знания так много, что очень  часто  я
упускаю из виду самое важное, отвлекаясь на мелочи.
   Сначала я  думал,  что  мне  будет  все  равно,  кто  станет  править  на
Арнемвенде: Древние боги, Новые боги или грядущий  повелитель,  который  уже
готов занять этот мир. Меня это, в сущности, не касается. Я не могу быть  ни
добрым, ни злым, ни честным, ни лживым, ни трусом, ни храбрецом. Но  однажды
я посмотрел на тебя и понял, что тоже могу стать, кем захочу. Потому что  на
моих  глазах  маленькая  девочка  -  беспомощный,  смертный,  обеспамятевший
человек -  прошла  огромный  континент,  полный  опасностей,  шаг  за  шагом
возрождая, воссоздавая из небытия могущественную богиню, которую  мир  давно
оплакал. Ты не только сама вернулась в свою страну, ты еще и вернула надежду
тем, кому хочется надеяться на лучшее. И я видел, как  Богиня  Истины  стала
Истиной - неподдельной и настоящей. И я должен смочь.
   - Должен. - Каэ коротко глянула на собеседника. - Времена бывают разные -
тут ты не прав, друг мой. О временах говорят,  что  они  были  страшные  или
добрые, радостные или жестокие. Так что  только  в  твоей  власти  выбирать,
каким тебя запомнят.
   - Узнала? - спросил толстяк почему-то шепотом.
   - Не сразу, - честно призналась она. - И монахи меня довольно-таки сильно
запутали. Хотя они же и дали мне ключ к разгадке.
   - Тогда говори, поможешь?
   - Помогу. - Она протянула ему руку. - В любом случае  помогу,  независимо
от того, чем ты отплатишь, хоть бы и ничем.
   - Это из-за... них? - Толстяк неопределенно мотнул головой куда-то вверх.
   - Да.
   Они молча прошли по мостику и свернули  на  правую  аллею.  Каэ  молчала,
потому  что  глаза  ее  были  готовы  наполниться  слезами,  и  она  боялась
заговорить, чтобы не расплакаться,  -  как  всегда,  упоминание  о  погибших
друзьях больно резануло ее по сердцу.  "Паломник"  тоже  не  хотел  нарушать
тишину. Наконец Каэтана несколько раз прерывисто вздохнула и приняла прежний
строгий вид.
   - У нас с тобой огромная куча дел, - сказала она, обращаясь к толстяку. -
Но прежде ответь мне на один вопрос. Ты вот  упоминал  тут,  что  помог  мне
как-то. Я правильно понимаю, что это выразилось в  том,  за  какой  срок  мы
добрались до Сонандана?
   - Не совсем. До Сонандана ты добиралась с нормальной скоростью, а вот  до
ал-Ахкафа...
   - Я так и думала, что потратила на этот путь слишком мало времени.
   Толстяк самодовольно улыбнулся, потом внезапно покраснел.
   - Если скажу правду, ты не обидишься?
   - Постараюсь, - честно ответила Каэ.
   - Не собирался я тебе помогать вначале. Просто засмотрелся, вот и  торчал
все время рядом...
   - И время для меня практически остановилось?
   - Ну, почти. Но зато потом я помогал тебе уже сознательно.
   Парк огласился звонким смехом Интагейя Сангасойи.
   - Ты что это? - обиженно спросил ее собеседник.
   - Если бы, если бы все боги были такими же сознательными, как и  ты...  -
Она остановилась. - Слушай, а как мне тебя называть? Не могу же я обращаться
к тебе, как все. Глупо  как-то  говорить:  "Доброе  утро,  Время",  "Как  ты
сегодня спал, Время?"...

***

   - А вот и твой цепной  дракон!  -  Толстяк  неожиданно  ткнул  пальцем  в
сторону аллеи - той самой, где стоял фонтан с  дельфином,  летящим  на  косо
положенном куске зеленого стекла, стилизованного под морскую волну.
   - Это еще кто? - удивилась она.
   Но ответа не потребовалось.

***

   Когда не на шутку встревоженный Нингишзида в сопровождении четырех  дюжих
жрецов наконец отыскал Каэтану и ее посетителя в самом дальнем уголке парка,
он облегченно перевел дух. Но ненадолго. Вообще-то надо  было  бы  высказать
Каэтане все, что он думал по поводу ее беспечности и  неосмотрительности,  -
но не ругаться же с Великой Богиней в присутствии подчиненных и посторонних.
Молодым священнослужителям он, конечно, вообще ничего не объяснял, да и  что
он мог бы им объяснить, если и сам толком ничего не знал,  -  они  стояли  и
благоговели при виде своего божества. А Нингишзида никак  не  мог  придумать
достаточно  благовидный  предлог,  чтобы  заставить  надоевшего  "паломника"
убраться восвояси: ну не нравился он верховному жрецу - и все  тут.  Наконец
Нингишзида набрал полную  грудь  воздуха,  чтобы  произнести  первую  фразу,
естественно о делах государственной важности, как...
   - Это ты? - обрадовалась Интагейя Сангасойя. - Вот хорошо. А  я  уж  было
собралась посылать за тобой кого-нибудь. Познакомься еще раз - это мой почти
что родственник из старшего поколения.
   Она обернулась к толстяку и спросила:
   - Так как прикажешь тебя называть?
   - Придумал!!! Придумал, - ответил  тот  с  непередаваемым  выражением  на
круглой физиономии, - меня будут звать Барнаба. Ну как, благозвучно?
   - Как тебе сказать... Запоминается сразу и ни на что не похоже.
   - Вот и прекрасно, - сказал толстяк.
   - Тогда заново: это, Нингишзида, высшее существо, гораздо старше и мудрее
меня. - (Толстяк заалел щеками). - Если честно, то  и  существом  его  можно
назвать с натяжкой. Чти его превыше многих - это он отмеряет твои дни.
   Нингишзида покачнулся было, но выстоял. Он слегка поклонился  толстяку  и
сказал:
   - Разреши мне смиренно приветствовать тебя, о Барнаба.
   За его спиной раздался характерный звук - верховный жрец мог голову  дать
на отсечение, что юные служители сдержанно прыснули, услышав это имя.
   Когда Каэтана  пригласила  гостя  во  дворец,  чтобы  там  подзакусить  и
побеседовать о насущных проблемах, он  постарался  приотстать,  чтобы  затем
из-за спины наклониться к своей повелительнице.
   - Прости, о Кахатанна, но все же, кто это такой? Бог судьбы?
   - Время, - коротко ответила она.
   "Еще не самое страшное, что могло бы быть", - подумал он.
   Барнаба обернулся ко всем сразу:
   - Я еще никогда-никогда не закусывал. Это интересно?
   - Очень, - улыбнулась Каэ. - Одного  этого  будет  достаточно,  чтобы  ты
надолго остался в человеческом образе.
   Нингишзида не был глупцом и  жил  сегодняшним  днем  только  потому,  что
понимал: всей человеческой мудрости не хватит, чтобы решить самый главный  и
самый серьезный вопрос  -  что  сделать  для  того,  чтобы  остановить  Зло,
постепенно проникающее в их мир. Он догадывался о том, что его богине  очень
скоро придется сражаться с этим противником не на жизнь, а на смерть, потому
что нельзя жить в стороне от мира и делать вид, что в нем  все  по-прежнему.
Он догадывался, что диковинные посетители недаром зачастили  в  Сонандан  со
времени возвращения Истины в свой храм. Он понимал, что самая страшная битва
все еще впереди... Но жизнь брала свое.

***

   Татхагатха Сонандана, так же как и  верховный  жрец  Интагейя  Сангасойи,
родился и вырос в мире, где его богиня  была  лицом,  условно  существующим.
Все, что с ней было связано, долгие годы относилось только к области  легенд
и преданий. Поэтому недавнее ее возвращение и обрадовало правителя  огромной
страны, и несколько обескуражило. Каэтана вернулась  уже  несколько  месяцев
тому  назад,  а  Тхагаледжа  все  еще  плохо  представлял  себе,  как  нужно
обращаться с живой богиней. "Чересчур живой и подвижной", - заметил  бы  тут
мудрый Нингишзида.
   Появление  Каэтаны  в  компании  разноцветного  толстяка  с  непостоянной
внешностью, совершенно сбитого с толку верховного жреца и нескольких молодых
священнослужителей, не перестающих отбивать поклоны,  вызвало  у  татхагатхи
легкое замешательство. А когда  ему,  как  нечто  само  собой  разумеющееся,
сообщили, что разноцветный толстяк  -  это  Время,  но  называть  его  нужно
Барнабой, а также всенепременно следует угостить Барнабу обедом,  он  понял,
что ничто на свете больше его не удивит.
   В парадном зале слуги накрывали стол,  а  Каэтана  пригласила  правителя,
жреца и гостя обсудить накопившиеся вопросы.  Вопросов,  к  сожалению,  было
много. А если хорошо разобраться -  всего  один.  Но  от  этого  становилось
только страшнее.
   - Что у нас делается? - спросила Каэ, садясь  на  свое  любимое  место  у
самого окна.
   - Многое, - лаконично ответил Тхагаледжа.
   Ему было трудно решить, о чем рассказывать в первую очередь.  Разведчики,
прибывшие с разных концов границы и из-за хребта Онодонги, принесли  столько
дурных и тяжелых вестей, что не хотелось вовсе говорить о них этим солнечным
днем.
   Мир переживал страшные времена. Правда, говорят, что времена  никогда  не
бывают легкими и всегда находится какая-нибудь напасть на род  человеческий,
но такого не могли припомнить и старейшие мудрецы Сонандана.
   - Говори, - приказала Каэ, начиная  догадываться  о  том,  что  вести  ей
предстоит услышать далеко не самые приятные.
   - Самая важная новость: на окраине Салмакиды стали находить трупы  людей,
погибших не своей смертью.
   - Точнее...
   - Точнее - их всех растерзало на части нечто. Это нечто не животное  или,
вернее, не обычное животное, потому что жертвы  свои  поедать  не  стало,  -
хмуро доложил татхагатха.
   Каэ отвернулась к окну  и  замолкла.  Такого  не  случалось  в  Сонандане
слишком давно. И она понимала, что это кошмарное послание для нее - послание
от того, кто никогда не ценил жизнь, ненавидел людей и собирался  превратить
в прах и пепел тот мир, который она так любила. То,  что  Враг  не  побоялся
проявить себя открыто, должно было сообщить ей  о  его  возросшей  мощи.  Он
объявлял войну... А она - она была к ней совершенно не готова.
   Богиня повернулась к татхагатхе:
   - Нашлись какие-нибудь следы, предметы, хоть что-нибудь,  по  чему  можно
было бы судить о природе этого существа?
   - С этим тоже возникли проблемы, -  ответил  Тхагаледжа,  помедлив  самую
малость. - Были привлечены лучшие следопыты сангасоев, но зашли в тупик. Они
столкнулись с  неведомым  и  твердят,  что  ничего  не  понимают,  но  следы
странные, не говоря о том, что их слишком  мало.  Пусть  Великая  Богиня  не
гневается на своих детей: они сделали, что  смогли.  А  я  приказал  вызвать
следопытов из Джералана.
   - Но, Великая Богиня, - ахнул Нингишзида, обращаясь  почему-то  именно  к
ней, - ведь следопыты тагар никогда не были лучше сангасоев.  Зачем  обижать
твоих достойных сыновей недоверием?
   - Великая Богиня, -  пробормотала  Каэ  с  непередаваемой  интонацией,  -
Великая Богиня, которая не может защитить свой  народ.  Ну  что  же,  -  она
обернулась к Барнабе, - вот нас и  настигло.  Даже  если  бы  я  и  захотела
отсидеться за горами, то не получится: мой враг пришел за мной. А я,  -  она
жалобно обвела глазами собеседников, - даже не знаю, где он.
   Барнаба смутился:
   - И я не знаю. Хотя должен был бы иметь об этом какое-то представление.
   Каэтана решительно поднялась из кресла.
   - Хорошо, Барнаба, ты обедай, постигай великую науку  гурманства.  Думаю,
что Тхагаледжа и Нингишзида будут тебе такой же прекрасной компанией, как  и
мне. А я буду у себя. После обеда, - кивнула она жрецу,  -  приходи.  Я  дам
тебе несколько распоряжений.
   - Но... - начал было тот.
   - После обеда, - раздельно сказала Каэ.
   Татхагатха только  прерывисто  вздохнул:  о  чем  прикажете  говорить  со
Временем во время обеда и как тут изъясняться без неудачных каламбуров?

***

   Когда, спустя два часа, Нингишзида, Тхагаледжа и довольный и отдувающийся
Барнаба вошли в правый притвор храма, разыскивая богиню, их глазам предстало
знакомое  и  совершенно  недвусмысленное  зрелище.  Каэтана  стояла  посреди
комнаты, облаченная в дорожный мужской костюм, подпоясанная широким поясом с
металлическими наборными пластинами, и прилаживала перевязь для двух  мечей,
которые лежали перед ней на столе.
   - Все-таки решила уйти, - не то спросил, не то утвердил жрец.
   - Пора. - Интагейя Сангасойя наконец справилась с  перевязью  и  занялась
дорожным мешком. - Мне  нужно  все  приготовить  в  дорогу  и  быть  готовой
отправиться в путь  в  любую  минуту.  Не  мешайте  мне,  а  лучше  помогите
проверить, не забыла ли я чего.
   Она некоторое время сосредоточенно копалась в вещах, бормоча  что-то  под
нос.
   - Покой - страшная штука.  Стоит  пожить  на  одном  месте  полгода,  как
начинает казаться, что я ничего не  смыслю  в  путешествиях.  -  Каэ  лукаво
подмигнула. - И должна с прискорбием отметить, что это на  самом  деле  так.
Например, забыла средство для добывания огня - любое, огниво хотя бы.
   - А кто тут богиня? - невзначай обронил Барнаба.
   - Это  не  имеет  принципиального  значения.  Со  своими  "божественными"
способностями я уже имела кучу хлопот. Предпочитаю не связываться...
   -  Может,  ты  все-таки  торопишься?  -  с  надеждой  в  голосе  произнес
правитель. - Что делать нам, когда ты уйдешь?
   - Как говорит один мой  знакомый  император,  пора  становиться  тираном.
Буквально никто не считается с решением вышестоящей инстанции...  Ты  хочешь
спросить, что вам делать, если я не вернусь?
   Татхагатха промолчал, но по его лицу было видно, что именно это он имел в
виду.
   - Я надеюсь вернуться и на сей раз, потому что не имею права  на  роскошь
оставить этот мир на произвол судьбы, - сказала она и неожиданно захихикала.
   Нингишзида позволил себе высоко поднять бровь в знак недоумения.  Барнаба
же не стал деликатничать:
   - Что это ты вдруг развеселилась?
   - Да так, услышала себя со стороны... Тоже мне спасительница мира. -  Она
помрачнела. - Самое страшное: понимаешь  свою  собственную  беспомощность  и
вместе с тем знаешь, что действительно должна сделать все, чего  сделать  не
можешь, потому что больше некому. Ладно,  это  сантименты.  А  вам  надлежит
готовиться к войне - к последней войне, в которой не будет  проигравших.  Вы
должны знать, что после нее существовать будет только один из нас:  или  мы,
или наш враг. Хотелось бы все-таки, чтобы остались  именно  мы.  Только  вот
гарантий никаких нет и быть не может.
   - Ты считаешь, что это время уже наступило? - спросил Тхагаледжа.
   - Я бы рада была ответить тебе, что у нас  еще  вся  жизнь  впереди,  но,
боюсь, если мы хоть немного промедлим с решением, уже нечего  будет  решать.
Мы  просто  окажемся  перед   фактом,   что   живем   в   совершенно   ином,
видоизменившемся мире. Мне страшно подумать, как немного  времени  осталось,
чтобы подготовиться к этой битве и найти врага.
   Барнаба важно кивнул внезапно облысевшей головой:
   - Я тоже чувствую, как расползается повсюду тень того, что  и  назвать-то
толком нельзя. Оно есть везде, и, с другой стороны, его  нельзя  определить,
указать  на  него:  смотрите,  люди,  -  вот   это   подлежит   немедленному
уничтожению. И мне страшно. - Он тепло улыбнулся Каэтане. - Ты не останешься
одна, девочка моя. Мы пойдем вместе, и единственное, что я могу  точно  тебе
обещать, - времени у тебя хватит. Я сделаю все, что в моих силах?  А  еще  с
тобой будут  они.  -  И  Время  слегка  раскланялось  с  мечами  Гоффаннона,
лежавшими на столе.
   - Ты  их  знаешь?  -  спросил  татхагатха.  -  Я  имел  в  виду,  что  ты
поздоровался с ними, как с живыми существами.
   - А они и есть живые, - сказал Барнаба.  -  Люди  слишком  молоды,  чтобы
знать эту историю. Ее  никогда  никому  не  рассказывали,  и  очевидцев  уже
давным-давно нет. А те, кто помнят, не станут об этом говорить.
   Каэтана погладила рукой оба клинка.
   - Если хочешь, расскажи им. Может, это и несправедливо, что  столько  лет
никто не отдавал должного двум храбрым и верным душам. Расскажи, Барнаба,  и
я тоже послушаю.
   - Удобно ли? - спросил тот.
   И стало очевидно, что он слегка кокетничает, желая, чтобы его упрашивали.
Нингишзида и татхагатха так заинтересовались странным  заявлением  богини  о
двух душах мечей, что без  колебаний  подыграли  Времени.  Оказалось,  самое
главное - это соблюдение условностей, потому что долго  уговаривать  Барнабу
не пришлось.
   - Это произошло более тысячи лет тому назад, - начал толстяк неторопливо.
- Наша дорогая Каэтана тогда была еще совершеннейшим ребенком,  но  ребенком
прелестным и очаровательным. А любовь  к  человеческому  обществу,  кажется,
родилась вместе с ней. Все началось в  эпоху  расцвета  Сонандана.  В  храме
Интагейя Сангасойи верховным жрецом тогда был Эагр - красавец  и  силач.  И,
как водится во всех легендах, было у него два брата: Такахай и Тайяскарон...
   Услышав эти имена, правитель и Нингишзида растерянно переглянулись.
   - Вы правы, - обратился к ним Барнаба, - именно они. Верховный  жрец  был
без памяти влюблен в свою богиню, хотя и говорил всем, что любит Истину.  Но
ведь он не лгал, правда? Он только произносил это чуть иначе, чем  следовало
бы. А вот богиня не отвечала ему взаимностью.  Она  осыпала  его  милостями,
была ему добрым другом и дала множество знаний и умений. Но  того,  чего  он
так страстно желал, случиться никогда не могло - Интагейя  Сангасойя  любила
другого.
   Барнаба прервал свой рассказ и взглянул на Кахатанну.  Она  сделала  вид,
что все еще занимается сборами, и глаз  не  подняла.  Сангасои  же  тактично
сделали вид, что не заметили, как отчаянно разрумянились вдруг щеки богини.
   Время понимающе улыбнулось и продолжило:
   - Эагр был человеком пылким и страстным. Неразделенная  любовь  сожгла  и
испепелила его. Он стал угасать медленно  и  страшно.  И  великая  Кахатанна
пришла в отчаяние: ей хотелось помочь своему жрецу, но она не знала  как.  И
тогда она обратилась за помощью к его братьям... - Барнаба опять остановился
и лукаво взглянул на Каэ, которая вдруг перестала возиться с делами и села в
углу, подперев голову рукой. - Нашла к кому. Думаю, вы догадались  уже,  что
любовь к Истине в данном случае была семейной чертой. И оба брата, не  долго
думая, тоже объяснились с ней.
   - Страшный день был тогда, - сказала Каэ.
   - Страшный, - подтвердил толстяк, - а дальше все было так...

***

   - Я не хочу умирать от любви, как Эагр, - говорит один воин другому.
   Оба они огромные, плечистые, иссеченные шрамами. Это два брата: старший -
Такахай, младший - Тайяскарон. Эагр средний.
   - Я бы хотел всегда  оставаться  рядом  с  ней,  защищать  ее,  -  молвит
Такахай.
   - Я не хочу стариться и умирать у нее на глазах, когда она так  молода  и
прекрасна, - вторит ему Тайяскарон.
   - Эагр глуп. Он не понимает, что богиня не может любить его...
   - Мне не нужно, чтобы она принадлежала мне, я сам хочу принадлежать ей.
   - Я бы отдал ей свою душу.
   - И я тоже.
   Они разговаривают, сидя под раскидистым старым дубом, в лесу, на  окраине
Салмакиды. Они так увлечены своими проблемами, что  не  слышат,  как  к  ним
подъезжает всадник на невиданном коне.
   Конь этот имеет массивное туловище, покрытое зеленоватой чешуей, драконью
морду с острыми клыками и рог во лбу. В остальном же это обычная лошадь.
   Всадник молод и тонок в кости. У него узкое скуластое лицо и разноцветные
глаза - один черный, другой зеленый. Несмотря  на  свою  молодость,  он  уже
абсолютно сед - и серебристый шелк волос ниспадает ему  на  плечи.  Высокий,
гибкий, мускулистый, он не вооружен ничем, кроме длинного меча,  висящего  в
ножнах на  поясе  невероятной,  истинно  божественной  работы.  Доспехов  на
всаднике нет - только живот его защищен короткой  юбочкой  из  металлических
сверкающих пластан, да руки по локоть закрыты наручами.
   Когда Такахай внезапно поворачивается и видит этого человека, на лице его
застывает странное выражение. Потому что воин из свиты Кахатанны не может не
признать в подъехавшем всаднике Вечного Воина - Траэтаону. Он толкает  брата
локтем, и тот поспешно вскакивает на ноги.
   - Разреши приветствовать тебя, - говорит Такахай.
   Он смущен этой встречей, но не растерян и  не  испуган.  Кровь  гордых  и
бесстрашных воинов течет в его жилах, и он по-прежнему исполнен собственного
достоинства. Тайяскарон тоже кланяется богу почти как  равному.  Ибо  нет  в
мире ничего, что заставило  бы  братьев  изменить  себе.  И  даже  любовь  к
Кахатанне