тный, - прогудел голос. -  Я  узнал  тебя,  Бог
Солнца, но это ничего не меняет.
   - Ты?!
   - Я, могущественный Аэ Кэбоалан, я...
   Задавать лишние  вопросы  в  такую  минуту  смерти  подобно;  пререкаться
запрещено категорически; мысль должна работать четко и  быстро  -  но  какие
мысли могли возникнуть в голове, если она понятия не имела, с каким из своих
знакомцев повстречался здесь Солнечный бог. И Каэ, кляня себя  за  идиотское
поведение, спросила:
   - Кто здесь?
   Как она и ожидала, ответил ей сам Кэбоалан:
   - Один из бессмертных, которого я, как мне казалось, давно уже уничтожил.
Но вот он - измененный, но существующий.
   Похоже, Солнцеликий не очень-то и пытался быть кратким.
   - Как с ним справиться?
   - Кто его знает, - пожал плечами Кэбоалан. - Я-то был  уверен  вплоть  до
этого момента, что уже справился.
   - Он  невнятно  рассуждает  и  плохо  объясняет  ситуацию,  -  неожиданно
вмешался голос. От его раскатов с ледяных стен колодца откалывались и падали
вниз увесистые глыбы, а иногда сыпался подмерзший снег.  Правда,  ни  то  ни
другое  не  могло  причинить  вреда  двум  бессмертным,  окруженным  золотым
сиянием, - и лед, и снег испарялись без следа, не долетев до них  на  высоту
двух-трех длин копья.
   - Некогда вы пришли в этот мир, не имея на него никаких  прав,  -  просто
вторглись и захватили, пользуясь  тем,  как  слабы  были  мы  все,  истинные
хозяева, после Первой войны с Мелькартом, - бесстрастно молвил голос. Однако
Каэ моментально распознала за кажущимся равнодушием и скорбь, и  не  угасшую
за тысячелетия неприязнь, и гнев побежденного. - Не я  один  восстал  против
вашего правления, когда пришло время, но вы были уже  недосягаемо  велики  и
могущественны; нас постигло еще  одно  поражение.  После  него  вы  простили
многих и многих, а вот меня - нет. Солнцеликий  преследовал  меня  по  всему
Арнемвенду, пока не загнал сюда - в эти бесконечные льды и  снега.  Здесь  и
состоялось наше последнее сражение.  Здесь  я  пал  бездыханным,  и  славный
Кэбоалан приказал вечной мерзлоте поглотить мою телесную оболочку, тогда как
дух уже витал в пространстве развоплощенным. Я до сих пор помню  свое  тело,
пронзенное вот этим самым копьем. И помню упирающиеся в белое  небо  золотые
лучи Короны Солнца - ненавистные по сей день лучи.
   - Он не кажется  мне  таким  бесстрастным,  как  в  начале  разговора,  -
обратилась Каэ к Солнечному богу. - И по-моему, ему совсем не все равно, кто
сюда пришел - мы или другие.
   - Он меня слишком ненавидит, - спокойно согласился Кэбоалан. - Как же  он
выжил тогда - вот чего я не могу понять.
   - А за что ты на него ополчился?
   - Это божество всепожирающего пламени; он не дает ни тепла, ни света,  ни
радости - только смерть и разрушения. Я не держал на него зла, однако  в  те
времена, когда мы пришли на Арнемвенд, он был слишком  опасен;  я  не  хотел
убивать его вначале, но он так отчаянно  сопротивлялся,  что  сражение  было
неминуемо. Везде, где ни шел наш бой, все живое было обречено; вот почему  я
и загнал его сюда, во льды. Правда, теперь мне  кажется,  что  все  обстояло
чуть-чуть иначе.
   - В таких делах "чуть-чуть" очень много значит,  -  буркнула  Каэ.  -  Он
прав, невидимый?
   - Догадался наконец. - В голосе  послышалась  насмешка.  -  Ты  воюешь  с
Мелькартом, девочка. Я тоже  когда-то  был  его  противником;  я  не  доброе
божество, но Мелькарт казался мне чуждым и страшным. Однако  этот  солнечный
красавец не оставил мне иного  выхода:  я  умирал,  и  талисман  Джаганнатхи
позвал меня незадолго до того, как должен был наступить мой конец. Мне не из
чего было выбирать, и я последовал его совету - принял  свой  последний  бой
здесь, почти на этом самом месте. Узнаешь, Кэбоалан?
   - Интересно, чем оно отличается от остальной равнины? Конечно не узнаю.
   - Потому что это не ты здесь погиб. Ты убил меня, и я умер. Знаешь ли ты,
маленькая богиня, как это страшно - умирать во  льдах?  Солнцеликий  покинул
меня здесь, предоставив ветру оплакать меня, но даже ветер не захотел  этого
сделать. И тогда я согласился на предложение повелителя Мелькарта  и  принял
живительную силу талисмана  Джаганнатхи.  Правда,  до  поры  я  был  обречен
охранять его - ведь я был развоплощен. Но теперь власть талисманов во  много
крат увеличилась, и я смогу поквитаться  с  тобой,  Солнцеликий!  Выходи  из
своего круга - все равно он недолго сумеет охранить тебя от моей ненависти и
мести.
   - Сплошная патетика, - сказала Каэ, обращаясь  к  бессмертному.  -  А  по
сути, есть всего лишь две проблемы: если талисман на  нем,  то  у  тебя  нет
шансов против этого чудовища; если талисман спрятан где-то рядом,  то  нужно
его немедленно отыскать, а чудовище я могу оставить на тебя. Как решать?
   - Решать, решать, - забубнил Ниппи себе под нос. - Вы меня совершенно  не
считаете  за  человека.  Нет  чтобы  спросить  нежно:  "Ниппи,  умница,  где
талисман?" Я бы и ответил, что прямо над этой тенью - невидимый, но не беда,
отыщем. А так ничего вам не скажу...
   - Спасибо, умница, - мягко сказала Каэ. - Скажи, дорогой, как звали этого
бога?
   - Когда-то его звали Имр, - ответил Кэбоалан. - Ты же не собираешься...
   Договорить он не успел, потому что Каэтана не  только  собиралась,  но  и
сделала широкий шаг, покинув пределы сверкающего золотого круга.  Такахай  и
Тайяскарон звенели в морозном воздухе и огненными сполохами рассекали его.
   - Спасибо, -  прогрохотал  голос.  -  Ему  будет  больнее  смотреть,  как
умираешь ты.
   - На здоровье, - откликнулась Каэ.
   Ей было совсем не страшно, только весело. Она столько раз стояла лицом  к
лицу с чем-то худшим, чем сама  смерть,  что  теперь  воспринимала  это  как
обыденность, как часть своей работы  -  не  более.  Видимый  или  невидимый,
воскрешенный силой Зла или собственной ненавистью, Имр не казался  ей  очень
уж опасным противником. Правда, она и не переоценивала собственные силы.
   Такахай и Тайяскарон не просто всей душой любили свою госпожу, они  умели
и многое другое. Чудесные клинки уже привыкли  чуять  талисман  Джаганнатхи,
безошибочно узнавая его. У них не было глаз - но это им никогда не мешало, а
теперь и вовсе помогало. Каэтана смежила веки и полностью отдалась  на  волю
чувств. Ее руки, обретшие новую способность,  воспринимали  малейшую  дрожь,
малейшее колебание клинков как речь, как приказ, как совет.  Она  танцевала,
быть может, самый диковинный танец в своей жизни.
   Тайяскарон  безошибочно  определил  нахождение  талисмана  Джаганнатхи  и
вонзился точно в центр золотого украшения. Талисман взвыл, застонал,  но  не
умер, как случалось прежде, а просто стал видимым, заодно проявив  и  своего
свирепого  хранителя.  Это  был  огромный  серебристый  демон  со  странной,
уродливой головой - бесформенной, шишковатой и скользкой, словно и она  была
сделана изо  льда.  Глазницы  были  огромными  и  чрезвычайно  глубокими,  а
глаза... глаза оказались мертвыми и пустыми. Каэтана была уверена в том, что
истинный Имр  исчез  тогда,  когда  его  убил  Солнцеликий,  а  то  странное
существо, что сейчас пыталось сражаться с ней,  всего  лишь  слепок,  жалкое
подобие, неумирающая ненависть давно умершего. Громоздкий, но  стремительный
и ловкий, он возвышался над ней словно скала. В его левой лапе  было  зажато
опасное оружие - цветок, у которого вместо лепестков во все стороны  торчали
клинки длиной в локоть. В правой было копье.
   Никто ничего Каэтане  не  говорил,  но  она  знала  наверняка,  что  одно
прикосновение этого копья ввергнет ее в Серый мир, где власть  Мелькарта  во
много крат сильнее. Если же  ей  нанесут  рану,  то  объединенными  усилиями
талисманы  Джаганнатхи  постараются  использовать  ее  кровь,  чтобы  помочь
пространству Мелькарта проникнуть в нее.
   Многочисленные предыдущие противники оказали ей  неоценимую  услугу:  она
постоянно училась. Ей не давали покоя, все время  пытаясь  уничтожить  ее  -
маленькую Богиню Истины; и она научилась защищаться так, как никто другой  в
этом мире. Она и выжила лишь потому, что на нее нападали постоянно, каким бы
парадоксальным ни казалось это утверждение. Имр был  грозен,  могуществен  и
искусен; когда-то Аэ Кэбоалану пришлось потратить немало  сил,  чтобы  убить
его, но Каэ была сильнее. Просто только она одна  знала  истинную  цену  той
вере, надежде и  любви,  которыми  дарили  ее  окружающие,  спасая  от  зла,
загораживая, словно самой крепкой броней. И все же  ей  приходилось  тяжело.
Она чувствовала, почти видела, как распахивается перед ней тоннель, уходящий
в бесконечность, как клубится в нем  бесформенное  нечто,  обретая  форму  и
содержание, как тянет к ней свои многочисленные щупальца. Липкие и холодные,
они прикасались к ее лицу, пытались схватить за руки  и  за  ноги,  обвиться
вокруг туловища. Они пытались проникнуть под кожу, под ребра, чтобы высосать
из нее живое тепло и заменить его мраком и пустотой пространства  Мелькарта.
Не Имр был смертельно опасен маленькой воительнице, но тот, кто  тысячелетия
подряд управлял этой марионеткой, наполнив ее своей собственной сутью.
   Каэтана, которая  прошла  огонь  и  воду,  тренируясь  с  Вечным  Воином,
навсегда запомнила его науку: никогда не отвлекаться на посторонние мысли во
время сражения. Особенно - с опасным противником. И потому ей  было  нелегко
заставлять себя, впитавшую в плоть и  кровь  это  наставление,  в  этот  раз
поступать диаметрально противоположным образом. Но, думая о поединке, она бы
неминуемо проиграла.
   Жажда мести, ненависть к врагу, просто безразличие или равнодушие; боль и
скорбь об умерших - все, что таится в глубине души, использовал  Мелькарт  в
своих интересах, все обращал на пользу  себе.  И  потому  Каэтана  думала  о
невозможном.
   Она думала о Мосте, о том месте, которое изредка принимало  ее  и  давало
возможность  встретиться  с  самым  необходимым  и  дорогим  человеком.  Она
отдыхала душой,  вспоминая  Эко  Экхенда  и  последние  дни,  проведенные  с
Тиермесом.
   Показалось ли ей, что Имр засомневался, немного замедлил нападение?
   Во время путешествия Каэтана неоднократно  повторяла  своему  спутнику  о
том,  насколько  опасно  для  него  прямое  столкновение   с   пространством
Мелькарта. И теперь Аэ Кэбоалан метался в своем золотом  кругу,  находясь  в
относительной безопасности, вынужденный смотреть на отчаянное сражение между
маленькой  богиней  и  Имром,  который  стал  чем-то  другим   за   истекшие
тысячелетия. Кэбоалан беспокоился за нее, но помнил наставления  и  старался
удержать самого себя от глупостей.
   Наконец Каэ удалось высоко подпрыгнуть и  изо  всех  сил  вонзить  лезвие
Такахая в плоть врага. Клинок заскрежетал, словно резал металл,  но  все  же
одолел бешеное сопротивление и по рукоять погрузился в тело Имра, пригвоздив
к нему талисман Джаганнатхи,  словно  диковинную  брошь.  Два  жутких  вопля
слились в один;  корчился  на  дне  каменного  колодца  умирающий  демон,  и
медленно умирало украшение из зеленого золота.
   Наконец все стихло.
   - Уф, - сказала Каэ, вытирая пот со лба. - Правда, бывает  и  пострашнее,
но это тоже не мед. Подержи-ка меня, сияющий.
   - Восемнадцать, - сказал Ниппи, обращаясь в пространство.
   В этот момент у Каэтаны подкосились ноги, а тело стала  сотрясать  мелкая
дрожь. У нее стучали  зубы  и  холодный  пот  заливал  глаза.  Даже  панцирь
Ур-Шанаби был не в состоянии обогреть свою хозяйку,  даже  тепло  Солнечного
бога не могло дать ей желанного покоя. Это была усталость - старая, как само
сражение за Арнемвенд, и оттого еще более сильная.
   - Некогда сознание терять, дорогуша,  -  продолжал  перстень.  -  Остался
последний рывок, и я  искренне  советую  не  расслабляться  прежде  времени.
Искрящегося  я  попросил  бы  быстрее  доставить  госпожу  на  колесницу   и
немедленно возвращаться на Вард вплоть до моих дальнейших распоряжений.
   Бесстрастные морды золотых грифонов впервые за все время их существования
выразили что-то похожее на недоумение.

***

   Тиермес не слишком часто посещал свои храмы. А посещая, на  глаза  жрецам
не показывался, на моления почти никогда не отзывался, справедливо  полагая,
что смерть - вполне реальное явление и лишний раз подтверждать  факт  своего
существования не имеет смысла. Будучи истинно могущественным  существом,  он
не нуждался в том, чтобы это могущество за ним признавали те, чье мнение его
не интересовало. Правда, даже если бы со Жнецом решил поболтать на эту  тему
дух Вселенной, и тот был бы выслушан весьма холодно и сдержанно. Владыка Ада
Хорэ прекрасно знал как свои сильные, так  и  слабые  стороны.  И  потому  в
старый храм, находящийся в Мерроэ, он явился без  особой  охоты,  подчиняясь
исключительно собственному внутреннему голосу.
   Жнец предпочел бы, чтобы внутренний голос отправил его в более  уютные  и
приятные для души места, чего, однако, не случилось. И  он  спокойно  принял
этот щелчок судьбы.
   Грозные жрецы Тиермеса, пожалуй единственного из Древних богов,  которому
во все времена поклонялись истово, не имели счастья общаться со своим богом.
Многие их поколения выросли и прожили всю жизнь в непоколебимой уверенности,
что Тиермеса видеть нельзя - это смертным, сколь бы высокого  ранга  они  ни
были, запрещено. И когда поздно ночью в двери храма постучал  высокий  седой
человек, назвавшийся гуахайокой Гейерредом и потребовавший ни много ни  мало
разговора с грозным богом преисподней, в храме случилась настоящая суматоха.
Просто так прогнать самого гуахайоку было  невозможно,  следовало  измыслить
удобную форму отказа. К тому же  верховный  жрец,  как  только  окончательно
проснулся, моментально сообразил, что в одиночку, без  свиты  и  охраны,  на
взмыленном коне, полководцы и верховные  военачальники  прибывают  только  в
случае  крайней  нужды.  Неурочный  час  посещения  подтверждал  эту  мысль.
Следовательно, Гейерреда нужно было выслушать,  но  как  тогда  поступить  с
ним?
   Рассуждал Теронай недолго. И уже  бежали  к  серебряным  воротам  младшие
жрецы, чтобы  приветствовать  позднего  посетителя  и  предложить  ему  свое
гостеприимство.
   Нельзя  сказать,  что  Тиермес  пальцем  не  шевелил  для  защиты   своих
приверженцев. Около  трехсот  лет  тому  назад  один  из  правителей  Мерроэ
позарился на богатства храма, особенно же поразили  его  серебряные  тяжелые
ворота,  выложенные  сапфирами,  аквамаринами  и   алмазами   и   полыхавшие
нестерпимо ярким синим огнем. По велению короля был послан к  храму  обоз  и
отряд из пяти сотен тяжело вооруженных, закованных в  сталь  рыцарей,  чтобы
немедленно перевезти все эти сокровища в королевскую казну. Конечно, Тиермес
так и не явился на зов своих жрецов; но  зато  пальцем  небрежно  указал,  и
несколько демонов смерти и два или три младших  божества  явились  на  место
событий, после чего события стали развиваться явно не в  пользу  королевских
слуг. Их  оторванные  головы  той  же  ночью  были  выставлены  на  всеобщее
обозрение в парадном зале дворца в Кайембе.  После  этой  неудачной  попытки
серебряные ворота никого и никогда  не  привлекали  иначе  как  произведение
искусства.
   - Что привело к нам славного гуахайоку? - спросил верховный жрец,  выходя
навстречу гостю.
   Был он мал ростом, худ и абсолютно  лыс.  Его  сморщенное  личико  чем-то
напоминало обезьянью печальную мордочку, но боялись Тероная  отчаянно.  Жрец
был  и  сильным  магом,  и  прекрасным  врачевателем,  и  довольно   хорошим
провидцем. Никто не хотел  бы  испортить  отношения  с  ним.  Тень  Тиермеса
защищала его от тех, кого не останавливали  все  вышеперечисленные  качества
самого жреца.
   Одетые  в  серебристо-голубые  шитые  серебром  одеяния  служители  Жнеца
столпились вокруг своего повелителя.
   - Мне необходима твоя помощь, Теронай, - молвил гуахайока.  -  Мне  нужно
поговорить с самим Тиермесом. Я бы обратился еще к кому-нибудь, но  не  знаю
бога столь же могущественного и храма столь же близкого.
   - Ты удивительно откровенен, - заявил жрец с едва  заметной  усмешкой.  -
Впервые слышу, чтобы бога выбирали только потому, что его храм находится  на
удобном месте. Это что-то новое в религии.
   -  Перестань  насмехаться,  жрец.  Лучше  подумай  серьезно,  прежде  чем
задавать свой следующий вопрос.
   Теронай  задумался:  нет,  не  угроза  слышалась  в  голосе  гуахайоки  -
смертельно уставшего, пыльного, грязного, - но настойчивая просьба.
   - Что  в  Кайембе?  -  спросил  жрец.  Перестав  думать  об  этикете,  он
моментально включился в происходящее. Внешний  вид  да  и  скрытый  намек  в
словах Гейерреда сказали ему  многое  о  том,  что  случилось  за  несколько
последних дней. Гуахайока явно впал в немилость,  но  еще  двое  суток  тому
назад прибывший из Кайембы посланец ничего подобного не докладывал.  Значит,
переворот? Всем известно, какую слабость питает его величество  Колумелла  к
своему храброму и верному полководцу - он бы не дал его в  обиду.  Гуахайока
торопится - ищет храм поближе. Значит, дело у него  спешное;  зачем  строить
догадки, если можно все услышать от него самого?
   - Аджа Экапад! Это горшее зло,  какое  могло  случиться  с  государством.
Теронай, вели принести вина и еды какой-нибудь - умираю от голода, -  совсем
другим голосом произнес Гейерред. - Я хотел  бы  за  этим  ранним  завтраком
посовещаться с тобой и выслушать, какую помощь ты можешь мне предложить.
   Жрец негромко хлопнул в ладоши, и тут же несколько  служек  со  всех  ног
кинулись выполнять его приказ. В небольшой комнате установили  стол  черного
дерева, покрыли его небесно-голубой, искрящейся скатертью (Гейерред  не  мог
не отметить, что ткань эта стоит целое состояние), принесли блюда  с  дичью,
жареным мясом, овощами, хлебом и  кувшин  вина.  Затем  все  растворились  в
темноте, и только Теронай остался за столом вместе со старым военачальником.
   - Итак...
   -  Итак,  Аджа  Экапад  убедил  короля  Колумеллу  объявить  войну   аите
Зу-Л-Карнайну. Ничего, кроме злого умысла, в данном совете я не вижу.
   - Ты прав, - молвил жрец. - А что, армия готова к походу?
   - Нет, нет и еще раз нет. Мы слабее многократно; наши  войска  разбросаны
по всей территории страны, однако король не пожелал даже выслушать  меня.  У
нас нет ни  запасов  еды,  ни  оружия,  ни  коней.  К  любому  походу  нужно
готовиться долго и серьезно, иметь план, - да ты и сам все знаешь.
   - Знаю, - согласился жрец.
   - Король летит как на пожар. А  мне  страшно  подумать,  что  случится  с
Мерроэ, если мы столкнемся с таким гигантом, как империя  аиты.  Это  конец.
Верный конец.
   - Чем аита не угодил его гневному величеству?
   - Якобы тагары убили графа Коннлайха и его рыцарей.
   - Король не пожелал выслушать послов императора?
   - Король вообще никого не пожелал выслушать! Аита не ведает,  что  Мерроэ
собирается объявить ему войну. Представляю себе, как разгневается  он,  если
мы перейдем границу и начнем боевые действия.
   - Это серьезно, - согласился Теронай. - Королевский совет, я понимаю, так
же безумен, как и его величество?
   - Да. Или еще больше.
   - Что случилось с тобой?
   - Его величество счел, что противоречить ему нельзя даже с позиций разума
и беспокойства о благе страны; меня сместили со всех  постов  и  посадили  в
башню Черной Крысы.
   - Однако ты уже не там.
   - Солдат охраны плохо обучают.  Если  я  вернусь  к  своим  обязанностям,
обязательно займусь этим вопросом.
   - И отнимешь надежду на спасение у очередного невинно осужденного узника?
- ехидно спросил Теронай.
   - Нелегко говорить с тобой. А теперь скажи, чем ты поможешь  мне:  против
Аджи Экапада и его магии мне одному не выстоять.
   Верховный  жрец   сплел   тонкие   скрюченные   пальцы,   задумался.   Он
действительно не знал, что ответить Гейерреду.
   -  Вот  что,  гуахайока.  Я  постараюсь  выяснить,   что   происходит   в
королевстве. Но