лопатки положить. Тут вся суть в том, знает  ли
Шахар, как им пользоваться. Надеюсь, что не знает. Хотя  сила  талисмана  от
него не укроется. Ах ты, демон его искусай, горе!
   - Почему? - спросил лекарь, видя,  как  еще  сильнее  расстроился  ювелир
какой-то своей, только что промелькнувшей мысли.
   - Погодь! Дай-ка я выпью... О, так лучше. Горе в том, что если этот дурак
не все про талисман знает, но полезет к нему, то такая нечисть выйдет из-под
контроля... Неизвестно, что лучше - чтобы Шахар творил зло  сознательно  или
чтобы не знал, на какие такие "подвиги" эта игрушка способна...
   - Да что же это за дрянь такая?! - изумился лекарь.
   - Вот такая... Это талисман Джаганнатхи, и он открывает человеку связь  с
пространством Мелькарта...
   - Постой!!! - заорал Иренсей с такой силой, что перепуганный Фер выглянул
из кухни, неодобрительно покачал головой и опять скрылся в облаках аппетитно
пахнущего дыма.
   - Ты чего? - Махама налил еще вина.
   - Королева в бреду все о  пространстве  Мелькарта  кричала.  Все  просила
Кахатанне сказать о нем. И Фалера умоляла войска послать.  И  еще  что-то  о
Шангайской равнине.
   - Так. - Ювелир осел, ссутулился  и  даже  постарел  моментально  лет  на
пятнадцать-двадцать. - Приехали на ярмарку.
   - Какую ярмарку? - ошалело уставился на него лекарь.
   - Пословица такая. Не обращай внимания, Иренсей. Ты хоть  понимаешь,  что
сейчас сказал?
   - Нет, конечно.
   - Королева наша - сильнейшая женщина. Вместо того чтобы  просто  сойти  с
ума, не причиняя своим врагам никаких хлопот, она смогла определить, кто  ее
пытается уничтожить. Она - вот бедняжка! - все поняла и пыталась докричаться
до вас. Плоть человеческая слаба, думаю, Лая  нынче  как  поломанная  кукла.
Любой  силы  человек  недолго  продержится  против  талисмана   Джаганнатхи.
Подумать только, что это я, старый дурак,  такое  натворил.  Знаешь,  всегда
издевался над теми, кто занимался не своим делом.  Оно  ведь  как  бывает  -
гробницу вскроют, найдут чего-нибудь такое, таинственное. И жаль отдавать за
полцены старому Махаме - сами пытаются разобраться.  А  магические  предметы
подобных шуток не прощают - мстят жестоко. Поэтому у меня всегда  было  мало
конкурентов: никому не охота платиться за собственную глупость. А  теперь  я
сам учудил, что не расхлебаешь...
   Он сидел некоторое время, подняв глаза к потолку и шевеля  губами.  Затем
пришел в себя и молвил:
   - Действовать надо. И я за многое в ответе - мне и исправлять.
   - А как? - безнадежно спросил лекарь.
   - Для начала выкрадем талисман у графинюшки.
   - Это как же? - оторопел Иренсей. - Как же ты его из дворца, из-под  носу
у стражи? Где же такой вор отыщется?
   - Отыщется, не бойся, - утешил его ювелир. - Ты ведь не думаешь, что там,
где я его  доставал,  за  мной  бегали  с  просьбами  забрать  талисман,  по
возможности, бесплатно?
   -  Не  думаю,  -  улыбнулся  лекарь  вопреки   трагичности   создавшегося
положения. - Не так уж я наивен, как иногда кажусь.
   - Вот и тут добудем, - подытожил ювелир. - А  вот  дальше...  Дальше  что
делать? Может, с принцами поговоришь?
   - О чем?
   - Предложил бы ты им съездить попутешествовать, лучше всего - к Онодонге.
Оттуда и до Шангайской равнины недалеко. Отыскали бы, примером, Кахатанну. А
отец их отпустит - время сейчас такое, что Аллаэлла в  принцах  не  особенно
нуждается. Я правильно понимаю?
   - К сожалению, - вздохнул лекарь. - Ну, хорошо. Это я  принцам,  положим,
скажу. А что они должны передать Кахатанне?
   - Вот что их матушка кричала, то  пускай  и  передают.  Истина  на  то  и
Истина, чтобы во всем разобраться. То, что  это  бесконечно  важно,  я  тебе
гарантирую.
   - Решено.  -  Иренсей  взмахнул  рукой,  словно  подтверждая  собственную
решимость. - Сегодня же поговорю с принцами.
   - Вот и ладно, - сказал Махама. - А я,  стало  быть,  поищу,  кому  можно
поручить избавить красавицу от лишней тяжести золота... Ты  вот  что,  давай
мясо есть.
   Старый слуга внес огромное блюдо с жареным мясом и водрузил его в  центре
стола в обществе нескольких нераскупоренных бутылок.
   - Хлеба принеси! - крикнул ему Махама.
   Все так же молча слуга двинулся в обратный путь - на кухню за  хлебом.  А
старики,  слегка  успокоенные  тем,  что  приняли  хоть  какое-то   решение,
принялись жадно хватать прекрасно приготовленные, сочные куски жаркого.
   Фер, который резал на кухне хлеб, слышал  их  голоса,  звяканье  вилок  и
ножей и звон бокалов. Трапеза была в  самом  разгаре.  Одноухий  кобель  Уэн
сидел у ног слуги и крошил своими чудовищными клыками  невероятных  размеров
кость, полученную для поддержания его сил до завтрака.
   - Моду взяли, среди ночи едят, - пожаловался  Фер  псу,  и  тот  заворчал
было,  поддерживая  беседу  (они  со  слугой  были  не  просто  в  дружеских
отношениях, но и общались как равные), как вдруг поднял единственное  ухо  и
прислушался, бросив свою кость. Шерсть на загривке Уэна стала  дыбом,  и  он
весь напрягся.
   Фер заволновался и стал сам напряженно вслушиваться в  темноту.  Луну  за
окном затянуло невесть откуда взявшимися тучами,  и  чернота  поглотила  все
пространство вокруг одинокого домика. Сорвался, как  зверь  с  цепи,  вихрь:
налетел, закружил, вломился в ставни, захлопал дверью. Сквозняком распахнуло
окно на кухне, взметнулись занавески, зацепив стоявшие на столе  тарелки,  и
посуда с грохотом посыпалась на пол.
   - Что у тебя все не хвала богам?! - рявкнул Махама.
   И замолк.
   В коридоре раздались странные звуки, будто кто-то шлепал мокрой тканью  о
пол изо всех сил.
   - Это еще что? - спросил Иренсей.
   - Не знаю, - ответил ювелир. - Думаю, мало хорошего.
   Он выбрался из-за стола, чтобы поглядеть, что происходит в доме,  но  тут
звуки приблизились, и наконец существо, их производившее, само  появилось  в
комнате. Махама посмотрел на него, открыл рот, потом  закрыл,  не  издав  ни
звука, и скрюченными пальцами вцепился в воротник  своей  рубахи.  Он  стоял
посреди гостиной, вытаращив глаза, и смотрел, как его смерть приближается  к
нему на  огромных  бородавчатых  лапах,  которые  влажно  шлепали  по  полу,
оставляя после себя мокрые следы.
   Иренсей тоже пытался кричать, но не смог. Горло сдавило ледяной рукой,  и
ему оставалось только наблюдать, как отвратительное  чудовище  -  то  самое,
которое совокуплялось с себе подобным на мерзком  талисмане  Бендигейды  (не
узнать его было невозможно, хоть раз увидев), -  двигалось  к  замершему  на
месте ювелиру. Немота раздирала горло, заполняла  легкие  и  теснила  грудь.
Лекарь уже знал, что это неизбежная гибель, и испытывал  удивление  лишь  от
того, что все так долго продолжается.
   Не  очень  высокое,  но  существенно  больше   человека,   отвратительное
создание, похожее на жабу, вставшую на задние лапы и обзаведшуюся клыками  и
когтями, а также шипами, рогами, крыльями  и  боги  только  знают  чем  еще,
ковыляло к двум старикам. Оно раскрыло широкую - от уха до уха  -  пасть  со
свернутым в трубку длинным и гибким  языком  и  мерзко  зашипело.  При  этом
бородавчатые бока раздулись. В разверстой  пещере  рта  блеснули  кинжальные
зубы.
   Самым страшным оказалось, что невозможно кричать. Все остальное просто не
умещалось в сознании.
   Фер выглянул из кухни и скрылся.
   - Тихо, тихо, - прошептал он, удерживая за загривок пса. -  Это  не  наше
дело. Не спасешь его, не рвись - это ведь демон...
   Махама так и не издал ни  звука,  когда  тварь  выбросила  длинный  язык,
охватила им туловище несчастной жертвы и втянула в  пасть.  Только  хрустнул
перекушенный позвоночник.
   Иренсей на безвольных негнущихся ногах  попытался  было  отодвинуться  от
этого  воплощенного  кошмара,  однако  красные  немигающие   глазки   твари,
казалось, приковали его к месту. Чудовище, хрустя костями,  медленно  жевало
тело Махамы.
   В этот момент пес вырвался из рук слуги и, завывая,  бросился  на  помощь
мертвому уже господину. Громадный даже  на  фоне  жуткой  твари,  Уэн  одним
прыжком взлетел ей на спину и  впился  зубами  в  зеленую  скользкую  плоть.
Удержаться на спине чудища было трудно,  потому  что  оно  оказалось  сплошь
покрыто вонючей слизью. Лапы пса скользили, царапая врага, не находя  опоры.
Тварь рванулась всем телом, и в этот момент Иренсей заметил, что у  нее  еще
есть и хвост - толстый, мягкий и тяжелый - весь в слизи и бородавках.
   Пес не удержался на теле чудовища и  отлетел  в  угол  комнаты.  Зарычал,
вставая, и опять приготовился к прыжку. Но похожий на змею язык уже несся  к
нему, и когтистые лапы легко разорвали на две половины лохматого Уэна.
   - Уэн!!! - раздался полный муки крик слуги.
   Фер не стал звать на помощь,  понимая,  что  это  бессмысленно.  У  него,
правда, был шанс убежать. Тварь пришла за Махамой и Иренсеем, и, если ее  не
трогать, она уйдет, удовлетворившись ими. Но Фер почесал обрубок уха и  взял
в руки топор. Иренсей видел, как он вышел из своей кухни, прошаркал ногами в
стоптанных башмаках к  чудовищу,  затем  перехватил  топор  поудобнее  и  со
словами:
   - Что ж ты пса-то... - опустил его на спину монстра.
   Видимо, страшный удар все-таки нанес  твари  серьезное  увечье,  ибо  она
зашипела еще сильнее, зашлепала на месте, пытаясь достать нового врага.  Это
оказалось делом не столь уж трудным, потому что Фер  был  стар  и  слаб.  Те
времена, когда он махал топором в битвах с гемертами,  прошли  безвозвратно.
Толстый хвост сбил слугу с ног, а удар мощной задней лапы вспорол ему живот.
Истекая кровью, он упал у самых ног королевского лекаря.
   Иренсей посмотрел прямо в глаза надвигавшейся на  него  зеленой  глыбе  и
неожиданно успокоился. Это все равно была смерть - жуткая и  мучительная,  и
ему вдруг отчаянно захотелось встретить ее достойно...

***

   - Агатияр! Признавайся, там еще много бумаг?
   - Часа на четыре работы, мой мальчик, и на сегодня - все.
   - Я больше не могу, - устало произносит Зу-Л-Карнайн  и  откидывается  на
спинку кресла.
   - А на самый конец  я  оставил  крайне  важное  и  интересное  сообщение,
касающееся Сонандана...
   - Это о ней?
   -  Скорее,  для  нее,  -  говорит  Агатияр,  отрываясь  от  пухлой  пачки
желтоватых листов.  -  Давай  разберемся  с  двумя  законами  и  несколькими
прошениями, а после обсудим все, что нас с тобой особенно интересует.
   - Лучше начать с самого важного! - требует император.
   - Нет, мальчик. Потом я тебя ни за какие коврижки не  заманю  за  рабочий
стол.
   - Агатияр! Ты изверг!
   Со времени знаменитой на весь мир битвы при  ал-Ахкафе  император  сильно
вырос и возмужал. Теперь это не милый юноша, но прекрасный и могучий молодой
мужчина - золотоволосый и голубоглазый.  На  его  груди  и  плечах  бугрятся
мощные мускулы, даже со стороны видно, какой силой  он  обладает.  И  только
Агатияр знает, что император по-прежнему краснеет и смущается. Если бы здесь
была Каэтана, она бы, не колеблясь ни секунды, сказала, что Зу-Л-Карнайн как
две капли воды похож на Джоу Лахатала. Тот же гордый, пронзительный  взгляд,
те же пушистые ресницы в полщеки, те же  изогнутые  брови  и  тонкий  нос  с
изысканными полуокружьями  ноздрей.  Но  ее  здесь  нет,  к  великой  скорби
влюбленного императора.
   Впрочем, как любит говаривать по этому поводу  мудрый  Агатияр,  это  уже
совершенно другая история.
   Минут пять император честно царапает пером по бумаге, высунув от  усердия
язык.  И  даже  оставляет  на  вышеозначенном  листе  заметные  следы  своей
деятельности.  Однако  на  шестую  минуту  он   не   выдерживает   и   снова
оборачивается к своему визирю.
   - Скажи мне, - говорит аита, - зачем мне целая толпа  сановников,  судей,
советников и наместников, если я каждый  день  должен  по  шесть-семь  часов
заниматься делами?
   - Можешь не заниматься, - даже не смотрит на него Агатияр. - Но тогда  не
удивляйся, если через полгода в твоей империи будет новый император.
   - Прекрасно! Хочу на него посмотреть.
   - Не увидишь, - бросает визирь, не поднимая головы от бумаг. - Может,  он
и пожалеет о содеянном, но голову-то тебе отрубят все равно раньше.
   - Тогда не нужно было позволять мне завоевывать столько земель.
   - А кто не далее как вчера собирался завладеть Хадрамаутом?
   - По-моему, я хватил лишку, - бормочет император.
   Некоторое время в комнате  тихо.  Зу-Л-Карнайн  честно  читает  прошения,
рассматривает новый закон и, по совету  Агатияра,  не  одобряет  его,  пишет
письма наместникам и заслушивает скучнейший финансовый  отчет  за  последний
месяц. Если бы не Агатияр, он бы просто сбежал на войну.
   Когда  наконец  все  дела,   запланированные   на   сегодня,   выполнены,
Зу-Л-Карнайн осторожно спрашивает:
   - Так что там про Сонандан?
   Он побывал в Запретных Землях вскоре после того, как Каэтана обрела  свое
прежнее имя и суть и стала Интагейя Сангасойей. Он до последнего момента  не
верил, что она была призвана туда не за ответами на  незаданные  вопросы,  а
для того, чтобы на них отвечать. Он надеялся,  что  людская  молва,  которая
летит быстрее любой птицы, как всегда, преувеличила и исказила  события.  Он
мчался, чтобы еще раз предложить ей корону империи, но нашел в храме  Истины
не маленькую девочку, которой  объяснился  в  любви,  но  настоящую  богиню.
Казалось бы, от  чувства  Зу-Л-Карнайна  ничего  не  должно  было  остаться:
слишком уж неравными были условия. И никаких шансов на то,  что  она  станет
императрицей. Аите нужно было искать супругу и мать для наследника огромного
государства, но судьба его круто вильнула после встречи с Каэ. И вот почему:
та  женщина,  которая  встретила  его  на  пороге  храма  Истины,   потрясла
императора еще больше, чем та, которую он однажды проводил в ал-Ахкафе.  Она
показалась ему еще прекраснее, еще милее и очаровательнее.  Ее  божественное
происхождение как-то абсолютно ускользнуло от внимания аиты. И  если  прежде
он в нее влюбился, то теперь полюбил со всем пылом.  Агатияр  едва  уговорил
его покинуть гостеприимную землю сангасоев, объяснив, что все равно смертный
не может жениться на богине. Великий визирь подозревал, что  проблема  вовсе
не решена, а просто отложена на некоторое время.
   Император перенес столицу в Курму - все-таки поближе к  Онодонге.  Он  бы
обосновался и у тагар, но Джералан то и дело вспыхивал мелкими междоусобными
войнами, и это в конце концов надоело  молодому  владыке.  Хайя  Лобелголдой
уступил свой трон Хентей-хану. Кахатанна  простила  его,  но  забыть  смерть
Ловалонги, случившуюся по  его  вине,  не  смогла.  Правитель  Джералана  по
достоинству  оценил  ее  благородство,  когда   она   не   стала   объяснять
Зу-Л-Карнайну обстоятельства гибели талисенны Элама.
   Первое, что  спрашивал  аита,  встречаясь  утром  с  Агатияром,  касалось
известий о Кахатанне или от Кахатанны.
   За прошедшее время Агатияр совершенно не изменился. Разве что прибавилось
морщин да седых волос, но кто  их  в  состоянии  сосчитать?  Он  по-прежнему
держит на своих плечах огромную империю аиты и прилагает все  усилия,  чтобы
она процветала. И чтобы  свалить  с  ног  такого  колосса,  как  государство
Зу-Л-Карнайна, нужно сначала свалить Агатияра. А это сделать очень  и  очень
трудно.
   Неподкупный, обожающий своего мальчика, он так и не нажил  добра.  Иногда
странно  становится,  что  верховный  визирь,  первый  советник   властелина
громадного государства довольствуется малым. Его сундуки по-прежнему  набиты
шелковыми  синими  халатами,  шитыми  серебром,  -  это  любимая  одежда   и
единственная слабость Агатияра. И он все так же носит на поясе  свою  старую
саблю.
   Агатияр бесконечно верен императору и чуточку себе. Еще он  верен  одному
существу, которое нельзя с полной уверенностью отнести  ни  к  людям,  ни  к
богам. Это Великая Богиня Истины Кахатанна. И хотя Агатияр знает, что она не
вернется к аите, чтобы занять трон рядом с ним, он все равно не  обходит  ее
вниманием,  стараясь  быть  в  курсе  всех  событий  в   Сонандане   и   его
окрестностях. Он очень хорошо запомнил  пословицу,  которую  Каэ  слышала  в
другом мире: "Не боги горшки обжигают". И эта  пословица  пришлась  по  душе
визирю. Он считает, что дети - а Каэ он  тоже  причисляет  к  детям,  как  и
своего  обожаемого  Зу,  -  пропадут,  если  им  не  помогать.  На  огромном
расстоянии от Сонандана, не выходя из своего дворца, верный  Агатияр  хранит
покой императора и его возлюбленной. И какая ему разница, что она  -  вечная
богиня?
   Император  терпеливо  ждет,  когда  Агатияр  расскажет  ему  свою  важную
новость. За долгие годы  он  привык  к  тому,  что  его  визирь  никогда  не
преувеличивает, но и не преуменьшает значение известных  ему  событий.  Если
Агатияр говорит, что  дело  важное  и  спешное,  значит,  оно  действительно
соответствует данной характеристике и ему нужно уделить особенное внимание.
   Но советник не торопится, раздумывая, как  сказать  императору  все,  что
знает, и потом удержать его на месте. Положение дел в  империи  таково,  что
она находится на самом краю гибели,  хотя  внешних  признаков  пока  что  не
видно. Агатияр встревожен тем, что изменилась как бы основная ткань мира,  и
дело не в восставших народах - восстаний нет, не в предателях и изменниках -
их тоже не больше, чем в любой стране, а  в  образе  мыслей  тысяч  и  тысяч
людей. Что-то странное разлито в  воздухе.  И  присутствие  Зу-Л-Карнайна  в
огромном государстве просто необходимо.  Агатияр  хмурится.  Сейчас  мальчик
узнает новости и ринется к ней... А невозможно. Нельзя. Как ему объяснить?
   От  своих  ийя  нет  никаких  известий.  Это  плохо.  Они  отправились  к
вайделотам Джоу Лахатала в надежде найти объяснения  неясным  знамениям,  но
словно сгинули в пустыне. А вместе с ними - небольшая армия, которую  визирь
дал для охраны. В Урукуре тихо, но слишком...
   - Что там у тебя, Агатияр? - наконец теряет терпение Зу-Л-Карнайн.
   - Странная история, мой мальчик. Слушай внимательно и  наматывай  на  ус.
Начинается она как обычный альковный роман. Помнишь, я  как-то  насплетничал
тебе, что у старого короля Фалера связь с юной красавицей Бран-Тайгир?
   - Помню. С кем не бывает на старости лет.
   - И кто бы мнил себя знатоком старческих проблем! Но ты прав - мы  так  и
рассудили тогда: с кем не бывает. А вот дальше дело пошло наперекосяк. Вчера
сошла с ума королева Лая, и из достоверных источников  известно,  что  Фалер
уже начал бракоразводный процесс. Догадываешься, кто будет новой королевой?
   Император берет из  высокой  вазочки  соленое  печенье.  Он  обожает  это
лакомство  и  поглощает  его  в  жутких  количествах,  особенно  когда   ему
приходится  много  работать.  Несколько  минут   он   сосредоточенно   жует,
уставившись в стену, чуть выше  картины,  на  которой  изображены  развалины
ал-Ахкафа  и  Траэтаона  верхом  на  коне.  Художник  утверждает,  что   это
аллегория, Зу-Л-Карнайн так не считает, но ему нравится  это  напоминание  о
встрече с Каэ и ее спутниками.
   Он и так и эдак рассматривает мысль о повторной женитьбе  Фалера,  словно
вертит ее, как хрустальный шарик под солнцем. Государь Аллаэллы не одинок, у
него много советников, знати, состоящей с ним в  родстве,  наконец,  у  него
двое наследников, давно достигших зрелого возраста.  Сам  аита  был  гораздо
младше, когда вступил на трон и повел армию Фарры в свой первый поход. Никто
из этих людей не позволит Фалеру совершить подобное безумство.  Зу-Л-Карнайн
еще раз взвешивает все "за" и "против" и выносит вердикт:
   - Он не посмеет!
   Агатияр как-то странно на него смотрит.
   - Уже посмел. И это невзирая на возмущение  королевского  дома  Мерроэ  -
ведь развод с Лаей является чистой воды оскорблением для всего государства.
   - Он что - успел жениться на своей любовнице?
   - Еще нет, но зато во  всеуслышание  объявил  об  этом.  Очевидно,  иначе
Бендигейда бы не дала ему спокой