цами - дюжими, рослыми, с  ног
до головы защищенными чешуйчатой броней, - отправили на юг, вниз по течению,
чтобы они заняли две прибрежные крепости,  возведенные  Куланном  и  Маланом
Тенгри, предвидевшими возможность нападения со стороны моря  Надор.  И  хотя
никто не рассчитывал на то, что  воевать  придется  с  хаанухами,  положения
вещей это не меняло.
   Пехота сразу взялась за дело, перегородив Оху толстыми -  в  человеческую
руку - цепями. Цепи были протянуты поперек реки через каждые десять шагов на
расстояние в двадцать полетов копья. Затем был оставлен просвет на три длины
флагманского судна, и снова натянуты цепи в том же порядке.  Это  укрепление
было очень трудно преодолеть. А на высоких берегах, с обеих  сторон,  вамалы
установили катапульты и метательные орудия.  Также  вырыли  глубокие  канавы
параллельно течению  и  устроили  там  отряды  арбалетчиков.  Эту  стратегию
вамалам подсказал сам Арескои, и они  с  восторгом  подхватили  новую  идею,
развив и дополнив ее по мере возможности.
   Капитан Лоой снаряжал  флот  для  того,  чтобы  принять  первое  сражение
немного выше устья Охи. Корабли должны были покинуть гавань с первыми лучами
солнца, и Каэ пришла на берег, чтобы проводить своего старинного друга.
   Лоой сбежал вниз по трапу, как только увидел ее.
   - Пожелайте мне удачи, госпожа.
   - Удачи тебе, Владыка Морей, - обратилась она  к  Лоою,  назвав  его  тем
именем, которым обычно моряки называли Йабарданая.
   - Думаю, мне удастся задержать их, но вряд ли надолго. К  тому  же,  Каэ,
дорогая, я уверен, что Эльваган не пустился бы в такую авантюру, не имей  он
серьезной поддержки в стане врага. Поэтому не серчайте на меня,  если  я  не
смогу сделать то, чего от меня ждут все.
   - Ты будешь сражаться в этом облике?  -  серьезно  спросила  Каэ,  теребя
капитана за манжет. Ее движения были неосознанными и  выдавали  ее  тревогу,
волнение и... смущение?
   Сзади уже подходили Барнаба, Магнус, Номмо, Куланн, а также татхагатха  и
Нингишзида с  огромной  свитой.  Кажется,  вся  Салмакида  собралась,  чтобы
проводить своих моряков в решающее сражение.
   А Лоой стоял на влажном песке, и его следы медленно наполнялись водой. Он
крепко держал Каэ за плечи.
   - Узнала?
   - Конечно узнала. Не сразу, да и поверить было  трудно,  а  потом  ты  не
признавался, и я не стала настаивать. Тем более ты тут не один  такой.  Вон,
второй торопится.
   К ним быстро приближался Аннораттха, держа в руке какой-то длинный и,  по
всей видимости, тяжелый сверток, завернутый в мягкую шерстяную материю.
   - Уф, успел, - сказал он, улыбаясь во весь рот. - Удачи вам,  капитан,  и
счастливого возвращения с  победой  и  без  потерь.  Разрешите  вручить  вам
дорогую  для  меня  вещь.  Ею  когда-то  владел  один  мой   очень   близкий
родственник. Надеюсь,  что  вам  она  придется  по  руке  и  вы  оцените  ее
достоинства.
   - Спасибо. - Лоой крепко, по-дружески потряс  ему  руку.  Затем  внезапно
пристально всмотрелся в лицо Аннораттхи и обратился к Каэтане:
   - Ты хочешь сказать...
   - Я ничего не  хочу  сказать,  -  подчеркнула  она  слово  "хочу".  -  Но
надвигается буря, которая запросто  может  смести  нас  всех  и  не  оставит
возможности попрощаться еще раз или сказать все, что  хотелось.  Пользуйтесь
моментом, пользуйтесь, пока он есть.
   - О чем  это  она?  -  спросил  у  Магнуса  немного  удивленный  Барнаба,
услыхавший последние слова Кахатанны.
   - Я тебе потом расскажу, немного позже. А пока стой, молчи и не мешай им.
   - О боги, боги!  -  вздохнул  толстяк.  -  Неужели  со  мной  древним,  и
значительным существом, так разговаривает какой-то мальчишка?!  Неужели  это
допустимо потому, что он гений?
   - Нет, потому что ты меня любишь, - сказал чародей.
   - Это правда, - вздохнул Барнаба. - Люблю. И страдаю от этого.
   Бессмертные явились толпой,  но  встали  в  стороне,  ожидая,  пока  Лоой
поговорит со всеми остальными. Капитан обнял и  расцеловал  каждого,  с  кем
пережил столько приключений и опасностей.  Особенно  тепло  он  простился  с
Номмо и Куланном.
   - Мне отчего-то страшно, -  сказал  альв,  когда  Лоой  уже  не  мог  его
слышать. - Словно он перед смертью прощается.
   - Мне тоже так показалось, - согласился князь Алглоранн.
   А капитан подошел к Каэтане  и  бессмертным,  которые  вдруг  все  вместе
решили проводить его.
   - Что вы думаете по этому поводу? - поинтересовался Нингишзида, обращаясь
к татхагатхе. - Я никогда  не  замечал,  чтобы  Солнцеликий  Кэбоалан,  или,
скажем, Курдалагон, или Тиермес испытывали дружескую привязанность к  нашему
доброму Лоою. Конечно, он человек достойный и всеми нами любимый, но  как-то
непонятно все сложилось. И Аннораттха стоит среди них как равный, - что  это
за птица, до сих пор ума не приложу?
   Тхагаледжа о многом догадывался, многое поведала ему и сама Богиня Истины
накануне вечером. Отчего-то Каэ торопилась избавиться  от  всех  секретов  и
была  откровенна  с  правителем  Сонандана  как  никогда.  Потому  он  почти
наверняка знал, что капитан Лоой умер еще тогда,  во  время  столкновения  с
отрядом тагар,  а  его  место  занимает  кто-то  другой,  не  имеющий  иного
пристанища в этом мире, что полное преображение еще не свершилось и тот, кто
занял место капитана, не захотел огорчать его друзей и до  последнего  играл
его роль. Но в миг расставания  явились  к  нему  и  другие,  и  он  не  мог
пренебречь  ими.  Татхагатха  смотрел  с  печалью,  как  прощаются  с  Лооем
Траэтаона и Тиермес, Курдалагон и Астерион, Кэбоалан и  Новые  боги.  И  вот
только Каэ осталась стоять на берегу, не обращая внимания на то,  что  волны
лижут ее ноги.
   - Что бы ни было, - говорит капитан, волнуясь, - как бы ни сложилось... Я
очень хотел вернуться  сюда,  правда.  Я  не  забыл  об  Арнемвенде.  Обещай
рассказать им, что не по своей воле я так долго отсутствовал.
   - Расскажу, обещаю. И еще, спасибо за подарок, без него я бы не вернулась
с Шеолы, - отвечает Каэ.
   - Все равно не понимаю, как это тебе удалось.  Ну  что,  останусь  жив  -
расскажешь.
   Он наклоняется и крепко целует ее в обе  щеки,  целует  как  равный,  как
брат. И это немало удивляет ее подданных. А капитан взбегает вверх по трапу,
затем трап поднимают, и корабль медленно отходит от пристани.
   - До свидания, - шепчет Каэ. - Возвращайся с победой.
   Она поворачивается и уходит прочь, потому и не видит, как  капитан  Лоой,
стоя на  носу  корабля,  нетерпеливо  разворачивает  переданный  Аннораттхой
сверток. Что-то вспыхивает на солнце.
   - Вы видели, вы видели, что там? -  взволнованно  спрашивает  Нингишзида,
становясь на цыпочки, чтобы разглядеть.
   - По-моему, какое-то оружие, -  отвечает  Тхагаледжа.  -  Вроде  меча  на
длинном древке, если я не ошибаюсь.
   - Нет, не ошибаетесь, - говорит Аннораттха, почему-то оказавшийся рядом с
ними. - Единственный в своем роде предмет - знаменитый меч Йабарданая.
   И уходит вслед за Каэтаной прежде, чем его собеседники успевают спросить,
а откуда это, собственно, у простого паломника обнаружилась такая вещь?

***

   Несмотря на  отчаянное  и  героическое  сопротивление  саракоев,  Самаэль
захватил Урукур в считанные дни. Одновременно с ним и в том же  направлении,
только восточнее, двигалась армия под командованием Эр-Соготоха  -  великого
полководца древности. В ее состав входили лурды - тот самый  отряд,  который
уничтожил  войска  унгараттов  под  Маягуаной.  Теперь  хранители  талисмана
распределились таким образом: Декла, Элоах, морлок и Шуллат  находились  при
Молчаливом неотлучно. Аджа Экапад служил кем-то вроде почтового  голубя  для
двух полководцев, и это положение его  возмущало.  Однако  он  уже  опасался
высказывать свои мысли вслух. Сперва он пытался противостоять железной  воле
Эр-Соготоха, но был с позором побежден как в рукопашной  схватке,  так  и  в
поединке с применением магии. Единственное, что Экапад  вынес  полезного  из
этого столкновения, - это то, что легендам следует верить. Если они говорят,
что кто-то был непобедимым  и  непревзойденным,  значит,  так  оно  и  было.
Разъяренный и униженный, он бросился  в  ставку  Самаэля,  чтобы  попытаться
подчинить себе этого безмозглого, как он  полагал,  великана  и  уже  с  его
помощью добиться повиновения от Эр-Соготоха. Каков же был ужас мага  Мерроэ,
когда оказалось, что использовать против Самаэля магию не только невозможно,
но и смертельно опасно. Такую мощь и такую угрозу Аджа Экапад ощущал до  сих
пор лишь при общении  с  повелителем  Мелькартом.  Молчаливый,  не  носивший
талисмана, не представлялся  ему  грозным  противником,  пока  он  не  решил
сразиться с ним. Клубящаяся бездна мрака распахнулась перед Экападом,  и  он
чуть было не сгинул в ней. К  его  немалому  ужасу,  оказалось,  что  он  не
величайший в мире, как наивно  полагал  до  недавнего  времени,  и  даже  не
второй, как считал до сей минуты. Одно только утешение было  теперь  у  Аджи
Экапада - Эр-Соготох тоже не первый и не второй. И отныне  маг  точно  знал,
кто будет грядущим властелином этого мира.
   Встреча Самаэля и Эр-Соготоха вышла немного странной. Они только  коротко
взглянули друг на друга и тут же удалились подальше от посторонних взглядов,
в алый шатер Молчаливого, охраняемый его верными и неподкупными багара. Даже
прекрасная Жемина не была допущена на  их  совет,  что  вызвало  ее  гнев  и
досаду. Полководцы договорились в считанные минуты:  при  помощи  талисманов
Эр-Соготох  пожелал  восстановить  свое   некогда   неодолимое   войско,   а
урмай-гохон к тому же отдал в его  распоряжение  тысячный  отряд  лурдов.  В
ставке Эр-Соготоха должны были  постоянно  находиться  Баяндай,  Мадурай,  а
также дочь полководца. Правда, принцесса предлагала  и  другой  вариант,  но
Самаэль окинул ее единственным долгим взглядом и сказал:
   - Ты мне не нравишься, ты бесполезная и глупая, как золото.
   После чего подобных разговоров у них больше не  возникало.  Странно,  что
мстительная и жестокая Жемина не возненавидела Молчаливого и  не  стремилась
ему  отомстить:  очевидно,  почувствовала  такую  силу,  которую  невозможно
одолеть, и отступилась.
   Согласно плану полководцев, обе армии одновременно должны были  наступать
с севера на юг. На юге их поддержат хаанухи, вторгшиеся  в  Фарру,  в  горах
Онодонги  -  воинство,  вызванное  в  этот   мир   повелителем   Мелькартом.
Зу-Л-Карнайн будет зажат в страшные клещи и не сможет прийти на помощь  свое
обожаемой Кахатанне.
   Любой ценой двенадцать хранителей должны попасть на  Шангайскую  равнину.
Эльваган и хранитель Дагмар присоединятся в последний момент.
   Мелькарт не был великим стратегом, но великие  стратеги  служили  ему,  и
возможностей у него было гораздо больше, чем у любого  божества  Арнемвенда,
ибо чем больше горя и боли, смертей и трагедий случалось в мире, тем  больше
росла его сила; все было ему на руку - страдания,  гнев,  ненависть,  тоска,
сомнения, страх...
   Передовые части тхаухудов приняли на себя удар огромного войска танну-ула
на берегу Даргина, на просторах Джералана, где степь порой кажется небом,  а
небо -  степью,  по  которой  ветер  гонит  стада  белых  пушистых  облаков.
Командовал тхаухудами князь Дзайсан Толгой -  весельчак,  силач  и  один  из
самых близких друзей императора  Зу-Л-Карнайна.  Правда,  вначале  аита  сам
хотел вести войска в  это  сражение,  но  воспротивились  все  -  начиная  с
Агатияра и заканчивая самим Дзайсан Толгоем.
   - Ты знаешь, кто идет на нас? - спросил князь  своего  императора,  когда
они остались наедине. - Дело не в том,  кто  из  нас  лучший  воин  и  более
талантливый полководец. Спроси меня, и я без колебаний назову  лучшим  тебя.
Но ты подумай о том, что случится со всей империей, с Вардом, с  Сонанданом,
наконец! Ни для кого не секрет, что ты понадобишься в решающем  сражении.  А
здесь, когда нас станут давить числом, когда на стороне Самаэля  идет  такая
нечисть, что мороз по коже, - чем поможет нам еще один, пусть и  прекрасный,
воин?  Нет  уж,  Зу,  предоставь  своим  солдатам  держать  оборону,  а  сам
отправляйся-ка к сангасоям. Думаю, Самаэль очень скоро попадет туда.
   Зу-Л-Карнайн, который еще месяц тому назад не замедлил бы воспользоваться
любым предлогом,  чтобы  повидать  Каэтану,  сейчас  сопротивлялся  долго  и
отчаянно.
   - Ну, знаешь, - вспылил наконец Дзайсан  Толгой.  -  Если  бы  ты  так  с
Мелькартом воевал, остальные сидели бы сложа руки.
   - А как я оставлю своих воинов? - спрашивал аита. - Что я им  скажу?  Как
посмотрю в глаза?
   - Скажешь и посмотришь, - ответил Агатияр. - Им сейчас  надлежит  сделать
то, что сделал когда-то Зу-Самави и его  акара  под  командованием  славного
Ловалонги, - задержать противника. Правда,  это  все  равно  что  сдерживать
океан, но они  смогут.  Они  все  достойны  того,  чтобы  называться  твоими
воинами, мальчик. А мы возьмем отборные отряды акара и поскачем в  Сонандан.
Там, на крохотном пятачке, решится судьба мира. Если наша Каэ проиграет,  то
все равно, где ты будешь находиться потом. Если мы победим -  все  остальное
тоже не имеет значения. - Старый визирь откашлялся и смущенно добавил:
   - Да что это со мной? Я так волнуюсь, что говорю банальности,  да  еще  и
высокопарным слогом. Зу, мальчик мой, пожалей своего наставника  -  мне  еще
много раз предстоит произносить зажигательные  речи,  избавь  меня  от  этой
печальной необходимости хотя бы с тобой.
   Так и случилось, что через пять дней  тхаухуды  Дзайсан  Толгоя,  остатки
разбитых в последней битве отрядов саракоев  и  панцирная  конница  Сарагана
преградили путь армии танну-ула.
   Вопреки мнению Деклы и Элоаха битва затянулась надолго.
   Начальник  Тайной  службы  Сонандана  несколько  предвзято  относился   к
боеспособности армий, существующих к тому времени на  Варде.  Странно,  что,
уже став противником сангасоев и слугой их злейшего врага, он все еще  питал
тайную слабость к этим могучим и прекрасным воинам. Декла был уверен в  том,
что с детьми Интагейя Сангасойи, а также  с  ней  самой  и  ее  бессмертными
союзниками придется  сражаться  долго  и  отчаянно.  Но  прочих  он  полагал
бессильными противопоставить что-либо военной  мощи  танну-ула  и  подданных
Мелькарта.
   Потому его сильно удивило, что врезавшиеся в гущу  сражения  с  ходу,  не
имевшие ни минуты передышки после многочасовой скачки воины  Дзайсан  Толгоя
смяли правое крыло - телихинов,  конных  лучников  Самаэля,  которым  всегда
отводилась важная роль в любом бою.  Они  часто  наносили  первый  удар,  но
никогда не принимали его на  себя.  И  потому,  оказавшись  в  самом  центре
схватки, стрелки растерялись. Их луки с тройными тетивами,  рассчитанные  на
дальность и массовость поражения, были совершенно бесполезны в ближнем  бою,
а короткие кинжалы и небольшие мечи никак не могли  защитить  в  поединке  с
закованными в броню и вооруженными до зубов тхаухудами Зу-Л-Карнайна.
   Небольшая группа саракоев на  выносливых  и  мощных  верблюдах  -  жалкие
остатки могучего некогда  племени,  -  пылая  жаждой  мести,  накинулись  на
чайджинов.  Эти  отборные  меченосцы   были   практически   непобедимы   при
столкновении с пехотинцами и даже конницей, однако совершенно не знали,  как
драться с обезумевшими от ярости кочевниками,  которые  вытворяли  на  своих
верблюдах буквально акробатические номера. Саракои не брезговали ничем:  они
набрасывали на чайджинов арканы и волокли  беспомощную  жертву  за  собой  -
тогда задние верблюды топтали ее ногами, и  часто  насмерть,  они  забросали
воинов Самаэля горшками с горящей смолой, чего никогда не случалось с армией
танну-ула в  открытом  поле.  Раненные  или  потерявшие  верблюда  кочевники
прыгали на своего противника и перерезали  ему  горло.  Они  умирали  молча,
свирепые, беспощадные - так и оставшиеся непокоренными.
   Саракои не могли простить Самаэлю  и  его  воинам  смерть  своих  кровных
родичей, своих жен и детей. Отняв  у  них  любимых  и  близких,  урмай-гохон
подарил им  единственную  цель  и  единственный  смысл  жизни:  отомстить  и
умереть. Тем самым Молчаливый подписал смертный  приговор  своим  подданным.
Сколько смогли, столько забрали с собой в царство мертвых бешеные  кочевники
урукурских пустынь.
   Битва кипела, как река в наводнение,  выйдя  из  берегов  и  затопив  все
окрестности.  Войска  сшиблись  лоб  в  лоб  на  таком   крохотном   пятачке
пространства, что мертвые и тяжелораненые не падали с коней - слишком  тесно
было. Выживали не искуснейшие  и  храбрейшие,  но  выносливые  и  удачливые.
Кто-то вспарывал живот своему врагу, кто-то, смертельно раненный,  вцеплялся
зубами в глотку своего победителя, и они сваливались вниз вдвоем, сплетенные
в последнем объятии, и тут же их затаптывали копытами кони.
   Наконец Самаэль понял, что  ему  пора  лично  вмешаться  в  сражение.  Он
пришпорил своего огромного, черного как ночь скакуна и  направил  его  туда,
где рубил мечом направо и налево Дзайсан Толгой - всадник в белых  доспехах,
забрызганных своей и чужой кровью. Именно эти доспехи  ввели  в  заблуждение
Молчаливого. Весь Вард восхищался силой и красотой Зу-Л-Карнайна, и на  всех
углах шептали о его невероятном сходстве с Джоу Лахаталом:  даже  доспехи  у
аиты и Змеебога были одинаковые - белоснежные. Эта деталь крепко врезалась в
память Самаэля, и теперь, завидев издали сверкающую чистотой  первого  снега
сталь, он стал прорубаться  к  своему  сопернику.  Тот  так  орудовал  своим
длинным и тяжелым мечом,  что  впору  было  им  восхищаться.  И  урмай-гохон
восхищался, что не мешало ему желать смерти этого человека.
   Они встретились лицом к лицу:  смуглокожий  великан  в  золотом  венце  с
драконьими  крыльями  по  бокам  и  высокий  рыцарь  в   серебряном   шлеме,
закрывавшем лицо. Встретились и отдали друг другу салют, прежде чем вступить
в поединок. Он был совсем коротким, и его результат был известен  заранее  -
пока что не было в мире смертного, способного  противостоять  звериной  мощи
Молчаливого. Гигант двумя  короткими  ударами  сверху  оглушил  князя.  Тот,
правда, подставил под один удар щит, а  под  другой  -  меч.  Но,  казалось,
урмай-гохон этого и не заметил. Щит Дзайсан Толгоя раскололся на три  части,
а клинок вылетел из онемевшей руки. Он плохо видел,  перед  глазами  у  него
плыло, и третий удар оказался  сокрушительным.  Самаэль  пронзил  его  грудь
клинком Джаханнама.
   Когда  рыцарь  в  белых  доспехах  грянулся  на  землю,  Молчаливый  тоже
спешился. Снял с головы поверженного врага шлем и всмотрелся в юное красивое
лицо, искаженное болью.
   - Император? - спросил недоверчиво.
   - Император бы уже отрезал тебе голову,  -  пробормотал  Дзайсан  Толгой,
кусая губы, чтобы не застонать. - А я  всего  лишь  его  воин,  и  не  самый
лучший... увы...
   А потом он широко открыл глаза, улыбнулся и умер, как и положено  умирать
настоящим воинам, вроде тех, кто сражался с Арескои у стен Ал-Ахкафа.

***

   Бессмертные уже не могли вмешаться в ход  событий  и  помочь  людям.  Так
всегда случается в дни потрясений: выясняется, что каждый человек достаточно
велик, чтобы вместить в себя бога, и ни один бог не в состоянии ответить  за
всех людей.
   Полчища монстров, призванных в этот  мир  силой  талисманов  Джаганнатхи,
появлялись из ниоткуда в самых неожиданных  местах.  Предугадать,  куда  они
хлынут в следующий  раз,  кому  станут  угрожать,  чьи  жизни  унесут,  было
невозможно. И поэтому бессмертные метались по  обоим  континентам,  Варду  и
Имане, стараясь успеть всюду, чтобы защитить тех, кто долгие годы  истово  и
искренне верил в них и надеялся на помощь свыше.
   Драконы защищали Демавенд.
   По простой ли случайности или по заранее продуманному плану, но  крокотты
и мардагайлы лились нескончаемым потоком по направлению к  тем  местам,  где
находилось племя йаш-чан и где доживали свой век прежние вра