ые  старики  над  тем,  чтобы
приладить к  огромному  бревну  колеса,  снятые  с  многочисленных  повозок,
закруглить один из его концов, а затем запрячь по несколько быков  с  каждой
стороны этого сооружения. Получился  таран,  подобный  которому  урмай-гохон
видел во время своего путешествия по Мерроэ.
   Пропитав жиром длинные кнуты, воины подожгли их и этими огненными  бичами
погнали обезумевших от страха животных прямо на ворота города.
   Защитники Аруза беспомощно  смотрели  со  стен,  как  неумолимо  катится,
набирая скорость, громадный ствол дерева. Взбешенные быки, ослепленные болью
и ужасом, неслись с непривычной для них скоростью. Колеса тарана скрипели  и
трещали,  но  выдержали  -  ни  одно  не  сорвалось.  Как  в  кошмарном  сне
замедлились движения, и осажденные проживали каждый  следующий  шаг,  каждый
локоть, на который становился ближе неизбежный конец.
   Аруз был очень старым городом, и стены его тоже были старые, и  ворота...
Они разлетелись от первого же страшного удара, который сотряс  и  надвратную
башню,  обрушившуюся  внутрь  проема.  Она  погребла  под  собой   несколько
защитников города. Раздались крики и стоны, брызнула  из-под  камней  темная
густая струя крови.
   И с громкими воплями,  под  бешеный  рокот  барабанов  ринулись  в  город
варвары.

***

   А умирать оказалось не страшно.  Керемет  часто  думал  о  смерти  и  все
спрашивал себя, сумеет ли он достойно встретить ее, когда придется. Но то ли
от старости, то ли по свойству своего характера он принял конец  собственной
жизни гораздо спокойнее, нежели предполагал. Оказалось,  что  люди  серьезно
преувеличивают значимость и торжественность этого момента. Ничего особенного
- день как день.
   Он встал во главе маленького отряда измученных, изможденных людей  против
бесчисленной толпы хорошо вооруженных могучих воинов - смуглых, белозубых, в
плащах из шкур, с развевающимися по ветру длинными волосами. Они ворвались в
город кто пеший, кто верхами. Впереди всех несся всадник в золотом  венце  -
таинственный урмай-гохон народа танну-ула, отведя  руку  с  длинным  клинком
далеко назад. Вот он наскочил на солдата Аруза и  распорол  ему  кольчугу  и
живот  страшным  и  жестоким  ударом  снизу,  не  прилагая  видимых  усилий.
Несчастный упал с протяжным воплем, зажимая смертельную рану обеими  руками,
а всадник стоптал  его  копытами  своего  бешеного  коня  и  оказался  перед
следующей жертвой.
   Это был старый Пак, который  трясущимися,  слабыми  руками  держал  перед
собой большой овальный щит в человеческий рост. Он заслонял собой  правителя
Керемета, потому что всю жизнь официально считался его телохранителем, - вот
и пришла пора выполнять свою работу. Урмай-гохон развернул коня  боком  и  с
плеча рубанул по щиту. Тот развалился на две половины, как  будто  так  было
задумано. Пак неловко отскочил,  вытаскивая  свой  меч,  однако  замешкался,
запутавшись в перевязи. Великан не стал трогать его, понукая своего  скакуна
приблизиться сквозь образовавшуюся свалку из человеческих потных, израненных
тел к застывшему на месте правителю. Орлиным глазом он высмотрел его богатые
доспехи  и  теперь  стремился  уничтожить  Керемета,  чтобы  разом  подавить
сопротивление защитников города.  Без  предводителя  любое  войско  начинает
делать грубые ошибки.
   Однако,  когда  враг  находился  уже  в  нескольких  шагах  от  замершего
вельможи, дорогу ему снова преградил верный Пак. Неуклюжий старик  угрожающе
размахивал мечом - и видно было, что  в  прошлом  он  был  не  из  последних
воинов. Смуглый великан усмехнулся, высоко вздернул голову в золотом  венце.
Керемет не мог не признать, что выглядит он величественно и  прекрасно,  как
молодой и жестокий бог, но сохрани нас  судьба  от  таких  богов...  Коротко
свистнул меч, и  телохранитель,  хрипя,  повалился  прямо  под  ноги  своему
хозяину, все пытаясь что-то сказать. Но  кровь  шла  горлом,  мешая  словам,
грузное старческое тело несколько раз судорожно вздрогнуло и затихло.
   Керемет перестал  воспринимать  происходящее.  Звуки  стихли,  шум  битвы
доносился откуда-то из невероятного далека, в глазах посерело, словно  перед
ними повесили влажную тряпку. И только лицо Пака в  мельчайших  подробностях
стояло перед его взором. Знакомое с  юности,  с  озорных  проказ  в  столице
Сихема лицо друга и наперсника тайн и всяческих  проделок,  за  которые  так
доставалось иногда обоим. Лицо верного  спутника,  последовавшего  за  своим
хозяином в изгнание, променявшего столицу на пограничный маленький  городок,
в котором время застыло раз и навсегда. Лицо  человека,  заплатившего  своей
единственной и оттого бесценной жизнью за несколько кратких минут бытия  для
своего господина и товарища. А, да при чем тут вообще господин?
   Старый вельможа опустился на одно  колено,  с  трудом  приподнял  безумно
тяжелое и неповоротливое тело друга. Клинок  варвара  вошел  ему  под  левое
ребро, и несчастный умер быстро. Что он хотел сказать напоследок?  Наверное,
что-то хорошее. Пак всегда умел сказать что-нибудь очень хорошее, когда  это
было крайне необходимо, когда именно это и было нужнее всего.
   Странная это была картина. Вокруг шумело сражение, падали  со  стонами  и
криками  умирающие  и  тяжело  раненные  люди,  легко  раненные   продолжали
сражаться, не обращая внимания на свои царапины. Повсюду  звенели  клинки  и
глухо ударялись в  податливую  человеческую  плоть  тяжелые  боевые  топоры.
Грохот, визг, лязг... И посреди этого ада,  сошедшего  на  землю,  стоял  на
коленях грузный седой старик в богатых доспехах и бережно  прижимал  к  себе
голову такого же старого, как и он сам, мертвеца. Но  глаза  его  оставались
сухими, возможно из-за жары...
   Самаэль не питал ненависти ни к одному  из  безжалостно  уничтоженных  им
людей. Просто так повелось, что одни убивают,  а  другие  умирают.  Наоборот
было бы точно так же - просто среди мертвых оказался бы  он.  Возможно,  что
ему было даже слегка жаль двух стариков, защищавших свой город от  нашествия
врагов, - он тоже повел бы себя именно так. Но правила игры были установлены
уже слишком давно, чтобы пытаться их изменить. И старики знали, на что  шли.
Они были достойны уважения, а поэтому  о  пощаде  речь  не  шла.  Он  только
подождал, пока вельможа обнажит свой клинок, чтобы не  нападать  на  него  -
безоружного.
   Керемет не собирался сражаться с великаном. Он  видел,  как  тот  владеет
мечом. Даже в молодости правитель не смог бы тягаться с  урмай-гохоном,  как
ни неприятно признавать  подобный  факт.  Только  не  погибать  же  стоя  на
коленях. И вельможа вытащил меч, приготовившись к последнему в  своей  жизни
сражению. Гигант в  золотом  венце  взмахнул  своим  клинком,  и  Керемет  в
последний миг смог рассмотреть это прекрасное оружие  -  явное  произведение
искусства мастеров глубокой древности. И подивился еще, откуда это у варвара
такое чудо.
   А  то,  что  говорят,  будто  напоследок  перед  глазами  проносится  вся
предыдущая жизнь, оказалось ложью. Керемет хотел еще раз увидеть лицо  одной
женщины, которую, как выяснилось, любил, но такого подарка  никто  из  богов
ему не сделал. Он увидел только  падающий  на  него  сверху,  из  бездонного
белого неба, сноп огня, похожий на прямую молнию...
   Было, правда, очень больно в груди. А в остальном ничего, нормально.
   Умирать оказалось вовсе не страшно.

***

   Победоносная армия урмай-гохона  Самаэля  в  несколько  недель  завоевала
Сихем и теперь стояла в одном кратком  переходе  от  столицы  государства  -
Файшана. Файшан считался неприступной крепостью, потому что был выстроен  на
одной из небольших и немногочисленных гор страны,  которая  по  преимуществу
была равниной. С трех сторон крепость защищали отвесные скалы, а с четвертой
- довольно быстрая и глубокая река, носившая смешное имя Ленточка.
   Сам Файшан, конечно же, был  во  много  раз  больше,  чем  оборонительная
крепость, и раскинулся по обе стороны Ленточки. Причем  на  левом,  пологом,
берегу было  разбито  множество  прекрасных  садов,  искрились  под  солнцем
искусственные водоемы, в которых сновала серебристая  рыба,  были  выстроены
прекрасные виллы  для  знати  и  дома  богатых  ремесленников,  составлявшие
несколько отдельных кварталов.  Бедняки  жили  ниже  по  течению,  промышляя
рыбной ловлей и перевозом.
   Занятый постоянными дворцовыми переворотами, Сихем не  придал  серьезного
значения отчаянному призыву о помощи, пришедшему из пограничного  Аруза.  Во
дворце нынешнего правителя - Аламжи -  посудачили,  что  тамошний  правитель
стар,  безынициативен  и  глуп  наверняка.  Единственное   его   достоинство
заключалось, по мнению придворных,  в  том,  что  он  не  был  в  милости  у
предыдущего государя, а значит, нынешнему должен быть верен  и  предан  всем
сердцем. Что же касается пограничного конфликта, то скорее всего у  варваров
голод и они рвутся в Аруз, чтобы там добыть себе  еды.  Но  воевать  они  не
осмелятся, как никогда не смели, и  все  в  конечном  итоге  обойдется.  Ну,
отделаются граждане легким испугом, так ведь не грех им вспомнить,  что  они
охраняют границу великой державы, и растрясти жирок в одной-двух стычках.  А
варварам не лишне будет почувствовать мощь сихемской армии, чтобы  отбить  у
них охоту в дальнейшем повторять столь опрометчивые шаги. Так рассудили, так
постановили и забыли за ненадобностью.
   В тот день в царском дворце был  пир  по  случаю  дня  рождения  государя
Аламжи, и прекрасные жены  нового  владыки  танцевали  для  него  веселый  и
зажигательный танец,  постепенно  избавляясь  от  лишних  метров  прозрачной
ткани, когда на пороге появился окровавленный, покрытый пылью и грязью с ног
до головы человек.
   Стража оторопела, не соображая, впускать его  и  портить  праздник  одним
только жутким видом гонца -  и  расплачиваться  за  этот  поступок.  Или  не
пускать,  чтобы  не  расстраивать  государя  и  знать,  -  и   отвечать   за
самоуправство и сокрытие важных известий.
   А гонец хрипел и корчился  на  мраморном  прохладном  полу,  обагряя  его
кровью многочисленных ран, и кто-то уже нес ему воды  в  чаше,  кто-то  звал
лекаря, а кто-то со всех ног  мчался  за  первым  министром  Хашумом,  чтобы
переложить на него всю ответственность за происходящее.
   Первый министр  Хашум  прекрасно  знал,  что  государя  Аламжи  вовсе  не
интересуют  государственные  дела.  А  вот  останется   ли   он   государем,
интересует. И весьма. Поэтому думать и принимать  решения  он,  конечно,  не
будет, а карать будет - и очень жестоко.  Поэтому  валяющийся  на  мраморном
полу растерзанный воин не оставил его равнодушным. Он знаком приказал отойти
и стражам, и вызванному лекарю и внимательно выслушал все, что хотел сказать
ему гонец, наклонившись к самому его лицу. А затем одним  движением  вытащил
из-за шелкового расшитого пояса кинжал и воткнул его точно под третье  ребро
раненого. Тот дернулся и затих. Навсегда.
   - Убрать, - негромко приказал  Хашум,  лихорадочно  раздумывая,  что  ему
теперь делать.
   Ибо неизвестно, как подойти к  государю  и  произнести  одно-единственное
слово, в котором сейчас уместилась судьба Сихема. Это слово - "нашествие".
   Правда, времени решать  было  не  так  уж  и  много,  потому  что  совсем
ненамного опередил раненый воин огромную  армию  не  существовавшего  прежде
народа танну-ула и не известного никому урмай-гохона Самаэля.
   Что это еще за титул такой - урмай-гохон?

***

   Люди  только-только  успели  собрать  самый  драгоценный  свой  скарб  да
пригнать домашних животных в  крепость,  которая  могла  бы  при  надобности
выдержать и очень длительную осаду. С лихорадочной поспешностью были собраны
спелые и не совсем спелые фрукты в садах, на правый  берег  свозили  хлеб  и
зерно, а рыбаки тащили  возы  со  свежепойманной  рыбой,  вялить  и  коптить
которую собирались уже в крепости. Комендант Файшана понимал, что главное  -
это провизия на неопределенно долгий срок для  огромного  количества  людей,
которые ищут убежища за стенами города.
   Была, конечно, надежда,  что  армия  под  командованием  Хашума  наголову
разобьет варваров, но принять дополнительные меры  предосторожности  никогда
не мешает.
   Когда дозорные объявили, что вдалеке стоит рыжая туча пыли,  вперед  были
посланы дозорные с приказом все узнать и как следует разглядеть. Однако  они
вернулись очень быстро, сообщая, что это всего лишь беженцы, которые убегают
от армии  танну-ула.  Перепуганные  люди  утверждали,  что  войско  варваров
неисчислимо и прекрасно вооружено.
   - Ну, у страха глаза велики, - сказал командующий Фахид.
   Они с Хашумом сидели в круглой комнате,  в  центре  которой  был  устроен
прекрасный бассейн с  прозрачной  водой,  а  под  стенами  набросаны  пышные
подушки. Оба курили длинные трубки, набитые душистыми листьями ахай.
   Военачальник  Фахид  был  невзрачным,  кривоногим,   каким-то   пегим   и
выцветшим, к тому же отчаянно косил  на  правый  глаз.  Но  внешность  почти
всегда обманчива. Он был весьма  искусным  и  ловким  царедворцем,  умницей,
книгочеем, знавшим шесть мертвых и восемь существующих языков, и талантливым
полководцем. Он приходился двоюродным  братом  со  стороны  матери  статному
красавцу Хашуму, с которым дружил с самого раннего детства. У обоих  вельмож
не было друг от друга никаких секретов, и они не ссорились даже тогда, когда
им случалось одновременно  пользоваться  благосклонностью  первой  красавицы
Файшана - голубоглазой Шаризы.
   Хашум, одетый в алый шелковый халат и голубые шаровары, в  шитых  золотом
туфлях на босу ногу, выглядел чересчур расслабленным по сравнению с  Фахидом
в полном боевом снаряжении - кольчуге, панцире и  при  сабле.  Остроконечный
шлем лежал около  него  на  полу.  Первый  министр  лихо  подкрутил  длинные
смоляные усы, за красотой которых следил гораздо  более  ревностно,  чем  за
порядком в Сихеме, и отозвался:
   - А если нет? Если они говорят правду?
   - Простые крестьяне панически боятся любого вооруженного  человека.  И  с
ними крайне просто справиться. Они сбежали, даже не попытавшись сразиться  с
врагом.  Конечно,  варвары  не  стоят  упоминания  как  армия.   Но   нашего
божественного Аламжи стоит припугнуть. Пусть помнит, что без своего министра
и без военачальника он ничто...
   - Все это прекрасно, - снова перебил его Хашум. - Но допусти  на  минуту,
что  варвары  действительно  объединились  под  командованием  какого-нибудь
военного гения.
   - Да где они возьмут такого?!
   - А Зу-Л-Карнайн?
   Фахид как-то странно дернул ртом и ответил:
   - Такие, как Зу-Л-Карнайн, рождаются гораздо реже, чем  раз  в  сто  лет.
Один на тысячелетие, возможно так.
   - Ты завидуешь ему?
   - Конечно, - просто согласился Фахид. - А ты разве нет?
   - Естественно!
   Оба рассмеялись.
   - Так ты думаешь, что варвар нам не опасен?
   - Наша армия запросто справится с ним. Но  мы  подпустим  его  поближе  к
столице, чтобы государь  Аламжи  наглядно  убедился  в  том,  что  нашествие
реально существует. А потом оценил несомненную пользу, которую ему  приносят
такие разумные люди, как мы...
   - А на самый крайний случай? Ведь взяли же они Аруз.
   - Хашум,  ты  стал  подозрителен  и  мнителен!  Аруз  -  это  ведь  почти
деревенька с глиняным забором. Ее  даже  урмай-гохон  может  завоевать.  Ну,
хорошо. Если ты считаешь, что нужно быть готовым к самому худшему, - изволь.
Мой план прост, как все гениальное, - мы позовем на помощь Зу-Л-Карнайна.
   - Это как?
   - Очень просто, - рассмеялся Фахид. - Ведь если варвар  завоюет  Сихем  и
Бали, то он окажется на границе Урукура. А это уже земли аиты.  Его  кровные
интересы затронуты? Затронуты. Мы предложим ему воинский союз. И  он  вышлет
нам на помощь своих тхаухудов. Перед ними ни одна армия не устоит  -  не  то
что эти, как их? - танну-ула.
   - Признаюсь тебе, Фахид, что мне тревожно, как никогда.
   - Брось, Хашум. Оставляю на тебя нашу прекрасную Шаризу,  а  сам  двинусь
наперерез варварам.
   - Шуллат да хранит тебя и испепелит наших врагов. Я похлопочу о достойной
награде спасителю страны и государя.
   - Похлопочи, будь добр, - склонил голову Фахид.
   Оба еще раз рассмеялись, но, будь Фахид хоть чуточку внимательнее, он  бы
заметил, что Хашум с натугой растягивает губы. Что Хашум боится.

***

   Армия Сихема не выстояла и нескольких часов в бою против  конных  отрядов
варваров.
   Ничего вначале не  сулило  столь  скорого  и  ужасного  поражения.  Фахид
построил  свои  войска  полумесяцем  на  левом,  пологом,  берегу  Ленточки,
готовясь взять в клещи приближающиеся полки танну-ула.  Военачальник  Сихема
был несколько удивлен тем, что атакующие варвары не  катились  лавиной,  как
обычно   поступают   дикари,   а   двигались   правильными    прямоугольными
построениями, как принято у конных рыцарей запада. Но  он  не  придал  этому
особого значения: какая разница, как будут выстроены те войска,  которые  он
собирается разгромить.
   Был прекрасный солнечный день. На высоком небе не было видно  ни  единого
облачка. Но в нем уже парили кругами птицы, невесть как учуявшие возможность
поживиться. Фахид на всякий случай сказал, что это хороший  знак  для  армии
Сихема.
   Как всегда,  его  конница  стояла  в  центре,  а  правое  и  левое  крыло
составляли пешие полки. Конницей командовал  он  сам,  а  на  правом  фланге
поставил своего старшего сына Алая, чтобы дать ему возможность отличиться  в
сражении. Левым флангом  руководил  старый  и  опытный  полководец  Тайзу  -
выходец из Джералана, с давних пор осевший в Сихеме после женитьбы.
   Конные рыцари были  одеты  в  кольчуги  и  высокие  остроконечные  шлемы,
украшенные орлиными перьями, султанами из конских волос  или  металлическими
копьевидными навершиями. Забрала на них были выполнены в виде закрытых масок
на все лицо с  прорезями  для  глаз  и  носа,  отчего  у  всех  воинов  были
бесстрастные, сверкающие на солнце лица,  на  которые  было  больно  поднять
взгляд. Это давало немалое преимущество в рукопашной  битве.  Пешие  солдаты
были вооружены длинными тяжелыми  копьями  с  крюками  на  концах,  которыми
стаскивали с седел всадников,  и  тяжелыми  шипастыми  палицами,  которые  с
легкостью крушили и латы, и кости. И пехотинцы, и конники свое  дело  знали,
поэтому стояли спокойно, не двигаясь. И спокойно смотрели, как  приближается
к ним громада вражеских войск.
   По  знаку  Фахида  трубачи  подняли  длинные  прямые  трубы  и   протяжно
затрубили, давая знак к атаке.
   Конница ощетинилась копьями, приготовившись  принять  на  себя  первый  и
самый сильный удар, пока пехотинцы не возьмут атакующих в клещи и не нападут
на них сзади. Все было продумано и не один раз испытано в мелких войнах.  Но
Фахида ждало разочарование.
   С самого начала что-то  пошло  не  совсем  так,  как  обычно.  Во-первых,
варвары не врезались с ходу в боевые порядки сихемских  войск,  а  замедлили
движение и стали быстро перестраиваться на ходу. Командовал  ими  гигант  на
черном коне. Он был хорошо заметен благодаря  своему  исполинскому  росту  и
золотому венцу с драконьими крыльями, полыхающему огнем.
   Самаэль  сразу  понял,  какую  ловушку  подготовил  ему  противник.  Надо
сказать,  что  она  показалась  ему  крайне  примитивной,  но  он  решил  не
заглядывать вперед, а разбираться с  тем,  что  видит  перед  собой.  Быстро
развернув своих телихинов - конных лучников - так, чтобы они вышли  прямо  в
бок правого крыла противника, урмай-гохон коротко рявкнул  приказ,  и  воины
начали сыпать стрелами.
   Принято  говорить,  что  от   вражеских   стрел   небо   потемнело.   Это
действительно было так - пехота Сихема, не  защищенная  тяжелыми  доспехами,
вооруженная копьями, которые мешали ей быстро  передвигаться,  увидела,  как
посерел день. Их буквально выкашивали меткие  стрелки-телихины,  чрезвычайно
подвижные