олее могущественному господину. А потому мне
милее молчаливое, безответное золото. Оно покорно только  тому,  кто  держит
его в руках в эту минуту. Я не прав?
   - Ты не просто прав, - восхищенно сказал маг. - Ты по-настоящему мудр.  Я
даже завидую тебе немного.
   - А я завидую тебе. Ты-то ведь сможешь совладать с ними.
   - Не знаю, - ответил маг.
   В тот вечер Лондэк так и не понял, о чем шла речь,  но  сделал  для  себя
вывод: похоже, предстоит  сражение  с  какими-то  совсем  дикими  племенами,
которые убивают своего вождя, если  могут  обзавестись  сильнейшим.  Хорошее
дело!
   А потом  было  изнурительное  странствие,  не  столько  далекое,  сколько
отягощенное  массой  мелких  трудностей:  то  гнус  на  болотах  доводил  до
умоисступления, то вода кончалась в самый неподходящий момент, то  конокрады
положили глаз на красавцев коней из  конюшен  Могашшина.  А  маг  знай  себе
твердил, что не имеет права расходовать ни  капельки  своих  сил,  и  потому
Лондэк должен был выкручиваться самостоятельно.  Исфандат  помогал  ему  как
мог. И капитан даже сдружился с ним, во всяком случае, проникся уважением  к
могучему человеку, легко выносившему все тяготы пути. А когда тот незаметным
движением клинка свалил сразу двух грабителей, которые вылетели  на  них  из
ночного леса, Лондэк окончательно признал его своим.
   Через неделю забрались в самую глушь болот. Идти стало невозможно - то  и
дело проваливались по пояс в зловонную жижу. Комаров и мошек  вилось  вокруг
несчетное множество, они  буквально  просачивались  под  одежду  и  доспехи,
изводя  путников,  а  лиц  иногда  не  было  видно  под  шевелящейся  массой
насекомых. Тела распухли и посинели, а зудели и вовсе немилосердно.
   Лондэк только диву давался, что Змей Могашшин все еще переставляет ноги и
что сил у  него  хватает  на  то,  чтобы  недовольно  ворчать.  Сам  капитан
последние несколько дней молчал - язык от усталости не  ворочался.  Казалось
ему теперь, что никогда им не дойти до желанной цели, а обидней  всего  было
то, что цели этой он так и не узнал. Так что выходило - гибнуть зря.
   На шестой день блуждания по болотам трое путников  выбрались  наконец  на
скалистый островок, который торчал из трясины. Весь он  был  покрыт  мхом  и
лишайниками, а также прилепились к камню несколько кривых сосенок, лысеньких
и порыжевших. Исфандат поднялся на самую вершину островка и кивком  подозвал
к себе Лондэка.
   - Помоги, - приказал сурово и указал на громадный валун. - Нужно откатить
его в сторону.
   - Сил не хватит, - ответил воин.
   - Должно хватить, - улыбнулся Исфандат. - Ночью здесь такое начнется, что
живых не останется. Нам непременно нужно убрать камень и спуститься в нору.
   Сообщение о какой-то норе Лондэка даже не удивило - у него  уже  не  было
сил удивляться или огорчаться. Ему хотелось одного -  лечь  на  камни  вверх
лицом, закрыть глаза и уснуть. Но Змей Могашшин умел-таки внушать ужас своим
слугам. Достаточно было двух резких слов,  и  капитан  уже  чувствовал  себя
значительно бодрее. Валун поддался неожиданно легко, и даже  солнце  еще  не
клонилось к закату, когда трое мужчин стали осторожно спускаться под землю.
   Путь был долог, но не труден.  Змей  Могашшин  широко  и  уверенно  шагал
впереди всех, Лондэк двигался в центре, а Исфандат замыкал шествие,  охраняя
тыл. Изредка из боковых ответвлений выскакивали какие-то существа, возможно,
они были опасны, но старый маг испепелял  их  мгновенным  движением  руки  -
только вспышки зеленоватого пламени отмечали те  места,  где  недавно  стоял
противник. А потом они пришли в маленькое  помещение  с  круглым  сводом.  В
самом центре этого подземного зала пылал костер высотой в  два  человеческих
роста, и огонь в нем был  ярко-золотой,  как  солнце.  Прямо  в  огне  стоял
треножник, и на нем лежали странного  вида  украшения.  Лондэк  не  смог  их
разглядеть, глаза слепило от всполохов.
   - Пять! - вскрикнул Змей Могашшин. - Пять талисманов!
   И только сейчас капитан понял, что искали они  именно  эти  украшения,  а
вовсе никакое не племя. И ему стало еще страшнее: Лондэк долгие годы  служил
у мага, но колдовства все же не выносил.
   - Слышишь, как шепчут? - спросил Исфандат.
   - Слышу. И тоже понимаю, что со всеми  не  справлюсь.  Даже  с  двумя  не
справлюсь, только один смогу одолеть, и то - надолго ли?
   - Дело твое, - сказал проводник. - Я свою часть  соглашения  выполнил,  а
теперь я тебе не советчик. У меня ума на такое не хватит.
   Змей Могашшин долго собирался с мыслями, затем читал нараспев  заклинания
и лишь после этого осмелился протянуть руку, засунуть ее  в  самое  пламя  и
вытащить оттуда одно из украшений. Здесь Лондэку почудилось,  что  остальные
раздосадованно вскрикнули.
   Маг надел на себя золотую цепь.  На  черной  ткани  его  мантии  светился
странный  талисман,  изображающий  двух  монстров,  сплетенных  в  страстном
объятии...
   - Говоришь, их там было пять? - жадно спросил Джоу Лахатал.
   - Пять, великий.
   - И что же было потом?
   - Змей Могашшин стал велик и  силен,  он  как-то  сразу  весь  изменился,
словно талисман напитал его  жизненными  соками.  Он  простер  руку  и  убил
Исфандата золотым огнем. Чтобы тот не смог продать  тайну  этого  места  еще
какому-нибудь магу. Думаю, талисман сам потребовал от него  этой  жертвы.  А
меня он заставил забыть, как выглядит это место и что в нем находится. Я  бы
и не вспомнил никогда, но на мантикоре висело то самое украшение.  Я  увидел
его, и тут же все всплыло в памяти.
   - Значит, - молвил га-Мавет, - Змей Могашшин оказался умнее остальных. Он
понял, что не совладает с  талисманом  Джаганнатхи,  и  решил  эту  проблему
иначе.
   Распрощавшись с бывшими подданными Змея Могашшина и доблестным  Лондэком,
трое бессмертных отправились в Сонандан.
   - Жаль Каэтану, - сказал Арескои.  -  Но  без  нее  мы  с  мантикорой  не
справимся.
   - С мантикорой-то справимся, - поправил его  Джоу  Лахатал.  -  А  вот  с
талисманом...

***

   В ту ночь ей снился странный сон - сон о могуществе и силе.  И  были  они
такими, что власть, подаренная ей на короткий  срок  талисманом,  добытым  в
пещере Медовой горы Нда-Али, казалась игрушечной, ненастоящей и сиюминутной.
Нечто ускользало от нее, трепеща на самом краю сознания, нечто, обещавшее  в
награду весь мир.
   Каэ проснулась от злости на саму себя. Диковинный сон не был  плохим,  но
ужасно непривычным. Когда-то давно, когда часть ее существа была  изгнана  с
Арнемвенда и скиталась в чуждом мире, ей снилось, что она умеет  летать.  Во
сне все было предельно просто, все имело свой смысл и она совершала какие-то
привычные действия. Просыпаясь же, испытывала горькое разочарование,  потому
что уверенность в том, что она может  полететь,  оставалась,  а  вот  секрет
полета прочно забывался до следующей ночи.
   Сейчас она чувствовала нечто похожее:  будто  ее  божественная  власть  и
могущество лежали рядом,  на  полу,  возле  постели,  а  она  не  могла  ими
воспользоваться. И причина этого была от нее скрыта.
   Она спустила босые ноги вниз, ступила на серебристую шкуру горного  льва,
убитого в ее честь Зу-Л-Кар-найном. От этого подарка было грех  отказываться
- император был счастлив преподнести его своей возлюбленной. Но Каэ  все  же
не удержалась:
   - Любишь меня ты, а лев в чем провинился?
   Аита расхохотался, но шкуру все же оставил. Теперь  она  напоминала  юной
богине о том, что где-то в далекой Курме молодой император  мечтает  о  ней,
как мечтают друг о друге обычные смертные.
   - Ты - счастливое божество, дорогая Каэ, - сказал ей недавно Номмо. -  Ты
познала и  человеческие,  и  нечеловеческие  чувства,  а  такое  редко  кому
удается. Ты не одинока. Тебя любят.
   Каэ соглашалась. Альв говорил правду, однако жить  от  того  было  только
труднее.
   Воплощенная Истина вышла из своих покоев. На улице стояла теплая, влажная
ночь, небо подмигивало созвездиями и соблазняло бархатной чернотой.  О,  как
хотелось полететь! Сонливость прошла, а вот  чувство  беспокойства,  которое
она ощутила при пробуждении, напротив, усилилось. Где-то что-то произошло, и
это событие отразилось на всем мироздании, пусть  даже  само  мироздание  об
этом еще не подозревало. Перстень на пальце запульсировал алым.
   - В чем дело, Ниппи? - спросила она.
   Добытый с невероятным трудом на  далекой  Имане,  этот  перстень  обладал
удивительным свойством  чувствовать  талисманы  Джаганнатхи  -  и  не  менее
удивительной способностью портить нервы  своему  владельцу.  Правда,  Каэ  и
Зу-Л-Карнайн объединенными  усилиями  заставили  его  вести  себя  несколько
приличнее, но порой ювелирное изделие начинало  своевольничать.  С  недавних
пор перстень  обрел  способность  разговаривать  с  любым  живым  существом,
находящимся в пределах досягаемости, и  теперь  был  счастлив,  чего  нельзя
сказать о большинстве живых существ.
   - Нам скоро предстоит неприятное путешествие, - сказал Ниппи, подумав.
   Каэ даже немного испугалась его лаконичности: это было плохой приметой.
   - Пять талисманов из одного тайника, - доложил перстень минуту спустя.  -
Четыре все еще лежат себе в глуби болот, до них добраться пока можно. А  вот
пятый... Дракон меня съешь! Что же с пятым? Не  вижу  его,  хоть  потускней.
Только чувствую, что он неразрывно связан с  какой-то  химерой.  Ну  ничего,
скоро тебе обо всем сообщат.
   - А это ты откуда знаешь?
   - А я чувствую три головы, в которых  копошатся  мысли  о  небезызвестных
тебе талисманах. Они  вот-вот  явятся  сюда  -  и  мысли  эти  приближаются,
кошмарные и неприятные. Пожалуй, спрячь меня от греха подальше,  а  то  ведь
так и погибнуть можно на боевом посту! О, да это же сам  Змеебог...  Похоже,
его что-то крайне взволновало. Стой! Не прячь меня, мне уже интересно.
   Пока  Ниппи  отдавал  распоряжения  Сути  Сути,  пока   она   внимательно
вслушивалась в его болтовню, пытаясь  извлечь  из  нее  рациональное  зерно,
нагрянули гости. Перстень оказался прав.
   С момента ее возвращения на Вард с далекой и коварной  Иманы  прошло  так
мало времени, что о нем вообще неудобно вспоминать. Оно  не  просто  прошло,
это время, а пробежало.
   Правда, Зу-Л-Карнайн уже  отправился  назад,  в  Курму,  управлять  своей
огромной империей; войско  хортлаков,  разбившее  свой  лагерь  в  пустынных
предгорьях Онодонги, на противоположном  берегу  Охи,  принесло  Каэ  клятву
верности; а еще Интагейя Сангасойя успела отправить в Хартум  -  свое  новое
королевство -  длиннющее  письмо  к  тамошнему  наместнику,  барону  Банбери
Вентоттену, герцогу Талламору, и присовокупить к посланию пухлую  поваренную
книгу.
   Храм Истины так радостно хлопал дверями и вспыхивал разноцветными  огнями
при ее приближении, что ей просто совесть не позволила и  дальше  отлынивать
от своих основных обязанностей. Несколько  суток  подряд  великая  Кахатанна
принимала Ищущих Истину, давая им ответы на незаданные вопросы.  Она  всегда
немного страшилась этого занятия, боясь с ним не справиться, однако ее  саму
удивило количество людей, которым она сумела помочь.
   Нингишзида буквально  расцвел  на  глазах,  занимаясь  своим  делом.  Как
верховный жрец Воплощенной Истины он был просто незаменим.
   Правда, работа эта оказалась не менее утомительной, чем  любой  поход.  К
концу третьих суток Каэ стала с ног  валиться,  и  жрецы  сами  потребовали,
чтобы она отдохнула. Богиня с восторгом согласилась  и,  удалившись  в  свои
покои, попыталась расслабиться и отключиться часов этак на десять. Однако  и
четырех выкроить не удалось.
   Джоу Лахатал и его братья чувствовали себя крайне неловко,  понимая,  что
их сообщение означает для Каэ новую порцию тяжкого труда. Но выбора у них не
было, и они, коря себя в душе, уже поднимались по террасе к храму.  Интагейя
Сангасойя сама вышла им навстречу из ночной темноты и приветливо улыбнулась.
   Ее улыбка моментально напомнила братьям о превратностях судьбы -  не  так
давно они были  злейшими  врагами,  не  так  давно  преграждали  ей  путь  в
Запретные Земли с оружием в руках.  Совсем  недавно  на  Шангайской  равнине
кипела битва, в которой Новые  боги  пытались  сразить  и  Кахатанну,  и  ее
подданных. По  меркам  бессмертных  минуло  совершенно  мизерное  количество
времени - и вот они уже являются в Храм Истины за помощью.
   - Здравствуй, - сказал га-Мавет, бережно прижимая к себе Каэ единственной
рукой.
   - Как ты? - тревожно спросил Арескои.
   - А ты хорошеешь! - восхитился Джоу Лахатал.
   Потом все трое не сговариваясь сообщили:
   - Мы видели мантикору.
   Каэ уже открыла было рот, чтобы сказать им, что они еще сущие дети -  ну,
редкость, диковина, - однако что с того. И вдруг остановилась, оцепенев. Она
связала воедино  слова  Ниппи  о  талисмане  и  о  владеющей  им  химере  со
встревоженным видом братьев-богов.
   - Мантикора с талисманом Джаганнатхи? - спросила она наугад.
   Но ведь Истина не может ошибиться. Странно, что сама она к этому так и не
смогла привыкнуть.
   - Ты уже знаешь? - удивился Арескои. - А откуда?
   - Нет, скорее угадываю. Рассказывайте по порядку.
   История о молитве капитана Лондэка и путешествии  бессмертных  в  Змеиный
замок много времени не заняла. С каждой минутой Каэ хмурилась все сильнее: в
голове пойманной  рыбиной  металась  мысль  о  каком-то  давнем  сражении  с
мантикорами. Противник представлялся ей опасным до крайности,  а  защищенный
талисманом Джаганнатхи должен быть попросту непобедимым.
   - Может, с Траэтаоной посоветоваться? - спросила она немного растерянно.
   - Траэтаона куда-то пропал, - сообщил Арескои. - С Тиермесом на пару.
   -  Очень  мило  с  их  стороны,  -  возмутилась  Каэ.  -   Главное,   как
своевременно.
   В темноте забелели, проявившись неожиданно, четыре  пятна.  Джоу  Лахатал
улыбнулся:
   - Никак не могу привыкнуть к твоим фенешангам.
   - Они не мои, они сами по себе.
   - Не сами по себе,  а  твои,  дорогая  Каэ,  -  раздался  голос  Римуски.
Полубоги-фенешанги прибыли вместе с ней с Иманы и  продолжали  разделять  со
своей богиней все радости и горести. Каэтана привязалась к  ним  и  привыкла
прислушиваться к их советам. Ей трудно было осознать, что совсем юные на вид
Фэгэраш, Римуски, Мешеде и Тотоя на самом деле старше нее и  помнят  гораздо
больше, чем древние  горы  Онодонги.  Ослепительно  красивые,  чернокожие  и
беловолосые,  они  производили  ошеломляющее  впечатление  на  Новых  богов,
которые при встрече с фенешангами всегда терялись и не знали, как нужно себя
вести.
   - В битве с мантикорой  поможет  дракон,  в  битве  с  Мелькартом  спасет
Истина, - нараспев произнес, приблизившись, Тотоя. - Не обязательно  дракону
быть настоящим, мантикора боится любого дракона.  Так  гласит  наша  древняя
песня, а древние песни редко ошибаются.
   - Это не утешает, - начала было Каэ, но сама себя перебила, - кажется,  я
понимаю, о чем ты.
   - Ты всегда  все  понимаешь,  -  заметил  га-Мавет.  -  Это  твоя  прямая
обязанность.
   - Сейчас начнутся  случайности,  -  сообщил  Ниппи.  -  Тщательно  кем-то
подобранные, спланированные и воплощенные в жизнь. Мир благоволит к  тебе  и
не оставит без помощи.
   Вдалеке что-то забубнило и задудело немузыкальным образом.
   - Мир  ко  мне  иногда  не  благоволит,  а  совсем  как  бы  наоборот,  -
поморщилась Кахатанна. - Эти звуки могут вогнать в гроб кого угодно.
   - Интересно, - сказал Змеебог. - В Салмакиде ночью спят вообще-то?
   - Иногда, наверное, спят, - рассмеялась Каэ. - Только на мою  долю  этого
счастья не выпало: всякий разбудить норовит.
   Бог Смерти видел, что ей и страшно, и тяжело, и печально. Просто не хочет
она беспокоить своих друзей и улыбается, хотя это дается ей  не  без  труда.
Га-Мавет ощутил  внезапный  прилив  жалости  к  ней,  а  потом  вспомнил  ее
растерянное, уставшее лицо с синими тенями под глазами, когда она  с  ужасом
смотрела на него там, в Эламе, сидя  возле  мертвого  Арры,  убитого  им,  и
желтоглазому стало вовсе скверно.
   - Прости, - шепнул он, сжимая ей руку.
   Она поняла его - прав был однорукий бог.
   - Ничего, все пройдет.
   Гудение приблизилось, и на террасу Храма Истины выбрался сонный  Барнаба.
Видимо, он пел. Так, по крайней мере, показалось остальным. Но что он  делал
на самом деле - никто точно не знал.
   - Ого, какое собрание, -  поднял  он  правую  бровь.  -  Я  так  сразу  и
почувствовал, что непорядок где-то. Много-много  проблем,  стена  мироздания
выгибается, ткань трещит и вот-вот порвется. Нужно что-то делать.
   Иногда на разноцветного толстяка находил пророческий стих,  и  тогда  его
было уже невозможно остановить никакими силами.  Каэ  наловчилась  извлекать
для себя пользу из его невнятных сообщений.
   - Что у нас на сей раз? - деловито спросил Барнаба, зевая.
   Зевал он так сладко, что всем сразу же захотелось отдохнуть, но  отдыхать
было некогда.
   - Мантикора, вскормленная мясом детей, да еще с талисманом Джаганнатхи.
   - О! - только и сказал толстяк.

***

   - Они были здесь? - спросил старик, закутанный в черную шелковую мантию.
   В ответ раздалось глухое ворчание, словно проснулся вулкан.
   - Думаешь, они хорошо разглядели  твое  украшение?  Да  что  я!  Конечно,
разглядели, потому и  нападать  не  стали.  Неудобно  только  без  слуг,  но
потерплю - скоро все будет по-моему.
   Он протянул руку и ласково потрепал что-то похожее на  колонну,  поросшую
жесткой грязно-желтой шерстью.
   - Потерпи, красавица моя. Она должна  прийти,  наш  господин  никогда  не
ошибается. Она не сможет одолеть тебя, ей  это  не  под  силу.  Как  же  все
просто!
   И лохматое  чудовище  с  женским  лицом  ответило  Змею  Могашшину  тихим
ворчанием.

***

   Не в первый раз провожал Нингишзида свою богиню  в  опасный  путь.  Не  в
первый раз думал  о  том,  что  храм  без  нее  опустеет  и  оскудеет  земля
прекрасного Сонандана. Не в первый раз гнал  прочь  подобные  мысли.  И  все
равно привыкнуть не мог.
   Нужно было торопиться. Дорога до Сарагана была долгой, и хоть время  было
на стороне Каэтаны, мантикора уже успела войти в полную силу. Строго говоря,
они опоздали, но отступать не приходилось. Это гнусное существо, да еще  при
поддержке старого чародея, могло натворить страшных бед.
   Каэ подумала насмешливо, что отдых вышел недолгим - и нескольких дней  не
прошло после возвращения с Иманы. Большинство ее спутников не были готовы  к
новым приключениям. И  хотя  Могаллан  и  То  Кобинан  рвались  сопровождать
госпожу в Змеиный замок, она категорически это  запретила.  Опять  выходило,
что все зависело только от нее. Но как она ни протестовала, отряд собрался у
Храма Истины довольно большой: вместе с ней в путь двинулись и фенешанги,  и
неугомонный Барнаба, и трое бессмертных. Магнуса и Номмо  удалось  уговорить
остаться вместе с рыцарями  под  присмотром  Нингишзиды  и  Тхагаледжи.  Каэ
обещала им, что вернется достаточно быстро.
   - Я думаю, Аврага Дзагасан может  одолеть  мантикору  такого  размера?  -
спросил Джоу Лахатал, ни к кому конкретно не обращаясь.
   Однако Мешеде его услышал и не замедлил с ответом:
   - Талисман, владыка. Все решает талисман. Никто не посмеет приблизиться к
чудовищу, кроме Кахатанны.
   Змеебог подумал, что мантикора просто разорвет хрупкую Каэ на  клочки,  и
Мешеде печально кивнул этим его мыслям. Все, кто провожал Каэ, провожали  ее
на верную гибель. И при этом все же надеялись - не может она  не  вернуться,
не было такого на  памяти  древнего  Арнемвенда.  Истина  в  конечном  итоге
неуничтожима...
   ...  Около  костра  было  шумно  и  весело.  Барнаба  пытался   исполнить
трагическую балладу, но уже к середине его выступления слушатели стонали  от
смеха.
   - Не приличествует бессмертным существам хихикать и громогласно хохотать.
И  вопить  от  восторга  запрещается.  Богам  пристало  быть  безразличными,
надменными, а также суровы