сок,  на  что  совершенно  не  было
времени. Раздались отчаянные крики - это обнаружилось, что несколько шлюпок,
полных смолы, прочно  прикрепили  к  борту  пиратских  кораблей  и  подожгли
издалека,  расстреляв  горящими  стрелами.  Смола  вспыхнула   в   несколько
мгновений, и вскоре три или четыре громадных плавучих факела горели  посреди
Кораллового моря. Пираты,  которые  и  сами  нередко  использовали  подобный
способ  для  того,  чтобы  справиться  с  противником,  оказались  абсолютно
беспомощными при отражении атаки и неподготовленными к борьбе с огнем.
   Как  оказалось,  на  каждом  корабле  атакующей  эскадры  помимо  экипажа
находился большой отряд воинов Хадрамаута в  неизменных  костяных  панцирях.
Воины эти по несколько десятков  спрыгивали  на  палубы  вражеских  судов  и
учиняли там настоящую резню. Огакин Овайхи поразился необычности  приемов  и
тому мастерству, с каким они  выполнялись:  прирожденные  мореходы,  хаанухи
никогда не славились умением сражаться врукопашную. Эти  же,  без  сомнения,
проходили специальное обучение. О каких-то школах для воинов, открытых  Корс
Торуном, сообщали шпионы Сарконовых островов, но никто не думал,  что  после
смерти мага кто-либо сможет разыскать этих воинов и нанять их на службу.
   Попытка Овайхи и Доэна собрать вокруг себя  остатки  разбитой  эскадры  и
прорваться в открытое море тоже не удалась. Противник преградил им  путь,  и
после короткого боя, потопив еще две галеры,  заставил  повернуть  назад.  С
огромной высоты Коралловое море  походило  на  степь,  а  плывущие  по  нему
корабли -  на  стадо  пугливых  коз,  которых  гонят  в  нужном  направлении
несколько собак.
   Разгром пиратов был завершен в  два  часа.  Эльвагану  даже  не  пришлось
особенно напрягаться для этого. Все действительно случилось по его  воле,  и
обещанная доля удачи ему не изменила.
   Поднявшись на нос своего гиганта-флагмана, он осмотрелся кругом.
   Всюду полыхали вражеские суда.  Лучники  эскадры  расстреливали  плывущих
пиратов почти в упор, и то и дело  маленькие  водовороты  порозовевшей  воды
отмечали  место  последнего  упокоения  кого-нибудь  из   членов   Сарконова
братства. Огромные воронки оставались  после  того,  как  уходило  под  воду
протараненное, разбитое, сожженное судно. На нескольких захваченных кораблях
орудовали  команды  под  охраной   воинов.   Хаанухи   забирали   все,   что
представлялось им особенно ценным, а затем, спустившись  в  трюм,  прорубали
днище корабля. Такое судно было обречено.
   Несколько кораблей под всеми парусами стремились назад, под  спасительную
сень коралловых рифов.
   Губы Эльвагана искривила презрительная улыбка. Через несколько часов  его
эскадра будет в пиратском логове, и в живых не  останется  никого.  Огнем  и
сталью покарает  он  отступников,  увековечив  свое  имя  и  добыв  желанное
украшение. Хадрамаут навсегда запомнит этот рейд  на  Сарконовы  острова,  и
слава Эльвагана останется в веках.
   - Будет так, как ты решил, шаммемм, - тихо ответил  кто-то  невысказанным
его мыслям.
   Дженнин прислушался. Он  умел  уже  безошибочно  определять,  кто  именно
говорит с ним. И сейчас к  нему  обращался  сам  талисман.  Шаммемм  ласково
положил ладонь на золотое украшение и задумался...
   Он был все так же задумчив  и  тогда,  когда  поздно  вечером,  в  зареве
пожаров и треске рушащихся построек, его воины догоняли и убивали  последних
оставшихся в живых.  Обезумевшие  от  ужаса  пираты  не  понимали  уже,  что
происходит, принимая хаанухов Эльвагана за  морских  демонов,  явившихся  из
глубины, чтобы покарать их за злодейские деяния. И они не были уж слишком не
правы.
   Незадолго до того, как все пятнадцать  кораблей  эскадры  вошли  в  бухту
главного  из  Сарконовых  островов,  носившего  имя  Руд,  во  всех   фортах
одновременно появились какие-то отвратительные твари  невероятных  размеров,
набросившиеся на защитников. Жабоподобные,  бородавчатые,  крылатые  монстры
обладали исполинской силой. К тому же когти и клыки их моментально разрывали
на части не только хрупкое человеческое тело,  но  и  стальные,  и  костяные
доспехи. Стены фортов, сложенные из белого песчаника, очень скоро обагрились
кровью. Ее широкие потоки стекали вниз, образуя небольшие мутные лужицы. Под
ярким солнцем кровь мгновенно сворачивалась, привлекая мух и ос.
   Затем полчище ос накинулось на одну из пиратских шаек, заев их членов  до
невменяемого состояния. Несколько  человек  умерли  сразу,  остальные  же  -
оплывшие, бесформенные, неузнаваемые - не могли шевельнуть ни одним членом и
только глухо стонали.
   Морские змеи, обычно пугливые, выползли из теплой воды,  проскользили  по
камням и набросились на Доэна. Их размеры были совсем невелики, но этот  вид
змей славится своей ядовитостью.
   Аллоброг скончался через два часа в жутких мучениях.
   В последние минуты жизни он уже бредил, и грезились ему страшные  картины
всеобщей гибели и смерти. Видел он полыхающую огнем и  молниями  равнину  на
берегу какой-то полноводной реки; высокие горы  с  другой  ее  стороны  -  и
огромный темный провал прямо в  свежем  утреннем  воздухе,  ведущий  в  иное
пространство,  откуда  лился  поток  кошмарных  тварей...  Виделось  ему   и
отчаянное сражение, в котором гибли и умирали люди.
   Но поскольку люди гибли и умирали страшной смертью  и  рядом  с  ним,  то
некому было выслушать Доэна, и о его видениях так никто и не узнал.
   Огакин Овайхи погиб значительно  позже,  когда  хаанухи  уже  заняли  все
прилегающие острова и отчаянное сражение кипело на  берегу  Рула.  Несколько
головорезов Сарконова братства до последней  капли  крови  защищали  древнее
капище, построенное прямо в скале, грубо обработанной под тело рыбы. Во  рту
этой исполинской рыбы находился вход, и возле него  пираты  бились  яростно,
свирепо, не жалея себя. Терять им было  нечего  -  форты  горели,  Сарконово
братство перестало существовать, а на их территории хозяйничали  ненавистные
хаанухи.
   Невысокий, но крепко сбитый молодой человек, в темных, строгих одеждах, с
единственным аквамариновым перстнем на пальце, вступил  в  бой  с  капитаном
Овайхи у входа в капище.
   Поначалу Огакин рассчитывал  на  то,  что  хотя  бы  этого  красавчика  с
каменным лицом он сможет забрать с собой в  царство  мертвых,  но  противник
оказался  настолько  сильнее  и  искуснее,  что  даже  лучший   фехтовальщик
Сарконова братства ничего не смог поделать с ним. Пяти минут не прошло,  как
Овайхи,  смертельно  раненный  в  шею,  наблюдал   за   тем,   как   широким
темно-красным потоком вытекает из него жизнь. Когда глаза его расширились  и
остекленели, уставившись в одну точку,  Дженнин  Эльваган  переступил  через
тело последнего защитника Сарконовых островов и  решительно  вошел  в  чрево
каменной рыбы.
   Вернулся он оттуда, когда уже стемнело, хаанухи догоняли и  убивали  тех,
кто сумел спрятаться днем: их осталось совсем немного - этих загнанных,  как
дикие звери, головорезов, и шаммемму было в общем все равно, покончат с ними
или нет. Это уже касалось только его воинов.
   На Сарконовых островах помимо  пиратов  жили  старики,  женщины  и  дети.
Вместе - больше пяти тысяч человек.
   Пять тысяч душ - это и была та цена, которую заплатил шаммемм Эльваган за
второй талисман Джаганатахи.

***

   Приблизительно в то время, как корабли Дженнина Эльвагана  встретились  с
пиратскими судами в Коралловом море, к западу  от  Маягуаны,  на  широком  и
ровном поле, недавно вспаханном и засеянном, сошлись две армии.
   Одной командовал Эльмарен Уджайн, и она состояла из пеших и конных  войск
ордена унгараттов; вторая же - тысячный отряд лурдов  под  предводительством
Баяндая - подошла со стороны столицы и построилась прямоугольником десять на
сто человек.
   Согласно   древней   традиции,   унгаратты   выслали   герольда,   трижды
протрубившего в рог и зачитавшего воззвание к вражеской армии с предложением
сдаться немедля, дабы  сохранить  собственные  жизни  и  избежать  ненужного
кровопролития. В этом случае герольд счел возможным добавить  от  себя,  что
соотношение  сил  настолько  несопоставимо,  что  магистр   Уджайн   считает
естественным,  если  противник  сложит  оружие.  Он  обещает  пленникам  все
возможные воинские почести и соблюдение их достоинства. Вместо ответа черный
квадрат двинулся в атаку.
   Унгаратты, особенно конные рыцари, закованные в  вороненую  сталь,  плохо
представляли  себе,  какие   смертники   решились   выступить   против   них
исключительно в пешем строю, к тому же практически без  оружия  и  доспехов.
Пренебрегая всеми правилами ведения боя (хотя можно сказать, что и в строгом
соответствии с оными, ибо впоследствии все стратеги, изучавшие это сражение,
не обнаружили ошибки в действиях магистра Уджайна), конные  рыцари  окружили
странных воинов в кожаной одежде и наставили на них пики  и  секиры,  требуя
немедленно сдаться в плен. И вот тут началось побоище.
   Изумленные унгаратты, оставленные  в  резерве  скорее  за  ненадобностью,
нежели из какого-либо хитроумного замысла, увидели, как падают  с  коней  их
товарищи; как  брызжет  фонтанчиками  кровь;  как  медленно  превращается  в
отвратительное месиво недавно вспаханная земля. Они бросились,  конечно  же,
на помощь, почуяв неладное. Но только сами попали в кровавую мельницу.
   Как маленькая певчая пташка в зубах здоровенного уличного кота  не  имеет
ни малейшего шанса на победу, так  и  Возлюбленные  смерти  были  уничтожены
лурдами с пугающей быстротой и легкостью.
   Оказалось, что воины Баяндая обладают недюжинной силой и нечеловеческими,
с точки зрения рыцарей, возможностями. Когда  всадники  окружили  лурдов  со
всех сторон, стоявшие в первых  рядах,  по  периметру,  высоко  подпрыгнули,
оторвавшись от земли на высоту конского роста, и  страшным  и  -  что  самое
невероятное - одновременным ударом ног вышибли ближайших рыцарей  из  седел.
Им не дали коснуться земли  другие  лурды,  заколов  еще  в  падении.  Часть
конницы была истреблена странными, почти  незаметными  метательными  шипами,
которые вонзались в шею или глаза, доходя в этом случае до мозга;  несколько
сотен человек даже не успели заметить, что их убивают.
   Коням отрубали ноги, и, лишенные опоры, они  ржущими,  стонущими  грудами
валились на землю, в своей страшной агонии придавливая и всадников. Когда же
Уджайн велел лучникам расстрелять коварного противника,  то  оказалось,  что
лурды умеют уклоняться от стрел. И только незначительная их часть была убита
несколькими залпами.
   Наверное, тогда унгараттов охватила паника. Они стали  отступать,  причем
бегущие рыцари смяли своих же пехотинцев.  И  многие  пешие  солдаты  ордена
погибли под копытами взбешенных коней.
   То, что было потом, сражением не решится назвать уже никто.
   В  кровавой  бойне,  которую  учинили  лурды  армии  унгараттов,   выжили
считанные единицы. Либо трусы, другими словами  -  предусмотрительные  люди,
успевшие сбежать; либо те, кто был завален  телами  убитых  товарищей  и  по
счастливой случайности не задохнулся и не истек кровью.
   В этот день, собственно говоря, и перестал существовать орден унгараттов.
Хотя в Кортегане и Тиладуматти, во множестве замков еще оставались отдельные
отряды, но из Тиладуматти они были вскоре изгнаны. Поражение столь угнетающе
подействовало на большинство  членов  ордена,  что  они  не  смогли  оказать
достойного сопротивления войскам матариев, вторгшимся некоторое время спустя
на побережье моря Лох-Дерг. Малый Бурган и Штайр, которые являлись основными
центрами сопротивления таким морским  набегам,  лежали  в  руинах,  а  новый
великий магистр,  имени  которого  история  даже  не  сохранила,  разительно
отличался от своего предшественника, не  говоря  уже  о  Катармане  Керсебе,
который едва не сравнился с самим Пэтэльвеном Барипадом. У него  не  хватило
ни знаний, ни таланта, ни решимости восстановить славу ордена.
   Что касается Эльмарена Уджайна, то он пал одним из первых  на  безымянном
вспаханном поле на окраине Маягуаны от руки  Мадурая  -  брата  предводителя
лурдов.
   "Возможно, Истина мстит за пренебрежение ею даже тогда, когда сама о  том
не подозревает. И поющие  драконы  теперь  будут  кружиться  над  крепостями
унгараттов до тех пор, пока Возлюбленные смерти не приведут  Истину  в  свой
дом как почетную гостью,  не  вымолят  у  нее  прощения  и  не  поймут,  что
посягающий на Истину в конечном итоге сражается против самого себя" -  этими
словами заканчивается десятая книга Истории ордена унгараттов и  деяний  его
великих магистров.

***

   Три  сотни  эльфийских  меченосцев  с  лунными  клинками  -   это   такое
количество, которое  не  в  состоянии  нанять  за  деньги  ни  один  владыка
Арнемвенда.
   Это такая сила, которой может  противостоять  только  объединенная  армия
бессмертных.
   Это такая красота, что даже безразличные  ко  всему  на  свете  хассасины
смотрели на своих спутников с трепетом и благоговением.
   Они ехали верхом на белоснежных конях.
   Три сотни белоснежных  эльфийских  скакунов  -  словно  ромашковое  поле,
простирающееся от горизонта и до горизонта; словно снега, лежащие на вершине
Медовой  горы  Нда-Али,  -  девственно  чистые,  ослепительные  и  холодные.
Эльфийские кони не ржали и не цокали копытами. Они  двигались  словно  стена
тумана, словно белые гребни волн, и Харманли Терджена пробирала дрожь, когда
он искоса бросал взгляд на ехавших рядом воинов.
   Командовал эльфами не  сам  Рогмо,  но  его  ближайший  родич  -  Манакор
Гаронман, - высокий беловолосый эльф  в  бледно-зеленом  плаще  и  доспехах,
усыпанных хризолитами. Его пояс, поводья коня, сапоги и даже  ножны  лунного
меча выглядели так, словно были сплетены из травы. На  самом  деле  материал
был совершенно иной, но об этом никто из людей не догадывался, тем более что
эльфы и благоухали травой, цветами и свежей зеленью.
   Сам ветер как-то иначе обнимал их прекрасные  тела,  перебирал  волосы  и
шевелил легчайшие плащи. Эльфы ехали молча, а  серебристые  колокольчики  на
упряжи их коней, напротив, легко позвякивали, сплетаясь  своими  голосами  в
какую-то замысловатую, нежную и печальную мелодию.
   Хассасины притихли, призадумались. Они боялись  повышать  голос  в  таком
соседстве, и не то что ругательств - простых разговоров слышно не было. Даже
необходимые фразы произносили благоговейным шепотом. Суровые воины Ретимнона
и Кройдена сами не понимали, что с ними творится, однако  не  сопротивлялись
абсолютно новым и незнакомым чувствам. Возможно, так  начинается  любовь,  о
существовании которой хассасины прежде не подозревали.
   Эльфы вообще людей не любили. Жестокие, кровавые, безумные  хассасины  не
нравились им более  других.  Однако  превыше  любви  и  нелюбви  стоял  долг
Древнего и мудрого существа перед тем ребенком - растерянным и испуганным, -
которым для эльфа являлся любой человек.
   Морлоки - проклятые эльфы - это было их печальное  прошлое,  их  страшное
наследство, и отвечать за него тоже могли только они сами. Что  же  касается
хассасинов, то не о них думали Древние существа,  выступая  в  поход,  но  о
Кахатанне и прочих бессмертных, мечущихся сейчас по всему Арнемвенду,  чтобы
предотвратить скорую гибель этого прекрасного мира.
   Рогмо ехал поодаль, как бы сам по себе; и даже Манакор,  который  пытался
несколько раз вовлечь его в разговор, наконец отстал и теперь только изредка
поглядывал на своего  короля,  пытаясь  угадать,  что  же  на  уме  у  этого
удивительного существа - полуэльфа.
   Внезапно в придорожных густых кустах раздался  сначала  кашель,  а  затем
скрипучий голос произнес:
   - Привет тебе, Гаронман! Пригляди, чтобы меня не спутали с кроликом и  не
употребили в пищу...
   Хассасины чуть было  с  седел  не  попадали,  когда  на  дорогу  выбрался
бородатый человечек - коренастый и приземистый, по пояс  любому  из  них,  в
яркой одежде и огромных башмаках.
   - Неужто гном? - спросил кто-то из воинов, не в силах сдержать удивление.
   - Гном, - строго одернул его Терджен. И вполголоса добавил:
   - Если мы уже едем рядом с тремя сотнями эльфов,  то  чем  тебя,  дубину,
потряс один-единственный гном? - А вслух вымолвил:
   - Приветствую тебя, Древнее существо. Прости, но не знаю, как тебя зовут.
   В нынешние - смутные и странные - времена Терджен вел себя  не  так,  как
обычно. Он вообще сильно изменился после смерти Чаршамбы  Нонгакая  и  после
того, как столкнулся лицом к лицу с Кахатанной.
   - Знакомьтесь. - Рогмо внезапно  очнулся  от  своих  размышлений.  -  Это
наместник короля Грэнджера, советник  Раурал.  А  это  -  Харманли  Терджен,
великий магистр ордена...
   - Не нужно, не продолжай, - оборвал его гном. - Кто ж на Имане  не  знает
орден Безумных хассасинов и его бессменного предводителя?
   Терджен отчего-то смутился, не поняв, хвалит его гном или осуждает.
   - Я к тебе, король Рогмо, на пару минут. Уделишь время  старому  знакомцу
или нет возможности?
   - Сейчас...
   Рогмо спрыгнул со своего коня и обратился к Манакору и Терджену:
   - Вы подождите меня во-он на той поляне, отдохните. А я скоро вас догоню.
Ладно, Манакор?
   - Конечно, ваше величество, - внушительно ответил тот,  напоминая  Рогмо,
что ему не нужно обсуждать с подданными  свои  действия.  Достаточно  просто
велеть.
   - Ну, езжайте. - И Рогмо махнул рукой.
   Терджен  невольно  подумал  о  том,  какой   неограниченной   властью   и
возможностями обладает этот на первый взгляд молодой человек. И впервые чуть
было не позавидовал, хотя зависть была  не  в  чести  у  великого  магистра.
Просто то,  что  он  видел,  существенно  отличалось  от  прочих  проявлений
могущества, известных ему.
   Триста эльфийских меченосцев с лунными клинками,  верхом  на  белоснежных
скакунах - это ведь просто невозможный  сон,  пришедший  вдруг  из  далекого
детства, когда он маленьким мальчишкой мечтал краем глаза  увидеть  хотя  бы
одного эльфа. Детям чужды взрослые проблемы  -  они  не  делят  между  собой
землю, море и небо и вполне в состоянии жить бок о бок с  ожившей  легендой,
не чувствуя своей ущербности. Глядя на эльфов,  однорукий  Терджен  понимал,
что люди ненавидят эльфов именно за то, что те так прекрасны.
   - Что случилось, Раурал? - спросил между тем Рогмо у своего друга.
   - Тоска случилась, Гаронман. Вот я и пришастал к тебе. Не обессудь...
   Рогмо видел, что гном не договаривает самого главного, а времени  у  него
не оставалось, и потому он пришел Рауралу на помощь.
   - Ты понял, что мы больше никогда не увидимся, и решил попрощаться?
   - Что-то вроде того, Гаронман. Нас, Древних, не обманешь. Мы свою  смерть
чуем, чему я вовсе не рад. Предпочел бы неведение, но,  увы,  нас  никто  не
спросил об этом. Не хочу думать, что будет с тобой. Может, это меня в  шахте
завалит или ветал сожрет. Но  только  проститься  нам  с  тобой  обязательно
нужно. Расставаясь, должен ты знать наверняка, что я тебя люблю как родного,
как если бы ты был гномом. Что тот, кто  переживет  другого,  все  расскажет
остальным друзьям. Давай руку, полуэльф. Ты ведь все равно слишком  живой  и
теплый, чтобы быть эльфом. И за что на тебя свалилась эта тяжесть, Гаронман?
Если выживешь ты, то Каэтане передай, что сам захочешь... Все будет верно.
   - Если выживешь ты... - начал было Рогмо,  но  Раурал  тоскливо  на  него
посмотрел:
   - Знаю я, все знаю. Может, оно и глупо -  вот  так,  задолго  до  события
прощаться. Но еще глупее не проститься,  когда  возможность  эта  была.  Ну,
обнимемся, что ли?
   Манакор Гаронман - истинный эльф по крови - со странным  выражением  лица
смотрит, как в нескольких сотнях шагов от того места, где остановился  отряд
эльфов и людей, его король обнимается с плачущим и улыбающимся гномом.
   В отличие от гномов эльфы никогда не плачут, а улыбаются  крайне,  крайне
редко.
   Что же это за соленая капля тяжело сползает