счастную подругу Асю, которую я  упустил,  как
дурак. Но я ничего не мог поделать, я оказался не в ее вкусе. Да  она  и
сама начала подозревать что-то неладное, что касалось вас обоих.  Трудно
было не заподозрить. Ты  даже  говорила,  что  Юлик  Дамскер...  Пардон,
пардон, Юлий Моисеевич...
   Что он готов бросить свою клячу и жениться на тебе!  Она  следила  за
вами, она думала, что вы поднялись в  кабинет  потрахаться,  пока  гости
увлечены шведским столом и струнным  оркестром...  Дамскер  был  большим
любителем классической музыки.
   - И никто не слышал выстрелов? - вполне резонно спросила я.
   - Струнный оркестр, "Венская кровь" Штрауса и звон бокалов. Никто...
   - И что потом?
   - Потом начинается  самое  интересное...  Давай-ка  выпьем  по  этому
поводу.
   - Давай, - от всего рассказанного у  меня  начала  кружиться  голова,
самое время выставить уставшему мозгу двухсотграммовый стакан...
   Эрик принес мне водки, и мы выпили не чокаясь.
   - Словом, мы быстренько свалили со всеми бумажками и  пистолетом,  от
греха подальше. А потом сидели с тобой до самого утра  и  разбирали  их.
Там было много  чего  интересного.  Помимо  материалов  по  корсчетам  в
швейцарских, английских и бельгийских банках, гора компромата  на  очень
влиятельных людей, колоссальный материал, который,  без  всяких  счетов,
стоил   не   один   миллион   долларов,   -   Дамскер   имел   тенденцию
подстраховываться...  И  ты  решила  воспользоваться  всем  этим.  Сразу
прыгнуть в дамки. Ни с кем не делиться. Только ты сама.  Ну  и  я,  твоя
правая рука, твой мелкий альфонсик...
   - Жиголо, - устало поправила я.
   - Именно... Твой подонок-братец, который никогда тебя не продаст.
   - Интересно, сколько же денег мне предложили  за  удачно  проведенную
операцию?
   - Ты никогда не говорила об этом. Во всяком случае, это не идет ни  в
какое сравнение с суммами, которыми ты могла обладать.
   - Значит, меня обуяла жадность?
   - Не жадность, а стремление получить все и  сразу.  Поэтому-то  ты  и
решила свалить из страны. А перед этим сделать пластическую  операцию...
Помимо всего прочего, засвеченную Анну Александрову легко могли обвинить
в убийстве двух человек, наши доблестные органы не дремлют... Ты и  меня
в это втянула. Для начала мы легли на дно: что-что, а  запутывать  следы
ты умеешь, я в этом убедился. Тусовались у каких-то престарелых  идейных
хиппи, которые в молодости пилили из-за тебя вены, а в  старости  готовы
были за тебя умереть...
   Так вот откуда я знаю о "занюханных  хиппи",  черт  возьми,  так  вот
почему это лезло мне в голову. Я с размаху  ударилась  затылком  о  лицо
Эрика. Почему, почему я ничего не помню?..
   - Потом ты нашла отличного  пластического  хирурга,  который  изменил
твое прелестное личико. За риск он потребовал такие бабки,  которых  нам
бы хватило до конца жизни, даже если бы  мы  каждый  год  выбирались  на
Ибицу... И ты заплатила. Ведь те миллионы, которые  "могли  очутиться  в
наших руках, того стоили, во  всяком  случае,  именно  так  ты  об  этом
говорила. Оставались новые документы на новое лицо, и в  декабре,  когда
все это произошло, ты уехала как раз за тем, чтобы о них договориться...
И пропала на два месяца. Бросила меня, подставила и бросила. И  оставила
одного. Я месяц просидел в  этой  норе  безвылазно...  И  питался  одной
гречей... Я чуть не помешался. Я такого страху  натерпелся...  Я  думал,
что ты умерла... А мне  придется  расхлебывать  твои  делишки  до  конца
дней...
   - Не умерла, как видишь, - успокоила я Эрика.  -  А  куда  делись  те
бесценные  бумаги,  о  которых  ты  говорил?  Остались  у   кого-то   из
"занюханных хиппи"?
   Эрик разжал руки и замер. Недоверчивое отчаяние  Исказило  черты  его
лица.
   - Ты не знаешь?
   - Понятия не имею.
   - Ты... Ты с ума сошла...
   - Слава Богу. Наконец-то ты сообразил.
   - Ты решила меня кинуть? - дернув кадыком, медленно спросил  Эрик,  -
Ты ведь большая мастерица по кидалову...
   - Нет, - я крепко прижалась к Эрику, испугавшись также, как и  он,  -
нет,  ты  можешь  не  волноваться.  Я  не  могу  потерять  тебя.  Ты   -
единственное, что у меня есть...
   Это было правдой. Сейчас только Эрик связывал меня с реальной жизнью,
какой бы жуткой она ни была. Только он может взять меня  за  окоченевшую
руку и вывести из темноты, в которой я пребываю все это время.
   - Ты тоже... Ты тоже - единственное, что  у  меня  есть.  Хотя  ты  и
сломала всю мою жизнь.
   Лицо его исказила гримаса отчаяния, восхищения и жалости - то  ли  ко
мне, то ли к себе: Я почувствовала, как тело его мелко вибрирует. Он так
крепко сжал меня в объятьях, что у меня  хрустнули  атрофировавшиеся  за
время болезни сонные кости.
   - Полегче, полегче, Эрик, - прошептала я ему. - Не забывай, откуда ты
меня выудил...
   - Да... Прости меня, пожалуйста... Я буду предельно нежен.
   - Нежен?..
   Интересно, тот человек, от  которого  я  ждала  ребенка,  был  ли  он
предельно нежен со мной? Эрик должен знать, ведь он всегда был рядом...
   - Эрик, скажи мне, как звали человека, которого я любила?
   - Разве ты кого-нибудь когда-нибудь любила?.. Он стал  покрывать  мое
лицо беспорядочными  поцелуями.  Легкие  вначале,  они  становились  все
тяжелее и тяжелее,  накрывая  меня  прозрачной  волной  страсти.  Халат,
символически поддерживаемый поясом, был сомнительным  укрытием,  он  пал
первым, и руки Эрика углубились в мое тело. Они входили в  него  с  двух
сторон, действуя совершенно независимо друг от  друга.  Так  вот  почему
"жиголо", успела подумать я... Такое умение обольщать кончиками  пальцев
должно хорошо оплачиваться. С ним нужно выступать на базарных площадях и
собирать толпы зевак, которые не знают о любовных  играх  ничего,  кроме
запаха пота и  баранины  с  черносливом,  съеденной  за  ужином...  Черт
возьми, баранина и чернослив, спутники нашей  единственной  связи,  если
верить Эрику... "Браунинг" вполне может поместиться в дамский концертный
ридикюль, если  верить  капитану  Лапицкому...  Память  может  вернуться
внезапно, если  верить  нейрохирургу  Теймури...  Почему  я  все  должна
принимать на веру?
   ...Эрик не спешил. Судя по всему, он слишком долго ждал этого,  чтобы
спешить. Первый мальчишеский порыв прошел, и теперь его  руки  укачивали
меня, усыпляли бдительность, они готовы были отступить, но не отступали.
   Теперь  мое  тело  существовало  вне   зависимости   от   меня,   оно
прислушивалось к рукам Эрика, оно было не против... Видимо, двухмесячная
кома подкосила боевой  дух  Анны  и  сломала  все  ее  установки  насчет
инцеста.
   - Анна, Анна, - его пальцы  пробежали  по  моему  лицу  и  неожиданно
замерли. В самый неподходящий момент. Когда я уже  была  готова  принять
его...
   Когда я была уже готова принять  его,  что-то  остановило  Эрика.  Он
уперся руками в мою голую грудь и откинул голову, тяжело дыша.
   - Нет... Я не могу. Нет. Мне нужно привыкнуть к тебе нынешней...
   - Ты же говорил, что привык, - на  секунду  мне  стало  даже  обидно.
Похоже, Эрик мелко сводил счеты с той прежней Анной.
   - Я-то привык... Мне даже нравится твоя  нынешняя  мордашка,  она  не
такая циничная, и вполне-вполне... Я привык. Вот  только  он...  -  Эрик
скосил  глаза  вниз,  в  пах,  -  вот  только  он,  похоже,  не   совсем
адаптировался. Он же столько лет хотел совсем другую...
   - Совсем другую?  Разве  я  сегодняшняя  так  уж  отличаюсь  от  себя
прежней?
   -  Да  нет,  -  Эрик  досадливо  поморщился.  -  Но  ему-то  это   не
объяснишь...
   - У тебя был шанс, Эрик Моргенштерн, - сказала я. - У тебя был  шанс,
и ты его упустил. А теперь закончим наши прения. Мне нужно побыть  одной
и переварить все то, о чем ты мне сказал. Спокойной ночи.
   - Спокойной ночи, любовь моя, - Эрик  все  еще  дрожал,  но  старался
выглядеть спокойным. Какая-то мысль все еще точила, все еще грызла  его.
И это не было связано с жалкой попыткой романтической ночной  любви.  Но
мне некогда было разбираться в чувствах Эрика, мне нужно было привести в
порядок свои.
   Если это еще возможно.
   Я вернулась к себе в комнату. Чужой  махровый  халат,  еще  несколько
минут назад казавшийся таким уютным, жег мне  тело.  Я  сбросила  его  и
облачилась в старый, больничный, который еще помнил блаженное  неведение
прошлой жизни: милого Теймури, милую Настю... И даже капитана  Лапицкого
с его милыми и вполне щадящими мою психику следственными экспериментами.
Но успокоение,  которого  я  так  ждала,  не  пришло...  Если  все,  что
рассказал Эрик, - правда, мне не  позавидуешь.  Мне  не  у  кого  искать
защиты, да и он не может защитить меня. То, ради чего Анна  затеяла  всю
эту рискованную игру, потеряно. И даже если не безвозвратно (я  все  еще
надеялась, что ко мне вернется память), то  неизвестно,  как  всем  этим
распорядиться... Я не помню ни одного человека, который мог  бы  реально
помочь Анне (помочь мне, черт возьми, ведь я же и есть Анна!), и если  у
нее (у меня!) был до катастрофы какой-то стройный  план,  то  я  в  моем
нынешнем состоянии этого плана лишена.
   Нужны документы (я думала об этом  трезво,  так  же,  как,  наверное,
думала Анна), возможно, здесь поможет Эрик. Но что толку от  документов?
Легче всего вернуться в клинику и продолжать разыгрывать полную амнезию.
Но  я  не  знаю,  хватит  ли  у  меня  сил   притворяться   перед   этим
иезуитом-капитаном.
   Боже мой, я даже не знаю, что  это  за  клиника...  Уехать  с  первым
встречным  было  верхом  легкомыслия.  Позволить  узнать  о  себе  такие
страшные подробности тоже было верхом легкомыслия... Выхода нет. Ты  уже
не сможешь никем стать до конца - ни Анной, которая все знала о себе, ни
той девочкой в больнице, которая не знала о  себе  ничего.  Единственной
правдой было только то, что ты ждала ребенка. Но тебе  сделали  аборт...
Невыносимо. Это невыносимо... Знал ли о ребенке Эрик?..
   Это  состояние  полузнания-полуправды   изматывало   меня.   Но   мне
необходимо на чем-то остановиться. Анна совпадала  с  моими  внутренними
ощущениями, она подошла ко мне достаточно  близко.  Да  нет,  я  и  есть
она...
   Скорее всего. Интересно,  что  по  этому  поводу  думают  "занюханные
хиппи"?.. От нервного напряжения я  почувствовала,  что  проваливаюсь  в
сон. Неплохая защитная реакция, поздравляю...
   Нет, это не было ни сном, ни дремой, скорее -  обрывки  воспоминаний:
развороченная выстрелами грудь, гильзы, выскакивающие из обоймы, - и это
как-то связано со мной... И обрывки фразы, от  которой  стынет  в  жилах
засыпающая кровь: беги до конца. Беги, кролик,  беги.  Бег  зайца  через
поля.
   Одиночество бегуна на длинную дистанцию...Пробуждение не было  похоже
ни на что. Еще  никто  так  бесцеремонно  не  обращался  со  мной,  даже
санитары в больнице. В  первый  момент  мне  даже  показалось,  что  это
раскаявшийся Эрик забрался в постель и настойчиво касается  моего  лица.
Но секундное ожидание и секундное наваждение сразу же прошло.
   Это были чужие руки. Они обхватили меня за шею - так,  что  хрустнули
позвонки, - и резко подняли в постели. От  неожиданности  я  уперлась  в
чью-то грудь.
   - А ты, я смотрю, совсем потеряла  осторожность.  Стареешь,  что  ли?
Хотя на твоем месте я бы состарился и умер поскорее. Это было бы  лучшим
выходом. И ты могла бы избежать крупных неприятностей...  -  услышала  я
бесцветный тихий голос. - С возвращеньицем, дорогуша!..
   И почти сразу же зажегся  свет.  Пустая  еще  несколько  минут  назад
комната  оказалась  заполненной  людьми.  У   дверей   стояли   двое   с
непроницаемыми лицами, гладкими и блестящими, как туши тюленей. Один  из
двоих, видимо, и включил свет. А прямо передо мной,  на  кровати,  сидел
обладатель бесцветного голоса - пугающе интеллигентного вида  человек  в
добротном костюме, Я уже видела его на пленке со дня рождения Анны.
   Со своего дня рождения.
   Ни единой лишней складки на брюках,  ни  единого  лишнего  волоска  в
прическе, ни единого изъяна в стильной оправе очков - ни дать  ни  взять
профессор  математики  из  Беркли,  обладатель   породистой   собаки   и
породистой любовницы.
   Я инстинктивно запахнула халат,  а  два  шкафа,  подпиравшие  дверной
косяк, синхронно хмыкнули.
   - Ну, здравствуй, здравствуй, красавица, - тем же бесцветным  голосом
произнес профессор математики, и  ни  один  мускул  не  дрогнул  на  его
холеном пергаментном лице. - Тебя и не узнать. Скажи, кто так  мастерски
изменил тебе фасад, и я направлю к нему свою постылую жену.
   - Кардинально изменилась, - вставил реплику один из стоявших у двери.
   - Но, надеюсь, твоя паскудная сущность осталась  не  потревоженной...
Или  я  ошибаюсь,  Анна?  -  Профессор  даже  не  обратил  внимания   на
постороннюю оценку, он привык прислушиваться только к себе.
   - Я не знаю вас, - я старалась сохранить достоинство,  насколько  это
было возможно, сидя с растрепанными волосами и  в  выцветшем  больничном
халате, - кто вы?
   И снова - синхронный, все понимающий смешок истуканов-телохранителей.
Ничего хорошего он не сулит, разве что контрольный выстрел в голову  или
удар бритвой по беззащитному горлу. Но даже не это  смертельно  испугало
меня, нет: отсутствие какой бы то ни было реакции у  моего  собеседника.
Неважно начинается жизнь за стенами клиники.
   - Вот теперь я тебя узнаю, - удовлетворенно констатировал  профессор.
- Такая же изворотливая сучка, какой была всегда. Ни  одна  пластическая
операция этого не исправит.
   - Кто вы? - Я попыталась вложить в вопрос все то  вежливое  отчаяние,
которое комом стояло в горле.
   - Всегда подозревал, что ты хорошая актриса. И  в  мужестве  тебе  не
откажешь... Что ж, если  ты  решила  пойти  до  конца,  то  должна  была
предположить, что мы поджидаем тебя на конечной  остановке.  Или  совсем
потеряла нюх, дорогуша?
   -  Я  действительно  не  знаю...  Не  помню.  Должно  быть,  мы  были
знакомы... Я не исключаю этого... Но в  таком  случае  Эрик  должен  был
сказать вам...
   - Твой изворотливый гаденыш-братец уже ничего не скажет. В отличие от
тебя, - он приподнял мой подбородок тонким указательным пальцем.  -  Так
что собирайся, поехали.
   Я  почувствовала,  что  мой  подбородок,  насаженный  на  кол   этого
властно-вялого пальца, задрожал. Он  тоже  почувствовал  это  и  впервые
улыбнулся, если можно было назвать улыбкой косметическую растяжку рта.
   - Да ты, кажется, слегка струхнула, сучка? О чем же ты раньше думала?
Это взрослые игры, и играть в них нужно по-взрослому. И отвечать за все,
что натворила, тоже.
   - Я не  понимаю,  о  чем  вы  говорите,  -  я  решила  придерживаться
единственно верной линии. В конце концов, я так  не  похожа  на  прежнюю
Анну, что можно попытаться убедить его в моей  полной  непричастности  к
ней.
   - Заткнись и не зли меня.
   Он наконец отпустил меня,  легко  поднялся  с  кровати  и  вышел,  не
оборачиваясь. Его телохранители даже не дали мне переодеться. Я  и  сама
бы  не  стала  делать  этого,  -  слишком   уж   плотоядными   были   их
жгуче-любопытные взгляды.
   ...То, что я увидела в соседней комнате, повергло меня в шок: посреди
комнаты, в груде развороченных коробок, лежал мертвый Эрик.
   Если бы не один из телохранителей,  поддержавший  меня,  я  бы  упала
рядом с Эриком. Труп человека, который всего лишь час назад  ласкал  мое
изменившееся  лицо,  был   так   несправедлив,   так   нелеп,   так   не
правдоподобен, что я отказалась верить в реальность происходящего. Молча
освободившись от телохранителя, даже не соображая, что делаю, я  присела
перед Эриком на корточки и требовательно затрясла его за плечо:
   - Эрик, Эрик, что с тобой? Вставай, Эрик...
   - А как ты думаешь, что с ним? - как сквозь  вату  услышала  я  голос
своего интеллигентного мучителя. - И считай, что  ему  повезло.  Ты  так
легко не отделаешься. Так что готовься к худшему.
   Боже мой, только теперь я поняла, чего мне так  не  хватало,  чего  я
хотела все это время - легкой смерти,  с  аккуратной  дыркой  в  яблочке
мозга. Точно такой же, которая торчала сейчас во  впалом  смуглом  виске
Эрика. Я коснулась  ее,  пытаясь  стереть,  пытаясь  вернуть  виску  его
первозданную чистоту. Ничего не получается, ничего нельзя вернуть...
   - По-моему, наша девонька взволнована? -  ни  к  кому  не  обращаясь,
сказал человек в очках. - Кто бы мог подумать,  что  вид  мертвого  тела
повергнет ее  в  такое  уныние...  А  как  же  насчет  бедолаги-банкира,
которого вы подстрелили как  куропатку?  Тоже  рефлексировала  у  трупа?
Забирайте ее, ребята. Пора сматываться...
   Он произнес это деловитым тоном, но так и не  сдвинулся  с  места,  а
взял со стола недопитую бутылку водки и плеснул ее в рюмку.
   - Твоя? - спросил он.
   - Что? - не поняла я.
   - Рюмка - твоя или покойника? Мне-то его мыслишки не нужны, а  вот  в
твоей голове не мешало бы покопаться...
   - Я никуда не пойду, - с  тихим  отчаянием  сказала  я,  все  еще  не
отнимая ладони от холодеющего виска Эрика.
   - Неужели останешься с трупом  до  приезда  доблестных  органов?  Или
будешь наблюдать, как он разлагается, этот твой  герой-любовник?..  Твое
здоровье, в следующей жизни оно может тебе пригодиться.
   - Я никуда не пойду.
   Мужчина ничем не выявил нетерпения, он аккуратно  достал  из  кармана
кусочек мягкой ткани, снял очки и протер их.
   Этого оказалось достаточно.
   Телохранители сгребли меня и завернули в шубу. Ту  самую,  которую  я
вытянула из пакета на заднем сиденье машины. Ту самую,  в  которой  была
Анна... Мужчина, не закусывая, выпил водку, плеснул ее остатки  на  тело
Эрика и обратился к одному из спутников:
   " - Дай-ка пушку, Витек.
   Парень, который накинул  на  меня  шубу,  молча  достал  внушительных
размеров пистолет и так же молча протянул его своему боссу.
   Тот поднялся с кресла и, расставив ноги, стал над трупом Эрика.
   - Запачкаешься, Илья, - с  сомнением  сказал  владелец  пистолета.  -
Нужно бы отойти...
   Илья,  Илья...  Это  имя  упоминал  Эрик.  И   моя   послушная,   как
дрессированный тюлень, память тотчас же подсказала фамилию -  Авраменко.
Илья Авраменко, владелец казино...
   - Заткнись, - процедил Илья. - Я знаю, что делаю.
   Подведите ее сюда. Ближе.
   Меня бесцеремонно подтолкнули к Илье и к трупу Эрика.
   - Становись на колени, - приказал  мне  Илья.  Его  бесцветный  голос
обрел силу, стал мускулистым и угрожающим. - Ближе к  нему.  Еще  ближе.
Ну!..
   Страх исчез. Я упала на колени и даже почувствовала облегчение.
   Симона де Бовуар. "Очень легкая  смерть".  Одна  из  множества  книг,
которую читала медсестра Эллочка...
   - А теперь смотри!
   Я подняла голову и посмотрела на Илью. Его  лицо  завораживало  меня,
очковая змея, да  и  только.  Очковая  змея  с  ничем  не  потревоженной
прической - волосок к волоску...
   - Не на меня, на  него!  Смотри  внимательно.  Если  закроешь  глаза,
пристрелю, как собаку.
   Но мне не нужно было ничего говорить - лицо Эрика было совсем  рядом;
лицо, все части которого жили своей собственной, отличной друг от  друга
жизнью. Теперь, в смерти, они наконец соединились, сложились  в  цельную
картину. И губы не выглядели такими бесстыжими - скорее обиженными,  как
у Иисуса Христа в алтаре готического собора... И полоска белков  еще  не
подернулась мутной пеленой. Он был красив, он был красив  по-настоящему:
целомудренный  цыганский  Христос  с  немецкой  фамилией...  И  когда  я
наконец-то поняла всю  его  красоту,  раздался  выстрел,  разнесший  эту
прекрасную голову в клочья. Кусочки лобных костей, измазанные  тем,  что
еще совсем недавно было  мозгом  Эрика,  -  его  неуклюжим  юмором,  его
воспоминаниями о черносливе и женщинах, которых он любил,  -  впились  в
мое тело, как шипы тернового венца...
   - Грязновато получилось, босс, - глухим голосом сказал тот, кого Илья
называл Витьком.
   Это было последним, что я услышала, прежде чем п