манов,   похищенный   из   дворца
Зу-Л-Карнайна, обретался неизвестно где. Их было пять из  ныне  существующих
двадцати девяти, но на своих местах постоянно  находились  только  двадцать.
Четыре украшения принадлежали кому-то, о  ком  Каэ  понятия  не  имела.  Но,
поразмыслив, она решила,  что  это  дело  будущего.  Сейчас  главная  задача
заключается в том, чтобы отыскать  пресловутый  предмет  в  столице  Хартума
Хахатеге и уничтожить его. Тоже занятие не для  слабонервных,  если  учесть,
какое количество темной силы будет выпущено в пространство.
   С этими мыслями она и заснула, свернувшись клубочком возле костра.  Номмо
заботливо накрыл ее теплым плащом и уселся вместе с Магнусом выпить винца  и
побеседовать о том о  сем.  Обоим  друзьям  отчаянно  не  хватало  Рогмо.  И
особенно Хозяину Лесного Огня. Он выглядел осиротевшей бабушкой - маленький,
мохнатый, печальный. И хотя Номмо храбрился изо всех сил и хорохорился, всем
было очевидно, что он  тоскует  по  своему  другу.  Даже  теплые  отношения,
внезапно возникшие у альва с бароном Банбери  Вентоттеном,  делу  не  сильно
помогали. Целыми днями Номмо бывал занят, сильнее прочих  уставал  во  время
долгих конных переходов, валился без сил возле костра; но наступала ночь,  и
маленькому человечку снилась Энгурра, замок князя  Аэдоны,  веселая  молодая
женщина, которой он подарил белочку - ручную, шуструю и такую же  радостную,
как и жена князя. Снился ему маленький Рогмо, еще не имеющий представления о
своей великой и скорбной судьбе, - обычный мальчишка, гоняющий  по  лесу  со
своими сверстниками-сильванами; снилось альву огромное пепелище  разоренного
замка и погребальные костры... Случалось, что он  плакал  во  сне,  и  тогда
Магнус, Барнаба  или  барон  Вентоттен  будто  бы  невзначай  будили  его  и
приглашали побеседовать в ночной тишине.
   Могаллан и Кобинан с  благоговейным  ужасом  наблюдали  за  тренировками,
которые устраивал своим воинам суровый Куланн. Командир сангасоев  неустанно
повторял с солдатами воинскую науку великого Траэтаоны, и те подчинялись ему
с  охотой.  То,  что  они  вытворяли  со  своими  мечами,  казалось  братьям
невозможным. Иногда они пытались подражать, но быстро смущались, конфузились
и возвращались к своему  месту  возле  костра.  Однажды  сердце  Куланна  не
выдержало зрелища, представшего его глазам, когда Могаллан и Кобинан  своими
силами отрабатывали некоторые приемы боя на мечах. Он рявкнул  на  них  так,
что душа у молодых людей моментально скрылась где-то в пятках, а может, и  в
более надежном месте, но они невольно вытянулись по струнке.
   - Марш заниматься с остальными, - скомандовал могучий сангасой,  небрежно
поигрывая своим топором. - А то вы всех кур погубите, если случится битва  с
вашим участием.
   - При чем тут куры? - наивно поинтересовался Могаллан.
   - Со смеху умрут. Марш в строй!
   Рыцари хотели было обидеться и уйти, гордо подняв головы,  но  обнаружили
себя стоящими в рядах прочих воинов  и  выполняющими  какие-то  замысловатые
движения клинками. Наука Куланна была столь  великолепна,  что  они  напрочь
забыли об этом недоразумении с курами.
   Так, через неделю отряд подъехал к необозримой крепостной стене. Она была
ярко-желтой, как новорожденный цыпленок, и ее цвет  заставлял  улыбаться.  В
остальном же стена была лучше многих виденных ранее -  высокая,  могучая,  с
надвратной башней. Тяжелые ворота, дубовые, окованные бронзой, охранялись  и
днем и ночью. Поскольку на дворе сияло жаркое солнце и многочисленная  толпа
желающих попасть в Хахатегу обливалась  потом,  не  находя  и  клочка  тени,
стражи было немного меньше, нежели ночью.
   Наряд воинов Хартума был прост и привлекателен  своей  функциональностью:
светлые одежды и плащи  из  легкой,  почти  воздушной  материи  давали  телу
дышать; головы были покрыты кусками ткани, стянутыми  серебряными  обручами.
Половина лица была закрыта тканевыми же  масками,  чтобы  воины  не  глотали
пыль, поднятую стремящейся в город толпой.
   Ждать пришлось довольно долго. Но наконец подошла и их очередь, и  Каэ  с
друзьями были  пропущены  в  Хахатегу.  Не  успели  они  миновать  ворота  и
очутиться на мощенной светло-желтым камнем площади города, который утопал  в
зелени и искрился водой многочисленных бассейнов и фонтанов, как  к  ним  на
рысях подлетел юный всадник, разряженный с невероятной пышностью.
   -  Ты  ли,  прекрасная,  являешься  Каэтаной,  принцессой  Коттравей?   -
безошибочно определил он, обратившись к Каэ.
   - Именно я.
   - Тогда позволь отрекомендоваться - я внучатый  племянник  таурты  Феаны,
сайнанг Эльбеской. Сайнанг - это титул,  соответствующий  титулу  герцога  в
Ронкадоре, например, - произнес молодой человек.
   Он уже давно спешился и разговаривал с Каэтаной, стоя перед ее конем.
   - Таурта Феана  приказала  мне  немедленно  разыскать  тебя,  как  только
проведала о твоем появлении. И приказала умолять тебя посетить  дворец.  Она
велела передать, что встретила бы тебя лично, но тяжкий недуг приковал ее  к
кровати. - Лицо Эльбескоя опечалилось. И  он  добавил  совсем  неофициальным
тоном:
   - Это правда, принцесса. Бабушка старается, она молодчина,  и  редкий  бы
воин вынес столько страданий, сохранив рассудок, но двигаться она не может.
   Каэ не стала спрашивать, откуда таурта Феана  узнала  о  прибытии  отрада
сангасоев. Тем более она почувствовала, что никаких темных мыслей у сайнанга
не было, и приняла приглашение.
   - О! - воскликнул юноша. - А вон и моя свита пыхтит. Бедняги,  я  от  них
оторвался и поехал дворами. А им спесь не позволяет. Тащатся по  центральной
улице, жарятся на солнце, да и дорога длиннее. Но все же успели.
   Куланн только-только удивился, что родственник таурты прибыл без свиты  и
стражников, как они уже появились из-за угла. Пышная процессия мулов и коней
и огромных добродушных слонов, украшенных попонами и  султанами  из  перьев.
Звенели золотые и серебряные колокольчики, звякали доспехи  стражей,  одетых
по такому торжественному случаю в сверкающую сталь, раскалившуюся на солнце,
отчего смуглые лица воинов были покрыты  капельками  пота.  Добрые  три  или
четыре десятка сановников напоминали яркий цветник, который  ползет  куда-то
по своим  делам.  Барнаба  с  восхищением  уставился  на  одного  из  первых
всадников, ехавших в беседке на спине слона. Он был такой же толстый,  такой
же невообразимый и разноцветный, как и само Время.  Пухлые  пальцы  вельможи
были унизаны драгоценными перстнями, плащ больше походил на  парус  корабля,
спускаясь чуть ли не до земли.
   - Хочу такого же слона, - заявил Барнаба, повернувшись к Каэ.
   - Вот закончится все, так хоть десяток. А пока не приставай.
   - Ты вечно отмахиваешься от чужих  проблем,  -  обиделся  тот.  -  Ладно,
подожду. Но учти, не меньше пяти.
   - По рукам.
   Сползший с разморенного мула сановник уже собрался было произнести  речь,
примерный текст которой, набросанный на листке, он сжимал в  руках.  Но  Каэ
бросила на юного сайнанга умоляющий взгляд, и умница  Эльбеской  все  понял.
Жестом остановил вещающего и приказал двигаться во дворец,  где  благородных
гостей с нетерпением ждала таурта Феана.

***

   Несколько часов путешественники приходили в себя  от  жары  и  усталости,
отмокая в прохладных бассейнах и отдыхая на прохладных  простынях.  Все  еще
наслаждались покоем, тишиной и свежестью, когда Каэтана вызвала  служанку  и
сообщила ей, что она готова навестить государыню.  Некоторое  замешательство
вызвал ее категорический отказ оставить в покоях Такахай и  Тайяскарон  -  к
таурте нельзя было  входить  с  оружием.  Но  подоспевший  сайнанг  разрешил
проблему, взяв на себя смелость разрешить Каэ эту вольность.
   - Они будут лежать где-нибудь рядом, в ножнах, и никому  не  помешают,  -
пояснила Каэ.
   - Хорошо, принцесса, - согласился Эльбеской. - Будет  так,  как  вы  того
пожелаете. Это приказ таурты.
   Комната государыни была пропитана тяжелым запахом притираний, снадобий  и
трав. Зашторенные окна почти не пропускали свет. Воздух здесь был еще  более
спертый, чем в остальной части дворца. Сайнанг вежливо пропустил Каэ  вперед
себя, вошел следом  и  закрыл  двери.  Слуги  и  телохранители  за  ними  не
последовали.
   Таурта  Феана  лежала  на  огромном  ложе,  до  пояса  укрытая   вишневым
покрывалом.  Она  была  такая  маленькая  и  сухонькая,  а   кровать   такая
необъятная, что Каэ не сразу заметила государыню. Та  лежала  погруженная  в
полумрак спальни, словно в пещере, опираясь на груду подушек. Лицо  ее  было
алебастрово-белым  и  покрытым  тонкой  сетью  морщин.   Уголки   рта   были
страдальчески опущены, а огромные черные глаза глубоко запали.  Однако  лицо
еще хранило следы былой красоты - красоты неземной, удивительной  и  редкой.
Каэтана ни к селу ни к городу подумала о том, что не  знает  ничего  о  муже
Феаны  и  отце  Эливагара.  Больше  всего  богиню  поразили  волосы   старой
государыни - роскошные, золотистые, как у юной девушки, они жили собственной
жизнью, окутывая королеву так плотно,  что  Каэ  вначале  и  приняла  их  за
одеяние.
   Повелительница Хартума пошевелилась при ее появлении и подняла  высохшую,
тонкую до прозрачности руку.
   - Я рада видеть  тебя.  Более  того,  я  счастлива.  Эльбеской,  мальчик,
посмотри, нет ли кого за дверью?
   - Нет, бабушка.
   - Вот и хорошо, - улыбнулась таурта.  Улыбка  осветила  ее  лицо,  и  оно
внезапно просветлело. - Я знаю, кто ты и зачем прибыла на Иману,  прекрасная
богиня, - неожиданно сказала  она,  обращаясь  к  Каэтане.  -  Не  бойся,  я
спокойно говорю это при моем внуке, потому  что  он  заслуживает  такого  же
доверия, как ты сама и как мой покойный сын Эливагар. Я не знаю, сколько еще
смогу править Хартумом. Единственный мой наследник - этот юный  сайнанг,  но
для него, прекрасного, молодого, еще  не  начавшего  жить,  -  это  страшное
наследство, ибо он честный человек. И не перебивай меня,  -  строго  сказала
таурта, приказывая юноше молчать. - Сядь в сторонке. Я  не  для  того  ждала
Кахатанну, чтобы воспитывать тебя в ее присутствии...
   Да, я знаю, что ты - Богиня Истины. И  твой  путь  привел  тебя  сюда  за
талисманом Джаганнатхи. Я рада, что  дождалась.  За  этим  талисманом  стали
охотиться вновь лет двадцать пять назад. Первый  посланник  пришел  к  моему
супругу, таурту Кэдмону, и попросил уступить его  повелителю  некую  вещь  в
обмен на покровительство  и  любые  блага,  какие  пожелает  иметь  государь
Хартума. Мы знали, что это значит. И прекрасно представляли себе, чем чреват
отказ. Кэдмон, мой возлюбленный  муж,  был  настоящим  рыцарем,  он  и  сына
вырастил таким. Ни страдания, ни горе, ни угроза скорой смерти не  принудили
его открыть тайну талисмана.  Он  погиб  через  два  года  при  невыясненных
обстоятельствах. Но я  и  без  выяснений  знаю,  что  его  убили  сторонники
Ишбаала.
   Таурте было тяжело говорить, и она некоторое время хватала  ртом  воздух.
Сайнанг подал ей кубок с каким-то питьем, очевидно целебным, потому  что  ей
заметно полегчало.  Еще  через  минуту  старая  государыня  продолжила  свой
рассказ:
   - Ты, должно быть, удивлена, что все это мне известно и что  я  узнала  о
твоем прибытии. Открою тебе  свою  тайну.  Я  не  человек.  Я  альсеида.  Ты
удивлена? Ты не представляешь себе, что альсеида может быть такой  старой  и
уродливой?
   - Ты прекрасна, Феана.
   - Я была прекрасной.  Я  была  ослепительной,  когда  встретила  Кэдмона,
человека Кэдмона, и полюбила его. Я ушла из своего леса и стала  его  женой.
Хотя он предупреждал меня, что на его предках и на нем самом лежит проклятие
- некая тайна, известная членам его рода. Но мне было все равно,  я  мечтала
принадлежать ему, и моя мечта сбылась. Эливагар унаследовал внешность отца и
его чистую душу.
   После смерти моего супруга Кэдмона сын стал  тауртом  Хартума.  Это  было
большим горем для меня, но я не могла ничего изменить. Еще  когда  посланник
Ишбаала явился к  Кэдмону,  мы  заранее  попрощались  и  условились,  что  я
постараюсь сопротивляться Злу столько, сколько будет моих сил. И что наш сын
тоже постарается. О! Он был могучим и чистым душой,  я  уже  говорила...  Он
выдержал десять лет.  Он  счастливо  избежал  многих  ловушек,  не  поддался
искушениям, перенес страдания. Его невеста умерла незадолго до свадьбы.  Вот
почему у Эливагара нет детей. А потом мы подумали, зачем обрекать  еще  одну
невинную душу на горе и муки? Я знала, что он не вернется с  той  охоты.  Он
сам мне сказал, что к нему придет смерть. И я осталась одна  -  ждать  того,
кто должен спасти мир. Я  понимаю,  богиня,  что  тебе  тяжко  это  слышать.
Спасение мира - неблагодарное занятие и  отнимает  жизнь,  не  давая  взамен
ничего, кроме сознания выполненного долга. Но у тебя все получится. На  свое
горе, я владею даром прорицания. И я прорицаю тебе успех. Вряд ли ты  будешь
ему рада, но я  не  стану  отравлять  твою  жизнь  предсказанием  того,  что
случится еще очень не скоро. Зачем? Это лишняя боль...
   Таурта задыхалась, но продолжала говорить. И голос ее звучал все  громче,
все  чище,  все  моложе,  становясь  голосом  прекрасной   альсеиды   Феаны,
полюбившей однажды человека.
   - Я знаю, где талисман, и Эльбеской знает. Мой мальчик  проведет  тебя  к
тайнику, чтобы ты могла спокойно уничтожить этот ужас. Ты ведь знаешь,  что,
кроме тебя, никто не может этого сделать.
   - То есть как это "никто"?
   - Ни один бог, ни один смертный, ни одно существо  иной  крови  не  может
разрушить талисман, не выпустив при этом в мир смертельное количество темной
силы. И это только твой путь...
   - Прекрасно, - сказала Каэ.
   - Твой перстень  укажет  тебе,  куда  идти  дальше.  Он  болтлив,  но,  в
сущности, добряк и неглуп. А у меня есть огромная просьба к тебе.
   - Я исполню ее, - пообещала Каэ.
   - Мой внук одной крови с Кэдмоном и Эливагаром. На нем  заканчивается  их
несчастный род. А  талисман  Джаганнатхи  жестоко  мстит  тем,  кто  мог  им
воспользоваться, но не стал этого делать. Он убьет Эльбескоя, и только тогда
земля  Хартума  будет  чиста,  когда  ты  уничтожишь  это  исчадие  зла.  Не
противоречь мне, я знаю. И Эльбеской тоже знает, уже давно.
   Так вот, я хочу, чтобы мой мальчик поехал с тобой. А после его смерти  ты
станешь тауртой Хартума. Только так я смогу быть спокойна за свою  землю.  Я
понимаю, что ты не сможешь жить здесь, но ведь ты можешь поставить в Хартуме
наместника. Того, кто будет править от твоего имени, кто  заслуживает  твоей
дружбы и доверия. Обещай мне, что после смерти Эльбескоя ты сделаешь это...
   - Феана! - Каэ даже задохнулась на полуслове. - Эльбеской юн, прекрасен и
могуч. Он должен жить еще многие годы. Я не хочу обещать тебе  то,  что  мне
кажется страшным.
   На глазах старой государыни показались слезы.
   - Ты столько сражалась со злом, но все еще не веришь в его безжалостность
и жестокость. Эльбеской обречен. Лучше, если он погибнет в бою. В  противном
случае он будет умирать так же, как я. А я не желаю ему такой смерти.
   - Покажи ей, бабушка, - тихо произнес сайнанг.  -  Это  нельзя  описывать
словами.
   Государыня вздохнула и откинула покрывало. Когда взгляд Каэтаны  упал  на
ее тело, она почувствовала, что кровь отхлынула от щек, голова  закружилась,
а сердце забилось быстро-быстро.
   У Феаны были поражены ноги, правый бок и часть левой руки.  Тело  в  этих
местах было высохшим, похожим на серую пыль, с изъеденными краями. Ни крови,
ни ран, но от этого становилось только страшнее.
   - Если бы я была человеком, - печально молвила альсеида, - я бы умерла  в
течение месяца. А так живу. Но поверь мне, это не лучший выход.
   - А чем... - Каэ с трудом  произнесла  первые  слова.  Горло,  сдавленное
сочувствием и сопереживанием, отказывалось повиноваться.
   - Чем лечить? -  улыбнулась  таурта.  -  Ничем,  прекрасная  богиня.  Чем
помочь? Только тем, о чем я тебя попросила. Эльбеской так же болен, как и я.
Это проклятие талисмана. Пообещай, Кахатанна. Иначе мне нельзя будет умереть
еще очень долго, а это бессердечно.
   - Обещаю, - прошептала Каэ.
   - Вот и хорошо, - расцвела  таурта.  Сайнанг  укрыл  ее  покрывалом,  она
блаженно откинулась на подушки и продолжила:
   - Мальчик отправится с тобой. Я останусь править  Хартумом  до  тех  пор,
пока он будет жив, чтобы на  тебя  не  наваливалось  слишком  много  проблем
сразу. Но когда его не станет, отправь сюда своего наместника. Я дождусь его
и передам ему дела государства. После этого я наконец  смогу  уйти  к  моему
Кэдмону.
   И Богиня Истины низко склонилась перед той, которая была  во  много  крат
сильнее и мужественнее ее самой.

***

   ...А сколько удивительных вещей он предлагал! Сколько  сокровищ,  сколько
тайн, сколько нездешних знаний. Власть и любовь.  Вечное  счастье  и  вечную
молодость. И даже жизнь погибших друзей...
   Талисман Джаганнатхи хранился недалеко от Хахатеги, в храме богини Эльон,
супруги барахоя. Богини не было в живых уже несколько тысяч лет, но храм все
еще стоял. Упитанный жрец с добрыми и веселыми глазами сперва принял Каэтану
и Эльбескоя за влюбленную пару. И искренне обрадовался. Он так трогательно и
заботливо  смотрел  на  них,  так  старался  осчастливить  ласковым  словом,
поддержать  не  в  меру  серьезных  молодых   людей...   Каэ   было   горько
разочаровывать его. В какой-то момент она вспомнила о Зу-Л-Карнайне.
   То, что в Хартуме чтили память ее матери, не просто было  приятно,  но  и
придало ей силы.
   - А разве Эльон числится среди живых богов? - спросила она у жреца.
   - Любовь бессмертна, дитя мое. Любовь и ее дочь -  Истина.  И  если  тебе
скажут, что в мире нет Истины, нет правды и Любви, что  надежда  умерла,  не
верь. Это просто слова. Назло времени и вопреки смерти Любовь откликается из
любой дали. А Истина странствует по миру и освещает людям их путь, чтобы  им
светлее и легче было идти от рождения и до смерти.
   - Спасибо тебе.
   - А с чем вы пожаловали, дети мои? - поинтересовался жрец.
   -  С  приказом  таурты,  -  ответил  Эльбеской.  -  Нам  нужно  пройти  в
подземелье.
   - Это очень серьезно, - забеспокоился служитель Эльон.
   - А я и не шучу, - вежливо, но твердо ответил юноша.
   Прочитав свиток, скрепленный личной печатью таурты, жрец поник.
   - Хорошее дело, важное дело.  И  я  должен  был  бы  обрадоваться.  Но  я
скорблю, что, столь прекрасные и  юные,  вы  пришли  не  для  любви,  а  для
героических свершений. Я думаю, что мир прекрасен тогда, когда герои ему уже
не нужны... Ну да это все пустое. - И он повел их извилистыми  коридорами  в
дальнюю часть храма.
   Подземелье, в котором хранился талисман Джаганнатхи, вовсе не  напоминало
храмовое помещение.  Это  было  прекрасно  укрепленное  для  обороны  место,
перегороженное через каждые несколько метров каменными  стенами  толщиной  в
два-три шага. Низенькие овальные двери затрудняли проход, и в них с  большим
трудом мог протиснуться человек среднего роста. Полному  жрецу  этот  подвиг
был не под силу, и он покинул своих спутников уже в самом начале  подземного
хода, снабдив Эльбескоя связкой ключей.
   Сайнанг отпирал двери одну за другой и пробирался  в  проем.  Следом  шла
Каэтана, держа наготове  мечи.  В  этом  не  было  явной  необходимости,  но
какие-то ошалевшие кошки скребли у нее на душе, и она решила не пренебрегать
оружием. После  пятнадцатой  или  шестнадцатой  двери  -  от  однообразия  и
постоянных физических усилий - она утомилась. Но ей пришлось  вытерпеть  эти
скучные процедуры еще, как минимум, трижды, прежде чем  юноша  объявил,  что
они практически пришли.
   Крохотная пещерка, облицованная  обсидианом,  с  полукруглым  сводом,  на
котором были прикреплены золотые звезды, была абсолютно пустой. И  только  в
самом ее конце стоял каменный столб со вделанным  в  него  мощным  бронзовым
кольцом в человеческую руку толщиной.  От  коль