пно - это было  его  особенным  умением  -  и
спросил:
   - Ты искал меня?
   - По всей Салмакиде, - ответил  Нингишзида  не  оборачиваясь.  -  У  меня
проблема, Агбе. Выслушаешь?
   -  Этого  все  равно  не  избежать,  мой  мудрый  учитель.  И  потому   я
покоряюсь...
   - Ты уже знаком с тем парнем, что явился в храм одновременно  или  вместе
со скаатами - я точно не уверен, - этаким мастером на все руки?
   - Если мастер на все руки, то это Аннораттха - больше  некому.  Он  здесь
всего несколько дней, а уже починил такое количество вещей, что  его  просто
невозможно не заметить. Хороший человек, спокойный, скромный  и  с  огромным
достоинством держится... - Агбе помолчал и продолжил совсем другим тоном:
   - Говори, что тебя тревожит, учитель. Я же понимаю,  что  верховный  жрец
храма не станет заниматься пустяками.
   - Может, это и есть пустяки, - ответил Нингишзида. - Чувства я  испытываю
смутные, а потому не хотелось бы о них говорить.  Просто  мне  кажется,  что
где-то я этого Аннораттху видел, хотя имя его мне незнакомо. Я сразу обратил
на него внимание, а как дальше быть - не представляю. То мне кажется, что он
шпион. То я испытываю к нему  странную  симпатию.  К  тому  же  нельзя  всех
приходящих в храм подозревать в шпионаже, предательстве или по меньшей  мере
в  неискренности.  Ты  понаблюдай  за  ним,  Агбе,  понаблюдай,  познакомься
поближе, пока наша Каэ не появилась.  Если  случится  что-нибудь  особенное,
пусть даже мелочь, только странная, тотчас же дай мне знать.
   - Хорошо, учитель. - Агбе широко улыбнулся, потер начинающий  лысеть  лоб
огромным белым  платком.  В  Салмакиде  по-прежнему  было  жарко.  -  Вот  и
появилось еще одно действующее лицо в нашей запутанной истории.
   - Почему ты думаешь, что появилось? - с интересом спросил Нингишзида.
   - А потому, господин верховный  жрец,  что  все,  что  касается  Интагейя
Сангасойи - прямо или косвенно, - никогда  не  происходит  просто  так.  Все
имеет смысл и особенное значение. Раз этот человек попался тебе на  глаза  и
чем-то привлек твое внимание - значит, ему суждено сыграть свою роль. Я  уже
не раз имел возможность в этом убедиться...
   Агбе ушел, а Нингишзида так и остался сидеть у фонтана, в центре которого
веселый дельфин летел на гребне прозрачной волны из зеленого стекла.

***

   Она все еще сидела у костра, набираясь сил перед дальней дорогой. На душе
было легко и спокойно, как давно уже не бывало. Все  неприятности  и  печали
отошли на задний план, а мысль о том, что удалось избежать убийства ни в чем
не повинных людей, втянутых в чужую игру, согревала  ее.  Блаженная  тишина,
нарушаемая только вскриками ночных птиц и неразборчивым бормотанием лягушек,
казалась лучше любой музыки. Каэ отдыхала.
   Она была уверена, что на сегодня запас неожиданностей у судьбы  исчерпан,
и стала медленно уплывать  в  сон.  Прошли  те  времена,  когда  беспомощная
девушка боялась засыпать под  открытым  небом,  не  убедившись  прежде,  что
кто-то стоит на страже, не убедившись в своей безопасности.  И  сколько  раз
случалось ей горько разочаровываться. В полусонном сознании мелькнула мысль,
окрашенная приятным удивлением: теперь она ничего не боялась.  Ибо  то,  что
внушало ей страх, могло настичь ее как во сне, так и  наяву;  и  бесконечным
бодрствованием от него было невозможно защититься.
   Сквозь полуопущенные ресницы  Каэтана  заметила,  как  с  противоположной
стороны костра зашевелилась  и  стала  расти  холмиком  земля.  Затем  почва
заколебалась под ней, словно при землетрясении, замигал и закоптил костерок.
Каэ почувствовала, что в такт шевелению почвы шевелятся и волосы  у  нее  на
голове. Кажется, это она расслабленно рассуждала тут о покое и тишине?
   Она уже стояла на ногах, и мечи тускло сверкали в лунном свете, и  дракон
на шлеме полыхал изумрудными глазами, когда из  земли  напротив  нее  начало
расти гороподобное существо. И Интагейя Сангасойя тут же успокоилась, увидев
длинные белые волосы, заплетенные в тысячи косичек,  украшенных  звездчатыми
сапфирами. Существо поднималось из земли медленно, словно растение,  которое
пробивается к свету. Вот уже видны могучие плечи,  широкая  грудь,  огромный
торс... Великан Тайара высвободился  окончательно,  отряхнулся,  смахивая  с
себя грунт. Затем уселся у костра, поджав под себя ноги, и улыбнулся. Он был
настолько  больше  Интагейя  Сангасойи,  что  напоминал  ей  доброжелательно
улыбающуюся скалу, нависшую над ней и тревожно храпящим конем.
   - Я пришел  вот,  -  невразумительно  пояснил  удивительный  дух.  -  Мне
интересно, что ты из себя представляешь.
   - Минуту назад я представляла из себя вознамерившееся отдохнуть существо.
Но видимо, я плохой предсказатель.
   Тайара сделал вид, что не понял намека.
   - Я очень тревожился - ты ушла расстроенной  и  печальной.  А  путь  твой
пролегал не в самое безопасное место в вашем мире.
   - Не стоило беспокоиться, - отрезала Каэ.
   Она  была  на  него  слишком  зла,  чтобы  приветливо  встречать.  Друзья
находились в другом пространстве, оставив ее одну, ей было тоскливо и некому
пожаловаться. Тайару же Каэ справедливо считала виновником этого  несчастья.
А поскольку в этом мире он был лишь гостем, она и вовсе не представляла, что
он может иметь над ней какую-то власть.
   - От меня еще никто не уходил так, как ты, - пояснил великан. - Вначале я
был оскорблен твоей резкостью, а после задумался о другом: ты  покинула  мое
пространство так легко и просто, словно для этого и  не  нужно  прикладывать
усилий. Но это  же  практически  невозможно,  потому  что  в  свое  время  я
позаботился как о том, чтобы никто не вторгался ко мне без приглашения,  так
и о том, чтобы никто не покидал меня преждевременно. Ты  удивила  меня  и  -
признаюсь честно - вызвала уважение.  Впервые  за  долгое  время  я  испытал
интерес к другому существу. А потому явился сюда, чтобы поговорить с  тобой,
лучше узнать тебя, понять... - И,  увидев,  что  Каэ  сверкает  глазами,  не
пытаясь даже притвориться дружелюбной, добавил:
   - Думаю, тебе стоит выслушать меня:  после  того  как  ты  исчезла,  твои
спутники какое-то время пытались  убедить  себя,  что  им  нравится  в  моем
обществе, но после окончательно взбунтовались. Они, конечно, не ты  -  и  не
могут избавиться от моего настойчивого гостеприимства, пока я  сам  того  не
захочу, но протестуют они крепко.  Особенно  меня  поразили  любезные  моему
сердцу фенешанги: им, видишь ли, стал противен мир, о котором  они  мечтали,
которым грезили. Короче, там, где ты, там им и легендарная прародина, как бы
смешно это ни звучало.
   В громыхающем голосе Тайары звучал оттенок иронии, но  гораздо  больше  в
нем было грусти. Великан пришел  за  утешением,  и  она  вдруг  ощутила  его
потребность в сочувствии  и  милосердии  с  ее  стороны.  Каэтана  скрипнула
зубами: она бы с огромным удовольствием учинила что-нибудь дикое,  жестокое,
чтобы этот взбалмошный дух на своей  шкуре  почувствовал,  какие  неприятные
минуты она пережила в мире трех солнц. Но Великая  Кахатанна,  Суть  Сути  и
Мать  Истины,  не  могла  не  быть  милосердной  и  понимающей.  Ох  уж  эта
способность все понять и все простить!..
   - Ты так рвалась сюда, - говорил между тем Тайара,  словно  его  прорвало
после многовекового молчания, - что я решил получше понять, чем же так хорош
этот твой Арнемвенд. Здесь что, всегда так темно?
   - Это ночь, - пояснила Каэ.
   - Бывает светлее?
   - Бывает так светло, что мечтаешь о темноте. Я сразу скажу  тебе  правду,
чтобы ты не мучился  ненужными  сомнениями.  Нет,  этот  мир  не  так  уж  и
прекрасен. Здесь много зла, много горя  и  несправедливости.  С  этой  точки
зрения все, что ты предлагал мне, - восхитительно. Но оно мне не нужно.
   - Почему? - чуть ли не закричал дух.
   - Это тяжело объяснить. Но я попробую. -  Она  встала,  прошлась  взад  и
вперед, Тайара следил за ней, водя синими глазами. Он выглядел угнетенным  и
печальным.
   - Когда я вернулась на Арнемвенд после  долгого  отсутствия,  я  даже  не
искала способов вернуться туда, откуда меня вызвал  Арра.  Мне  было  трудно
многое понять, мне было страшно и иногда казалось, что невозможно  выполнить
задуманное. Но я сразу почувствовала, что это мой мир. Каким бы он  ни  был,
понимаешь?
   Вот мать любит своего ребенка независимо от того, как он выглядит и какой
у него характер. Талантлив он или бездарен, удачлив или туп как пробка. Дело
не в этом. Дело в родстве. Я люблю эту землю - правда, смешно звучит?
   - Непривычно.
   - Здесь я встретилась с самыми удивительными существами во Вселенной.
   - Я понимаю, - кивнул Тайара. -  Я  уже  был  там,  в  твоей  роще.  Это,
пожалуй, единственное, что я понимаю.
   - Тогда ты поймешь и все остальное! - Она заговорила горячее, а на глазах
у нее внезапно выступили слезы. - Если этот  мир  родил  моих  друзей,  если
здесь появились на свет Бордонкай, Джангарай, Ловалонга  и  Воршуд,  то  все
остальное для меня уже не  имеет  значения.  Пока  я  в  состоянии,  я  буду
защищать его, я буду возвращаться  сюда  из  любого  места.  Я  не  могу  не
вернуться.
   Что бы ни говорила эта сволочная Судьба, что  бы  ни  предсказывал  голос
Вселенной, или как там еще можно назвать это создание,  каркающее,  как  над
трупом, - я не верю! Мои друзья одолели богов и повернули вспять и судьбу, и
течение времени. Неужели я не смогу?!
   Он едва успел подхватить ее и прижать к себе. И Великая  Кахатанна,  Суть
Сути и Мать Истины, безудержно разрыдалась,  уткнувшись  лицом  в  сиреневые
цветы и цветные перья, составлявшие диковинный наряд Тайара.
   Дух чужого мира неловко гладил ее по голове своей громадной рукой, точнее
- пальцем, и глаза у него были подозрительно влажные. Только  Каэ  этого  не
видела.
   - Я многого так и не понял, - прошептал он. - Просто это  нужно  пережить
самому. Но прости, что я пытался навязать  тебе  свою  волю,  -  ты  и  сама
знаешь, что делаешь. А это самый верный путь к счастью.  Я  отпущу  их.  Вот
сразу же и отпущу, как вернусь...
   - Не нужно беспокоиться, - произнес голос Джоу Лахатала.
   Змеебог вышел из черноты ночи, словно сотканный из лунного света и запаха
цветов, за его спиной возвышались темные силуэты.
   - Мы нашли путь на Арнемвенд. Оказывается, это очень  просто  -  главное,
наверняка знать, где тебе необходимо оказаться.  Тогда  никакие  запреты  не
принимаются в расчет.
   - Шустрые  дети  выросли,  -  одобрительно  проворчал  великан  Тайара  и
осторожно опустил Каэтану на землю.
   Она  улыбнулась.  Вытерла  мокрые  щеки  и  снова  стала  несгибаемой   и
несокрушимой.
   Однорукий бог подошел к ней неслышно ступая, наклонился, поцеловал:
   - Мы еще совсем глупые иногда.
   - Бывает, - согласилась Каэ.
   И Арескои вздрогнул, услышав в ее голосе,  интонации  Бордонкая.  Она  не
знала этого, но почувствовала, как дернулось его большое и сильное тело.
   Бессмертные и фенешанги были рады видеть ее и знали, что извиняться вовсе
не обязательно. Она все понимает, особенно после того, как они вернулись  из
тихого мира Тайара на залитый кровью  и  слезами  Арнемвенд,  где  их  ждали
бесчисленные враги  и  тяжкий  труд.  Только  разноцветный  толстяк  Барнаба
протиснулся вперед и подсеменил к своей богине.
   - Это я?
   - Ты! - обрадованно раскрыла она объятия.
   - Приятно быть собой, - легко согласился Барнаба,  -  но  обидно.  Почему
га-Мавет, например, или Зу такие красавцы?  А  я  несправедливо  обделен  по
части внешности.
   - Ты перенаделен, - поправил его Тайара, указывая пальцем на третье ухо.
   - Все не второй нос, - вздохнула Каэ, вспомнив недавнее прошлое.

***

   - Мне нужно поговорить с тобой, Зу. - Агатияр стоит у окна, но смотрит не
на закат и не на тренировку акара, проходящую прямо на  мощенной  мраморными
плитами дворцовой площади. Он внимательно разглядывает своего повелителя,  и
какая-то мысль целиком и полностью занимает его.
   - Ты не оригинален, - смеется аита. - Тебе всегда  есть  о  чем  со  мной
поговорить. Сейчас выяснится, что я слишком долго отдыхаю - уж точно  больше
десяти минут. И мне следует вернуться к бумагам.
   - Следует, - спокойно отвечает Агатияр, - но  говорить  мы  будем  не  об
этом.
   - Тогда о чем?
   - Об ответственности, о чувстве долга, а также о разнице между эмоциями и
чувствами.
   - Агатияр! - Император изображает на лице ужас и  даже  руками  машет  на
своего визиря. - Мы только  об  этом  и  говорим.  Первое,  что  я  научился
выговаривать сносно, будучи еще несмышленым младенцем, это слова -  "чувство
долга и собственного достоинства". Потом, говорят, я все-таки сказал "мама!"
- этого я не помню, - зато прекрасно помню, как ты чуть с ума меня не  свел,
заставляя выговаривать "от-вет-ствен-ность".
   - Это хорошо, - говорит визирь, кивая в такт своим словам седой  головой.
- Если так и было, это очень хорошо.
   Император  удрученно  замолкает.  Агатияр  настроен  весьма  серьезно,  и
шутками от него не отделаешься. Он становится  ужасным  занудой  в  подобных
случаях,  так  что  проще  уступить.  Зу-Л-Карнайн  недаром   долгое   время
удерживает титул самого талантливого и блестящего  полководца  -  он  всегда
знает, где нужно упорствовать, а где отступить, чтобы не потерять, все.
   - Я подумал о том, что вскоре разыграются новые сражения, мальчик мой,  -
ласково произносит Агатияр. - А я уже не в той форме, чтобы  с  уверенностью
глядеть в завтрашний день. И я хочу напомнить тебе  об  одной  важной  вещи.
Император не имеет права на собственные чувства.
   Аита собирается возражать, но старый наставник жестом останавливает его.
   - Сейчас мы говорим не о ней. Хотя бы потому, что она сама разбирается  в
своих проблемах. И за нашу девочку я спокоен. Я волнуюсь  за  тебя,  Зу.  Ты
должен всегда помнить о том, что твои эмоции и даже самые лучшие чувства  не
имеют права господствовать над  чувством  долга.  Скажем,  Каэтане  угрожает
враг. Ты находишься довольно далеко от нее и  необходим  на  другом  участке
сражения, от тебя зависит судьба войска. Что ты предпримешь?
   - Ты же знаешь, - хмурится император.
   - Хорошо. Оставим Каэтану. Я свалился с  коня,  и  меня  должны  пронзить
копьем...
   - Агатияр!
   - Что ты сделаешь? - Старик заглядывает в лицо молодому владыке.
   - Ты знаешь...
   - Знаю. И это меня беспокоит. Я слишком хорошо знаю тебя, мальчик мой.  И
я почти не надеюсь переубедить тебя...
   - Ты меня сам так воспитал, Агатияр.
   - Да. А теперь я прошу тебя прислушаться к другим словам. Когда я  растил
тебя и вел в первый бой, ты был всего лишь третьим принцем маленькой Фарры и
все твое достояние заключалось в двух-трех стадах овец. Я мечтал,  чтобы  из
тебя получился настоящий воин, благородный, храбрый, надежный товарищ,  -  я
горжусь тем, что все мои мечты сбылись.
   Старик замолкает.  Подходит  к  столу,  берет  золотой  кувшин  с  тонким
горлышком, усыпанный множеством драгоценных камней, и наливает в кубок вина.
После недолгого раздумья выпивает залпом. Терпкая красная жидкость  обжигает
его внутренности, но придает бодрости и сил. Некоторое время он  внимательно
рассматривает кубок, а затем и кувшин.
   - Однако... Когда-то твои предки почитали бы за  счастье  обладать  таким
сокровищем. А теперь это не сокровище, но обычная посуда. И ты не ценишь ее.
Это хорошо, что ты ее не ценишь, что тебе чужды алчность и скупость. У  тебя
такая казна, что оставшуюся часть Варда ты можешь просто купить.  У  тебя  в
руках судьбы многих народов, будущее государств.  Сам  континент  во  многом
зависит от тебя. Зу, мальчик мой, ты не только воин, но  еще  и  полководец.
Это важнее - в сущности, только это  что-то  сейчас  и  значит.  Поэтому  ко
всему, что происходит, ты должен научиться относиться иначе.
   Император тоскливо смотрит на седобородого  наставника.  Затем  переводит
взгляд на стену, где на золотом  крюке  висит  его  боевой  меч  в  потертых
кожаных ножнах. Зу-Л-Карнайн по-прежнему считает, что  драгоценности  только
отягощают доброе оружие.
   - Нет, - твердо говорит Агатияр, перехватывая этот взгляд. - Учись думать
масштабнее. Если у тебя на глазах станут убивать меня,  это  еще  ничего  не
решает. Основная твоя задача - сохранить армию, уберечь людей  от  напрасных
потерь, спасти страну. Обещай мне, что никогда не станешь  рисковать  жизнью
ради кого-нибудь одного.
   - Агатияр! - Аита взволнован и даже немного сердится. - Ты, право, на тот
свет, что ли, собрался? Попросим Тиермеса, он тебе  отсрочку  даст.  А  если
серьезно, то не заставляй меня обещать всякие глупости.
   - Это не глупости! Зу! - строго обрывает визирь.
   Он еще и не то позволяет себе наедине с владыкой  одной  четвертой  части
Варда.
   - Не смогу я такое произнести вслух, - жалобно произносит аита.
   - Придется.
   Агатияр кладет тяжелую ладонь на мощное  плечо  своего  воспитанника.  Не
выдерживает и крепко обнимает.
   - Обещай мне.
   И императору не остается  ничего  другого,  кроме  как  обещать  Агатияру
смотреть на события с точки зрения полководца, а не любящего и  чувствующего
человека.
   Твердо обещать.

***

   Салмакида встретила их приветственными криками,  многоцветием  флагов  на
башенках, шумными толпами счастливых подданных и  новоприбывших  паломников.
Войска сангасоев во всей своей красе выстроились у городских стен, на берегу
Охи. Здесь же  возвели  алые  и  золотые  шатры,  в  тени  которых  вельможи
Сонандана  пережидали  полуденную  жару.  Правда,  татхагатха  и  Нингишзида
усидеть на месте не могли и с бокалами прохладительного в руках  нетерпеливо
шагали по самой кромке  воды.  Малан-Тенгри  сопровождал  их,  а  за  князем
скаатов бродил его любимый черный бык -  огромное  животное,  рога  которого
были выкрашены красным. Трое мужчин обменивались время от времени  короткими
фразами, но разговор то и дело обрывался на полуслове - их мысли были заняты
другим...
   Суматоха началась еще накануне вечером. Хортлаки, неведомо каким  образом
узнававшие  все  первыми,  прислали  двух  гонцов  во  дворец  Тхагаледжи  с
сообщением о том, что  маленький  отряд  в  полном  составе  приближается  к
Онодонге и утром должен будет  вступить  на  территорию  Сонандана.  Радости
сангасоев не было границ; главный повар немедленно стал готовить праздничный
обед, состоящий исключительно из  любимых  блюд  повелительницы;  придворные
дамы в непритворном восторге украшали покои цветами  и  расставляли  повсюду
вазы с фруктами; жрецы и паломники выскабливали Храм Истины, и он, казалось,
кряхтел и поскрипывал от восторга, подставляя двери и  окна.  Храмовый  парк
расцвел и пышно зазеленел, будто вновь наступила весна.
   Куланн же пересек Оху на украшенной венками и коврами барже и занял самую
выгодную позицию - во главе отряда сангасоев встал  прямо  возле  ущелья,  у
выхода на Шангайскую равнину.
   Поэтому когда Ворон, осторожно ступая, миновал наконец  узкую  расщелину,
Каэ оказалась  лицом  к  лицу  со  своим  верным  телохранителем.  Всего  на
полкорпуса позади него возвышались мощные фигуры Могаллана  и  То  Кобинана;
рыцари расплылись в счастливых  улыбках.  Несколько  десятков  воинов  полка
Траэтаоны, тех самых, что сопровождали ее на Иману, выхватили из ножен мечи,
полыхнувшие в лучах солнца. Так сангасои приветствовали своих военачальников
высшего ранга.
   И тут же взорвалась  приветственными  криками  равнина,  сплошь  покрытая
всадниками; вопили и смеялись матросы на барже, а среди  них  острый  взгляд
Каэ разыскал капитана Лооя -  доблестный  ее  друг  стоял  неподвижно  возле
трапа.
   - Как я рада вас видеть, - прошептала она. - Нет, не рада - счастлива.
   Каэ возвратилась домой - чувство нежности  и  любви  к  этой  земле  было
настолько пронзительным  и  острым,  что  она  буквально  задохнулась  им  и
несколько секунд не могла говорить. Вот бы видел это все Тайара, тогда бы он
понял,  н