рафия жгла мне  руки,
я по-настоящему испугалась ее, испугалась настолько, что не  решилась  взять
ее с собой. Водрузив ее на место, я почти бежала  из  гримерки.  Сердце  мое
колотилось, оно выбивало ритм, понятный только мне: все  не  закончится  так
просто, все не закончится так просто, все не закончится так просто...

***

   ...Фаина Францевна Бергман оказалась настоящей дьяволицей - за смену  она
успела измотать группу, навязать  ей  свою  собственную  тактику.  В  словах
Анджея оказалось даже больше  правды,  чем  я  думала,  -  концепция  фильма
стремительно менялась.  Старуха  с  упоением  играла  вероломство  и  тонкий
расчет; в ее кажущейся слабости было столько силы  и  коварства,  что  героя
Володи Чернышева оставалось только прижать к груди и пожалеть.
   Бергман действительно  знала  сценарий  наизусть,  до  последней  реплики
последнего персонажа; она принесла с  собой  четкий  и  продуманный  рисунок
роли: такой продуманный, что он иногда казался блестящей импровизацией.
   Такого вдохновения никто в съемочной группе еще не  испытывал:  не  часто
приходится снимать зло в концентрированном виде, оставаясь при этом в полной
безопасности, под защитой юпитеров, светофильтров и жужжащей камеры.
   Об Александровой больше никто не вспоминал, она казалась  теперь  пробным
шаром, жалким подобием первой платонической любви, которую  напрочь  смывает
первый, упоительно-бесстыдный опыт ночи с дешевой проституткой.
   Братны два раза за смену менял рубашки - они насквозь промокали от  пота.
Таким я не видела его еще ни  разу:  он  потел  от  блестяще  складывающейся
съемки, как любой мужик потеет во время акта; впрочем, это  и  был  любовный
акт со всеми его составляющими: ласками, сначала робкими, а потом яростными;
сдерживаемой  страстью,  несдерживаемой  страстью  и   обязательным   бурным
финалом.
   В коротком перерыве появился Кравчук с робким молодым очкариком, типичной
канцелярской  крысой  по  виду  Канцелярская  крыса  оказалась   сотрудником
районного отделения милиции по  месту  жительства  пропавшей  Александровой,
куда Андрей Юрьевич оперативно подал заявление  об  исчезновении  актрисы  -
никаких родственников у нее не было.
   Юная крыса была раздавлена происходящим: она впервые была на ?Мосфильме?,
она впервые видела настоящие съемки и даже успела поведать Кравчуку,  что  в
детстве мечтала быть звукооператором на  студии  научно-популярных  фильмов.
Именно звукооператором и  именно  -  на  студии  научно-популярных  фильмов.
Прихотливость такого выбора  крыса  объяснить  так  и  не  смогла  и  потому
ограничилась скучным исполнением скучных профессиональных обязанностей: кто,
когда и как, где и в каком  состоянии  видел  актрису  в  последний  раз.  В
основном его интересовало здоровье пропавшей, от этих старых  актрис  только
головная боль, как я вас понимаю, господа кинематографисты... Все  синхронно
и великодушно втолковали ему, что Александрова в последний день съемок  была
утомлена, что съемки пришлось отменить, а  старуху  на  директорской  машине
отвезти домой. Оказалось, крыса успела побеседовать с вахтершей,  дежурившей
той ночью, и она подтвердила, что Александрова в  сопровождении  Кравчука  и
шофера отправилась домой в  районе  пяти  часов  утра,  выглядела  не  очень
хорошо, хотя и перекинулась с вахтершей парой слов.
   Кравчук действительно подстраховался, он блестяще закрыл Братны и защитил
фильм от возможных неприятностей, я и сама была готова  малодушно  поверить,
что дело со старухой обстояло именно так, что не было никакого трупа, ведь и
вахтерша говорит то же самое... Но  как,  черт  возьми,  как  он  сумел  это
сделать?..
   Покончив с формальностями, крыса осталась на площадке, и с ней тотчас  же
произошел прискорбный инцидент. К ней, робко жавшейся в уголке павильона и с
упоением взирающей на таинство кино, подошли Вован Трапезников  и  ассистент
по съемочной технике Садыков. Оба тотчас же стали задирать очкастого  опера,
особенно преуспел в этом шпанистый Садыков,  который  ненавидел  чужаков  на
съемочной площадке.
   - Вован, ты только посмотри, - громко  обратился  он  к  Трапезникову,  -
какие  у  нас  тут  посетители  застенчивые,  к  стенке  жмутся,   а   потом
экспонометры пропадают. И трансфокаторы. И рельсы для тележки, между прочим!
   -  Застенчивый,  говоришь?  Застенчивый  -  все  равно  что   робкий,   -
наставительно сказал  Трапезников.  -  Робкий  -  все  равно  что  несмелый,
несмелый - все равно что трус, трус - все равно что дезертир, дезертир - все
равно что мародер, мародер - все равно  что  преступник,  преступник  -  все
равно что уголовник. Значит - наш человек. А наших людей обижать нельзя. Так
что отстань от Человека, а лучше - угости его косячком...
   - Надо же! - восхитился классификации  Вована  Садыков.  -  И  откуда  ты
только это взял?
   - В книжке прочел.
   - В какой?
   - Серия ?Библиотечка ?Крокодила?, понял?
   Крыса пропустила мимо ушей и издевательства Вована, и пассаж о косячке  и
даже попыталась строить глазки Даше  Костромеевой.  А  спустя  полчаса  была
выдавлена с площадки безжалостным  Кравчуком:  ?Извините,  наш  режиссер  не
любит посторонних в павильоне во  время  съемок...?  -  ?Да-да,  я  понимаю,
простите, пожалуйста, как только что-нибудь выяснится,  мы  обязательно  вам
сообщим. Но лучше, конечно, со временем подать в федеральный розыск..."
   Напоследок подружка главного героя Даша Костромеева  улыбнулась  молодому
оперу улыбкой Татьяны Александровой с фотографии пятидесятилетней  давности,
губки  сердечком,  мечта  курсантов  Высшей  школы  милиции  и   разведенных
сотрудников РУОПов. Но ведь кто-то же оставил фотографию в гримерке?.. Нужно
обязательно спросить о ней Кравчука... Если он вообще  захочет  говорить  со
мной на эту тему.
   ...Последние формальности с Александровой  были  улажены,  ее  судьба  не
волновала  больше  никого,  кроме  сердобольной  Ирэн,  вообще  склонной   к
абстрактному гуманизму; теперь  об  Александровой  можно  было  благополучно
забыть - в фильме появилась новая звезда.
   И в честь новой звезды в конце смены была устроена грандиозная попойка.
   Не пили только трое:  Братны,  Кравчук  и  Митяй.  Даже  Фаина  Францевна
опрокинула  несколько  стопок,  предварив  их  витиеватым  тостом  во  славу
киноискусства вообще и гениального режиссера Анджея Братны, -  грубая  лесть
сошла  ей  с  рук  и  была  встречена  нестройными  аплодисментами  и  лихим
посвистом. ?Вы такие славные, такие молодые, я и сама чувствую себя рядом  с
вами помолодевшей, вы такие  талантливые,  такие  красивые?,  -  вдохновенно
врала старуха, по очереди  обводя  глазами  распаренные  от  выпитой  водки,
сомнительные рожи членов съемочной группы.
   "Звезда родилась! - провозгласил умиленный  Вован  Трапезников.  -  И  не
просто звезда, а идеальная женщина. Женщина XXI века! Ур-ря!!!"
   Ко мне подсела чрезвычайно довольная Ирэн:
   - Ты не представляешь себе, Ева,  это  просто  сюрреализм  какой-то:  все
обыскала, на всех собак спустила, а нашла ее  там  же,  где  положила,  -  в
гримерке... Полтергейст какой-то, сначала с ключами, а теперь вот...
   - Поздравляю. - Эта чертова видеокассета не выходила у меня из головы все
это время.
   Через час упирающуюся старуху уговорили уехать  -  вам  нужно  отдохнуть,
Фаина Францевна, съемки завтра с утра, - и пьянка покатилась  по  накатанной
колее. Впервые за время работы у Братны мне  захотелось  напиться  вдрызг  -
давно забытое ощущение, связанное со смертью и чувством вины.
   - Смотри не нажрись, - шепотом посоветовал мне Митяй, - я тебя волочь  на
своем горбу не собираюсь.
   - А куда ты денешься? Еще как поволочешь, и в ванне помоешь,  если  будет
такая необходимость, - ласково потрепав его по щеке, сказала я. - А  я  тебе
еще  и  квартиру  облюю  в  знак  особого   расположения.   Твой   миленький
атлетический клубешник. Что скажешь?
   - Сука!
   - Ты тоже мне очень нравишься, милый. - Щеки было явно недостаточно, и  я
взъерошила Митяю волосы.
   - Убери лапы, - процедил он.
   - И не подумаю... Не будь таким кретином, расслабься...
   - Ты только посмотри на себя, старая шлюха!
   - Милый мальчик.
   - Потаскуха.
   - Красавчик. Породистый кобелек.
   - Тварь!
   - Душка. Идеальный вариант для койки. - Мне стало весело.
   - Стерва...
   - Необъезженный жеребчик. Нужно серьезно тобой заняться.
   - Дешевка!
   - Лучшие яйца спортивного общества ?Трудовые резервы?.
   - Курва киношная!
   - Переходящий сексуальный кубок Международного олимпийского комитета.
   - Ты... - на этом красноречие Митяя иссякло, - лучше дерьмо жрать, чем  с
тобой трахаться.
   - Поверь мне, не лучше. Твое  здоровье,  мальчик.  Я  подняла  рюмку,  но
выпить так и не успела: только теперь заметила, что за нами наблюдают, - это
был рассеянный и немного завистливый взгляд. А спустя минуту к нам подсела и
обладательница взгляда - сценаристка Братны Ксения Новотоцкая.
   - Выпьем? - спросила она меня, не сводя глаз с Митяя.
   - Можно.
   Мы чокнулись: я своей наперсточной рюмкой, а Ксения - граненым стаканом с
налитой почти до краев водкой. Ксения  пила  по-мужски:  громко  и  крупными
глотками, в этом был особый шик, и это удивительно  шло  ей.  За  все  время
съемок я не заговорила с ней ни разу - она вообще не общалась ни  с  кем  из
группы, за исключением разве что Братны и  парочки  молоденьких  ассистентов
оператора Сереги Волошко и звукооператора Шуренка Вепрева. Братны  полностью
удовлетворял ее разбухшую  от  образов  и  символов  душу,  а  ассистенты  -
разбухшее от жратвы и выпивки тело.
   - Пишу целыми днями, - абстрактно пожаловалась Ксения,  -  по  пятнадцать
часов за чертовым компьютером.
   После каннского триумфа ?Танцующих теней? с Ксенией произошло то же,  что
и со всеми, кто работал с Братны, - она стала модной. Модной сценаристкой. И
модной женщиной, что  было  уж  совсем  невероятно,  учитывая  ее  чрезмерно
расплывшуюся фигуру и  задорный  двойной  подбородок.  Она  давала  интервью
многочисленным безмозглым журнальчикам,  позволяя  себе  философствовать  на
темы  Кафки  и  яблочных  оладьев,  выступала  экспертом  в   многочисленных
феминистских ток-шоу  и  принимала  живейшее  участие  в  обсуждении  вечных
вопросов:  ?Мужские  носки:  стирать  или  не  стирать?,   ?Оральный   секс:
удовольствие или унижение?. Сейчас, по заказу одного крупного  издательства,
Новотоцкая работала над книгой ?Женщина  в  мегаполисе:  взгляд  с  двадцать
первого этажа?.
   - Сочувствую, - проблеяла я.
   - Не поверите, щиколотки опухают, ноги - как колоды,  уже  и  в  домашние
тапочки не влезаю... Не говоря уже о летних платьях.  Пашу,  как  каторжная.
Нет времени на личную жизнь и тихое семейное счастье.
   - Сочувствую. - Мои ресницы лживо задрожали. От Новотоцкой пахло  водкой,
потом   и   агрессивными   американскими    духами    (подарок    ассоциации
женщин-парфюмеров штата Северная Каролина). Сочувствовать ей не хотелось, да
и разговаривать особо тоже.
   - Как вам новая актриса? - спросила Новотоцкая.
   - А вам?
   - Блестящая находка. Правда, это не совсем то, что было в сценарии...
   - Это лучше.
   - Вы полагаете? - ревниво спросила Ксения.
   - Не стоит сравнивать кино и сценарий, - ушла от ответа я.
   - А ведь старухе  понравился  именно  сценарий,  -  самодовольно  сказала
Ксения, - он просто с ума ее свел.  Она  ведь  мне  звонила,  настаивала  на
встрече. Я  даже  удивилась,  как  мог  попасть  рукописный  вариант  в  Дом
ветеранов сцены.
   - Действительно, как? - Мне было совершенно наплевать, как старуха добыла
сценарий.
   - Вы же знаете нашу гримершу, Ирэн. Ирэн замужем за  Яшей  Кляузером,  он
работает в обувном цехе на студии...  А  Яша  -  племянник  Бергманихи,  сын
покойной сестры, она здесь тоже работала в пошивочном цехе, еще при Пырьеве.
Кинематографическая семья, ничего не  скажешь,  -  хихикнула  Ксения,  и  ее
подбородки заколыхались - Яша с Ирэн как-то ездили навещать старуху, и  Ирэн
забыла сценарий у нее. Это провидение, что так все сложилось, хотя и  прошло
по самому сложному варианту. Это как в писательстве, знаете?
   - Понятия не  имею.  Я  же  не  писатель.  -  Бывший  корректор,  а  ныне
преуспевающая сценаристка даже не почувствовала в моем голосе иронии.
   - Писатель приходит к тем же прописным истинам, к которым приходят и  все
остальные. Вот только идет он кружным путем. И этот  путь,  его  траектория,
его направление, - и есть самое  интересное  в  писательстве.  Это  то,  что
определяет суть профессии. Не что, а как.
   Она  говорила  это,  придвинувшись  ко  мне  и  подобрав   подбородки   -
репетируешь очередное интервью, толстая мартышка-капуцин, не иначе. И,  судя
по сдержанному пафосу, это  будет  программа  ?Русский  век?.  Только  пусть
Андрей Караулов популярно объяснит тебе после съемки,  что  духи  не  должны
быть такими агрессивными, такими навязчиво-сексуальными. Те  духи,  которыми
пахла шаль мертвой актрисы, были совсем другими, едва уловимыми, в них  было
тихое отчаяние отвергнутой любви.
   Почему я подумала об этом?
   Почему я вообще подумала об Александровой именно сейчас?  Какая-то  фраза
из  долгого  монолога  Ксении  заставила  меня  подумать  о  ней.   Уже   не
прислушиваясь к канареечному щебетанью сценаристки, я наконец-то  обнаружила
в своей памяти эту ничем не примечательную фразу.
   "Ирэн замужем за Яшей Кляузером, он работает в обувном цехе на  студии...
А Яша - племянник Бергманихи..."
   "Очень нетипичное  орудие  преступления...?  ?Женщина  никогда  не  будет
убивать шилом..."
   "А если она - дочь сапожника?? - неудачно пошутил в ту ночь Кравчук.
   Дочь сапожника - термин вполне опереточный,  годящийся  для  одноактового
балета-миниатюры. Но вот тетя сапожника... Тетя сапожника - вполне  реальный
персонаж. Вполне реальный персонаж, занявший место  другого  персонажа...  Я
вспомнила  кровоточащую,  неистовую  ненависть,  которую  питала  Бергман  к
Александровой, - эта ненависть может заставить пойти на все...
   Абсурд.
   - Почему же  абсурд?  -  обиделась  Новотоцкая.  -  Мне  это  не  кажется
абсурдом.
   Черт возьми, я, кажется, начала разговаривать сама с  собой,  не  хватало
только, чтобы сценаристка Братны вот так, походя, возненавидела меня.
   - Нет-нет, это вовсе не касается того, о чем  вы  говорили,  -  поспешила
реабилитироваться я, - по-моему, это довольно неожиданный взгляд на мир....
   - Можно кое о чем спросить вас? - Круглое, как луна, лицо Ксении  нависло
надо мной, она прижалась жаркими водочными губами к моему уху.
   - Да, конечно.
   - Чем вы  приманиваете  такие  молоденькие,  такие  аппетитные  яички?  -
скабрезно хихикнув, прошептала Новотоцкая, имея в виду Митяя. - Он же глаз с
вас не сводит.
   - А вы? - точно так же хихикнув, прошептала я, имея в виду всех опущенных
толстой сценаристкой ассистентов сразу.
   - Я их интригую.
   Это ты-то? Я с сомнением осмотрела тумбообразную  фигуру  Новотоцкой,  ее
угрожающих размеров бюст и толстые  пальцы,  унизанные  такими  же  толстыми
серебряными  кольцами.  Ей  хочется   немедленно   наврать   мне   о   своем
фантастическом сексуальном опыте - хроническая  болезнь  корректоров  отдела
художественной литературы.
   - И каким же образом?
   - Полным несоответствием того, что я делаю, и себя самой. Я могу украсить
банальный трах любым потоком самых возвышенных ассоциаций. Я  могу  сравнить
грудь женщину с жареным арахисом, а мужской пах с кофейными зернами - и  все
сойдет мне с рук. Я же писатель. И со мной спят как с писателем, а не как  с
женщиной... Потому что женщина я никакая, сами видите... А все ищут -  и  во
мне и в себе - и этот самый пресловутый арахис, и кофейные зерна.
   Мать твою, выругалась я про себя, ты опять за свое, теперь это похоже  на
участие в программе ?Про это?, то-то радости  будет  Елене  Ханге,  всем  ее
дружкам-сексологам и публике в  зале.  Нужно  уносить  ноги  -  подальше  от
внезапных знаменитостей.
   - Вы удивительная женщина, - промямлила я. Это было именно то,  чего  она
добивалась.
   - А ваш друг как думает?
   - А мой друг думает, что самая удивительная женщина - я. Правда, милый?
   Митяй обхватил  руками  голову:  глаза  бы  мои  вас  не  видели,  шлюхи,
эксгибиционистки проклятые.
   - Нам пора, Ксения. Всего доброго.
   - Вы не останетесь, молодой человек? - спросила  Ксения  Митяя.  Она  еще
пыталась заигрывать с ним! Хотя почему  бы  и  нет,  у  нее  отличная  кожа,
обаятельная улыбка отошедшей от дел  бандерши  и  полное  отсутствие  всяких
комплексов...
   - Оставайся, милый, узнаешь много нового о кофейных зернах. Тем более  ты
так любишь кофе...
   Только теперь я поняла, как опостылел мне павильон,  как  опостылели  мне
съемки и  сабантуи  после  смены.  Невозможно  делать  вид,  что  ничего  не
произошло, так я  долго  не  продержусь.  В  куче  шмоток  я  отыскала  свое
пальтишко, но надеть его не успела. Кто-то молча вынул его из моих рук.
   - Давай помогу.
   Митяй, какая галантность, надо же.
   - Какая галантность, надо же, Митяй! Чему  обязана  внезапно  вспыхнувшим
чувством?
   - Ничему. Судя по всему, ты не самый клинический случай.
   - Это верно. В этой кунсткамере есть более устрашающие экспонаты.
   Митяй помог мне надеть пальто, и я машинально сунула руки  в  карманы.  И
тотчас же нащупала  пачку  ?Жигана?.  Надо  же,  приятная  неожиданность,  я
почему-то  думала,  что  сигареты  у  меня  кончились.  В  пачке   болталась
одна-единственная сигарета. Я достала ее и  уже  подумывала  смять  пачку  и
швырнуть ее в ящик, приспособленный специально  для  мусора,  но  так  и  не
сделала этого.
   На пачке было что-то написано  -  шариковой  ручкой,  крупными  печатными
буквами, отстоящими друг от друга на приличном расстоянии. Я прочла  надпись
на сигаретной пачке дважды - и только тогда до меня дошел ее смысл. ?Я ЗНАЮ,
ЧТО ВЫ ЗНАЕТЕ. ЗАЧЕМ ВЫ СКРЫЛИ ТО, ЧТО ПРОИЗОШЛО? ЭТО НЕЧЕСТНО.  ЭТО  НЕ  ПО
ПРАВИЛАМ. ЕСЛИ БУДЕТЕ МОЛЧАТЬ И ДАЛЬШЕ, ЭТО НИЧЕГО НЕ ИЗМЕНИТ,  НО  ПРИДЕТСЯ
МЕНЯТЬ ПРАВИЛА?.
   Черт.
   Черт, черт, черт. Вот оно и началось.
   Почувствовав слабость в коленях, я села прямо на сваленные в  кучу  вещи.
Нужно успокоиться, нужно взять себя в руки. ?Я знаю, что вы  знаете?  -  это
касается старой актрисы. ?Зачем вы скрыли то, что произошло?? - это касается
убийства старой актрисы. ?Это нечестно? - Господи,  конечно,  это  нечестно,
это самая настоящая подлость, и я позволила себя в эту подлость  втянуть,  я
позволила остаться безнаказанным не только убийце, но и тем, кому  наплевать
на убитую... ?Это не по правилам? -  да,  это  не  по  правилам,  моралью  и
состраданием здесь даже не пахнет...  ?Это  ничего  не  изменит?  -  в  моем
случае, может быть. Я все равно приговорена. Я стала забывать об этом только
в последнее время.
   Я  старалась  не  думать  о  том,  кто  написал  записку.  Да   еще   так
экстравагантно ее передал. Она была написана - вот и все, все  остальное  не
имеет значения. Теперь я помнила точно, что никакой сигаретной пачки в  моем
кармане не было, только немного мелочи и ключи от квартиры, которые я забыла
отдать Серьге.
   Нужно обязательно отдать ключи.
   Господи, о чем я только думаю? Сначала нужно найти  Кравчука  и  показать
ему записку. Хотя теперь, когда исчезновение старухи разыграно как по  нотам
(как же им все-таки удалось ввести всех в заблуждение?),  когда  в  районном
отделении лежит заявление об исчезновении актрисы  Александровой,  -  поздно
давать  задний  ход.  А  то,  что  еще  можно   сделать,   выглядит   теперь
надругательством над мертвыми.
   - Тебе плохо? - спросил Митяй без капли участия в голосе. - Я же говорил,
не нажирайся.
   - Все в порядке. - Я все-таки прикурила злосчастную сигарету,  интересно,
куда делись все остальные? Должно быть, человек, писавший  записку,  оставил
их себе. Интересно было бы на н