братом за жену хана и мать  наследника.  И  пятьдесят  серых,  как
туман, как беспросветное прошлое и несуществующее будущее, быков были отданы
самому Баал-Хаддаду - Богу Мертвых, - чтобы радушно  принял  свою  гостью  и
воздал должное ее сану.
   Целый день курились благовония и в храмах остальных божеств, а  по  всему
Джералану молились люди, чтобы облегчить последний путь Алагат.
   Она проплывала над толпой, подставив безжалостному  слепому  солнцу  свое
изможденное, искаженное болью и мукой лицо, лежа в  золотой  ладье,  которую
несли на поднятых руках двадцать самых  сильных  воинов.  В  этой  ладье  ее
положили в могилу и насыпали огромный курган - десять тысяч человек  сносили
землю для могильного холма ханской жены.
   Поговаривали,  что  Хайя   Лобелголдой   пышно,   но   слишком   поспешно
распростился с супругой, - а вдруг сын захотел бы в  последний  раз  увидеть
мать? Но тщетно ждали бальзамировщики приглашения во дворец владыки - одетая
в лучшие свои одежды, украшенная драгоценностями, ушла Алагат на  Заоблачные
равнины, не дождавшись приезда Хентей-хана.
   Вместе с женой похоронил хан двенадцать самых лучших  жеребцов  из  своих
табунов, двенадцать молодых  и  сильных  рабов  и  красавиц  рабынь.  И  еще
похоронил свою тайну.
   А вечером того же дня трое всадников на взмыленных  лошадях  ворвались  в
Дехкон через Восточные ворота и. бешеным галопом промчались прямо ко дворцу.
Хентей-хан с победой  возвращался  домой,  и  гонцы  торопив  лись  сообщить
повелителю о его прибытии.
   Нельзя сказать, что молодой Хентей вырос жестоким и  бесчувственным,  что
он вовсе не любил свою мать. Но, с другой стороны, он  давно  уже  вышел  из
детского возраста, командовал конным корпусом и редко бывал в  Дехконе.  Еще
реже он встречался с Алагат в течение последних десяти лет.  Поэтому  смерть
матери  его  огорчила,  но  не  заставила  страдать.  Он  принес  богам  все
положенные жертвы, не дав себе ни  минуты  отдыха  с  дороги.  Он  пришел  к
могильному кургану и вылил на землю полную чашу драгоценного черного вина. И
сразу после этого помчался во дворец, к отцу. В душе наследный хан оставался
двенадцатилетним мальчишкой, которому очень важна была похвала  Лобелголдоя,
чего бы она ни касалась. И победа под стенами ал-Ахкафа  -  победа,  которой
Зу-Л-Карнайн был в  большой  степени,  обязан  и  тагарам,  казалась  Хентею
неполной до того, как отец одобрит его.
   Двое мужчин сидят на высоких шелковых подушках, набросанных поверх  ярких
толстых ковров, пьют вино  и  ведут  неторопливую  беседу.  Зал,  в  котором
происходит разговор, невелик, и в нем больше никого нет,  если  не  считать,
конечно, остроухих черных собак - самых надежных и верных в мире охранников,
которых нельзя ни подкупить, ни улестить. Это страшные звери.  В  холке  они
достают до пояса взрослому мужчине,  а  их  мощные  тяжелые  лапы,  кажется,
состоят из одних мускулов. Предки этих псов жили в далеком  Хадрамауте,  где
их специально выращивали и обучали охранять  хозяина.  Каждая  такая  собака
стоит  целое  состояние.  На  верхние  клыки  у   них   надеты   специальные
металлические наконечники трехгранной формы, отчего укус  такого  пса  очень
болезнен, а от раны остаются глубокие шрамы и увечья на всю жизнь.
   Хентей-хан протягивает руку и ласково треплет за  ушами  своего  любимца.
Этот пес лежит в стороне от остальных, рядом с молодым ханом, - он  чужой  в
этом дворце, потому что постоянно сопровождает хозяина в его путешествиях, и
под стенами ал-Ахкафа он тоже побывал.
   - Я сам  не  видел  этого,  отец,  но  все  в  один  голос  твердят,  что
действительно  Арескои  и  Малах  га-Мавет  встали  плечом  к  плечу  против
императора. И тогда западный исполин осмелился им угрожать. И даже хуже того
- чуть не убил самого бога войны.
   - В это я не могу поверить,  -  бесстрастно  отвечает  Хайя  Лобелголдой,
вглядываясь в лицо сына.
   Он повзрослел, посерьезнел, и в уголках рта у  него  появились  морщинки,
которых прежде не было. Владыка Джералана разглядывает сына, и ничто,  кроме
любви, не наполняет его сердце.
   - Я бы тоже не поверил, отец. Но все это Сагадай видел своими глазами.  А
ты знаешь, как он не любит Зу-Л-Карнайна. Он бы не стал превозносить его или
близких ему людей. Но он клянется, что на стороне аиты встал сам Траэтаона.
   - А что, западный рыцарь  -  близкий  императору  человек?  -  спрашивает
Лобелголдой, пропуская мимо ушей сообщение о Траэтаоне.
   -  Он  состоял  в  свите  госпожи  Каэтаны,  а  Зу-Л-Кар-найн  сделал  ей
предложение, - безмятежно отвечает Хентей.
   Владыка замер, не донеся чашу с вином до рта. Вот оно!  Значит,  не  лгал
брат, значит, есть на свете эта женщина, о существовании которой до сих  пор
никто не подозревал.
   - А кто такая эта Каэтана? - спросил он, как только ему удалось совладать
со своим голосом. Спросил и прислушался - нет, вроде не выдал его  голос.  А
хотелось бы зарыться лицом в подушки, заскулить, завыть.?  Страшное  решение
нужно принимать хану - и никуда не денешься.
   - Не знаю, отец. - Хентей тревожно заглянул ему в глаза. - Тебе плохо?
   - Нет-нет, - вымученно улыбнулся хан - все в порядке. Просто устал  после
похорон.
   Хентей наклонил голову в знак уважения к скорби отца. В отличие от многих
придворных бездельников, он считал, что хан по-настоящему переживает  смерть
Алагат, просто не считает нужным выставлять свое горе напоказ.
   - Ты не ответил, сын. - Голос хана стал немного суровее, совсем  немного.
Но обожавший отца юноша сразу уловил и нетерпение, и испуг, и тревогу - все,
о чем хан умалчивал.
   - Никто не знает, отец. Кроме императора, Агатияра и  предсказателей-ийя.
Она появилась в сопровождении шести спутников, один другого диковиннее: двое
западных рыцарей, мастер фехтования,  два  близнеца  -  брат  и  сестра,  но
различить их совершенно невозможно, и альв.
   - Кто?
   - Альв, отец. Маленький лесной дух - весь покрыт шерстью и выглядит очень
смешно. Ему больше двухсот лет.
   Лобелголдой выпрямился на подушках и сжал чашу так, что побелели костяшки
пальцев. Все в этой истории выглядело абсолютно не правдоподобным -  и  само
сражение, и количество богов, которые сломя голову бросились принимать в нем
участие, и описание спутников этой женщины.
   - Какая она? - обратился он к задумавшемуся Хентею.
   - Удивительная, - немедленно откликнулся тот.  -  Такую  жену  не  стыдно
иметь никакому владыке, даже богу.
   - Таких женщин не бывает, - недовольно ответил хан.
   - Не бывает, - согласился сын. - Она  одна-един-ственная.  Знаешь,  отец,
никто так и не смог угадать,  сколько  ей  лет.  Выглядит  девочкой,  фигура
девушки, повадки - зрелой женщины, а глаза... глаза мудреца.  Ты  бы  видел,
как она сражалась, - неожиданно перескочил он на другую тему.
   Лобелголдой поднес к лицу руку и потер холодный лоб.
   - Что она ответила на предложение аиты?
   - Сначала отказала и уехала со своим отрядом. И еще двадцать  воинов  дал
ей император в качестве сопровождения. Он послал с ней Зу-Самави.
   Имя командира отборного отряда тхаухудов было известно по всему Джералану
не хуже имени Богдо Дайна  Дерхе  -  именно  они  сошлись  в  той  последней
отчаянной схватке,  в  которой  и  погиб  легендарный  правитель.  Наверное,
каждый, в чьих жилах текла непокорная кровь  тагар,  был  бы  рад  отомстить
фаррскому военачальнику за смерть хана.
   - А как тебе служится под командованием Зу-Л-Карнайна?
   Хентей задумался. С одной стороны, он был  настоящим  сыном  Джералана  и
потомственным владыкой и повелителем. Ему всегда  было  тяжело  думать,  что
кто-то может командовать им, кроме  любимого  отца.  С  другой  стороны,  он
искренне  симпатизировал  императору.  Тот  был  его  ровесником  и   хорошо
относился к Хентею. После битвы у стен ал-Ахкафа молодые правители стали еще
ближе, и между ними завязалось то, что можно-было бы назвать  дружбой,  если
бы не легкий оттенок недоверия, который,  впрочем,  легко  мог  исчезнуть  с
течением времени. Хентей знал, что его отец не хотел кровопролитной войны  и
полного покорения Джералана, но и существующее положение тоже было для  него
тягостно. Наследник думал, как ответить Хайя Лобелгол-дою так, чтобы  никоим
образом не уязвить отца.
   - Он неплохой человек. И если бы не прошлая война между аитой и нами,  мы
с ним могли бы сблизиться. К сожалению, кровь  моего  рода  на  руках  этого
юноши, и я не могу забыть об этом.
   - Ты не по годам мудр, мальчик мой, - неожиданно тепло улыбнулся владыка.
- Я думаю, что могу открыть тебе свою тайну. Сегодня ночью меня посетил  дух
твоего погибшего дяди и моего брата - Богдо Дайна Дерхе. Он предупредил меня
о том, что женщина,  которую  полюбил  Зу-Л-Карнайн,  может  стать  причиной
гибели нашего государства. Чтобы доказать мне правдивость  предсказания,  он
сообщил, что ты жив и здоров и скоро прибудешь с победой.
   - Что же нам делать - растерянно спросил Хентей.
   - Уничтожить ее и отряд императора. Но  только  всех  до  единого,  чтобы
никто и никогда не сообщил аите о том, что произошло.
   - Отец. - Голос молодого хана  дрогнул.  -  Отец,  может,  не  нужно  так
поступать?
   - Нужно, сын. Это предназначение,  которое  выше  нас  с  тобой.  Оно  не
зависит от нашего с тобой желания. Подумай сам: несколько  жизней  на  одной
чаше весов и весь Джералан - на другой.
   - Ты думаешь, что сможешь убить ее? - спросил Хентей.
   - Я ничего не думаю, мальчик мой. Я бы очень хотел навсегда забыть о том,
что случилось прошлой ночью, но, к моему великому сожалению, я не имею права
так поступать. Сделаем вот что - надолго ли отпустил тебя император?
   - Он просил меня возвращаться как можно скорее, но я очень  хотел  видеть
тебя и сам рассказать об этом сражении. Наши воины вели себя как  герои.  Мы
можем ими гордиться.
   - А  я  горжусь,  горжусь  тобой,  мой  сын.  -  От  внимания  Хентея  не
ускользнуло, что слово "мой" хан выделил как-то особенно. - И я хочу,  чтобы
ты  сегодня  же  покинул  Дехкон  и  двинулся  назад,  к  аите.  Ты  должен.
торопиться, чтобы никто и никогда не смог  связать  гибель  этой  женщины  с
тобой.

***

   - А ты? - с тревогой спросил юноша.
   - А я хитрый лис. Я сумею оправдаться.  Главное  -  ты,  моя  надежда  на
будущее Джералана.
   Отец и сын долго еще сидели молча. Каждый думал о своем. Хайя Лобелголдой
- о единственной женщине, которую он любил  в  своей  жизни  и  которую  ему
пришлось умертвить. Хентей - о  единственной  женщине,  которую  он  мог  бы
полюбить и которую должны  были  убить  по  приказанию  его  отца.  Внезапно
счастливая мысль посетила его.
   - Отец! Они должны были уже пересечь территорию Джералана.

***

   - Нет. Тень моего брата указала на то место, где  oн  погиб.  Они  должны
быть там только послезавтра.
   - Что же с  ней  могло  случиться?  -  воскликнул  молодой  хан  с  такой
тревогой, что Лобелголдой обеспокоился.
   - Не важно, что с ней случилось. Важно, что она не должна остаться в мире
живых. А ты сегодня же выедешь к Зу-Л-Карнайну. Я дам тебе сопровождающих.
   - Слышишь?! - им будет строжайше приказано не подчиняться тебе,  если  ты
вздумаешь повернуть к ущелью. Это не твоя война, сын.
   - Отец! Император так ждет ее обратно.
   - Сын, страна ждет нас. Мы не можем иначе...
   - О боги, боги!.. - потрясение шепчет Хентей.

***

   Каэтана  была  еще  слишком  слаба,  чтобы  ехать  верхом,  и   Бордонкай
путешествовал вместе с ней на верблюде, чтобы хоть как-то облегчить  тряску.
Ворон послушно шагал рядом, поглядывая на хозяйку влажными лиловыми глазами.
   - Не скучай, Ворон, отдыхай, - шептала Каэ, с улыбкой глядя  на  него.  -
Еще немного, и опять придется набивать себе бока и спину.
   Конь фыркал, всем своим видом показывая,  что  он-то  хоть  сейчас  готов
принять свою всадницу, а вот она его покинула. Бордонкай изумлялся:
   - Это же надо - скотина обыкновенная, а как все понимает.

***

   - Твой седой не хуже, просто ты с ним редко разговариваешь.

***

   - Может, и редко. Только времени все нет.
   - А ты поговори, Бордонкай. От коня жизнь зависит -  не  мне  этому  тебя
учить. Поговори, не откладывай.
   Когда Бордонкай шевелился, Каэ тихо шипела и  ругалась  сквозь  стиснутые
зубы, правда очень тихо, - она не хотела, чтобы спутникам стал известен весь
ее словарный запас.
   После происшествия с мардагайлом все  воины  стали  относиться  к  Каэ  с
огромным почтением и с особым воодушевлением подчинялись приказам, если  они
исходили от госпожи. Альв тоже стал героем.  Он  гарцевал  на  своей  верной
лошадке и наслаждался простором и прозрачным воздухом  степей.  К  лесам  он
начал испытывать некоторое - стойкое - отвращение.
   - Я за свои странствия повидал множество лесов... - степенно  повествовал
он, когда все удобно устраивались у костра на привале.
   Бордонкай приносил Каэ - она  пыталась  ходить  сама,  но  большую  часть
времени ей все-таки была нужна помощь. О том, чтобы  работать  мечами,  речи
вообще не шло, потому что раны на плечах,  оставленные  когтями  мардагайла,
плохо рубцевались,  воспалялись  и  гноились,  доставляя  немало  хлопот  ее
друзьям. Каэ изнывала без воды, но степи Джералана,  богатые  травами,  были
лишены серьезных водоемов. Только маленькие ручьи, а чаще - колодцы, вырытые
на довольно большой глубине, снабжали путников водой.
   - Я засыхаю, как дерево в жару, - тихо жаловалась она Воршуду.
   Он понимающе кивал и приносил в шлеме воду, выливая  ее  на  Каэтану.  Та
жмурилась и отфыркивалась, но ей этого было недостаточно. А  воду  в  степях
Джералана надо было беречь.
   Через два дня она опять впала в беспамятство.
   Первый раз их настигли уже у входа в  ущелье,  где  несколько  лет  назад
принял  неравный  бой   с   армией   Зу-Л-Карнайна   маленький   отряд   под
предводительством хана Богдо Дайна Дерхе.
   Конные  тагары,  дико  крича  и  размахивая  длинными  копьями,  догоняли
путешественников.  И  намерения  у  них  были  явно  не  самые  миролюбивые.
Зу-Самави спешно выстроил отряд в боевом порядке и раздал  всем  необходимые
указания. Тхаухуды ощетинились копьями и выставили вперед щиты.
   - Может, одумаются,  -  сказал  командир,  поворачиваясь  к  Джангараю  и
Ловалонге. - Но я бы не стал очень на  это  рассчитывать.  Похоже,  что  они
решили отомстить за смерть своих воинов. Место это памятное.
   - Когда император узнает об этом... - запальчиво начал один из тхаухудов,
но Зу-Самави перебил его:
   - Если император узнает об этом... Я предлагаю вот что, - продолжал он. -
Мы остановимся у входа в ущелье и задержим  тагар  на  столько,  на  сколько
хватит наших сил. А вы тем временем берите госпожу и пытайтесь прорваться  в
долину. Еще немного - и вы вступите на территорию, куда тагары заходят очень
редко. Торопитесь.
   Джангарай, Ловалонга и Бордонкай были солдатами. Они  не  стали  спорить,
понимая, что это единственный шанс довезти Каэ  живой  до  Онодонги.  Им  не
хотелось бросать товарищей в опасности, они не могли бежать от врага, но Каэ
металась в бреду, и жизнь ее висела на волоске.
   Бордонкай зарычал от бессильного гнева и обратился к друзьям:
   - Кому-то из нас все равно нужно остаться, хотя бы затем, чтобы отвлекать
на себя внимание. К тому же отряд наш сильно поредел в  последнее  время.  Я
останусь, помогу, а потом догоним вас у самого хребта. - Но было видно,  что
он и сам не верит в эту возможность.
   - Кому-то нужно остаться, - согласился Ловалонга. - Только ты, Бордонкай,
до последнего должен находиться при  госпоже.  Из  нас  всех  ты  сильнее  и
надежнее. И  Джангарай  должен  ехать  -  здесь  не  пофехтуешь,  мастер,  -
обратился он к ингевону, который уже собирался горячо возражать.
   Он впервые назвал Джангарая мастером, и того так потрясло это  обращение,
что он не нашел нужных слов протеста.
   - А я действительно останусь. Все-таки я командовал гвардией, и  о  таких
воинах, как тхаухуды, приходилось только мечтать. Через полчаса враги  будут
здесь. Если это лишь демонстрация силы и они не намерены нас  атаковать,  то
мы с отрядом Зу-Самави нагоним вас через несколько часов. Если  же  придется
принять бой, то лучшего места нам не найти.
   Альв подбежал к Ловалонге и схватил его за руку:
   - Ты должен, слышишь, ты должен выжить и догнать нас. Ты нам нужен!
   И Близнецы стояли  не  скрывая  своих  слез,  и  суровый  аллоброг  вдруг
расплылся в юношеской нежной улыбке:
   - Я постараюсь. Обещаю, что сделаю все, чтобы догнать вас.
   Они попрощались у скалы, похожей на барса, окаменевшего в момент броска.
   Отряд готовится принять свой последний, самый славный  бой.  Правда,  про
то, что он будет самый славный, они не знают, да и не узнают уже никогда. Но
то, что он последний, ясно даже зеленому новобранцу - не  только  ветеранам,
прошедшим за своим императором четверть мира.
   Вот они стоят - ветераны, покрытые шрамами, цвет гвардии, гордость родных
и друзей. Любому из них чуть больше двадцати пяти лет; только  Зу-Самави  по
их меркам стар - ему минуло тридцать. Они стоят молча,  прощаясь  с  людьми,
которые так неожиданно вошли в их жизнь...
   Талисенна Элама, знаменитый западный воин, расставляет их в этом  ущелье,
как в крепости. Каждый тхаухуд будет защищать один-единственный  камень  или
поворот тропинки. И это важнее, чем отстоять от врага-целый город.

***

   Бордонкай, торопясь, выворачивает  огромные  валуны,  напоследок  пытаясь
помочь своим друзьям.
   - Ловалонга,  -  говорит  он  и  сжимает  аллоброга  в  мощных  дружеских
объятиях.

***

   У талисенны трещат доспехи, и он говорит, улыбаяськ
   - Не удуши, великан. Не помогай тагарам.
   Затем Ловалонга долго всматривается в лицо госпожи.  Она  бледна,  но  ее
горячая сухая кожа пышет жаром.
   Глаза закрыты, а губы шевелятся. Но ни слова не слышит рыцарь. Он смотрит
на нее так долго, как только возможно, а затем дает знак рукой.
   И вновь совсем маленький отряд торопится на восток. Впереди скачет альв -
он машет мохнатой ручкой до тех пор, пока его можно видеть.  Следом  несется
несносный ингевон, мастер фехтования, шутник Джангарай,  Ловалонга  все  еще
слышит его прощальные слова:
   - Ты самый лучший друг, который у меня есть. Я буду верить...
   - И я буду верить, - говорит талисенна, - до последнего.
   Летит как на крыльях вороной конь под пустым седлом, а  следом  торопится
седой  скакун  с  двойной  ношей  -  Бордонкай  бережно  прижимает  к   себе
безвольное, тело госпожи и поэтому не может  помахать  на  прощание,  но  он
оборачивается, и острый взгляд Ловалонга различает это. А когда  уже  ничего
нельзя увидеть, Ловалонга знает - Бордонкай все равно оборачивается...
   Близнецы Эйя и Габия торопятся следом за друзьями. Перед тем как сесть на
своего коня, Габия подходит к Ловалонге и становится на цыпочки,  целуя  его
прямо в губы. При всех.
   - Я люблю тебя, - говорит она. И хотя Габия ни о чем  не  спрашивает,  он
понимает, что нельзя отпускать ее в путь с грузом горя и пустоты.
   - Я люблю тебя, - тихо шепчет он, целуя ее закрытые глаза.
   Какая разница, кого он любит, если сегодня талисенна принимает участие  в
своей последней битве. Пусть  будет  счастлива  волчица,  сестра  урахага  -
зеленоглазая Габия.
   Если бы время было милосердно, они нашли бы  нужные  слова.  Но  время  -
жестокий бог. Оно торопит, подгоняет и  не  желает  ждать.  Маленький  отряд
скрывается вдали, и Ловалонга повторяет, не стесняясь присутствия воинов:
   - Я люблю тебя... Каэ.
   Это был не очень долгий бой. Тагары не  стали  тратить  время  на  пустые
переговоры. Они спешились, выстроились цепью и пошли в ущелье.  Зу-Самави  и
Ловалонга были уверены, что тагар кто-то предупредил о  том,  что  их  отряд
будет небольшим. Поэтому у противника налицо явное численное  превосходство.
И, не надеясь остановить врага, тхаухуды  во  главе  с  эламским  та