?Изгнание  Евы  из
коммунального рая?; она придала не очень  выразительному,  почти  безбровому
лицу девушки пикантность и почти восточный колорит.
   - Сергей - художник, он разбирается в этом лучше, чем  вы,  -  с  вызовом
сказала Елик.
   - Сдаюсь.
   - Ну, щто ты, в самом  деле,  Ева,  -  попытался  примирить  нас  Серьга,
электрические  разряды  взаимной  ревности,   простреливающие   пространство
комнаты,  все-таки  пробили  его  бесчувственный,  как  соски  девственницы,
позвоночник.
   - Да нет, ничего. Я думаю...
   - Ела, как там  твой  пирог?  -  Серьга  ненавязчиво  подталкивал  своего
разлюбезного, но абсолютно бестактного Елика к кухне. - Еще не готов?
   Пуленепробиваемая Елик наконец-то сообразила, что нам нужно поговорить, и
удалилась из  комнаты,  надменно  неся  впереди  себя  срезанный  подбородок
записной неудачницы.
   - Ну, ты и потаскун. Серьга, - только и смогла выговорить я, - стоило мне
только один раз не прийти ночевать, как ты тотчас же нашел мне замену.
   - Ты не понимаешь, Ева, - попытался оправдаться Серьга, - это не  замена.
Это серьезно.
   - Кто это такая?
   - Это Елик. - Серьга понизил голос. Наверняка он подумал сейчас о том же,
о чем подумала и я: Елик  с  откляченным  ухом  окопалась  рядом  с  хлипкой
дверью, чтобы послушать, что  говорят  о  ней  мужественный  инвалид  и  его
стервозная подружка. - Я тебе о ней рассказывал.
   - Что-то не припомню  этого  волнующего  интервью  для  колонки  светской
хроники.
   - Ты злишься?
   - Нет. Я действительно не помню...
   - Пудель, - Серьга понизил голос еще  больше,  -  про  пуделя  ты  должна
вспомнить. Про пуделя и двух мужей-гомосеков...
   Вот оно что! Я расхохоталась. Я хохотала так долго  и  так  самозабвенно,
что у меня даже заломило в висках. Похоже, в своей телефонной службе  помощи
самоубийцам  Серьга  нашел  не  только  работу.  Каких   только   породистых
хряков-производителей мясо-молочной породы не подкладывает  человеку  жизнь!
Скабрезный скетч, разыгранный по ночному телефону Серьги, обернулся для него
романтической историей в стиле позднего Стефана Цвейга. Даже в  лучшие  наши
дни я никогда не видела на лице Серьги такого покоя. Даже во времена бешеной
страсти к Алене  Гончаровой  его  губы  не  были  такими  мягкими  и  такими
мужественными одновременно. Серьга стремительно мужал.  Если  так  пойдет  и
дальше, то через пару недель на месте  его  унизительной  китайской  щетинки
вырастет и заколосится внушительная душманская борода...
   - Ела звонила мне все время... Мы разговаривали. А вчера она приехала. Мы
проговорили всю ночь...
   - Серьга! А как же  другие  самоубийцы?  Ты  используешь  свое  служебное
положение.
   - И весь сегодняшний день...
   - И по совместительству эта  мужененавистница,  суфражистка  и  гомофобка
оказалась женщиной твоей мечты?
   - Да, - промямлил Серьга, и его лицо приобрело мечтательное выражение.
   - Но... Но ты же сказал ей, что ты тоже голубой.
   - Пришлось доказывать обратное. Полдня на это убил.
   - Серьга! Неужели ты ей запупырил? - не смогла сдержаться я.
   Лицо Серьги пошло красными пятнами, я даже  на  секунду  испугалась,  что
Серьгу хватит апоплексический удар.
   - Ева! Ты мой друг... Ты мой друг, и я прошу тебя не употреблять... - Это
было  что-то  новенькое,  еще  не  так  давно  слово  ?запупырить?  являлось
краеугольным камнем  каныгинской  любовной  лексики,  альфой  и  омегой  его
кондовой марийско-самогонной куртуазное?.
   - Прости, прости меня... Если это правда, я очень рада за тебя. Это  дело
нужно вспрыснуть, мальчик мой!
   - Ты думаешь?
   - А ты?
   В комнату вплыла Елик и подозрительно на нас посмотрела: ни дать ни взять
верная жена при исполнении.
   - Пирог готов, - сказала она.
   - С чем пирог?
   - С грибами. - Эта бывшая пионерская активистка, любимица всех завучей по
внеклассной работе и всех  освобожденных  комсомольских  секретарей,  решила
сразу взять строптивого племенного бычка Серьгу за рога.
   - С ума сойти! - вполне искренне сказала я. - Вы  меня  поражаете,  Елка.
Ничего, если я тоже буду называть вас Елкой?
   - Я буду рада. Друзья  Сережи  -  мои  друзья.  Это  сильный  ход,  Борис
Николаевич. Пришла, увидела, сварганила обед. Судя по всему,  за  пирогом  с
грибами последует пирог с черникой, брусникой, мясом и черносливом, а  также
неаполитанские потроха и печенье ?Лепестки лотоса?.
   - Вы не купите шампанского, Елка? Это рядом, в соседнем универсаме.
   - Да, конечно. Там, в прихожей... Там молодой человек. Я пригласила  его,
но он отказывается проходить...
   Еще бы ему не отказаться. Верная дисциплинированная псинка Митяй стережет
телефон, который стоит в коридоре, и даже не знает, что в комнате  у  Серьги
есть еще два, включая  служебный  ?Панасоник?.  Нужно  при  случае  попенять
Андрею Юрьевичу на несообразительность подопечных.
   - Это мой коллега по работе. Мы сегодня уезжаем на выбор натуры,  Серьга.
Меня не будет недели две, ты уж как-нибудь...
   - Не волнуйтесь, я за ним присмотрю. - Наконец-то Елик поняла, что  я  не
представляю никакой опасности, вылинявшая сиделка, профессиональная чтица  и
личный  парикмахер,  -  и  впервые  посмотрела  на  меня   с   симпатией   и
благодарностью.
   - Буду вам признательна.
   - О чем вы говорите!
   Да, говорить тут не о чем, она влюблена по уши, это видно. Я уже видела в
своей жизни тихую, но испепеляющую страсть некрасивых женщин, это похоже  на
угли, едва тлеющие под ровным слоем пепла и золы: стоит  только  неосторожно
сдуть обманчивый верхний слой  -  и  пожар  гарантирован.  Алена  Гончарова,
прекрасный демон  Серьги,  шестикрылый  серафим,  ослепительная  звезда  его
бестолковой жизни, будет забыта в одночасье, в  этом  я  не  сомневалась  ни
секунды. Таков удел всех роковых страстей: их бросают  на  полдороге,  чтобы
никогда больше к ним не возвращаться...
   - Сейчас я дам вам деньги...
   Елик вспыхнула:
   - Что вы! Это лишнее. Я скоро вернусь. - Она подошла к Серьге и осторожно
сжала его пальцы: я скоро вернусь, милый, береги себя,  я  буду  скучать  по
тебе в лифте, я буду думать о тебе возле отдела продажи спиртных напитков  и
из очереди в кассу пошлю тебе воздушный поцелуй.
   Митяй - тихий, как мышь, и ненавязчивый, как кактус на подоконнике, - все
еще отирался в прихожей.  Я  обняла  Серьгу  за  голову,  невольно  подумав:
хорошо, что нас не видит Елик, иначе она бы обязательно закатила  ему  сцену
ревности.
   - Вот видишь, - примирительно сказал мне Серьга.
   - Да уж, вижу... Судя по всему, она будет жить здесь.
   - Ты же уезжаешь. А за мной нужен  уход,  сама  говорила.  Расскажи  мне,
какая она? Я вообще-то и сам знаю, но все-таки...
   Вопрос застал меня врасплох - я все время забывала, что Серьга ослеп. Что
я могла сказать о Елике? Смиренная дурнушка и шеф-повар по совместительству,
подруга по переписке осужденных за разбой и хулиганство с  особым  цинизмом;
лакомый кусочек для бездомных каменщиков из Киргизии,  китайская  раскладная
ширма для застенчивых гомосексуалистов со стажем, завсегдатай Птичьего рынка
и член общества защиты животных...
   - Она красивая? - с надеждой спросил Серьга,  чертов  мужской  взгляд  на
мир, в котором нет места неудачницам с кривыми ногами и двойным подбородком.
   - Очень, - тихо сказала я.
   - Как ты? - Серьга  коснулся  моей  руки,  невольно  подразумевая  совсем
другое, всплывшее из самых недр подсознания - ?Как Алена??.
   - Что ты! - Я была вполне искренна. - Она лучше.
   - Как она выглядит?
   Я принялась описывать Елика - губы, подбородок, кожу, разрез  глаз,  цвет
волос - и вдруг с ужасом обнаружила, что описываю Алену Гончарову: ту  самую
роскошную сучку Алену, призрак которой так  долго  терзал  нежное,  покрытое
изумрудным марийским мхом каныгинское сердце. Копна непокорных волос, как же
иначе, идеальная линия бровей, как же иначе; глаза, темнеющие  от  запретных
страстей, как же иначе; чувственные губы с маленькими горьковатыми складками
в уголках, как же иначе; гордый нос потомственной амазонки,  как  же  иначе;
чистый безмятежный лоб, как же  иначе;  надменный  подбородок,  который  так
сладко целовать перед сном, как же иначе...
   Серьга слушал меня, затаив дыхание, - этот  лихой  анатомический  сюжетец
был покруче Спиллейна и всех его тупоумных геройчиков, вместе взятых.
   - Она сказала, щто хочет остаться со мной, - наконец выдохнул он.
   - Что ж, совет да любовь.
   - Я... Я ж слепой, как кротяра... Никогда не буду видеть. Никогда не буду
ходить. Даже если бы я был нормальным... Я ее не стою.
   - Только ты ее и стоишь, - я уже и сама поверила в святочный образ Елика,
нарисованный моей буйной фантазией, - ты самый лучший.
   - Правда, у нее красивый голос? - Голос у Елика был такой же стертый, как
и внешность, в порыве ревности она может проглатывать окончания, а в  порыве
страсти (?возьми меня сейчас же, любимый!?) - подменять свистящие  согласные
шипящими.
   - Божественный.
   - Я хочу, щтобы вы понравились друг другу. Что ж. Серьга, если  тебе  так
хочется, это вполне можно устроить.
   - Я тоже этого хочу.
   - Ты ведь мой самый  близкий  друг,  Ева.  Ближе  нет  никого.  Ты  им  и
останешься.
   Судя по всему, с квартиры придется съезжать, не  мешать  же  каныгинскому
счастью с гарниром из пирогов с грибами. Мне было немножко  грустно,  но  за
Серьгу стоило порадоваться: возможно, он нашел именно  ту  женщину,  которую
так долго искал.  А  Елик  будет  ему  преданной  подругой  -  все  дурнушки
преданны, как ручные хорьки, это их визитная карточка. Преданность  заменяет
им идеально вылепленное лицо и идеально  торчащие  соски.  Да  и  любовь,  в
конечном счете.
   - Елка сказала, там какой-то парень тебя ждет  в  прихожей.  -  В  голосе
Серьги, размякшего от неожиданно свалившегося на него любовного приключения,
прозвучала надежда на возможное устройство и моей личной жизни.
   - Да. Давно нужно было сказать тебе...
   - Федька, щто ли? Пролез-таки в щель, сукин сын!
   - Ты какую щель имеешь в виду? - нагло переспросила  я,  и  мы  синхронно
рассмеялись.
   - Пошлая ты женщина, Ева...
   - Есть такое. Вообще-то его зовут Митяй.  Знаешь,  Серьга,  я,  наверное,
съеду... Переберусь к нему.
   -  Я  понимаю.  -  Серьга  не  выказал  никакого  сожаления   по   такому
прискорбному поводу, и это снова задело меня: все-таки мы были  рядом  очень
долго - только он и я. И мы были по-настоящему привязаны друг к другу.
   - Хороший парень?
   - Шикарный.
   - Запупыривать мастак? - Теперь, когда вопросы  соития  не  касались  его
обожаемой Елки, Серьга снова позволил себе простодушный деревенский цинизм.
   - Еще какой!
   - Зови его сюда, я познакомиться хочу. Сейчас посидим вчетвером, отметим.
   - Если ты настаиваешь...
   - Настаиваю.
   Я вышла в коридор. Митяй стоял, прислонившись к  телефонному  столику,  и
уныло жал эспандер.
   - Заскучал поди? - тоном профессионального  массовика-затейника  спросила
я.
   - Ничего, я привычный. - Еще бы тебе не быть привычным, мелкая  сошка  на
подхвате, я сильно подозревала, что  такие  профессиональные  бойцы-конвоиры
рекрутируются из тех незадачливых парнишек, которых на заре туманной  юности
всегда динамят с любовными свиданиями.
   - Знаешь, у моего приятеля есть гантели. Может быть, вручить их тебе  для
разнообразия? Или скакалку? Мы на ней белье сушим.
   - Гантели малофункциональны и задействуют  не  те  группы  мышц,  которые
нужно задействовать на сегодняшний день, - назидательно сказал Митяй.
   - Извини. Пойдем-ка в комнату, мальчик. Хозяин тебя приглашает.
   Митяй отлепился от телефона и, вздохнув,  последовал  за  мной  Когда  он
увидел Серьгу, сидящего в инвалидном кресле, то весь подобрался. Впервые  за
все время знакомства я увидела в его лице слабый  отблеск,  далекую  зарницу
человеческого чувства: то ли жалость, то ли раскаяние, то ли  неловкость  за
свое вопиющее, нагловатое, стопроцентное здоровье Серьга заработал  колесами
и лихо подкатил к нам.
   - Ну, поздоровайтесь, мальчики, - подтолкнула я к  Серьге  Митяя,  шепнув
ему на ухо. - Он слепой, ничего не видит.
   - Точно. Слепой, как летучая мышь, Гомер и Людвиг  ван  Бетховен,  вместе
взятые, - почему-то развеселился Серьга и протянул руку в пространство перед
собой.
   Митяй осторожно пожал ее, а я педантично заметила:
   - Людвиг ван Бетховен, к твоему сведению. Серьга, был глухим.
   - Еще и глухим! - ужаснулся Серьга. - Бедняга. Ну, рассказывай, Ева,  что
за парень, как выглядит. Ну, и вообще про намерения.
   - Намерения самые серьезные, - весело начала я, и Митяя передернуло. - Не
могу сказать, чтобы он был божественно красив...Толстоват немного...
   - Немного?
   - Ладно, сдаюсь. Очень толстый. Но добрый. В детстве  перенес  оспу,  так
что с лицом тоже не все в порядке.  Сильно  потеет,  но  это  даже  украшает
мужчину. Мужчина должен иметь  свой  собственный  резкий  запах,  чтобы  его
всегда можно было найти, если завалится за кровать.
   - Что-то я не могу унюхать ничего такого, - уличил меня Серьга.
   - Он просто сейчас находится в состоянии относительного покоя.
   - А-а...
   - Знаешь, Серьга, у Митяя только один недостаток.
   - Брюхо волосатое, - с завистью предположил Серьга.
   - Он не знает, что такое ?минет?.
   - И ты его до сих пор не просветила?
   - Артачится Предпочитает традиционный секс, дурашка.
   Митяй слушал наш треп с легким недоумением, переходящим в смятение:  этот
стиль общения при посторонних мы с Серьгой выбрали давно  и  довели  его  до
совершенства: он заключался в бесконечном обстебывании себя и других,  в  не
совсем пристойных провокациях и невинном отказе  от  них.  Это  был  исконно
вгиковский  стиль  случайных  компаний  и  случайного  секса   в   случайных
компаниях. Стиль погибшего Ивана, стиль погибшего  Нимотси,  стиль  погибшей
Алены. Тогда он не значил ничего, он просто  был  -  и  все.  Теперь  же  он
помогал Серьге справляться  с  увечьем  Этот  стиль  Серьга  довольно  часто
практиковал в своем надомном кризисном центре помощи самоубийцам -  и  самым
поразительным было то, что он срабатывал  безотказно.  За  все  то  недолгое
время, которое Серьга  просидел  на  ?телефоне  доверия?,  было  всего  лишь
несколько  случаев,  когда  он  не  воспользовался  им.  Эти  случаи  Серьга
называл ?важняками? и относился к ним очень серьезно. Последним  из  них  по
времени был телефонный роман с пожилой женщиной, имени которой Серьга так  и
не узнал. А я не узнала ее истории - Серьга так и не рассказал ее  мне.  Но,
похоже, это было что-то из ряда  вон  выходящее,  что-то  по-настоящему  его
задевшее; Серьга сказал тогда: ?Ну, щто такое,  пощему  люди  позволяют  так
обращаться с собой? Втягивать себя в дурацкое кино.. ?Не  входите  в  старый
дом, можно потеряться в нем...? У  нее  очень  приличный  голос,  совсем  не
старый . ?Не входите в старый дом...? Ты когда-нибудь слышала такую песенку,
Ева?"
   Фальшивым голосом Серьга напел мне первые такты песни, которой я  никогда
не слышала.
   Вот и я ее не знаю, этой чертовой песни, пошутил  Серьга,  иначе  мог  бы
помочь старушке. Спели бы дуэтом...
   Серьга так ничего и не рассказал мне об этой женщине, хотя  всегда  любил
пересказывать свои телефонные истории, - ?я дал ей слово, что  никто  ничего
не узнает? Женщина довольно долго звонила ему, в  ею  же  самой  назначенное
время, а потом звонки прекратились. Серьга страшно переживал, что  не  знает
ни ее адреса, ни телефона, что никак не может ей помочь. А  потом  появились
другие ?важняки?, и беспечный, как раненый кузнечик, Серьга забыл о ней. И я
тоже забыла...
   ...Хлопнула входная дверь, и спустя минуту в  комнате  появилась  Елик  с
бутылкой самого дешевого шампанского. На меня и Митяя она даже не взглянула.
   Под презрительные взгляды Митяя (?две страшилы  и  инвалид  за  распитием
выжимок из недозрелого винограда сорта ?Алиготе?,  ну  и  картина,  хуже  не
придумаешь?) Серьга откупорил пробку, и она с  треском  улетела  в  потолок.
Шампанское (самая обыкновенная, разбавленная спиртом шипучка) пролилось  ему
на колени, и он остался этим страшно доволен.
   Жизнь возвращалась к нему, она обещала упоительное путешествие по времени
с женщиной его мечты. Я даже почувствовала благодарность к Елику  и  впервые
посмотрела на нее каныгинскими слепыми глазами. Ты  красавица,  пусть  будет
так. Сейчас я уйду из этого дома, а  ты  навсегда  останешься  в  нем.  Елик
протянула мне стакан с шампанским, я рассеянно взяла  его.  Митяй  брезгливо
отказался от пойла, пробормотав нечленораздельное ?я за рулем?. Мы с Серьгой
и Еликом чокнулись, и я провозгласила тост:
   - За вас, ребята. Плодитесь и размножайтесь.
   - Прислушаемся к твоим пожеланиям, - серьезно сказал Серьга, - вы тоже не
задерживайтесь...
   Митяй не удержался и хмыкнул, Елик  засадила  шампанское  одним  махом  и
поставила стакан на журнальный столик: на краях стакана остались следы от ее
помады, светло-лиловой, придающей и без того тонким губам девушки сходство с
губами мертвеца. Совсем недавно я уже  видела  следы  от  губной  помады  на
стакане...
   В гримерке, где нашла труп Александровой.
   Боже мой, там тоже было шампанское, там могло оказаться не только  оно  -
множество  мелких  вещей,   безмолвных   свидетелей   убийства,   безмолвных
соучастников убийства. Сегодня я была на студии и так и не удосужилась зайти
в гримерку. Но что я могла увидеть там? Андрей Юрьевич  наверняка  тщательно
продезинфицировал место преступления, он ведь  профессионал.  Он  так  и  не
сказал мне, что они сделали с телом покойной  актрисы.  Глядя  на  Серьгу  и
широко улыбаясь Елику, я дала себе слово  завтра  же  внимательно  осмотреть
гримерку: мысль о том, что жестокое бессмысленное  убийство  старухи  прошло
никем не замеченным, сводила меня с ума. Оно прошло незамеченным, а ты стала
соучастницей, еще один прекрасный повод для тоста под шампанское...
   - Нам пора. Серьга, - сказала я, - пойду соберу вещи.
   Я отправилась в свой угол, к продавленной  раскладушке,  которая  помнила
мои накачанные фенобарбиталом ночные кошмары. Не так-то много у меня вещей -
я бежала от Лапицкого в джинсах и рубахе, за время, прошедшее  после  этого,
мой гардероб ненамного увеличился, он уместился бы в маленькой сумке  или  в
большом пакете  с  французской  распродажи  ?Тати?.  Свитер  с  распущенными
петлями, который уступил  мне  великодушный  Серьга;  блузка  для  бдений  в
видеопрокате, две футболки, пара носовых платков,  теплые  носки,  связанные
сестрой Серьги, умирающей от лейкемии; отвратительного вида белье, купленное
на мелкооптовом промтоварном рынке в Ясеневе у молдавских цыганок,  выдающих
себя за румынок из Бухареста, - никто не предполагал, что я подзадержусь  на
этом свете и встречу осень, и застану самое  начало  зимы.  Для  того  чтобы
собраться, мне хватило двух минут, хотя я рассчитывала на три.  Ни  записных
книжек, ни старых писем, ни косметики, ни жидкости для снятия лака, ни броши
с выпавшими камнями, ни копеечного колечка с фианитом -  полное  ничтожество
без  всякого  намека  на  прошлое.  Я  сложила  все  это  подобие  вещей   в
полиэтиленовый мешок, чувствуя спиной  презрительный  взгляд  Митяя:  жалкая
нищенка, невеста без места, существо среднего пола, даже твои  седые  волосы
тебя не оправдывают.
   Что ж, чем хуже, тем лучше.
   Я поцеловала Серьгу, быстро написала на бумажке телефон съемочной  группы
- на всякий случай - и повернулась к Митяю:
   - Я готова.
   - Я давно готов.
   - Заезжайте к нам, Ева, заезжайте вдвоем,  я  пирогов  напеку.  Мы  будем
очень рады.  Сережа  так  многим  вам  обязан,  -  церемонно  сказала  Елик,
демонстрируя жгучее желание чмокнуть меня в щеку.
   Уже ?к вам?, очень мило, подумала я. Плевать я  хотела  на  твои  пироги.
Ноги моей здесь не будет.
   Сопровождаемая  Митяем,  я  отправилась  в  ванную   собирать   туалетные
п