
несколько  жизней; это только со мной, унылой  пай-девочкой,
ничего такого не случалось, даже банального перелома ноги.
       В   фантазиях  Ивана  его  родной  пыльный  Мариуполь
представал  Чикаго тридцатых годов: там пили  водку,  курили
   -  hc  и  кололись,  там  привозили  какую-то  диковинную
контрабанду, там стреляли в ментов и друг в друга, там  были
стертые в кровь от поцелуев губы, там были двойные и тройные
самоубийства  и обязательное колесо обозрения  в  песках  на
берегу  умирающего  моря. "А, главное, кетчупа  побольше,  -
говорил  Иван  о  кровавых финалах, - а  для  полного  кайфу
заезжего      пидора-интеллигента,     профессора-орнитолога
замочим".
      Он  правил  мои рукописи (к пятому курсу  он  перестал
делать  это, к пятому я была почти он), дописывая  шариковой
ручкой   им   же  изобретенные  маты,  невозможно   смешные,
вызывавшие почти судорожную зависть курса.
      Его  бабы  меня ненавидели. У меня. Серой  Мыши,  было
исключительное  право  стирать его  джинсы.  "Ли  Купер"  на
болтах.
      Все  остальные  меня не замечали. Я  была  всего  лишь
второй строкой во всех его умопомрачительных сценариях. Но я
ни о чем не жалела. Я не пожалела ни о чем ни на секунду.
      Я  смотрела  на  мир  его глазами -  вернее,  мужскими
глазами на мужской мир. Я знала, какие сигареты лучше курить
и  какие  зажигалки лучше покупать, я знала, как  оттягивать
кожицу   на   члене,   когда   занимаешься   онанизмом,    -
поступательно-возвратными движениями; я знала, как уложить в
постель  любую  женщину, - мой взгляд  на  секс  был  сугубо
мужским  взглядом,  циничным  и  зависимым  от  удовольствий
одновременно.
     ...В конце третьего курса Иван приволок Нимотси.
      Вообще-то,  Нимотси  звали  Игорь  Истомин.  "Нимотси"
окрестил  его Иван - Истомин наоборот. Но кличка удивительно
шла  Нимотси, тщедушному белобрысому типу с глазами  больной
птицы.
      -  Гений режиссуры, - отрекомендовал его Иван, - будет
наш сценарий снимать, "Умереть молодым" который.
     ...Умереть молодым.
      У  Ивана получилось. Он сильно удивился бы этой  своей
нелепой  смерти  -  выпасть из окна,  на  котором  устроился
покурить, ха-ха, - если бы был трезв. Но он не был трезв,  и
сердце его остановилось между шестым и пятым этажами.
      -  Предал нас, сукин сын, - сказал Нимотси. И уехал  в
морг  вместе с голым мертвым телом Ивана, небрежно брошенным
на носилки.
     Нимотси вернулся через два часа и нашел меня там, где и
должен  был найти. Но я этого уже не помнила. Я не  помнила,
как  с  ведром  и  тряпкой ползала  по  асфальту  и  смывала
потемневшую  кровь Ивана - чтобы собаки ее не вылизали.  "Ты
понимаешь?..  Если  так все оставить, то придут  дворняги  и
вылижут всю его кровь... Его кровь, понимаешь? Его..."
      Нимотси надавал мне по щекам, чтобы привести в чувство
- вполне по-мужски. Иван никогда не бил меня.
     - Поедем, - мягко сказал Нимотси. - Он ждет.
     - Никто. Никто не ждет.
     - Он. Иван.
      Сердце  мое остановилось, в груди стало так невыносимо
больно,  что  захотелось разом избавиться от  этой  боли.  Я
c$ `(+ al головой о плиты, которые еще помнили кровь Ивана.
     Нимотси поднял меня и крепко сжал.
      - Прощальная ночь... Прощальная ночь, слышишь? Ты, я и
он. И больше никого. Он ждет...
      ...Никогда  до этого я не была в морге -  может  быть,
поэтому не испугалась: ни небрежной, полустертой таблички на
металлических дверях, ни стен, выкрашенных грубой охрой,  ни
тусклых аварийных лампочек в сетках.
      Я  не испугалась, просто у меня не было сил, я присела
на  корточки  у  самой двери, хотя в двух шагах  стояли  три
спаренных деревянных стула - как в дешевеньком кинотеатре.
      -  Я  сейчас, - сказал Нимотси, уверенно  двинулся  по
коридору  и  уверенно толкнул одну из  дверей  -  третью  от
входа. Спустя минуту он появился с маленьким лысым человеком
в грязном халате. Вдвоем они пошли в глубь коридора - долго,
очень  долго, - который раз за сегодняшнюю ночь я попыталась
спрятаться за закрытыми веками.
      Сейчас  мне  это  удалось, бедной сиротке.  Я  слышала
скрежет  открываемой  двери - зашли  и  вышли,  -  невнятные
голоса;   скрип  колес  каталки,  режущий  по  сердцу   звук
проворачиваемого в замке ключа.
       -  Спасибо,  отец,  -  голос  Нимотси  звучал  теперь
явственнее, - спасибо, что понял... Дай Бог тебе...
      Мимо  проплыл тяжелый формалиновый запах  -  маленький
лысый  человек коснулся моего лица полой грязного халата.  И
вышел - с тремя бутылками водки.
     Нимотси не было.
      Я  боялась выйти и боялась остаться. Я даже  не  могла
понять,  сколько времени в действительности  прошло  Наконец
Нимотси  появился - выскользнул из какой-то двери,  как  раз
между двумя ударами моего нехотя бьющегося сердца.
     Он осторожно поднял меня, на секунду задержав в руках.
     - Пойдем...
       ...Это   была  маленькая  комнатка,  видимо  служащая
подсобкой. Окно, густо замазанное белой краской,  такие  же,
как  в  коридоре, спаренные стулья, металлический шкаф,  еще
один  - стеклянный; медицинская посуда на обшарпанном столе,
вешалка   с   несколькими  халатами,  обтянутая   дерматином
кушетка.
     На полу было разложено тонкое одеяло.
      Черный  хлеб,  водка  и  огромные  венгерские  яблоки.
Граненые стаканы.
     На полу, прислоненный к кушетке, сидел Иван.
      Нимотси крепко держал меня - он боялся, что я  потеряю
сознание.
      Я  не потеряла. Я стояла и смотрела на мертвого Ивана.
Он был в своем лучшем костюме, который я гладила тысячу раз.
И  босой. Голые твердые Ивановы пятки лезли мне в глаза.  На
большом пальце ноги болтался матерчатый номерок.
      -  Я думала, у него лицо разбилось. - Только на правой
щеке  у Ивана была содрана кожа - почти так же, как на  моей
коленке  в  детстве,  когда я свалилась  с  почти  взрослого
серьезн