й ни на занятиях, ни на отдыхе.
   Второй его любовью был брат, которого он постоянно  опекал.  Обидчиков  у
мальчиков не было - Бордонкая начинали побаиваться и сами рыцари, а Мангалая
боялись обидеть, чтобы не вызвать гнев его брата-богатыря. Единственное, что
спасало окружающих, - это невероятная кротость Бордонкая. Он  твердо  помнил
наставления матери и старался всячески им следовать.  Прежде  чем  выполнить
какое-нибудь важное поручение, он непременно справлялся, служит ли оно  делу
чести и справедливости, и, только получив утвердительный  ответ,  принимался
за дело.
   Однако вскоре все обнаружили, что силач и великан  отличается  и  детской
наивностью. Достаточно было наплести ему с три  короба  небылиц,  и  он  уже
мчался защищать, помогать, отвоевывать, не щадя тех, кто попадался под руку.
И плечом к плечу шли слава о доброте и о жестокости Бордонкая. Хотя  сам  он
до поры до времени ничего не замечал.
   Рано оставшиеся без родителей и покинутые родными, братья души  не  чаяли
друг в друге. Они прожили  среди  рыцарей  ордена  восемь  лет.  Мангалаю  -
старшему - исполнилось тогда восемнадцать, а Бордонкаю - шестнадцать -  лет,
хотя  выглядел  он  уже  зрелым  мужчиной.  Бордонкай  был  светловолосым  и
темноглазым, а Мангалай, неизвестно в кого,  уродился  рыжим  и  с  зелеными
глазами. Мало похожие на родичей-гемертов, веселые и добрые, братья снискали
в ордене Гельмольда всеобщую  любовь  и  уважение.  Казалось,  им  предстоит
прекрасное будущее, о  котором  оба  столько  мечтали,  -  строгая  жизнь  и
бесконечные подвиги во  имя  справедливости  и  добра.  Рыцари  ордена  были
прекрасными учителями -  братьев  обучали  верховой  езде,  владению  любыми
видами оружия, рукопашной борьбе, а также азам наиважнейших наук и искусств.
И если братья и не получили университетского образования, то и невеждами  их
никак нельзя было назвать.
   Вечерами  все  послушники  и  рыцари  собирались  в  большом  зале  замка
Гельмольда и слушали рассказы старого Мимера  -  почтенного  седого  рыцаря,
близкого друга самого магистра Арана. Легендарные имена и  реальные  события
причудливо сплетались в историях Мимера,  и  не  было  ни  одного  человека,
которому бы они были неинтересны.
   Беда разразилась внезапно, когда на престол Мерроэ  только-только  взошел
Алмагеттин, старший  сын  Мангадхая.  Новый  король  во  всем  являл  полную
противоположность своему предшественнику. Если его покойный отец был мудр  и
миролюбив, при нем процветали науки и искусства, а слава  страны  несказанно
выросла во всем Варде, то сын отличался жестокостью, коварством и худшим  из
всех человеческих пороков - завистью.
   Решив во что бы то ни стало превзойти славу своего отца,  молодой  король
объявил войну Аллаэлле. Старейшие  военачальники,  в  том  числе  и  магистр
ордена Гельмольда, советовали  королю  отменить  это  решение,  указывая  на
необходимость мира с таким могущественным соседом, но  Алмагеттин  в  ярости
приказал  казнить  ослушников.  Так  началось  его  недолгое,  но   кровавое
царствование.
   Орден Гельмольда был распущен, а многие рыцари  казнены  или  посажены  в
темницы. Тем, кому повезло остаться в живых, пришлось удалиться в  изгнание.
Самые отчаянные и  молодые  забаррикадировались  в  главной  башне  замка  и
отражали атаки королевских войск, надеясь на помощь других орденов да еще на
то, что армия все-таки одумается и прекратит кровопролитие.  Но  их  надежды
оказались напрасными. Через неделю  осады  озверевшие  солдаты  ворвались  в
башню и устроили настоящую резню.  Надо  ли  говорить,  что  среди  мятежных
членов ордена находились и  оба  брата,  которые  потеряли  друг  друга  той
страшной ночью, бежав порознь.
   И долгое время их попытки отыскать друг друга ни к чему не приводили.
   Бордонкай  нанялся  телохранителем  к  знатному  вельможе  из  Тевера,  а
Мангалай  неизвестно  каким  образом;  оказался  среди  гемертских   воинов,
штурмующих один из приграничных городов Аллаэллы.
   Войну с Аллаэллой Алмагеттин проиграл в несколько  дней  и  вынужден  был
заплатить баснословную контрибуцию, предназначенную на  восстановление  двух
сожженных крепостей и компенсацию гражданам  потерянного  имущества.  Король
Аллаэллы был справедлив и  этим  снискал  любовь  и  уважение  подданных.  В
поисках справедливости отправился  в  Аллаэллу  и  Бордонкай,  оставив  свою
службу в Тевере. Однако именно с тех пор и начались его мытарства.
   Привыкший всем верить на слово, гигант, которого с  радостью  нанимали  в
качестве убийцы, попадал в истории одна  хуже  другой.  Его  хозяева  быстро
уразумели, что достаточно  рассказать  этому  исполину  с  глазами  и  душой
ребенка, будто убийство совершается во имя справедливости, - и даже платы не
нужно: огромная машина для убийства  делала  свое  страшное  кровавое  дело.
Жуткая слава шла о Бордонкае, слава, о которой он сам и не подозревал.
   Когда  в  очередной  раз  какой-то   гемертский   барон   рассказал   ему
трогательную историю о своей похищенной  дочери  и  коварном  похитителе,  о
разбитом отцовском сердце и  поруганной  девичьей  чести,  исполин  воспылал
праведным гневом. Во главе небольшого отряда он отправился в Арвардин, ничем
не примечательный замок недалеко от столицы.
   Замок находился в состоянии глухой обороны; мост был поднят, ров заполнен
водой, на стенах стояли метательные орудия и выстроились рядами лучники. Это
была уже маленькая война. Бордонкай возликовал.
   До сих пор он работал один или с несколькими помощниками, которые, правду
сказать, больше ему мешали, нежели помогали. На этот  раз  под  его  началом
находился отряд наемников - людей войны, привыкших  безропотно  подчиняться,
которые безоговорочно признали в нем своего командира. А не будь их,  поехал
бы он на войну в одиночестве - бесстрашный и честный Бордонкай,  который  ни
разу в своей жизни не поднял руку на невиновного  или  беззащитного.  Убийца
Бордонкай, палач Бордонкай, чье имя проклинали осиротевшие  дети  и  матери;
человек, оставлявший после себя кровавый след  и  свято  уверенный  в  своей
правоте. Слепец. Так он и назовет себя позже - Слепец Бордонкай.
   Обрадовавшись  случаю  вспомнить  воинскую  выучку,  гемерт  повел  осаду
Арвардина по всем правилам. Он приказал завалить ров хворостом,  привезенным
из ближайшего леса, навести переправу и  соорудить  стенобитное  орудие.  Он
берег своих наемников и пекся о них, как мать о детях, не желая  зря  губить
ни одного человека. Однажды вечером, когда они сидели у костра  и  Бордонкай
набрасывал план первого штурма, прикидывая и так и эдак, к нему подсел  один
из его солдат.
   - Позволь задать тебе вопрос, - обратился он к исполину.
   - Конечно, брат мой, - ответил Бордонкай с ясной улыбкой.
   - Говорят, тебе не платят, - это правда?
   - Правда. Я не беру денег за чужую кровь и свою правоту.
   - Тогда, значит, тебе нравится убивать?
   - Что ты, брат! Я скорблю сердцем, лишая живое существо  жизни.  Но  долг
справедливости выше.
   Солдат посмотрел на него как на безумца и  отошел,  не  сказав  более  ни
слова. Однако с той поры за спиной у Бордонкая стали поговаривать о том, что
великан-де не при полном уме. Какая справедливость может отстаиваться в этой
битве? Обыкновенное бандитское нападение на чужой  замок.  Правда,  желающих
втолковать это командиру не нашлось. Да и  зачем?  Им-то,  солдатам,  хорошо
платят. И платят как раз потому, что они продают; свои  понятия  о  чести  и
справедливости - и так честнее.
   Если бы Бордонкай знал обо всем, что говорится у него за спиной!.. Но его
волновали в этот момент совсем другие вопросы.
   Тот, кто защищал замок, не уступал ему в воинском  искусстве.  На  каждую
уловку Бордонкая у него находилась контруловка, на каждый удар он отвечал не
менее продуманным ударом. Осада грозила  затянуться  надолго,  а  наниматель
барон предупреждал, что владельца замка  поддерживает  сам  король,  который
после недавней войны не больно-то жалует гемертов и ромертов, - так что,  не
ровен час, вышлет подмогу да и захватит отряд Бордонкая  как  разбойников  и
грабителей. И Бордонкай принял единственное  решение,  исполнение  которого,
впрочем, зависело не только от него.
   На следующее утро глашатай наемников трижды прокричал перед замком.
   - Решим спор в честном поединке!  -  кричал  он,  обращаясь  к  людям  на
стенах. - Если ваш воин окажется сильнее, мы уйдем отсюда, не тронув  замок.
В противном случае замок наш.
   Долгое время ответа  не  было.  Бордонкай  и  не  ведал,  что  его  слово
немногого стоило в глазах обитателей замка, но его  солдаты,  ухмыляясь,  не
собирались говорить об этом своему чокнутому предводителю. Не знал исполин и
того, что в замке лежит при смерти старый граф, который никогда в  жизни  не
похищал ничьих дочерей, - безупречный рыцарь и порядочный человек. Бордонкай
не догадывался, что опять стал, игрушкой  в  руках  подлеца,  который  таким
образом пытался решить старую распрю.
   И главное, он не ведал о том,  что  сейчас  в  оружейном  зале  тщательно
готовится к поединку высокий рыжеволосый и зеленоглазый рыцарь, улыбчивый  и
веселый послушник разогнанного  ордена  Гельмольда.  Облачается  в  доспехи,
подбирает самое лучшее  оружие,  исполненный  решимости  убить  предводителя
наемников и таким образом если и не спасти  замок,  то  облегчить  битву,  -
наемники без командира воюют недолго. Бордонкай  не  знал,  что  все  жители
замка уговаривают своего защитника и предводителя не выходить на поле -  вон
ведь главарь наемников какой истукан, закованный в железо.  И  слава  о  нем
недобрая. Лучше повременить, пересидеть еще недельку в замке, глядишь -  его
величество король и почешется, пришлет подмогу и  покарает  разбойников.  Но
веселый рыцарь-гемерт был непреклонен. Он не хотел рисковать всеми  и  давал
строгие наставления капитану стражи на случай своего поражения,  в  которое,
впрочем, не верил. Мало было  на  свете  воинов,  способных  одолеть  его  в
рукопашной схватке.
   И еще не знал Бордонкай, что именно сейчас, когда он  одевается  в  своей
палатке, там, в замке, рыцарь взвешивает на руке громадную  секиру,  которую
назвал Ущербной Луной. Он добыл это древнее благородное оружие в честном бою
и с тех пор берег его как зеницу ока - подарок для любимого младшего  брата,
Бордонкая. Если того посчастливится когда-нибудь найти. И вот впервые  решил
взять ее с собой в битву. - больно грозен противник, настоящая гора.
   Когда ворота замка растворились и тяжелый подвесной мост,  вздымая  клубы
пыли, упал, пропуская вышедшего воина,  чтобы  тотчас  подняться,  Бордонкай
застыл  в  нерешительности.  Что-то  странное  почудилось  ему   в   походке
противника, в манере держать щит на полусогнутой руке, прижатой к  груди,  в
посадке головы. Но сколько он ни всматривался,  ничего  больше  не  заметил.
Обычные доспехи - правда, богатые - с серебром и чернением, тяжелый  шлем  с
навершием  в  виде  раскрывшего  крылья  коршуна.  Тоже,  кстати,   дорогой,
равнодушно отметил  Бордонкай,  разглядывая  изумрудные  глаза  птицы,  -  к
драгоценностям он относился, как и к  деньгам,  безразлично.  А  вот  секиру
рыцарь выбрал себе прекрасную. И исполин решил, что эту  добычу  он  возьмет
себе. Она как для него сделана и, пожалуй, великовата для  противника,  хоть
тот и выглядит настоящим здоровяком. Могучий, ненамного ниже  Бордонкая,  он
шагал по полю уверенной легкой походкой человека, прекрасно владеющего своим
телом. И  Бордонкай  искренне  обрадовался  серьезному  противнику.  Он  уже
истосковался по рыцарской сече:  до  сих  пор  попадались  настолько  слабые
воины, что поединок с ними больше походил на откровенное убийство.
   Они  оба  не  собирались  приветствовать  друг  друга  -  каждый   считал
противника недостойным этой чести, - но вышло автоматически: отдали салют  и
оторопело уставились друг на друга.  Затем,  обозлившись  на  себя  за  этот
промах, рыцарь замка первым пошел в атаку. Он вел  себя  как  очень  опытный
воин, не допуская ошибок "и не суетясь, обходя  врага  по  широкой  дуге.  В
одной руке он держал щит, в другой, чуть отведя ее в сторону, - великолепную
тяжелую секиру - чуть тяжелее, чем ему было бы нужно.
   Громадная, закованная в железо черная башня возвышалась над ним.  Шлем  с
жесткой щеткой конского волоса на гребне полностью закрывал  лицо  исполина.
Щита у  него  не  было,  а  в  руках  он  держал  боевой  топор  -  тяжелый,
разбойничий, погубивший  немало  жизней.  Спокойно  стоял  -  только  слегка
поворачивался, следя за своим противником.
   Когда арвардинец нанес первый удар, он не  рассчитывал  на  успех  -  что
называется; щупал соперника, но и ответного удара такой силы тоже  не  ждал.
Словно сама земля взбесилась под ним, отказавшись носить, и громадной скалой
придавила, - только грохот пошел по полю.
   Со стороны лагеря наемников раздался радостный крик да  испуганный  ропот
пошел по стенам  замка,  откуда  его  защитники  наблюдали  за  боем.  Исход
сражения был уже всем ясен. Могучим, как бог войны,  оказался  разбойник.  И
как бы ни был искусен в сражении рыцарь, он не мог противостоять этой  мощи.
Только защитник замка был не из трусливых - и опять столкнулись две скалы  и
разошлись. Удары сыпались один за другим. Исполин двумя руками держал топор,
нанося удары с размаху, как дровосек. Он был удивительно  легок  и  подвижен
для своих роста и веса, он был сильнее всех людей, которых доводилось видеть
рыцарю. Только один человек мог бы поспорить с этим  не  знающим  жалости  и
чести воином - любимый брат, Бордонкай. Но Бордонкай далеко, не найдешь,  не
встретишь, не успеешь передать подарок.
   Бой закипел с новой силой. Щит рыцаря разлетелся на куски. Все чаще он не
успевал уклоняться от ударов противника, пока еще скользящих по  поверхности
доспехов, но все более неумолимых. И рыцарь понял,  что,  когда  он  устанет
через несколько минут, придет его безжалостная смерть. И он  уже  знал,  как
она будет выглядеть - в  виде  лезвия  топора,  падающего  из  самых  глубин
пронзительно голубого неба, со свистом  рассекающего  плоть  небес,  облака,
солнечные лучи и его самого. Страшная смерть. Но и красивая. А Бордонкай был
на вершине счастья. Впервые за долгое время он сражался почти в полную силу.
Разминал кости. Он пока не хотел убивать соперника -  тот  пришелся  ему  по
душе и смелостью, и боевым мастерством. Ведь  немногие  могли  противостоять
даже первым его ударам. Если бы не долг чести, они стали бы друзьями,  -  но
это невозможно. Ведь недобрый  человек  этот  рыцарь,  несправедливый.  Хотя
сражается лихо. Впрочем, пора заканчивать  поединок,  и  Бордонкай  увеличил
частоту ударов. Он работал мерно, как дровосек. Именно работал, иначе  он  и
не представлял себе своих  действий,  -  смертоносная  машина,  уверенная  в
справедливости того, что делает. Человек, выступивший  против  него,  только
сейчас понял, до какой степени заблуждался относительно силы этого исполина.
Он едва успевал уклоняться да парировать удары,  -  секира  пока  спасала  -
хорошо знали свое дело древние кузнецы. Но вот топор взлетел в последний раз
и изо всей силы  вонзился  в  грудь  стоявшего  перед  ним  рыцаря.  Доспехи
треснули, и острие топора  вошло  в  податливое  человеческое  тело.  Рыцарь
покачнулся, из огромной раны стру„й хлынула кровь, и он с грохотом  свалился
под ноги разбойнику и убийце. В правой руке защитник замка  все  еще  сжимал
секиру.
   Бордонкай испытывал нечто вроде сожаления, убив такого прекрасного воина.
Он приблизился к смертельно раненному врагу, поднял его на руки  и  широкими
шагами пошел в сторону замка. Он считал своим долгом вернуть тело  погибшего
в честном бою его  родным.  Ему  и  в  голову  не  приходило,  что  наемники
последуют за ним, чтобы атаковать замок, со стен которого доносились крики и
плач.
   - Открывайте!  -  крикнул  Бордонкай,  и  голос  его,  до  неузнаваемости
искаженный за опущенным забралом, пронесся по всему полю.
   Ворота остались закрытыми,  а  мост  неподвижным.  Пораженный  коварством
защитников замка, которые не  хотели  принять  своего  поверженного  рыцаря,
Бордонкай осторожно положил его на землю, по которой тут же растеклась  лужа
крови. Жизни у рыцаря оставалось еще на пару минут - и то потому, что он был
силен и здоров как бык.
   - Я могу для тебя что-нибудь сделать?  -  спросил  исполин  почти  против
воли.
   - Умереть, разбойник, - прохрипел рыцарь с ненавистью. - Ничего,  у  меня
брат -  отомстит...  -  Он  задыхался,  из  разрубленной  груди  со  свистом
вырывался воздух, и было видно, каких мучений стоит ему каждое слово.
   - Справедливость восторжествует... - невнятно хрипел. - Брат  отомстит...
Найдет...
   Исполин из  уважения  к  умирающему  противнику  поднес  руку  к  пряжке,
отстегнул ее и снял с себя шлем.
   - Бордонкай! - С этим криком вылетела из  груди  и  душа  павшего  в  бою
рыцаря.
   Дрожащими руками гигант стащил с его головы шлем и замер. Залитое потом и
кровью, с широко распахнутыми глазами, с искусанным  ртом,  перед  ним  было
лицо его старшего брата, любимого Мангалая.
   И никто не понял, отчего,  поднявшись  во  весь  свой  исполинский  рост,
отчаянно заревел победитель. Заревел так, как ревет дикий зверь, умирающий в
неволе...
   Бордонкай мог ручаться за то, что его брат никак не Мог быть насильником,
убийцей или бесчестным человеком. А  значит,  его,  Бордонкая,  обманули,  и
обманули жестоко. Страшной ценой заплатил он за момент своего прозрения. Он,
сам прозвавший себя Слепцом. Его руки  были  обагрены  кровью  единственного
по-настоящему дорогого и любимого им человека. Но так же страшно расплатятся
с ним и те, кто сыграл такую злую шутку.
   Обитатели замка, высыпавшие  на  стены,  чтобы  оплакать  своего  рыцаря,
удивленно смотрели, как победитель наклонился и поцеловал противника в  лоб,
а затем огромной рукой в боевой перчатке  осторожно  закрыл  мертвые  глаза.
После чего поднял на плечо секиру, которая пришлась ему как раз по  руке,  и
широко зашагал в свой лагерь.
   Гемерт  знал,  что  арвардинцы  лучше  него  позаботятся  о  теле  брата,
защищавшего их до последней капли крови. Он же  собирался  по-своему  отдать
Мангалаю последний долг.
   Наемники  были  людьми  простыми,  но  отнюдь  не  дураками  и  прекрасно
понимали, что случилось нечто непредвиденное - кажется, великан стал кое-что
понимать. Только храни боги от такого счастья - попасться  ему  под  руку  в
момент просветления, думали солдаты, глядя, как их командир поспешно седлает
лошадь. Сержант и капитан наемников заключили пари, кто будет первой жертвой
этого внезапного прояснения сознания.
   Джангарай познакомился с ним уже гораздо позже, года через  два  или  три
после смерти Мангалая. О том, что происходило с ним за эти  годы,  Бордонкай
рассказывать не любил. Он исходил пешком почти весь Мерроэ и Аллаэллу, где и
осел наконец,  нанимаясь  изредка  для  ,  охраны  караванов.  Ютился  он  в
крошечном домике на  окраине  Аккарона,  беден  был  как  храмовая  крыса  и
единственной ценной вещью в мире считал Ущербную Луну - наследство  старшего
брата.
   К Джангараю он привязался почти сразу, когда в  ответ  на  свой  извечный
вопрос, справедливо ли поступает ингевон, получил совершенно  непривычный  и
неожиданный ответ.
   - Конечно, несправедливо, - ответил тогда  Джангарай.  -  Но  я  поступаю
несправедливо только с  несправедливыми  людьми.  -  И  это  была  чистейшая
правда. Бордонкай неоднократно помогал другу в самых рискованных затеях. Вот
почему, собираясь сопровождать Каэтану в ал-Ахкаф, Джангарай  сразу  подумал
об исполине - ему пришло в голову, что сила и  верность  Бордонкая  были  бы
нелишними в этом путешествии. Но согласится ли он поехать?  Последнее  время
великан стал  неуступчивым,  и  подозрительным.  Ему  мерещились,  обманы  и
заговоры, и хотя он по-прежнему дов