в свои.
   - У тебя теплые руки, - прошептала она.
   Нингишзида и Тхагаледжа переглянулись.
   - А кто это был? - раздался голос.
   Все обернулись, только Каэ  даже  не  подняла  головы.  Барнаба  стоял  у
дверей, забытый всеми на это время.
   - Кого ты имеешь в виду? - обратился к нему Арескои.
   - Я спрашиваю, кто там в этой темноте был, что он помог нашей Каэ?
   - Не знаю, - тихо-тихо сказала она. - Но наверное, тот, кто спас  меня  у
йаш чан.
   - Спасибо ему, - сказал Арескои.
   - Спасибо, - повторил Траэтаона.
   - Я найду его, чтобы отблагодарить, чего бы мне это ни стоило, - пообещал
Тиермес.
   Остальные только склонили головы в знак согласия. Каэ лежала с  закрытыми
глазами. Нос ее заострился, щеки запали. Она выглядела смертельно  уставшей,
но дух жизни уже прочно поселился в ее комнате.
   - Будем дежурить по очереди, - предложил Жнец. -  Люди  и  Барнаба  пусть
отдыхают, они сделали все, что смогли. Я посижу с ней первым, а  потом  меня
сменит кто-нибудь из вас.
   - Мы пока поищем наследника эльфов, -  сказал  Траэтаона.  -  Зови,  если
нужно.
   Когда все удалились и помещение опустело, Тиермес сел  у  постели  Богини
Истины.
   - Что тебе рассказать, милая? - спросил он.
   Она не протестовала на этот раз против такого обращения.
   - Что там с перстнем?
   - Энгурра - это княжество, где хранился перстень с той войны, - выжжена и
разгромлена. Все жители убиты. Остался только  наследник  эльфа  Аэдоны.  Он
унес перстень с собой, а мы его прошляпили. Представь себе, едем в Энгурру -
а на дороге двое путников отбиваются от каких-то кошмарных  тварей.  Ну,  мы
тварей уничтожили, а странников пугать не стали, решили, что  с  них  и  так
достаточно впечатлений. Оказалось, это и был наследник со своим товарищем.
   - А товарищ кто?
   - Колоритная личность. Хозяин Лесного Огня. Правда, грозно звучит?  А  по
виду и не скажешь - типичный альв. В шелковых панталонах по колено и шапочке
набекрень, с пером  разумеется.  Такой  забавный...  Ну  ничего.  Арескои  и
Траэтаона, я думаю,  быстро  отыщут  их,  зная,  кого  искать.  А  когда  ты
поправишься, двинемся на Иману - разыскивать вторую часть  талисмана.  Если,
конечно, еще чего-нибудь не случится. - Он помолчал, рассеянно поглаживая ее
ладонь. - Я вот все думаю, кто же это был там, в твоем сне?
   - Враг.
   - Нет, я о том, у кого хватило сил тебя спасти. Кто это мог быть?  Может,
Барахой?
   - Не похоже. Да и побоялся бы он...
   - Неприятно говорить так, но ты, скорее всего, права.  Страшно  подумать,
что я тебя не слышал.
   - Меня никто не слышал.
   - Но этот таинственный помощник!
   Она только вздохнула. Тиермес внимательно вгляделся в крохотные морщинки,
залегшие в углах прекрасного рта, прикусил губу, чтобы  не  выдать  себя  ни
звуком. Выдохнул.
   - О чем ты сейчас думаешь? - спросил он, когда был уверен, что его  голос
звучит, как всегда, спокойно.
   Она  молчала  так  долго,  что  Жнец  решил,  она   заснула.   И   боялся
пошевелиться, чтобы не  потревожить  ее.  Но  когда  он  все  же  наклонился
поближе, чтобы посмотреть, как обстоят дела, то увидел,  что  глаза  Каэтаны
широко раскрыты и она смотрит  в  одну  точку  на  потолке.  Вдруг  губы  ее
шевельнулись, и она ответила:
   - О Бордонкае...

ЧАСТЬ 2

   Город не  сдавался  вот  уже  третьи  сутки,  и  урмай-гохон  разгневался
всерьез. В эти  моменты,  несчастливые  для  детей  Ишбаала,  все  старались
попрятаться, как паршивые крысы, по  своим  норам,  дабы  не  встретиться  с
пылающим взглядом Несущего Смерть.  Потому  что  взгляд  этот  сулил  гибель
скорую и неизбежную.
   Кто виноват, что проклятые жители города так яростно его обороняют, а  их
гохоны не уступают в искусстве воевать подданным урмай-гохона? Может, даже и
превосходят их в этом искусстве, но нет во всей огромной армии того безумца,
которому так опротивела его  жизнь,  что  он  решился  бы  сказать  об  этом
Несущему Смерть, возлюбленному сыну Ишбаала.
   Мрачнее тучи сидит урмай-гохон в своем алом шатре, и с застывшими  лицами
стоят вокруг шатра его  верные  телохранители-багара.  Им  одним  не  грозит
ярость повелителя, потому что их он ценит, им он доверяет и попросту казнить
не станет. Но все же лучше стоять тихо и лишним движением  не  привлекать  к
себе внимание. Ибо ярость урмай-гохона  страшнее  молнии,  которая  не  бьет
дважды в одно место, и ужаснее голодного тигра, ибо тиф  насыщается  гораздо
быстрее. Ярость урмай-гохона  подобна  кровожадному  дракону,  который  сеет
смерть ради смерти, и подобна она слепому урагану, который бушует  в  степи,
снося все на своем пути... А еще подобна она сказочному зверю  Хедамма,  что
охраняет вход в подземное царство, - и ни один смертный не может заглянуть в
его пустые глазницы, ибо высосут они его душу; а тени мертвых через эти дыры
и попадают в свой последний приют. Вот что такое ярость урмай-гохона.

***

   Аруз был небольшим городом, по существу  пограничной  крепостью,  которая
стояла на северо-восточном рубеже Сихема. Полагалось считать, что дальше нет
никаких цивилизованных поселений, а только  равнины  и  леса,  доходящие  до
верхних пределов хребта Онодонги. Там обитали полудикие варварские  племена,
поклоняющиеся животным и силам природы, они жили охотой и постоянно  воевали
между собой, но до границ Сихема никогда не доходили, испытывая перед своими
западными соседями суеверный панический ужас.
   Только самые смелые из них иногда подъезжали к  стенам  Аруза,  предлагая
торговый обмен. В торговле они  смыслили  ровно  столько,  сколько  дети,  и
жители города  всячески  поощряли  их,  потому  что  за  несколько  железных
наконечников для стрел или за грубо сработанный нож можно было получить  две
свежие оленьи туши или ворох драгоценных шкур. В  крепости  было  всего  два
кузнеца,  и  оба  процветали,  сбывая  дикарям  неудавшиеся  изделия.  Но  в
большинстве своем варвары пользовались каменными и деревянными  орудиями.  У
некоторых из них были кони, но они не знали ни седел, ни стремян,  а  вместо
уздечек использовали грубые волосяные  веревки.  Не  удивительно,  что  кони
плохо слушались узды и были  такими  же  дикими  и  непокорными,  как  и  их
хозяева. Словом, никто в Сихеме не считал варваров возможными противниками.
   Их  происхождение  оставалось  загадкой.  Полагали,  что   они   являлись
ближайшими сородичами огнепоклонников-нинхурсагов, переселившихся  в  давние
времена в Урукур. Высокие, одетые в шкуры,  смуглые,  длинноволосые.  Лучшим
украшением для воина были многочисленные ожерелья из зубов диких животных, а
также поверженных врагов. И чем больше было убитых  на  счету  варвара,  тем
более мужественным и сильным он считался. Так выбирали и вождя племени.  Те,
кто хотел занять это место, встречались в смертельном поединке. Сильнейший и
правил своими сородичами до тех  пор,  пока  кто-нибудь  помоложе  не  желал
оспорить у него это право.
   Цивилизованному миру не было дела до этой кучки одетых в шкуры дикарей до
тех  пор,  пока  до  жителей  Аруза  не  дошли  слухи  о  том,  что  племена
объединяются под началом какого-то могучего вождя, сына Ишбаала.  Кто  такой
Ишбаал, в Арузе не знали, а новостью не заинтересовались - в Сихеме как  раз
случился правительственный переворот, и на трон взошел  представитель  новой
династии. Вся знать города с тревогой ждала решения собственной судьбы.
   А когда в столице утихли беспорядки, постепенно стала налаживаться  жизнь
и улеглись страсти в пограничной провинции, куда новости всегда  доходили  с
большим опозданием, у ворот Аруза появился первый обоз  варваров,  привезший
товар.
   Воины, сопровождавшие его, были немногословны. Но они все-таки рассказали
жителям города, что великий бог Ишбаал прислал к  ним  своего  возлюбленного
сына - Несущего Смерть, который победил  в  единоборстве  всех  вождей  всех
племен.  Он  оказался  настолько  храбрым  и   могучим   воином,   что   все
безоговорочно признали его власть. Теперь они одно большое племя  танну-ула,
а их  повелитель  называется  урмай-гохоном.  Подвластные  ему  вожди  стали
гохонами.
   Но самый главный сюрприз ожидал граждан Аруза впереди: на сей раз варвары
привезли не мясо, не шкуры, а серебро и золото.
   И серебра, и золота было много.

***

   Весь следующий месяц кузнецы работали не  покладая  рук.  Плата,  которую
предложили неразумные варвары за их изделия, превышала всякие ожидания. Даже
огромные проценты, которые запросил с мастеровых комендант Аруза, нимало  не
огорчили их. Все равно оставалось достаточно.
   Ошалев от жажды наживы, кузнецы выковали варварам сотни и сотни  копий  и
боевых топоров, секир и наконечников для стрел, кривых восточных  клинков  и
прямых западных мечей. Шипастые булавы пользовались особой популярностью,  и
их заказали в Хатанге - самом близком к Арузу городе.  Это  все  равно  было
очень выгодно.
   Прослышав о возможности хорошо заработать, оружейных дел мастера  хлынули
на границу Сихема со своими переносными кузнями. Горожане не возражали - они
уже не справлялись  с  заказами.  Варвары  продолжали  платить  драгоценными
металлами за латы, щиты и шлемы. И  почему-то  никому  не  пришло  в  голову
остановиться и спросить себя, зачем племени танну-ула столько оружия.
   И сколько же их на самом деле?
   Следующими получили  громадный  заказ  шорники.  Тем  количеством  седел,
которое они изготовили в рекордно короткий срок, можно было завалить большую
площадь Аруза. Жители Сихема понемногу обогащались за счет  варваров,  и  их
это  радовало.  Правда,  находились  горячие  головы,   которые   предлагали
выступить с войском против жалких дикарей, чтобы  сразу  отнять  у  них  все
богатства (а откуда они  вообще  взялись?),  но  это  предложение  никто  не
поддержал. Зачем рисковать жизнью и проливать  кровь,  когда,  работая  чуть
больше, нежели обычно, можно обеспечить и свою старость, и будущее детей,  а
то и внуков.
   И только редкие мудрецы вдруг засобирались поближе к столице. Однако, как
показали дальнейшие события, это их не спасло.

***

   Он появился в племени детей Орла однажды утром, ведя  в  поводу  черного,
как ночь, злобного, как и он сам, коня. Первого же воина, который  преградил
ему путь, он сшиб с ног ударом огромного кулака, а ведь в племени детей Орла
слабые не выживали. Из шатров высыпали женщины,  и  дети  глазели  на  него,
робко прячась. От чужака исходил явный запах свирепого зверя. Он шел прямо к
шатру вождя.
   Тэка - вождь и единовластный хозяин в этом селении - не  терпел  чужаков.
Особенно тех, кто подвергал сомнению его воинскую доблесть  и  силу.  Черепа
немногих смельчаков  украшали  шесты,  воткнутые  позади  большого  шатра  в
назидание остальным.  Последнее  время  желающих  оспорить  власть  Тэки  не
находилось. Далеко по степи неслась весть о его несокрушимой мощи. К тому же
у вождя был настоящий железный нож - длинный, в локоть, и очень  острый.  От
его ударов не спасся еще ни один человек.
   Когда чужак дерзкой рукой схватился за шкуру, закрывавшую вход в шатер, и
оборвал ее, Тэка издал яростный рев. Ему ничего  не  нужно  было  объяснять.
Одним движением вскочив на ноги из лежачего  положения,  он  встал  напротив
врага, сжимая в руках свое оружие. Гигант Тэка скалил зубы в злобной усмешке
- он был уверен в своих силах, но чужак выглядел  достойным  противником,  и
его голова могла  стать  настоящим  украшением  шатра.  Ее  не  стыдно  было
водрузить на центральном столбе, чтобы издали было  видно,  сколь  свирепого
противника одолел вождь.
   Два длинных рубца пересекали лицо Тэки, и один корявый  шрам  змеился  по
его правому плечу. Это были  отметины,  оставленные  горным  медведем.  Тэка
задушил его голыми руками.
   Чужак был намного больше горного медведя.
   А женщины, затаив дыхание, смотрели на пришельца. Иметь сыновей от такого
воина было пределом мечтаний любой из  них.  Когда  громадная  гора  мышц  и
мускулов с  прекрасной  смуглой  кожей,  на  которой  не  было  ни  малейшей
отметины, ни шрама, ни царапины, прошествовала к шатру вождя,  они  невольно
двинулись следом. Ни у одной юной девушки в племени не было столь прекрасной
кожи и таких роскошных буйных волос.  Чужак  носил  их  на  особый  манер  -
собранными  пучком  на  макушке,  как  было  принято  у  варварских  племен,
обитающих в предгорьях Онодонги. Глаза у него были завораживающие - черные и
бездонные. В них плясали золотистые искорки, и от этого взгляд  казался  еще
более пронзительным.
   Лицо у  пришельца  тоже  было  примечательное.  Его  черты  -  жесткие  и
рельефные, не были,  однако,  грубыми.  Правильный  овал,  высокие  скулы  и
втянутые щеки придавали ему выражение строгости.  А  выступающие  надбровные
дуги  с  густыми  бровями,  резко  очерченными   и   изогнутыми,   исключали
необходимость хмуриться - и без того взгляд из-под них получался  грозным  и
внушительным. Острые уши были плотно прижаты к голове.  Крепкий  подбородок,
тонкие губы с жесткими складками в углах рта, острые зубы хищника.  Варварам
не было знакомо понятие "аристократ", но в любой цивилизованной стране этого
человека посчитали бы потомком древнего аристократического рода.
   Воины же обратили внимание на то, как уверенно и мягко ступает  пришелец.
Он, как гибкая степная кошка, перекатывался с пятки на  носок,  словно  плыл
над землей, не оставляя за собой привычного следа курящейся пыли. При каждом
шаге мускулы громадными шарами перекатывались под его кожей. Мышцы  толстыми
канатами обвивали его грудь, руки, ноги и шею. Кто-то шепнул:
   - Этого будет сложнее задушить, чем медведя.
   На открытой гладкой груди звенели и стучали ожерелья из клыков, когтей  и
зубов. Было трудно разобрать в этой массе, кому они принадлежали, но  зоркие
глаза детей Орла заметили множество клыков ящеров и уррохов - степных котов,
по своим размерам превосходящих горных медведей. Говорили, что по всей земле
уррохи вымерли и лишь в здешних  местах  предки  оставили  их,  чтобы  среди
воинов  выживали  только  сильнейшие.  Убивший   урроха   считался   навечно
величайшим воином. С ним никто не затевал сражения. Даже если он  становился
вождем  племени,  его  нельзя  было  вызывать  на   традиционный   поединок.
Нарушившие закон карались быстро и свирепо.
   Черный конь послушно остался стоять в  стороне,  в  нескольких  шагах  от
хозяина, а на подошедшего к нему варвара оскалился  так,  что  тот  поспешно
отступил, не желая испробовать своей головой крепость копыт черного демона.
   Ослепленный яростью Тэка уже размахивал ножом перед носом чужака.
   - Ты пришел занять мое место?! - орал он. - Я  переломаю  твои  кости,  я
вырежу твои глаза, я вырву с корнем твои волосы, и ты будешь лизать мои ноги
языком до тех пор, пока я не отрежу и его! Вот что я делаю с такими, как ты.
   Чужак молчал и усмехался.
   Он только усмехался  и  больше  ничего,  но  детям  Орла  почему-то  было
страшно.
   А потом случился поединок. Собственно, поединком это нельзя было назвать,
хотя чужак и не нарушил неписаных правил. Просто оказалось, что справиться с
противником для него так просто, будто он имеет дело со слабым  ребенком.  А
кто же говорит о поединке, когда взрослый  мужчина  наказывает  зарвавшегося
младенца?
   Тэка бросился на врага, держа руку с вертикально поставленным ножом прямо
перед собой, - раньше эта тактика его  всегда  выручала.  Но  теперь  словно
хрупкая соломинка попыталась  перешибить  каменную  глыбу.  Пришелец  слегка
отодвинулся в тот момент, когда грузное тело  вождя  неслось  на  него  всей
своей тяжестью, перехватил кисть с ножом и рванул в сторону. Тэка захрипел и
ошарашенно уставился сначала на свою руку, потом - на противника. Его  кисть
безвольно висела, вывернутая из сустава, нож  выпал  из  посиневших  пальцев
вождя прямо под ноги, в пыль. А еще через секунду он и сам валялся в пыли, а
чужак давил ему на плечи всей громадой своих мускулов.
   Вот он схватил Тэку за шею, уперся ему коленом в спину... Раздался хруст,
как  если  бы  треснуло  сухое  полено,  и   у   присутствующих   от   этого
отвратительного звука заныли зубы. А безвольное тело их вождя было отброшено
в сторону одним небрежным пинком.
   Чужак повернулся и обвел толпу черными, бездонными  глазами,  усмехнулся,
прошествовал в шатер Тэки.
   Никто не знал, как теперь быть. Пришелец так и  не  произнес  ни  единого
слова за все это время, ни о чем не спросил, ничего не приказал,  он  никому
не угрожал и никого не пытался привлечь на свою сторону. Он  был  страшен  и
опасен. И дети Орла моментально подчинились этой хищной  несокрушимой  воле.
Им и в голову не пришло, что можно  попробовать  хоть  что-нибудь  возразить
этому могучему великану.
   А к вечеру по селению поползли  слухи.  Тэка  был  слишком  силен,  чтобы
простой человек мог убить его, как ребенка. Значит, человек, одолевший Тэку,
не был простым. Скорее всего это потомок какого-нибудь великого зверя, может
даже того самого горного медведя, которого задушил их бывший  вождь.  И  сын
хищника принял человеческий облик, чтобы отомстить за  отца.  Это  было  уже
понятнее, понятным становилось и молчание пришельца, так  и  не  раскрывшего
рта за весь прошедший день. Он даже из шатра не выглянул. Черный,  свирепый,
как дикий  кот,  его  скакун  стоял  неподвижно  у  входа.  Люди  в  селении
волновались, а перепуганные женщины  стали  прятать  детей.  А  ну  как  сын
медведя не удовлетворится одной жертвой и захочет еще крови?
   И только два воина  рассудили  иначе.  На  рассвете  следующего  дня  они
принесли к шатру вождя два деревянных блюда с кусками  жареной  дичи  и  два
полных кувшина хмельного пива. И стали ждать. Вскоре  полог  откинулся  и  у
входа в шатер появился чужак, который жадно принюхивался к запаху еды.
   - Прими наш дар, - сказал один из мужчин,  сидевших  на  корточках  перед
шатром.
   - Будь нашим отцом, - поклонился второй.
   Великан схватил с блюда большой кусок и  отправил  его  в  рот.  Вылил  в
глотку полный кувшин. Затем вытер рот тыльной стороной ладони и  сказал  как
ни в чем не бывало:
   - Я доволен. Как вас зовут?
   - Айон, - сказал первый воин.
   - Хоу-и, - склонился перед новым вождем второй.
   - Я запомню, - сказал великан.
   Он вышел из шатра, потянулся и взял в руку узду своего коня.
   - Поедете со мной, - кивнул он обоим мужчинам.
   Те не осмелились протестовать и  даже  не  подумали  спросить,  куда  они
собираются ехать. Эти  двое  безошибочным  чутьем  определили,  что  грозный
пришелец не просто будет вождем их племени - одного племени для него слишком
мало. И очень разумно держаться к нему поближе и  расторопно  выполнять  все
его приказы. А вот противиться ему не стоит, если,  конечно,  жизнь  дорога.
Они поспешно оседлали своих коней и поехали из селения следом за своим новым
хозяином, сопровождаемые слезами и воплями неразумных женщин, которые  всего
боятся. А бояться нечего, ибо даже кровожадный сын горного медведя нуждается
в верных слугах, советниках и почитателях...
   Айон и Хоу-и навсегда запомнили свое путешествие с чужаком. Имени  своего
он им не сказал, велев называть себя не иначе как гохон.  Очевидно,  на  его
языке это и обозначало "вождь".
   Первым они посетили селение детей Волка. Так же молча проехали мимо  всех
хижин (дети Волка были с недавних пор оседлым племенем),  пока  не  достигли
центральной части поселка и не остановились перед хижиной вождя.  Там  чужак
вырвал из земли один из опорных столбов, отчего  вся  постройка  покосилась.
Разгневанный Инта - самый сильный воин и умелый охотник в племени -  вылетел
вихрем наружу, увидел своего врага и  приостановился...  Он  почуял  грозную
силу, исходящую от воина на черном коне, и предложил ему сразиться в честном
поединке, выбрав в качестве оружия длинные  копья,  с  которыми  дети  Волка
ходили охотиться на хищников и соседей. Чужак согласился.  Ему  дали  копье,