з   любого   положения,   головокружительные   сальто-мортале,
невероятные фигуры, которые он заставлял ее выделывать  -  с  мечами  и  без
них...  Когда-то  Каэтана  сопротивлялась,  крича,  что  она  не  собирается
работать  в  передвижном  цирке   акробатом,   а   Траэтаона,   как   всегда
непреклонный, уверял, что это тоже хлеб на случай, если Истина уже не  будет
нужна никому. Она всерьез не задумывалась над его словами,  но  сколько  раз
они спасли ей жизнь. Вот и сейчас: Истина этой твари  на  самом  деле  ни  к
чему, а что касается прыжков... Она взлетела в воздух за  секунду  до  того,
как  "личинка"  тяжело  плюхнулась  на  то  место,  где  только  что  стояла
предполагаемая жертва.
   Каэ даже не предполагала, что насекомоподобные монстры умеют так реветь -
протяжно  и  мерзко.  А  затем  тварь  взмахнула  своими  крыльями,  которые
выглядели словно прилепленные  неким  безумцем  к  ее  несуразному  телу,  и
поднялась в воздух. Здесь Каэ пришлось особенно тяжело, потому  что  до  сих
пор она была уверена, что  летать  не  умеет.  Сражение  с  крылатой  тварью
заставило ее усомниться в непреложности этого утверждения.
   Самым ужасным было то, что даже  неотразимые,  сильные  удары  Такахая  и
Тайяскарона не наносили монстру серьезных повреждений. Его  рыхлая,  влажная
плоть кусками усеивала пол, но видимого ущерба это не приносило. Коридор был
слишком тесным, и пространства для маневра явно не  хватало.  Раны,  которые
образовывались на теле личинки, ее не  беспокоили,  и  казалось,  она  может
бесконечно атаковать того, кто столь бесцеремонно вторгся на ее  территорию.
Каэтану это бы не столь сильно тревожило,  если  бы  она  не  отдавала  себе
отчета в том, что тварь - это не конец, а возможно, и не середина пути,  что
и дальше ее ждет нечто особенное. А сил на это особенное могло не хватить.
   Внезапно ее мечущийся взгляд упал на огромное копье - как раз  под  стать
Арескои или га-Мавету. Для нее же подобное оружие было слишком  велико.  Кто
бы ни был носивший его, мускулы у него  были  стальные.  Каэтана  подхватила
копье с пола, уперла его тупым  концом  в  каменную  стену  тоннеля,  острие
выставила над своей головой. Теперь она просто ждала, стараясь успокоиться и
наладить дыхание. И когда громада твари тяжело взлетела, хлопая крыльями,  и
понеслась на нее, она не шелохнулась. И приняла обрушившуюся  массу  рыхлого
туловища на копье, стараясь направить его в темный спутанный узел  на  теле,
надежно защищаемый монстром. Каэ действовала наугад в  надежде  на  то,  что
тварь все-таки  сродни  насекомым  и  темное  пятно  соответствует  нервному
сплетению. И оказалась права. Она едва успела  отскочить  в  сторону,  когда
жуткое существо забилось в конвульсиях, задергалось и  наконец  замерло.  Из
страшных ран потоками лилась белая, вонючая, густая жидкость. Каэ  стояла  в
ней по щиколотку и пыталась отдышаться.
   - Вот это по-нашему! - снова включился в беседу Ниппи.  -  А  ты  еще  не
совсем пропащая. Пойдем отсюда, вдруг  родственники  этой  детки  приползут,
пылая жаждой мести.
   Каэтана подумала, что несколько тварей  такого  размера  не  смогут  жить
рядом - не хватит пищи. Но все же она была в пещере Ишбаала,  и  кто  знает,
какие чудеса здесь возможны. Она поторопилась  последовать  совету  Ниппи  и
ускорила шаг.
   Пол под ее ногами становился все более и более наклонным, пока наконец ей
не стало трудно идти. Коридор уводил ее  в  глубь  горы  Нда-Али,  к  самому
каменному сердцу, где тяжело и беспокойно  ворочалось  нечто,  носившее  имя
Ишбаала.
   Она не знала, сколько шла, хотя шла очень быстро, не останавливаясь ни на
минуту, чтобы передохнуть. Когда становилось уж  очень  тяжело,  она  строго
напоминала  себе  о  том,  что  все-таки  является  богиней  -  бессмертной,
всесильной - и обычные тяготы ее мало касаются. Ниппи бурчал под  нос  нечто
невразумительное, но, видимо, его укачало, потому что вслух он не высказывал
ничего.
   Последний раз круто вильнув, коридор неожиданно уперся в каменную  глухую
стену с вырезанными на ней барельефами.  Они  изображали  нечто  удивительно
знакомое.  Каэ  заколебалась,  рассматривать  их  или  пытаться  пробиваться
дальше. Наконец решила, что спешка хороша при ловле блох (откуда  она  знала
эту глупую фразу?), и стала пристально разглядывать каменные изображения.
   На одном из фрагментов она обнаружила себя, родную,  с  мечами  в  руках,
пронзающую нечто клубящееся  туманом.  Во  всяком  случае,  именно  так  она
трактовала вторую фигуру...
   - И что это? - спросила она сердито.
   - Не знаю, - сказал Ниппи. - Талисман прямо напротив  тебя,  шагов  через
пять. Только как ты их пройдешь?
   - Пройду... - И сама поразилась своей уверенности.
   В моменты крайнего напряжения или опасности глаза становятся зорче, а  ум
острее. Эту нехитрую  истину  Каэтана  усвоила  довольно  давно.  И  теперь,
ощупывая пальцами каждый  миллиметр  прохладной  шершавой  поверхности,  она
знала,  что  ищет.  Была  уверена,  хотя  происхождение   этой   уверенности
оставалось загадкой. Как заправский вор,  которому  нипочем  любые  замки  и
запоры, она нашла крохотный выступ, немного помедлила и... щелкнула.  Внутри
стены что-то тихо зажужжало, и она стала медленно отъезжать в сторону.
   - Позвольте, - оскорбился Ниппи. - А как же магия?
   - И магия здесь наверняка присутствует, только меня  ведь  она  никак  не
касается.
   - Это я понимаю, - заявил перстень. - Но я  не  понимаю,  откуда  у  тебя
такие замашки взломщика?
   - Это тоже своего рода поиск истины - открыть то, что скрыто другими.
   - Учту, - буркнул Ниппи. - А теперь - удачи тебе. Он уже ждет.

***

   Он ждал. Он  ждал  так  долго  и  так  мучительно,  что  однажды  потерял
представление о том, сколько веков или  тысячелетий  заперт  в  самом  чреве
медово-желтой горы Нда-Али. Он забыл разницу между ночью и днем, между тьмой
и солнечным светом. Впрочем, он  никогда  особенно  не  ценил  одного  и  не
нуждался в другом.
   Но на сей раз Ишбаал проснулся и заворочался:  кто-то  находился  слишком
близко, гораздо ближе, чем все остальные, кому удавалось  проникнуть  в  его
пещеру,  и  теперь  забрезжила  еще  смутная  и  слабая,   но   надежда   на
освобождение. Огромная глыба мрака, висевшая в пустоте, начала  менять  свою
форму, перетекать, переливаться разнообразными цветами - ведь тьма  способна
содержать в себе любые оттенки, - и, доведенные до предела, до абсурда,  они
непременно превращаются  в  черноту.  Ишбаал  жаждал  вырваться  на  волю  и
соединиться со своей  второй  частью  -  Мелькартом.  Тот,  кто  приближался
сейчас, мог ему в этом помочь.
   Он знал, за чем идет сюда живая душа. И не  заблуждался  относительно  ее
целей. У всех, кто приходил в пещеру, была одна  мечта,  одно  стремление  -
завладеть талисманом Джаганнатхи. Ишбаал недоумевал, почему  эти  магические
предметы называются именем жалкого человеческого царька, проигравшего все во
время Первой войны Мелькарта за Арнемвенд. Но ему-то какое дело?
   Каэтана вышла из-за отъехавшей в сторону каменной громады и остановилась.
Перед  ней  уходил  в  пустоту,  в  никуда,  громадный  зал   (пространство?
помещение?). Она не знала, как  это  назвать.  Крохотным  муравьем  на  краю
Вселенной чувствовал себя  тот,  кто  попадал  в  это  место.  Гора,  словно
выеденная изнутри, таила в этой полости существо, называемое Ишбаалом. И это
оно висело в желтоватом рассеянном свете огромным куском вселенского  мрака.
В этом мраке неугасимым огнем полыхали два зеленых пятна, заменявших Ишбаалу
глаза. Каэ подумала, что желтый свет напоминает сосуд, в  котором  заключено
это страшное существо.
   Холод пробрал ее до костей, заледенил кровь в  жилах.  Мелкие,  противные
мурашки побежали по спине, а волоски на голове стали чувствоваться каждый по
отдельности, на что кожа реагировала болезненно. Мрак вился  и  перемещался,
перемещались горящие его глаза. А на самом краю, на границе мрака  и  света,
на небольшом выступе лежало украшение из зеленого  золота,  за  которым  она
сюда и пришла. Каэтана не успела сделать ни одного шага, не успела  додумать
до конца ни одну толковую  мысль,  когда  тихий-тихий,  вкрадчивый,  немного
свистящий шепот произнес:
   - Здравствуй, враг мой. Вот ты и навестила меня в  моем  уединении.  Тебе
нужен талисман?
   Она молчала, понимая, что в каждом  слове  таится  ловушка.  Собралась  с
силами и двинулась вперед, осторожно ступая по  странным  для  горы  Нда-Али
черным, будто обугленным, камням.
   До  талисмана  Джаганнатхи  оставалось  несколько  шагов,  когда   Ишбаал
высвободил из тьмы своего тела нечто похожее на щупальце  и  приблизил  этот
луч черноты к выступу, на котором лежало украшение.
   - Мне его не жаль, - прошипел он. - Он мне  не  нужен,  но  правила  игры
требуют, чтобы ты сразилась со  мной  за  обладание  этой  побрякушкой.  Мне
странно, что ты позарилась на эту мелочь, я  бы  предложил  тебе  больше,  а
вторая часть меня - неизмеримо больше. Но своя рука владыка.
   Каэтана понимала, что в словах Ишбаала кроется какой-то подвох. Но в чем?
Она же не надеялась, идя сюда, что он так просто отдаст свое  сокровище.  Он
будет сражаться. Интересно, а как он будет  сражаться?  Она  ощутила  легкое
покалывание, как в храме Нуш-и-Джан.
   Сумеет ли она убить Ишбаала? И что означает для него смерть?
   - Попробуй убить меня, - ответил  на  ее  мысли  владыка  Тьмы.  -  Давай
проверим, кто сильнее. Когда говоришь со Злом,  остановись  и  подумай.  Зло
проникает в тебя отовсюду, просачивается сквозь поры твоей  кожи,  высасывая
разум и душу до того, как ты это успеешь обнаружить.
   Страх губит разум, зависть - душу, а сомнения - сердце.
   Как бы там ни было, но себе Каэ могла  признаться,  что  боится  Ишбаала,
боится потерять своих друзей и отчаянно сомневается  в  правильности  своего
решения. И хотя зависти она не ощущала, два верных способа погубить  себя  у
нее уже имелись.
   И она снова увидела перед собой  огненную  реку,  которую  ей  предстояло
переходить вброд. И не было никакого спасения от пожиравшего ее пламени.
   - Боишься? - насмешливо произнес Ишбаал.
   Показалось ли ей, что он увеличился в размерах, отодвинув границы желтого
света, или у страха глаза велики? А потом она вспомнила, как,  гоняя  ее  по
всему полю, Траэтаона жестко командовал:
   - Страх губит разум, пока он живет в тебе! Только дураки  не  боятся,  но
выпусти свой страх, и тогда он перестанет быть твоим. Он будет просто висеть
рядом. Он будет, но ты станешь от него свободной.
   И Каэ обеими руками раздвинула  плотную  завесу  собственного  ужаса.  Он
повис рядом, бессильно трепыхаясь, не зная, чем повредить ей.
   - Да! - ответила она. - Я боюсь тебя, но какое это имеет значение?
   Странно, что голос того, кто  в  открытую  признает  свой  страх,  звучит
смело. Ишбаал подался назад - громадный  спрут,  заключенный  в  клетку,  из
которой все время мечтал вырваться.
   - Я не позволю тебе взять талисман, - заявил он. -  Тебе  придется  убить
меня, чтобы сделать это.
   Не часто ли он, не менее бессмертный, чем она, упоминал о своей возможной
гибели? Что смерть могла дать ему?
   "Убей и освободи!" - молнией пронеслось в сознании Каэтаны.
   Освободить?! Свободный от страха разум действовал быстро  и  четко.  Если
для Ишбаала смерть была равносильна свободе, то ей  оставалось  одно:  взять
талисман и бежать прочь из пещеры.  Уничтожать  талисман  Джаганнатхи  здесь
означало бы выпустить на волю огромное количество энергии, столь необходимой
узнику Нда-Али, чтобы разрушить свою темницу. Каэ протянула  руку  и  крепко
ухватилась за огромную ладонь Бордонкая. Пусть! Пусть его не было здесь,  но
ведь он не раз уже помогал ей, и в какой бы невероятной дали он ни находился
сейчас, она помнила и о встрече на Мосту, и о битве в Хартуме...  Каэ  сжала
руку, сцепила зубы и легким шагом приблизилась к выступу, на  котором  лежал
талисман.
   Кажется, Ишбаал  что-то  кричал,  вспарывая  тишину  пространства  своими
воплями.
   Кажется, мрак колыхался и плескался в  своей  темнице  так,  что  вот-вот
должен был перехлестнуть через край.
   Кажется, ярости не было предела, но она просто сняла талисман Джаганнатхи
с выступа и повернулась спиной к беснующемуся Злу.
   Оно было бессильно что-либо сделать с ней.

***

   Когда она,  полуживая  от  усталости,  запыхавшаяся  в  страшной  спешке,
выбралась из пещеры, битва на склоне горы была в самом разгаре. Желтые камни
были покрыты пятнами крови.  Повсюду  валялись  тела  мертвых  и  умирающих,
воздух  был  полон  криками  и  стонами  раненых.  И  хотя  хассасинов  было
уничтожено великое множество, Каэтана со скорбью отметила, что среди  трупов
то и дело встречаются тела в белых одеждах.
   Силы были неравны. И надежд почти не оставалось. Она  поняла  это,  когда
Куланн подбежал к ней с каким-то невероятным выражением  лица:  одновременно
счастливым и горьким, не зная, что сказать, как приветствовать ее. Не  зная,
имеет ли он право радоваться, когда вокруг кровь и смерть.
   Чаршамба Нонгакай тоже увидел ее. Он слишком пристально  осматривал  поле
битвы, он слишком хорошо понимал, что эти дерущиеся, как разъяренные демоны,
воины в белых одеждах не просто преграждают ему вход в  пещеру  Ишбаала.  Их
было слишком мало, и они не смогли бы остановить его. Ведь Чаршамба мог,  на
худой конец, вызвать еще войска. А значит, им важно  было  выиграть  минуты.
Минуты решали исход дела. И Чаршамба был уверен в том, что женщина,  которую
он нигде не мог обнаружить, уже отправилась внутрь пещеры.
   Кахатанна. Богиня Истины. Он  заскрежетал  зубами  в  бессильной  ярости,
увидев, как она выбралась, жмурясь от  яркого  солнечного  света.  Каэ  даже
поверить не могла, что провела в пещере не более пяти-шести  часов,  и  день
был в разгаре - жаркий, тропический. Прекрасный день.
   Почему-то все трагедии случаются в такие солнечные дни.
   Король Эль-Хассасина был уверен в том, что единственной целью богини  мог
быть талисман Джаганнатхи. И эта вещь была настолько нужна ему, что  он,  не
колеблясь более ни минуты, указал остаткам своего войска на хрупкую  фигурку
женщины с двумя мечами, четко вырисовывающуюся на фоне светлого неба.
   - Убить ее.
   И Харманли Терджен склонился в поклоне. Лучших рыцарей, гордость  и  цвет
ордена Безумных хассасинов, вел за собой Старший магистр  в  этот  последний
бой. Смертоносной косой прошлись они по редкой  цепи  воинов,  стоявших  под
раскаленным солнцем. Сангасои, измученные, обессиленные  недавними  атаками,
падали один за другим. Каждый из них успел убить около  десятка  врагов,  но
удача не сопутствует человеку вечно.
   Харманли Терджен был предусмотрителен. Он  хотел  жить  и  врагов  боялся
гораздо меньше гнева своего повелителя.  И  еще  -  он  хорошо  выучил,  что
случилось с тысячей Катармана Керсеба. Он был  уверен,  что  воины,  которые
смели унгараттов, выстоят и перед хассасинами. И он принял свои меры.  Перед
тем как выступить  в  поход,  он  приказал  своему  помощнику  дополнительно
собрать людей и следовать на некотором расстоянии  от  отряда,  предводимого
великим Чаршамбой Нонгакаем. Затем разбить лагерь в километре  от  основного
войска и ждать сигнала. Как только наблюдатели увидят дым от  трех  костров,
начальник  отряда  Барат  Дая  должен  командовать  наступление.  И  с  ходу
вмешиваться в сражение.
   Умен был Харманли Терджен. И хорошо изучил характер своего повелителя.
   Потеряв несколько сотен человек при первой атаке, пострадав  от  меткости
лучников, сгорев в огне сиреневых шариков, которые метал  странный  мохнатый
человечек; погибнув  от  искрящихся  лезвий,  которые,  словно  капли  воды,
слетали с тонких, длинных пальцев молодого светловолосого человека в  черных
одеждах; столкнувшись с неодолимой мощью полубогов - фенешангов,  хохочущих,
свободных и счастливых,  тысячное  войско  хассасинов  уменьшилось  до  двух
сотен. А враг потерял не  более  двадцати  человек.  При  таком  соотношении
оставшиеся воины Кахатанны с легкостью стерли бы противника в порошок.
   И когда Чаршамба Нонгакай повернулся к Старшему магистру, кипя от  гнева,
тот с неподражаемой улыбкой указал рукой назад, за спину. Там  догорали  три
дымных костерка, и Нонгакай было решил, что Харманли рехнулся от страха,  но
тут же милостиво кивнул головой: вверх по склону  горы  бежали  его  рыцари,
краса и гордость, копейщики и меченосцы, правда пешие, но кому  здесь  нужны
кони? И первым несся молодой Барат Дая - Младший магистр  и  любимый  ученик
Харманли Терджена.
   - Молодец, - сказал король. Эта похвала была настолько  невероятной,  что
Старший магистр счел, что ослышался.
   - Я доволен, - молвил Чаршамба. И это было невероятно вдвойне...  Наверху
раздались воинственные крики, и оружие зазвенело с новой яростью.
   ... она поняла, что через секунду будет поздно. Правда, четыре фенешанга,
защищавшие правый фланг, - это  все  равно  что  четыре  Бордонкая.  Могучие
полубоги, благодарные ей за свет своей свободы. Но и их было недостаточно.
   Номмо устал. Шарики Лесного Огня становились все меньше и меньше, пока не
начали превращаться в крохотные искорки, не могущие никому причинить  вреда.
Он тяжело сполз по каменному боку Нда-Али, припав щечкой к  желтому  обломку
скалы.
   - Прости, Каэ, - слабо шевельнул лапкой. - Не  могу  больше...  -  В  его
огромных, круглых глазах стояли слезы.
   Барнаба прятался от пролетающих мимо копий за выступом.
   - Каэ, твои друзья нам больше не помогут, у них не хватит сил  на  второй
такой бросок!
   Она и сама это знала, только вслух не произносила. Милые, усталые лица ее
друзей проносились перед глазами в бешеном хороводе. Магнус, Номмо,  Куланн,
фенешанги, Могаллан - его ранили, и правый бок, наспех  замотанный  тряпкой,
подтек красным пятном, Кобинан с рассеченной бровью, испуганный не на  шутку
Барнаба, поредевшие ряды сангасоев...
   Как ни нелепо было думать в этот миг о собаке, она крикнула, обращаясь  к
Барнабе:
   - Где Тод?
   Толстяк мотнул головой слишком неопределенно, но  она  поняла.  Огромное,
лохматое тело бессильно лежало на боку,  поверх  кучи  растерзанных  врагов.
Последнему пес все еще впивался в горло своими клыками.
   - Тод!!!
   Он слабо шевельнулся, пытаясь показать, что слышит,  двинул  хвостом.  Но
сил не было. Пес содрогался в мучительной агонии. Его живот был распорот  до
самой шеи.
   - Тод... - Она зажала рот рукой. Пес посмотрел на нее выразительно, будто
просил о чем-то. Вокруг кипело сражение,  всем  было  не  до  него.  Каэтана
подошла поближе, обняла его за мощную шею, уткнулась лицом в лохматую морду.
И когда пес, скуля стал облизывать ее  полусухим,  горячим  языком,  вонзила
лезвие Такахая точно в сердце.
   И рука у нее не дрогнула. Их было слишком  много,  тех,  кто  пожертвовал
жизнью ради нее...
   А талисман Джаганнатхи все это время что-то говорил, испуганно верещал; и
когда Каэ увидела, что вверх по склону  лезут  свежие  воины  Чаршамбы,  она
решительным движением надела талисман себе на шею.
   Талисман обещал ей могущество и силу, и он дал их.
   Никогда хассасины не забудут этого жуткого боя. Никогда Харманли  Терджен
не рискнет до конца поведать своим детям  и  внукам,  что  же  случилось  на
вершине  медово-желтой  горы  Нда-Али,  что  произошло  с   его   богоравным
повелителем и как он сам стал калекой... И как выжил, тоже не расскажет.
   Со  страшным,  звериным  воем,  напугавшим  сангасоев  не   меньше,   чем
хассасинов, Каэтана  вылетела  из-за  камней,  приземлившись  в  самой  гуще
нападающих. Чаршамба чуть не взвыл от радости, когда увидел, что добыча сама
пришла к нему: только протяни руки и возьми; но радость закончилась  так  же
быстро, как и началась.
   Если смерть принимает иногда человеческий облик,  чтобы  прогуляться  под
руку с такими красавцами,  как  Тиермес  и