чтобы   угрожать   нам
непосредственно в ближайшие дни. Если эта война все-таки начнется, мы о  ней
услышим сразу. А я хотел прежде переговорить  с  вами,  вот  и  переговорил.
Кстати, эльфы из отряда Рогмо тоже собрались сюда, в Сонандан. Сдается  мне,
их благородные носы тоже чуют приближающуюся катастрофу.
   - Да. Но в чем, скажи, я ошиблась?
   - Ни в чем. Просто мир действительно пришел к своему концу. И не  мытьем,
так катаньем собирается завершить успешно начатое дело.
   - Я пыталась рассказать о своих предчувствиях  Кэбоалану,  так  он  начал
меня успокаивать, как будто этим поможешь делу!
   - Никто не хочет верить в неизбежность всеобщей гибели, - сказал  молодой
чародей. - Но их можно заставить шевелиться другим способом: Самаэль  -  это
вполне реальная  угроза,  и  никаких  предчувствий  не  нужно,  чтобы  смело
утверждать, что он  попытается  помериться  силами  с  Зу-Л-Карнайном.  Жаль
только разрушать иллюзии - все так настроились на праздник, на  радость,  на
благоденствие и процветание.
   - У меня мерзкое ощущение, Магнус, - пожаловалась Богиня Истины. -  Будто
я всех подвела и не сделала чего-то крайне важного.
   - Так часто бывает, - успокоил ее маг. - Чем значительнее результат,  тем
сильнее и недовольство собой. Спросите любого художника, ученого или поэта.
   - Спрошу... Аннораттху, например, - улыбнулась она лукаво.
   - Не стоит. Этот всем доволен, даже зло берет, - пробурчал Магнус.

***

   Трое монахов неспешно шествуют храмовым парком. Они вполне реальны и идут
хрустя каблуками по гравию. Они подходят к каждому фонтану и погружают  руки
в прохладную, свежую воду.
   Им навстречу попадается Нингишзида. Увидев  наяву  тех,  кого  он  упорно
считал плодом своего расстроенного  воображения,  верховный  жрец  Кахатанны
невольно пятится.
   - Здравствуй, мудрый Нингишзида, - радостно говорит Ма-Гуа. - Мы давно не
видели тебя и долго  не  увидим,  но  рады  лицезреть  старого  друга  таким
прекрасным утром.
   - Доброе утро, - машинально раскланивается  Нингишзида.  После  этого  он
резко сворачивает в сторону и меняет маршрут - отправляется к лекарю,  чтобы
получить успокоительные капли и разумный, дружеский совет.
   А трое монахов  продолжают  свой  путь.  Они  находят  Каэтану  возле  ее
любимого бассейна с морской водой,  в  котором  плавают  голубые  ластоногие
черепахи. Богиня Истины стоит на узорчатом мостике, облокотясь  о  перила  и
свесившись вниз. На ее лице блуждает блаженная улыбка.
   - Нравится? - спрашивает Да-Гуа.
   - Безумно.
   - Даже после Шеолы? - уточняет Ши-Гуа.
   - Тем более после Шеолы. Там  темно,  холодно  и  страшно.  Все  чужое  и
враждебное - это совсем другой мир. А здесь светло, солнечно, ясно, черепахи
такие милые, и мордашки у них потешные. Ой, а вы во плоти явились?
   - Заметила все-таки, - говорит Ма-Гуа. И его тон тоже необычен.
   - Что-то случилось? - тревожно спрашивает Каэ.
   Она отрывается от созерцания бассейна и приглашает  монахов  на  лужайку,
где ее паломники поставили плетеные кресла в тени цветущих  кустов  жасмина,
чтобы их богине хорошо отдыхалось в редкие минуты покоя.
   Все четверо чинно рассаживаются в них, и кресла скрипят под тяжестью  тел
монахов. Каэ не верит своим глазам.
   - Мы пришли проститься, - говорит Ши-Гуа.
   - Мы будем тосковать по тебе, - добавляет Да-Гуа.
   Ма-Гуа молчит.
   - То есть как это - проститься? - Интагейя Сангасойя поражена и огорчена.
Она уже не мыслит себе этот мир без  троих  монахов,  а  главное  -  она  не
понимает, как и почему они решили уйти.
   - Это не мы решили, - спешит ответить на ее мысли Ши-Гуа.
   - Это случилось закономерно, само собой, - поясняет Ма-Гуа.
   Да-Гуа молчит и ласково гладит Каэтану по руке: успокойся, не  огорчайся,
все еще будет прекрасно.
   - Видишь ли, мир отторгает нас, - говорит Ма-Гуа. - Сейчас ничего  нельзя
предсказать, логика событий отсутствует  напрочь,  и  все  решают  случай  и
упорство, безумство и удача, любовь и верность. А эти  категории  невозможно
просчитать.
   - Мы были призваны миром как сторонние наблюдатели. В  этом  качестве  мы
были необходимы  -  делали  выводы,  рассматривали  ситуации,  предсказывали
возможные ходы. И ошиблись, как тебе известно, всего один раз за всю историю
Арнемвенда, - продолжает Да-Гуа. - Но теперь все переменилось: формально мир
уже пришел к своему концу, и ничего  поделать  нельзя.  Так  или  иначе,  но
существующий  порядок  вещей  закончится  в  самом  скором  времени  -   это
реальность, которую, казалось бы, нельзя изменить.
   Ши-Гуа молчит.
   - Не верю, - упрямо говорит Каэ. - Мы уже обсуждали с вами этот вопрос, и
совсем не так давно. Вы сами сказали, что  надежда  еще  остается.  И  я  не
собираюсь сидеть сложа руки!
   - Вот-вот, - улыбается Ма-Гуа. - Именно поэтому мы уже не  нужны.  Мир  в
растерянности, мир в разброде. Сказать ей правду? - обращается он к Ши-Гуа.
   Тот кивает головой:
   - Обязательно скажи. У нас ведь не будет другой такой возможности.
   - Теперь будущее зависит только от тебя и твоих друзей. Как  в  легендах,
которые никто не придумывал, - их только бережно передавали из  поколения  в
поколения так долго, что они стали похожи  на  вымысел.  Видишь  ли,  всегда
неизвестно, найдется ли тот, кто готов заплатить непомерную цену...
   - Непомерную? - спрашивает Интагейя Сангасойя.
   - Да, - говорит Ши-Гуа. - Видишь ли, при обычном ходе событий жизнь любой
планеты напоминает сложную игру, в которой существуют свои  правила  и  свои
закономерности. Но в такие времена, как теперь... какая уж тут  игра,  какие
правила? В ход идет все... Смотри. - И он вынимает из складок своего одеяния
давно  знакомую  Каэтане  шкатулку,  вытряхивает  из  нее   фигурки.   Затем
раскладывает шкатулку в виде шахматной доски. - Вот сюда.
   Богиня пристально вглядывается в сверкающую поверхность.  Такого  она  не
видела никогда - нагромождение красных, багровых,  алых  и  пурпурных  пятен
перемежается черными и темно-коричневыми грязноватыми полосами. Похоже,  что
там бушует страшный пожар или извержение вулкана.
   - Конец, - поясняет Да-Гуа. - Дело в  том,  что  ты  уже  давно  погибла:
сперва там, на Джемаре, потом на Шеоле  -  никто  не  может  уйти  живым  от
разъяренного Кетуса. Да ты  и  сама  знаешь,  давление  невозможное,  холод,
темнота, армия шеолов -  свирепых,  беспощадных,  хотя  бы  потому,  что  им
неведомы такие понятия, как доброта или  милосердие.  Хрупкая  плоть  любого
существа неминуемо дробится в клешнях морского божества, мозг не выдерживает
и минуты пребывания на такой глубине. Тебе ведомо, что Йабарданай пробыл  на
Шеоле всего несколько минут  и  спасся  лишь  потому,  что  Кетус  не  успел
подняться из своей норы?
   - Нет, - растерянно качает головой Каэ.
   - И император не смог устоять против чар  принцессы  Жемины,  потому  что
вообще ни один мужчина в мире не может устоять  против  ее  чар,  да  еще  и
подкрепленных силой талисмана - это суть ее магии, иначе бы она  не  выжила.
Ты помнишь легенду о Жемине?
   - Не помнит, - отвечает за богиню Ма-Гуа. - Мне кажется...
   - Ее одолел герой, которому возлюбленная додумалась заклеить уши воском и
отправить его на подвиг ночью, когда было темно. Он схватил ведьму и заколол
ее кинжалом. Поскольку руки его были надежно защищены латными рукавицами, он
не ощутил нежность и гладкость ее кожи, не увидал лица и не услыхал просьб -
все благодаря предусмотрительности его невесты.
   Теперь ты понимаешь, что Зу-Л-Карнайн был обречен? И Агатияр тоже.
   - Но ведь она ему не понравилась! - возмущается Каэ.
   - То-то и оно, - торжествует Ши-Гуа. - Но мы этого предвидеть  не  могли.
По нашим расчетам, император  уже  сутки  как  мертв,  а  армия  Самаэля  не
встретит организованного сопротивления ни в  одной  стране  по  эту  сторону
хребта Онодонги. Более того, поскольку ты тоже не пережила встречи с Жеминой
- ты ослабла после схватки с Кетусом, и объединенная сила талисманов одолела
тебя, - то и Сонандан оказался полностью беззащитен. Вот так!
   - Нет, - мотает головой богиня. - Скоро вы и меня убедите в том, что меня
нет.
   - И не подумаем. - Да-Гуа берет ее за плечи, разворачивает лицом к себе и
нежно целует в лоб. - Мы должны уйти.
   - А я? - спрашивает она жалобно. - Я так привязалась к вам, привыкла. Что
же я буду делать без вас?
   - Жить, сражаться, надеяться, любить. И когда все  образуется,  Арнемвенд
снова станет нуждаться в нас. И мы явимся однажды,  соткавшись  из  нехитрых
мелодий свирели, запаха цветов и шепота влюбленных...
   - Из снов ученого, задремавшего прямо над своими записями, и слез матери,
похоронившей ребенка... - продолжает Ши-Гуа.
   - Из твоего ожидания и твоей веры в то, что мы вернемся, потому что иначе
просто не может быть, - шепчет Ма-Гуа, и на глазах у него блестят слезы.
   Трое монахов поднимаются с кресел и медленно идут прочь.
   - Стойте! Подождите! - кричит Каэ.
   Но они, не оглядываясь, уходят под сень вековых деревьев. Еще шаг,  и  их
не станет. Интагейя Сангасойя срывается с места, догоняет их, останавливает:
   - Подождите, пока вы не ушли, я хочу сказать: я люблю вас, вы нужны мне и
я обязательно буду ждать. Пока сама буду...
   Ма-Гуа переглядывается с остальными, и монахи прикрывают веки,  с  чем-то
им одним ведомым соглашаясь.
   - Поскольку нас здесь нет, то... Мы  должны  предупредить  тебя,  дорогая
Каэ, что проход в пространство Мелькарта может быть открыт в любую минуту  -
Самаэлю не нужен талисман, чтобы стать двенадцатым...'
   Каэ протягивает руки в умоляющем жесте, но поздно. Монахов уже нет нигде,
и только три черные запыленные старенькие рясы лежат на зеленой траве  у  ее
ног.

***

   Когда  отряд  бессмертных  изгнал  армию  Мерроэ  из  земель  Сарагана  и
препроводил Колумеллу обратно  в  Кайембу,  где  у  последнего  окончательно
прояснело в уме, у Зу-Л-Карнайна появилась  возможность  послать  войска  на
помощь Бали. Что он и не замедлил сделать. Войска Самаэля были оттеснены  от
столицы, но на северной границе по-прежнему не было покоя и мира. То и  дело
вспыхивали вооруженные столкновения между отдельными  отрядами  танну-ула  и
пограничными войсками. И все же это была не кровавая бойня.
   Зато  быстро  решился  вопрос  с  Джераланом.  После  гибели  Альбин-хана
восстание само собой улеглось, и на востоке империи  восстановился  порядок.
Принц  Зу-Кахам  был  обрадован  разрешением   поступать   по   собственному
усмотрению и моментально приступил к преследованию заговорщиков. Трое из них
были казнены, и Фарра испуганно притихла.
   Приблизительно  то  же  самое  происходило  и  на  Имане,  где   временно
прекратились  все  войны,  но  сохранилась  некоторая   напряженность.   Оба
континента попали в полосу тишины. И эта тишина была зловещей -  как  обычно
случается перед особенно сильной  грозой,  когда  все  в  природе  стремится
скрыться подальше от надвигающейся разгневанной  стихии.  Поэтому  мало  кто
радовался этой передышке - люди предпочли бы обычные неприятности  грядущему
ужасу. А в том, что он грядет, почти никто не сомневался.
   Первым вспыхнул Аллефельд.
   Кому-кому, а Каэтане не нужно было объяснять, что это  за  местечко:  она
слишком хорошо помнила свои  странствия  в  этом  мрачном  лесу.  И  все  же
Маннагарт счел своим долгом подробно  ей  все  рассказать,  ссылаясь  то  на
Гайамарта, то на Дарамулуна. Гайамарт же едва успел вытащить из Черного леса
вверенных его заботам трикстерских женщин и детей  и  за  неимением  лучшего
места переправил их на побережье моря Надор, в устье Охи.
   В Аллефельде даже во времена  Кодеша  не  было  столько  злобных  тварей,
порожденных Тьмой. Целые армии рокоттов, горгонов и мардагайлов, тучи гарпий
и полчища сарвохов обрушились на северные области  Аллаэллы  и  Мерроэ.  Был
разгромлен и стерт с лица земли город джатов  в  Тор  Ангехе.  Джоу  Лахатал
прибыл слишком поздно, чтобы спасти своих слуг. Это  событие  так  разъярило
Змеебога, что он, вызвав на помощь Арескои и га-Мавета, начал  охотиться  за
нечистью по  всему  пространству  Аллефельда  и  Тор  Ангеха.  Однако  твари
оказались почти неуловимыми - они прятались в норах и берлогах, хоронились в
глуби болот и забивались в каменные пещеры. Особенно много  их  затаилось  в
небезызвестном ущелье Девяти Баронов - там га-Мавет и Арескои их настигли  и
перебили в огромном количестве. Но  вскоре  боги  поостыли,  обнаружив,  что
нечисти, кажется, не убавляется. Создавалось впечатление, что  они  пытаются
вычерпать шлемами Великий Дер. И Змеебог решил  оставить  это  неблагодарное
занятие - врага, настоящего врага, следовало искать в другом месте.
   Здесь же для охраны людей от  разбушевавшихся  тварей  он  оставил  своих
джатов и саламандр. Правда, теперь было очевидно, что они  не  смогут  долго
сдерживать этот бешеный натиск.
   Аллаэлла и Мерроэ спешно готовили войска и эвакуировали мирное  население
из самых опасных районов. К сожалению, опасным стал практически весь  север.
И поскольку события продолжали развиваться в том же духе,  то  вскоре  враги
могли подойти к Аккарону и Кайембе. Таким образом, два самых  сильных  после
империи Зу-Л-Карнайна государства Варда практически не могли  участвовать  в
войне  с  Самаэлем.  Тем  более  что  и  между  собой  они  никак  не  могли
договориться. То, что на уровне посольств и государей  заканчивалось  миром,
превращалось в неприкрытую вражду,  едва  только  речь  заходила  о  простых
людях. Аллоброги и гемерты словно обезумели: невзирая на внешнюю угрозу,  на
наступление тварей из Черного леса, на грядущий голод и неурожай, они  вовсю
истребляли друг друга. Маленькие  отряды  то  и  дело  вторгались  на  чужую
территорию и убивали всех, кому не  посчастливилось  скрыться  вовремя.  Это
противостояние больше походило на болезнь разума, нежели на обычную войну за
первенство.
   Табал лежал в развалинах после землетрясения. В  нем  почти  не  осталось
боеспособных мужчин: почти все жители были  искалечены  во  время  страшного
катаклизма, а чудом спасшиеся - теперь умирали от голода,  потому  что  были
уничтожены все посевы, все сады и виноградники. Скот по большей части пал, а
меньшая разбежалась и быстро одичала. Страна была отброшена в своем развитии
к варварству, и историки с ужасом повествуют  о  том,  что  наступили  такие
страшные времена, что матери стали поедать своих маленьких  детей,  мужья  -
жен; стариков и немощных не щадил никто.
   Следующий ход сделал Хадрамаут.  Его  было  трудно  предугадать  хотя  бы
потому, что весь мир привык к тому факту,  что  с  хаанухами  не  воюют.  Их
нейтралитет длился десятки веков, и представить, что эта  страна  собирается
выступить  на  чьей-либо  стороне  с  оружием  в  руках,  было  выше   любых
возможностей. Но факт оставался фактом.
   В ночь полной луны флот  под  командованием  самого  Великого  Понтифика,
бывшего адмирала-шаммемма Дженнина Эльвагана,  вышел  в  море  Надор.  Всего
понтифик вел в бой более двухсот кораблей под командованием  лучших  военных
моряков Хадрамаута.  Они  быстро  пересекли  нейтральные  воды  и  атаковали
эскадру  Сонандана  утром  следующего  дня.  Ветер  был  попутным,  сангасои
оказались захвачены врасплох, к тому же численный  перевес  был  на  стороне
хаанухов. Подданные Интагейя Сангасойи сражались отчаянно: десять  галер  до
последнего отбивались от могучих военных кораблей,  чтобы  дать  возможность
уйти  небольшому  парусному  суденышку,  которое  спешило   в   Сонандан   с
предупреждением о грозящем нашествии.
   Одновременно с этим рейдом, предпринятым в море Надор, чтобы оттуда зайти
в устье Охи и  подняться  вверх  по  течению  к  Салмакиде,  Эльваган  отдал
распоряжение своему новому шаммемму, и тот отплыл из порта Уатах с  полутора
сотнями боевых галер. Они шли через Коралловое море на Гирру. Таким образом,
Хадрамаут объявил войну и Интагейя Сангасойе, и ее самому сильному  союзнику
среди людей.
   Новый  шаммемм  внушал  ужас  своим  подчиненным.  Он  был,  вне  всякого
сомнения,  опытным  и  искусным  моряком,  но  к   человеческому   роду   не
принадлежал. В этом существе было намешано столько  разных  кровей,  что  ни
один народ мира не решился бы признать его своим. Однако  он  носил  герб  и
цвета ордена матариев. У него было грубое и жесткое лицо багрового  оттенка,
больше всего напоминающее  своими  чертами  гномье,  острые  уши  урахага  и
холодные глаза. Волос на его голове не было и  в  помине  -  вместо  них  на
черепе росла бурая щетина. Силы шаммемм был непомерной, одевался богато и со
вкусом и ни от кого не скрывал подвеску из зеленого золота,  висевшую  среди
прочих цепей и ожерелий, - к драгоценностям он был неравнодушен.
   В ту же ночь бесчисленные полчища танну-ула снова хлынули  через  границы
Бали, и обескровленные постоянными столкновениями  пограничные  войска  мало
что могли предпринять в качестве ответных действий. На сей  раз  урмай-гохон
покинул замок Акьяб и лично командовал полками чайджинов  и  телихинов.  Его
присутствие вдохновляло воинов, а решения,  принимаемые  им,  были  верны  и
безошибочны. Исполинского роста всадник на огромном черном коне,  всадник  в
золотом венце с драконьими крыльями, смерчем носился по полю брани, оставляя
позади себя горы окровавленных тел. Кажется, что еще один Бог Войны сошел на
несчастную землю, чтобы вдоволь насладиться ее  смертными  муками.  Огромная
толпа варваров буквально смела защитников Бали и в течение недели  дошла  до
центра страны, крепости Аэдия, которую занимал  гарнизон  тхаухудов.  Только
здесь воины Самаэля задержались,  потому  что  Аэдия  не  сдавалась.  Однако
Молчаливый   слишком   торопился,   чтобы   обращать   внимание   на   такие
незначительные помехи.  Когда  пять  дней  спустя  после  непрерывных  атак,
которые продолжались и ночью, стало ясно, что гарнизон собирается удерживать
крепость до тех пор, пока в живых останется хоть один  человек,  урмай-гохон
приказал снять осаду и двигаться дальше, на Урукур.
   В горах Онодонги  тоже  было  неспокойно,  потому  что  и  там  появились
мардагайлы и крокотты - безобразные твари, поросшие грубой шерстью,  похожие
на огромных обезьян. Их была тьма, и брали они числом и  неразумностью,  ибо
не обращали внимания на то, что их убивают. Они шагали по трупам собственных
собратьев - тупые, дикие, кровожадные и почти нечувствительные к боли.  Даже
умирающий крокотт мог забрать с собой одну, а то  и  несколько  человеческих
жизней. Это был отработанный  материал,  отбросы,  и  Мелькарт  безо  всякой
жалости выполнял их руками самую черную работу.
   Стаи гарпий уже кружили над Демавендом - обителью драконов, и крокотты  и
мардагайлы карабкались по крутым склонам, не обращая внимания на то, сколько
их срывается  вниз,  разбивается  об  острые  скалы  и  умирает  в  страшных
мучениях.
   Мелькарт еще не появился на Арнемвенде, а  его  темная  сила  уже  начала
разрушать этот некогда светлый и не самый неспокойный мир во Вселенной.

***

   Салмакида была готова к войне.
   Женщин, детей и стариков, а также всех мирных граждан спешно отправили  в
северные и северо-восточные области Сонандана. Судя по стекавшимся  отовсюду
донесениям,  сейчас  это  было  самое  безопасное  место  на  всей  планете.
Бесчисленные же армии сангасоев, напротив, подтянулись поближе к столице.
   Траэтаона разумно распорядился теми силами,  которые  имелись  у  него  в
наличии.   Зорких   охотников   и   прекрасных   лучников   саншангов    под
предводительством их князя он  отправил  выше  по  течению  Охи,  чтобы  они
следили за этим участком. Берег там был крутой и лесистый, а противоположная
сторона, у подножия Онодонги, напротив, представляла  собой  песчаную  косу,
где было невозможно спрятаться. Вечный Воин справедливо рассудил, что оттуда
враги уже не смогут напасть внезапно.
   Вамалов, которые были славны своими пехотин