скусным камнерезом из  черного  оникса.
Некоторыми деталями и общим силуэтом он напоминает дворец  Змеебога,  однако
все здесь гораздо строже и все-таки намного беднее, ибо  строили  этот  храм
люди, а не бессмертные.
   Но где  же  вайделоты,  встречающие  любого  странника  на  пороге  своей
обители? Где мудрые старики, возвещающие судьбу и дающие те самые советы, от
исполнения которых часто зависит исход самых важных событий?  Что  произошло
здесь  в  очередной   раз?   И   когда   отдохнет   от   горестных   событий
многострадальная планета?
   Наконец Джоу Лахатал обнажает меч и решительным шагом пересекает  границу
между песком и травой. Он быстро минует берег водоема и взбегает  по  низким
широким ступенькам, на секунду  замирает  на  пороге,  прежде  чем  толкнуть
двери.
   - Нет опас-с-ссности, - раздается у него в голове, т только с-с-смерть...
   Змеебог изо всех  сил  пинает  тяжелые  железные,  усыпанные  серебряными
звездами двери, и они с грохотом падают к  его  ногам.  Храм  встречает  его
запахом сырости, тления и какой-то странной тяжести, которая бременем падает
на широкие плечи бессмертного, - ему  трудно  понять,  что  это,  но  словно
невыплаканные слезы, нереализованные мечты,  нерешенные  задачи  просятся  к
нему прямо в душу, потому что для них больше нет пристанища в тех душах, где
они обитали раньше.
   Двое жрецов-ийя и человек  восемь  вайделотов  сидят  в  высоких  тяжелых
креслах за овальным столом из мореного дуба. И столешница, и  кресла,  и  их
тела - все щедро притрушено пылью, затянуто тонкой паутиной. Они  мертвы,  и
мертвы  уже  давно:  высохшие  мумии,  пожелтевшие,  сморщенные,  в   хорошо
сохранившихся одеяниях. Это тем более странно, что в пустыне все разлагается
с необычной скоростью.
   Джоу  Лахатал  спотыкается  обо  что-то  довольно   тяжелое,   отвечающее
металлическим звоном. Это горсть праха в груде доспехов...

***

   Она не умела быть несчастной - никогда,  ни  при  каких  обстоятельствах.
Горе - это еще не причина для того,  чтобы  чувствовать  себя  несчастливой,
счастье не адекватно радости или покою. Потому тот, кто ищет счастья, должен
приготовиться к каторжному труду и тяжелым испытаниям. А  любовь  -  это  не
подарок свыше,  доставшийся  по  счастливой  случайности,  но  каждодневная,
изнурительная, выматывающая работа. Это  она  помнила  всегда,  иллюзиями  и
тщетными надеждами не обольщалась, сражалась и только крепче  сжимала  зубы,
когда было больно, а плакала - когда наступало облегчение и  кусочек  тишины
находил место в душе. Там  и  слезы  рождались,  как  благословенный  дождь,
смывающий корку грязи и зла. И оставалась  самой  собой,  что  бы  ни  было.
Потому что предательство не поможет и от смерти не спасет и  только  сделает
ее еще более страшной, а жизнь - невыносимой. И еще - не стремилась  никогда
прожить не свою жизнь. Потому что своя жизнь человеку нужнее, и за нее ему в
конечном итоге отвечать, богов это тоже  касается,  даже  в  большей,  может
быть, степени.
   Вы спросите, о чем это мы вдруг?
   А ни о чем - о жизни, смерти, чувстве долга и  собственного  достоинства.
Простые такие вещи,  как  камушки  на  морском  берегу.  Просыпаются  сквозь
пальцы, выстраиваются в причудливые формы и тут же рассыпаются, чтобы  через
минуту-другую сложиться в новый  узор.  И  это  никогда  не  закончится,  не
исчезнет до тех пор, пока стоит мир.
   Маленький  храм  Истины  -  самый  маленький  храм  на  всем  Арнемвенде,
крохотная изящная игрушка, ничем  особенным  не  поражающая,  кроме  тишины,
покоя и прелести. Те, кто пришли сюда, уже все знают. Те,  кто  сумел  найти
дорогу, произнести подлинное имя, у кого хватило смелости и сил, -  это  они
выстроили Безымянный храм, это сама душа отвечает на такие вопросы,  которые
человек сам себе боится задать. Храм Истины - это  облачко  на  небе,  тень,
которая существует  лишь  оттого,  что  есть  свет,  тишина,  заметная  лишь
обладающему слухом. И ничего более.
   О чем это мы? А ни о чем...
   Вот она сидит, уставшая, загоревшая, немного печальная маленькая женщина,
которая не расстается со своими мечами, но зато с  легкостью  расстается  со
страхом за собственную жизнь.  Богиня  Истины?  Да  нет,  не  очень  похоже.
Великая Кахатанна? Чем она так велика, чтобы с гордостью носить такое пышное
имя? Маленькая Каз - девочка без возраста - перебирает  камушки  на  морском
берегу, и они просыпаются у нее между пальцами.
   Кто придумал, что от нее зависит судьба Арнемвенда? Кто придумал, что при
взгляде на эту девочку-девушку-женщину, так  и  не  обретшую  прожитых  лет,
каждый считает, что именно ее и ждал всю жизнь? Бесконечно тяжело  нести  на
себе груз ответственности, бесконечно хочется быть не единственной, не такой
желанной, простой... Но кто-то  придумал,  что  будет  иначе.  И  не  только
придумал, но и воплотил. Нечего теперь винить Барахоя - нерешительного бога,
это не его идея, нечего спрашивать с неведомого врага - он первый хотел  бы,
чтобы она исчезла из этого мира и воспоминаний не осталось.
   С какой бы радостью она сейчас...
   Нет, пора остановиться. Незачем говорить вслух, чего бы хотела она  сама.
Это не важно.
   Каэ поднимается, туже затягивает пояс и подходит к своему коню. Что у нее
на ресницах? Слезы? Но  нечестно  подглядывать.  Ведь  это  была  та  минута
тишины, которую каждый волен провести, как ему заблагорассудится. И  она  не
входит в наш рассказ...

***

   - Знаешь, я подумал, ты ужасно счастливая, - сообщает Барнаба,  глядя  на
Каэтану блестящими розовыми глазами, похожими одновременно на пуговички и на
оригинальные украшения из перламутра.
   - Из чего ты делаешь этот вывод? - спрашивает она.
   - Ну, у тебя есть я. А представь себе, что меня бы не было, - вот как  бы
ты это пережила?
   - Даже не представляю.
   - Видишь, - назидательно произносит Барнаба. - А так, я  есть,  и  все  у
тебя в полном порядке.
   Такая трактовка событий смешит Каэ,  но  ей  не  хочется  обижать  своего
толстячка, поэтому она пытается до последнего сохранить серьезное  выражение
лица. Но как, скажите, это возможно, если Барнаба отрастил у  себя  на  носу
влажный, черный, блестящий шарик-пуговку, как у собаки, енота или  подобного
зверя. Пуговка-нос двигается во  все  стороны,  чутко  улавливая  запахи,  и
придает лицу толстяка вид неописуемый и комический.
   - Ты заметила? - не без кокетства спрашивает он, скашивая глаза к  самому
кончику.
   - Это трудно не заметить...
   - Подожди-ка, дай я угадаю, - произносит Барнаба, -  ты  не  в  восторге,
так?
   - Как бы это поточнее выразиться: не вижу необходимости в такой нашлепке,
что ли.
   - Поразительное отсутствие вкуса и воображения, -  возмущается  Время.  -
Никаких смелых идей и неожиданных решений! Ты тормозишь развитие этого мира!
   - Скажите пожалуйста, какой авангардист!
   - Аван... кто?
   ...Великая Кахатанна, Суть Сути и Мать Истины, недавно вернулась из Курмы
и теперь вовсю готовится к поездке на Иману.  В  ходе  этой  подготовки  она
сделала  неожиданный  вывод,  что  является   прирожденным   и   талантливым
домоседом, а многочисленные странствия, выпавшие на ее  долю,  есть  не  что
иное, как ошибка или  насмешка  судьбы.  Во  всяком  случае,  неограниченное
количество приключений было доставлено явно не по адресу.  Она  бы  спокойно
прожила и без таковых.
   Интагейя Сангасойя с упоением варила варенье из вищен.
   Сочные, крупные, темные, с капелькой медового света  инутри,  ягоды  были
уложены в серебряный тазик и установлены на бронзовом треножнике, на котором
обычно курились благовония.  И  так,  на  маленьком  огне,  при  непрерывном
помешивании, как гласил рецепт, создавался настоящий шедевр. Барнаба в  этом
участвовал более чем  активно:  варенье  требовалось  отставлять  на  восемь
часов, и он с охотой переносил тазик на этот отрезок времени в какое-то иное
пространство, а затем возвращал минута в  минуту,  когда  нужно  было  снова
ставить его на огонь. Такими темпами работа шла  быстро,  а  усталость  была
почти незаметной. За вишнями настал черед абрикосов, затем - персиков, потом
- обожаемой Барнабой хурмы и винограда.
   Варенье  пользовалось  бешеным  успехом  у  всех,  кто  его  пробовал,  и
Нингишзида - признанный сладкоежка находил  теперь  гораздо  больше  причин,
чтобы побеспокоить свою богиню и заодно продегустировать очередную порцию.
   Молодые служители, озадаченные на предмет нахождения маленьких горшочков,
баночек, кувшинчиков и прочих емкостей,  в  которых  продукт  не  просто  бы
хорошо сохранился, но и выглядел аппетитно,  сновали  взад  и  вперед  между
храмом и дворцовой  кухней,  приводя  поваров  в  замешательство  обвальными
мелкими хищениями.
   Захваченная  всеобщей  тенденцией  поглощать  неограниченные   количества
сладкого, охрана из полка Траэтаоны активно  вылизывала  посуду  со  сладкой
пенкой.
   - Ты не боишься исчезнуть  без  следа  во  время  грядущего  сражения?  -
спросил Барнаба в перерывах между исчезновениями.
   - Не знаю, - ответила она, помешивая свое варево, - с некоторых пор страх
стал для меня условной единицей.
   - А если немного яснее?
   - Перестала бояться. Так давно определила, что испытывать страх и бояться
- это не одно и то же, что даже забыла, когда и как это произошло.  Главное,
что я не одна. Я постоянно чувствую чье-то  присутствие,  чье-то  участие  в
своей судьбе. Чувствую, что необходима. Самое главное - быть нужным кому-то.
Только не говори, что ты уже это слышал, я и так уверена, что слышал...
   Она остановилась, чтобы немного перевести  дух  и  собраться  с  мыслями,
чувствуя, что забралась в ненужные никому дебри.
   - Я сама давно хотела у тебя спросить: почему так  странно  выходит,  что
когда оглядываешься на пройденный путь, особенно если  это  история  прошлых
лет, то все так гладко, так ясно, так логично выходит?  А  как  сам  начнешь
участвовать в событиях, то все белыми нитками шито и то и дело рвется, дырки
какие-то образуются в логике событий, все происходит вопреки...
   - Вопреки чему?  -  осведомился  Барнаба,  но  Каэ  не  заметила  оттенка
лукавства в его голосе.
   - Вопреки всему нормальному. Все  идет  вверх  тормашками,  и  результаты
вечно неожиданные. Загадывать и задумывать  наперед  бесполезно,  все  равно
получится наоборот.
   - Очень просто, дорогая Каэ. Когда ты читаешь историю, ты видишь  готовую
картину, как бы лицевую сторону ткани,  где  все  уже  создано,  соткано  из
мельчайших ниточек, - их переплетение и образует строгую логику  рисунка.  А
то, что происходит лично с тобой, -  это  всего  лишь  изнанка,  тебе  видны
узелки, дырочки, стяжки, все ошибки  ткачихи,  одним  словом.  Это  обратная
сторона вечности, и она всегда так выглядит.
   - Обратная сторона вечности,  -  пробормотала  Каэ.  -  Что  же,  красиво
звучит.
   - Это и выглядит красиво, если, конечно, не присматриваться и  не  ждать,
что увидишь привычное.
   Каэтана отошла от своего тазика с вареньем и  села,  по  обыкновению,  на
траву.
   - Спасибо, это действительно важно, Барнаба.
   - Рад, если смог тебе помочь. А теперь ты ответь мне тем же - не оставляй
страждущего без продукта: варенье подгорает!

***

   Обратная  сторона  вечности  на  Арнемвенде  выглядела  противоречиво   и
странно. Как и положено изнанке любой яркой, узорчатой ткани...
   В самом большом государстве запада на некоторое время  установились  мир,
покой и справедливость. Наследный принц  Сун  вступил  на  престол  Аллаэллы
сразу же после смерти своего отца - короля Фалера Хеймгольта  -  под  именем
Суна III, прозванного в истории Веснушчатым. Странная  ирония  судьбы,  если
учесть, что последний из рода Хеймгольтов сделал для  своей  страны  гораздо
больше, чем пять или шесть предыдущих монархов, взятых вместе.
   Но об этом позднее.
   Король Фалер окончательно покинул мир живых, и  его  лицо  стало  маской,
такой же золотой, как  и  его  тело,  когда  князь  Матунгулан  объявил  ему
приговор Большого Совета. Официально  это  должен  был  сделать  королевский
стряпчий или главный распорядитель, но из всех присутствовавших только седой
военачальник не потерял присутствие  духа,  увидев  две  золотые  статуи  за
королевским столом. Мага Шахара за преступления против народа и государства,
а также ныне  здравствующих  монархов  приказал  предать  страшной  казни  -
переплавке на монетном  дворе.  Видимо,  глотка  мага,  ставшая  благородным
металлом, потеряла способность издавать  какие  бы  то  ни  было  звуки,  но
выражение его лица было весьма красноречивым, когда его отправляли в печь.
   Так свершилась справедливая месть богов - Повелителей Преисподней.
   Король Сун III Хеймгольт заключил первый в истории Арнемвенда  договор  о
дружбе и взаимопомощи между Аллаэллой и Мерроэ, а также  взял  в  жены  свою
кузину, давно влюбленную  в  него  принцессу  Аран.  Он  и  сам  был  к  ней
неравнодушен вот уже года  три  или  четыре  и  пользовался  всяким  удобным
случаем, чтобы повидать ее или хотя бы послать  о  себе  весточку.  Это  был
первый  брак  в  династии  Хеймгольтов,  заключенный  по  любви.  Однако   и
политические соображения были на стороне подобного шага молодого короля.
   Одним из первых указов нового государя был указ  о  восстановлении  храма
Тики-утешительницы  и  учреждении  особого  фонда  памяти  королевы  Лай,  к
которому будущие жрицы Тики всегда смогут обращаться в случае необходимости.
   Главнокомандующим  войск  Аллаэллы  был  назначен  князь  Матунгулан,   а
наместником провинций нантосвельтов и  аллоброгов  -  младший  брат  короля.
Место придворного лекаря занял племянник пропавшего  без  вести  Иренсея,  а
должность придворного мага с  момента  воцарения  Суна  пустовала.  По  всем
спорным  вопросам  в  этой  области  король  обращался  к  верховному  жрецу
Аллаэллы, тому самому Лаббу, который встретил его  у  ворот  города  в  день
возвращения в столицу.
   Поток беженцев хлынул обратно к своим домам из  сопредельных  государств.
Аккарон был отстроен и стал еще краше. Порт снова зазвучал на разные голоса,
расцветился    флагами    всех    государств,    украсился    великолепными,
величественными кораблями и  запах  пряностями,  соленьями  и  экзотическими
ароматами дальних стран. Ожили припортовые кварталы, и  уже  недолгое  время
спустя  страшные  события  стали  казаться   дурным   сном,   словно   самые
воспоминания о них были выброшены  вместе  с  мусором  и  обломками  костей,
которые выгребали на свалку.
   Но вопреки  всему  графиня  Бендигейда  Бран-Тайгир  бежала  в  последний
момент, хотя никто не  понимал,  как  ей  удалось  скрыться  от  смертных  и
бессмертных. Никто  на  всем  Варде  не  мог  даже  предположить,  куда  она
отправилась и чьей помощью заручилась.
   Это был первый узелок на изнанке ткани  мироздания.  Во  время  трагедии,
происшедшей в храме Тики-утешительницы, погибли не только люди, но и  письмо
жрицы Агунды,  в  котором  помимо  обычных  предостережений  государыни  Лай
содержалось  некое  прозрение,  безумная  и  блестящая  догадка   несчастной
королевы, которая  должна  была  бы  спасти  множество  жизней.  Но  так  не
случилось.
   И это была первая маленькая дырочка...
   Далеко на  северо-востоке  Варда  набирал  силу  неведомый  прежде  народ
танну-ула,  ведомый  могущественным  и  загадочным  урмай-гохоном  Самаэлем,
великаном в золотом венце с драконьими крыльями.  Завоевавшие  в  кратчайший
срок Сихем, могучие племена варваров  не  двинулись  на  Бали  вопреки  всем
прогнозам,  а  направили  основной  удар  на   север,   туда,   где   лежали
неисследованные земли, на которые никто еще не претендовал. Самаэль исчез из
поля зрения  Кахатанны  и  ее  друзей,  успев  прислать  аите  Зу-Л-Карнайну
предложение дружбы и мира. Было странным предположить, что  два  талантливых
полководца, могучих воина и великих завоевателя смогут спокойно  ужиться  на
одном континенте, но пока что именно это и  вытекало  из  всего  предыдущего
развития событий. И это было первое странное сплетение нитей - сплетение  не
правильное, натянутое и ведущее в дальнейшем к разрыву материи мира.
   Завладев сокровищами Джаганнатхи - мечом Джаханнамом и венцом Граветтой -
вещами, которые имеют собственную душу и разум, назвав себя сыном Ишбаала  и
выходцем с Иманы, Самаэль фактически признал, что он  является  ставленником
таинственного повелителя Мелькарта в самой крупной игре -  войне  за  власть
над Арнемвендом. Но сам он об  этом  не  подозревал.  Беспамятный,  лишенный
собственного  прошлого,  как  Каэтана  некогда,  он  неуклонно  стремился  к
какой-то неопределенной, едва обозначенной цели, сметая все на  своем  пути.
Даже желание выяснить, кем он на самом деле является, что с  ним  случилось,
уступало этой неопределенной мечте. Могучий воин, великий боец,  талантливый
полководец - откуда он явился на Вард и зачем? Никто не знал этого, никто не
мог ответить. Даже трое монахов безмолвствовали...
   И это была еще одна маленькая дырочка в вечности.
   Никто не  представлял  себе,  куда  скрылся  и  начальник  тайной  службы
Сонандана - хитроумный Декла, что за украшение, не талисман ли  Джаганнатхи,
носил он в последнее время на своей груди? Кем был  тот  таинственный  гном,
пропавший в одно время с Деклой?  И  почему  после  исчезновения  последнего
резко  сократилось  количество  страшных  смертей  в  прекрасной  Салмакиде?
Человек, знающий все или почти  все  об  оборонительных  укреплениях  страны
сангасоев, человек, ведающий всеми тайнами  Запретных  Земель,  знающий  все
слабые и  уязвимые  места,  которые  только  есть  в  пределах,  где  правит
Кахатанна, - где он теперь и кому пригодятся его бесценные сведения?  С  кем
сплетется нынче его судьба?
   Еще одно сплетение нитей, запутанное, не правильное, невозможное и тем не
менее существующее...
   Вопреки всем невыгодам этого положения, вопреки собственной боли  и  горю
разлук, Потрясатель Тверди, Лев Пустыни, император  Зу-Л-Карнайн  продолжает
любить Богиню  Истины  и  Сути  -  Великую  Кахатанну.  И  несколько  ночей,
проведенных с ней в Курме, свяжут их судьбы  в  такой  узел,  который  будет
невозможно распутать и даже разрубить.  Этим  узлом  огромная  мощь  империи
Зу-Л-Карнайна будет привязана к повелительнице Сонандана, которая и  удержит
эту мощь от гибели во мраке, тьме и холоде всеобщего Зла. Этим узлом  чистая
душа аиты будет привязана к свету и любви - и хотя такое положение вещей  не
гарантирует  жизни  и  безопасности,  но   надежно   хранит   от   подлости,
предательства и напрасной гибели.
   А мудрый Агатияр, любящий двух несмышленых своих  детей  и  вечно  о  них
пекущийся, иногда, вопреки собственному благополучию и спокойствию, здоровью
и, на-. конец, самой жизни, узлом этой  своей  неистовой  любви  и  верности
будет связан со всем истинным и великим, что в конечном итоге поможет ему  и
всем остальным.
   Ткань мироздания потому такая яркая и неповторимая, что все идет в  дело,
любая нить вплетается в нее в самых неожиданных и смелых сочетаниях.
   Так, вдруг и внезапно, объединились нити судеб пятерых  богов  -  некогда
враждебных друг другу,  а  теперь  ставших  близкими.  Тиермес  и  га-Мавет,
Арескои и Траэтаона. Все и  Баал-Хаддад,  безобразный  бог,  полный  холода,
смерти и ненависти ко всему живому. Что станет с ними, нашедшими друг  друга
в темноте? Как скажется это плетение на остальном узоре?
   Истребившие слуг Врага в Аккароне, сидевшие бессонными ночами  у  постели
мечущейся в жарком бреду Каэтаны, сражавшиеся с  рогатыми  обезьяноподобными
монстрами на дороге в Гатам,  защищая  столь  презираемых  прежде  смертных,
рыщущие  по  всему  Варду  в  поисках  сокровища  эльфов  -  части   перстня
Джаганнатхи, - что чувствуют они по отношению друг к другу и ко всему миру?
   Что чувствует могучий га-Мавет, однорукий  Бог  Смерти,  вспоминая  былое