Виктория УГРЮМОВА
    КАХАТАННА I-II

    ИМЯ БОГИНИ
    ОБРАТНАЯ СТОРОНА ВЕЧНОСТИ
    ОГНЕННАЯ РЕКА
    ПЫЛАЮЩИЙ МОСТ



    Виктория УГРЮМОВА
    КАХАТАННА I
    ИМЯ БОГИНИ


Анонс

   Героиню романа, современную, молодую женщину, преследует один  и  тот  же
ночной кошмар. В конце концов сон становится явью  и  волею  магических  сил
героиня попадает в неведомый  мир,  населенный  мифическими  и  легендарными
существами. Ее ждет полное опасностей путешествие, а читателя  -  совершенно
неожиданная развязка этой загадочной истории.

Часть I
ДОРОГА В АЛ-АХКАФ

   Рассуждая здраво, ничего страшного в  этом  сне  и  не  было.  Разве  что
чуточку больше у подробностей, чем обычно. Мистически-средневековый пейзаж с
обязательным замком на фоне черного неба и огромного  блеклого  диска  луны.
Конечно же, где-то тревожно кричали тонкими голосами ночные птицы,  бесшумно
проносились летучие мыши да в огромной башне одиноко горел  тусклый  огонек.
Откуда-то явно тянуло запахом гари. "Между прочим, - напомнила себе Каэтана,
- так начинаются почти все фильмы ужасов".

***

   Она пила кофе на солнечной кухне, где, как известно, совершенно невластны
ночные кошмары. Нарочно гремя посудой и немузыкально напевая себе  под  нос,
Каэтана старалась заглушить дикий страх, который прочно угнездился в ней.  И
еще не давала покоя мысль: что-то в этом сне было не так. Мало того, что  он
с удручающей регулярностью  снился  каждую  ночь,  -  стоило  только  голове
прикоснуться к подушке, и ее словно засасывало в водоворот,  в  котором  она
беспомощно барахталась до тех пор, пока не  выныривала  на  какой-то  лесной
поляне...
   Была  глухая  ночь.  На  лесной  тропинке  растерянно  стояла  женщина  в
просторном одеянии. Она озиралась по сторонам,  словно  припоминала  дорогу.
Тропинка вполне сносно освещалась лунными  лучами,  просачивавшимися  сквозь
искривленные ветви. Замок высился неподалеку, так что  ничего  удивительного
не было в том, что она, поколебавшись лишь  несколько  секунд,  двинулась  в
сторону темной громады.
   Складывалось впечатление, что с каждым шагом ей все легче и легче идти, а
воспоминания возникают неожиданно, из ниоткуда, и прочно занимают свое место
в ее бедном мозгу.
   Последние метров сто женщина уже не шла, а бежала все быстрее и  быстрее,
пока наконец не оттолкнулась от земли и не взмыла легко в  черноту  неба.  С
широко распахнутых рук стекали складки плаща, похожие на  бархатные  крылья.
Торопившийся куда-то по своим делам нетопырь  метнулся  в  сторону,  уступая
дорогу этакой громадине.
   Женщина летела к  старой  башне,  что  возвышалась  над  всеми  замковыми
постройками, к одинокому огню. Вокруг царила  тишина.  Ни  один  часовой  не
стоял на страже,  ни  одна  влюбленная  пара  не  прогуливалась  по  мощеным
дорожкам, ни один слуга не торопился с поручением. Казалось, замок не  спал,
а умер, и только в башне еще теплилась жизнь. Но не поэтому стремилась  туда
ночная летунья.
   Не  любопытство,  не  страх,  а  странный  настойчивый  зов  влек  ее   к
неизвестной цели. Женщина знала, что для нее смертельно,  именно  смертельно
важно успеть, попасть в башню, но перед самым стрельчатым  узким  окном  она
вдруг резко остановилась, словно напоролась в воздухе на невидимую преграду,
отдышалась и осторожно заглянула внутрь.
   Судя по убранству небольшой  комнаты,  здесь  мог  жить  только  маг  или
алхимик, смотря какое ремесло было более почетным в этом удивительном месте.
Перегонные кубы и реторты, гигантские инкунабулы  с  опаленными  страницами,
сухие травы и выбеленные временем кости (лучше не  вдаваться  в  подробности
чьи), шлифованные и граненые хрустальные шары; жезлы и ржавое оружие, лезвия
которого пятнала несмытая кровь, - вот, собственно, и все, что  бросалось  в
глаза. Но внимание женщины привлекли не  эти  диковинные  предметы,  а  двое
людей, сидевших за массивным черным столом, окруженным меловой линией.
   Мужчина читал нараспев тяжелым голосом  что-то  похожее  на  молитву  или
заклинание, женщина молчала. Мужчина был еще  вовсе  не  старым,  не  таким,
каким обычно представляют себе мага. Густая борода, могучие  плечи  и  руки,
заставлявшие признать в нем воина, пронзительные черные глаза. Он был одет в
серебряные доспехи и необычайной красоты алый плащ, затканный  изображениями
серебряных единорогов. Длинный меч лежал перед ним на столе.
   Легкая тень за окном  потянулась  было  к  нему,  но  опять  настороженно
замерла. Ей ужасно хотелось неизвестно почему влететь в комнату и  броситься
в объятия - тут летунья прислушалась к себе и поняла, что ее  манят  объятия
не мужчины, а женщины, что само по себе уже было странно. Но сила  столь  же
могучая, как и та, что притягивала ее, - отталкивала, не  пускала,  угрожала
жизни и рассудку. Волнами  накатывал  древний,  дремучий  ужас;  тело  рвала
неведомо откуда взявшаяся  боль,  но,  удивительное  дело,  все  эти  страхи
находились  где-то  на  самой  поверхности  ее   сознания,   присутствуя   в
единственной ими самими и созданной реальности. А вообще их не существовало.
Оглушенная этими необычными, чтобы не сказать больше, впечатлениями, женщина
помедлила у окна еще  несколько  томительно  долгих  минут.  Она  неподвижно
висела в воздухе у невысокой пилястры, опираясь одной рукой о подоконник,  а
другую прижимая к вспотевшему холодному лбу.
   "Что за дьявольщина?" - подумалось ей.
   Рассеянный взгляд скользнул  вверх,  ненадолго  остановился  на  каменной
горгулье, венчавшей крышу башни, и опять обратился на происходящее внутри. А
там, в клубах разноцветного дыма, среди мечущихся теней, по-прежнему  сидели
двое. Мужчина выглядел изможденным, словно за эти минуты прошла - и не самьм
спокойным и счастливым образом - большая часть  его  жизни.  Казалось,  даже
волосы засеребрились, лицо  будто  постарело,  его  избороздили  морщины,  а
черты, до того спокойные, исказила нечеловеческая мука. Он уже не говорил, а
кричал хрипльм, сорванным голосом, и в этом крике женщина  разобрала  вполне
обычные, хоть и странные слова.
   - Вернись! - молил он, и при каждом слове  из  его  рта  брызгала  тонкая
струйка  крови,  заливая  поседевшую  бороду.  -  Вернись!   Найди   дорогу!
Проснись!!!
   Последний  крик  был  полон  такой  душевной  боли,  что  ночная  летунья
содрогнулась и рванулась всем телом, желая оказаться там, в  комнате,  чтобы
хоть как-нибудь помочь. Она ни минуты не сомневалась в том, что призывы  эти
обращены к сидящей за столом женщине. Но
   Та не повернула головы, не подняла ее, не сдвинулась с места за  все  это
время, будто происходящее ее не касалось. Только покачивалась расслабленно и
безвольно, уронив  на  грудь  голову  с  разметанными  спутанными  волосами.
Внезапно  она  выпрямилась  и  устремила  в  окно  невидящие  пустые  глаза.
Находящаяся в ночи женщина взглянула в ее  лицо  и  едва  слышно  застонала,
закусив кулачок.
   Там,  в  комнате,  обряженная  в  пышное   голубое   платье,   украшенная
драгоценностями сверх всякой меры,  сидела  она  сама,  вернее,  не  она,  а
отвратительный манекен с ее внешностью.
   - Вернись! Войди сюда, ты же слышишь  меня!  -  орал  черноглазый.  -  Ты
где-то здесь! Вернись!!!
   Летунья пересилила себя и, взявшись рукой за  подоконник,  собралась  уже
было войти и выяснить, что здесь, собственно, происходит,  но  тут  горгулья
сорвалась с крыши и со страшным ревом бросилась на нее.
   Жуткое  нереальное  существо,  ощерив  кривые  зубы   сверкая   багровыми
глазищами, неслось как воплощенный кошмар. И женщина, пронзительно закричав,
метнулась вниз,  теряя  голову,  не  зная,  что  делать  и  как  защититься.
Отвратительная тварь тянула к ней длинные когтистые лапы,  и  она  забыла  о
башне, о своем нелепом подобии, о корчащемся в дыму маге. Она  захлебывалась
от ужаса и кричала, кричала, кричала...
   Так и проснулась от собственного крика, вся в поту, лежа на полу рядом  с
кроватью. Ночная рубашка была разорвана у  ворота,  руки  тряслись.  Каэтана
несколько  минут  сидела,  тупо  уставившись  в  стену  перед  собой,  потом
поднялась, дрожа, и поплелась на кухню. Налила себе воды, поставила на огонь
кофейник. В сущности, это означало еще  одну  бессонную  ночь.  Похоже,  уже
входило  в  привычку  -  погружаться  в  кошмарный   сон,   подскакивать   с
безумненькими глазками, а потом не спать всю ночь, коротая время  за  книгой
или вязанием какого-нибудь бесконечного и ненужного шарфа  и  отчаянно  клюя
носом.
   После нескольких недель этого издевательства, а иначе расценить  подобный
сон было невозможно, Каэтана настолько вымоталась,  что  готова  была  спать
стоя. Идти к психоаналитику не хотелось. Судя по многочисленным
   Фильмам, он уложит ее на неудобную кушетку, но уснуть все равно не  даст,
а будет приставать с глупыми расспросами о детстве и  отрочестве  и  бубнить
прописные истины о том, что все наши  подспудные  страхи  -  суть  пережитое
когда-то  и  насильно  загнанное  в  глубины  подсознания.  Видимо,   станет
призывать выпустить их на волю, а чего выпускать-то? Вот они, сами  лезут  -
причем каждую ночь, то есть регулярно. А что касается детства и  отрочества,
то ничего такого с ней не происходило  -  это  Каэтана  знала  безо  всякого
врача. С ней вообще в этой жизни случилось не так уж много интересного - все
было довольно монотонно и размеренно, отчего и воспоминания случались  редко
и какие-то размытые, нечеткие и бесцветные. Когда-то это даже пугало ее -  а
потом перестало.
   Словом, со снами нужно  было  бороться  самостоятельно.  Она  каждый  раз
корила и презирала себя за малодушие,  убеждала,  что  видит  самый  обычный
кошмар, вызванный либо чрезмерным потреблением крепкого кофе, либо еще более
банальными причинами -  и  незачем  орать  не  своим  голосом,  но  инстинкт
самосохранения во сне оказывался сильнее доводов рассудка. Ее пугал  не  сам
сюжет, не мифический монстр,  пытавшийся  ею  поужинать,  не  отвратительный
двойник и не пугающая реальность происходящего. Ее терзал  неведомый  страх,
который находился внутри страха вполне понятного. Она даже не  могла  толком
это объяснить. Страх затекал в мозг через глаза, уши, открытый кричащий рот.
Он заползал в нее каждый раз, каждую ночь, в каждом сне.  И  теперь,  спустя
несколько недель, стал неизмеримо больше, чем в  самый  первый  раз.  Теперь
страх охватывал ее уже на тропинке, отравлял  ощущение  полета  (а  как  она
раньше любила летать во сне),  нашептывая  в  ухо:  "Упадешь,  разобьешься".
Страх доводил до тошноты, когда она смотрела в окно  на  свое  подобие,  все
более и более признавая его собой. Она  становилась  таким  же  манекеном  с
пустым отсутствующим взглядом, вялым изможденным телом и безвольным слюнявым
ртом.
   Это случилось на двадцать пятую или двадцать шестую ночь. Проснувшись  от
своего истерического визга, Каэтана не задрожала, не схватилась  за  голову,
как обычно, а яростно прошипела:
   - Ну хватит. Баста!
   И это означало, что она испытывает тот приступ ярости, который  овладевал
ею всякий раз, когда кто-либо пытался подчинить ее своей воле  или  навязать
свои правила игры. Более всего в жизни  ей  нужна  была  свобода.  И  именно
свободу у нее сейчас отнимала какая-то чужая злая сила.
   Она свирепо прихлебывала кофе и раздумывала над происходящим. Менее всего
сон походил на плод больного воображения. Нервы у нее всегда  были  довольно
крепкими.  Скорее  всего,  решила  Каэтана  по   зрелом   размышлении,   это
действительно засело  и  окопалось  в  подсознании.  И  противостоять  можно
одним-единственным способом.
   Когда-то в детстве она ужасно боялась ходить по длинному темному коридору
старого  дома,  в  котором  жила  с  родителями.   Коридор   несколько   раз
поворачивал; окон, конечно  же,  не  было,  и  казалось,  что  сзади  кто-то
крадется, что сейчас из-за угла выскочит какое-нибудь страшное существо. Она
с усилием заставляла, себя обернуться, но не очень-то это помогало. Было  ей
тогда лет шесть. И вот однажды, не вынеся своей зависимости от страхов,  она
отправилась бродить по коридору ночью.
   За спиной чудились шорохи и шепот, но  она  медленно  вышагивала  туда  и
обратно, стараясь  убедить  себя,  что  вовсе  не  у  нее  подкашиваются  от
невыносимого ужаса ноги. "Веселая" эта прогулка длилась до  самого  утра,  а
когда рассвело, она без сил свалилась в кровать и уснула таким сладким сном,
что разбудить ее удалось только объединенными усилиями всей семьи.  А  страх
перед коридором прошел с тех пор раз и навсегда.
   "Все дело в том, - объяснила себе Каэ уже под утро, -  что  я  не  захожу
прямо в комнату башни, хотя меня так и подмывает это сделать.  И  улепетываю
от мерзкой твари, хотя по правилам она должна улепетывать от  меня.  Это  же
мой сон - что хочу, то и ворочу".
   С этими словами Каэтана  отправилась  в  спальню.  Решительно  разделась,
взбила подушку, задернула шторы. Комната погрузилась  в  приятный  полумрак.
Каэтана выглянула из-за шторы в окно. Унылый осенний дождик  донимал  редких
прохожих, утопавших в лужах, а ветер выворачивал зонтики и срывал  листья  с
деревьев.
   - На работу не пойду,  -  заявила  она  своему  отражению  в  зеркале  и,
подумав, добавила:
   - Спать хочу потому что!
   Уютно устроившись в постели, она вдруг что-то вспомнила, встала, порылась
в ящике туалетного столика и вытащила на свет божий прекрасный охотничий нож
в кожаных ножнах, оставшийся от отца. Нож она крепко  зажала  в  руке,  руку
сунула под подушку, свернулась калачиком и мгновенно провалилась в сон.
   На этот раз события развивались несколько иначе.
   Луна была закрыта облаками, и свет едва-едва проникал сквозь них. Моросил
мелкий отвратительный дождь. Под ногами хлюпала  грязь,  и  вокруг  не  было
слышно ни звука. Женщина  стояла  на  лесной  тропинке,  удивленно  озираясь
вокруг.
   - Надо же, какая перемена погоды, - произнесла она неожиданно насмешливо.
   Затем посмотрела на предмет, крепко зажатый в правой  руке.  Им  оказался
охотничий нож в кожаных ножнах.
   - Значит, на мое  подсознание  можно,  воздействовать,  -  удовлетворенно
произнесла она. Прицепила нож к поясу, критически себя оглядела и  осталась,
по-видимому, довольна. На ней  был  удобный  костюм  из  кожи  и  полотна  -
свободная рубашка, куртка, облегающие  брюки  и  высокие  легкие  сапоги  на
шнуровке. Запястье охватывали тяжелые шипастые браслеты  из  серебра,  а  на
поясе кроме ножа оказалась еще маленькая сумочка. Содержимое  ее  в  темноте
проверять не имело смысла, и, удивившись, что она  раньше  ничего  этого  не
рассмотрела, Каэтана двинулась к замку.
   Выйдя из леса, она, несмотря на отчаянное желание, не побежала, а, набрав
полную грудь  воздуха,  развела  руки,  оттолкнулась  и  полетела,  чувствуя
невероятную легкость. А внутренний голос, отчаянно вопивший:
   "Упадешь,  разобьешься!"  -  своим  не  признала  и   довольно   спокойно
преодолела расстояние до башни.
   Замок, кстати, тоже изменился. Хотя "кстати" - не  самое  удачное  слово:
похоже, внизу, во дворе, разыгрывалось сражение. Каэтана летела  невысоко  -
до ее слуха доносились крики, стоны и лязг оружия. Скорее  всего  обитателям
замка приходилось несладко, но Каэтана не собиралась встревать в сражение  -
ее интересовал только донжон и двое людей в загадочной комнате. На этот  раз
она  задержалась  перед  окном  только  на  минуту,  чтобы  не   попасть   в
какую-нибудь передрягу похлеще. Окинув взглядом помещение, поняла, что здесь
почти ничего не изменилось, разве что маг выглядел еще более постаревшим,  а
женщина за столом - еще более отрешенной.
   Дым рвался клочьями, человек в алом плаще  хрипел  сорванным  голосом,  и
Каэтана решилась: она легко подтянулась, дивясь во сне собственной  ловкости
и скупым отработанным движениям ("Ведь могу  же",  -  пронеслось  молнией  в
голове). И тут с крыши, захлебываясь рыком, сорвалась горгулья. На этот  раз
Каэтана даже не отшатнулась. Она выхватила нож и, обращаясь  к  собственному
подсознанию, спокойно заявила:
   -  Это  уже  свинство  -  так  меня   третировать.   Вот   пойду-таки   к
психоаналитику...
   "Плод воображения" несся на нее с такой скоростью и таким  выражением  на
тупой и мерзкой роже, что она засомневалась было в  правильности  избранного
метода борьбы, - но отступать было поздно, - и в следующий миг  вонзила  нож
прямо в глаз своего ночного кошмара. При этом тварь  налетела  на  нее  всей
тяжестью тела, буквально впечатав Каэтану в каменную  стену,  и  с  жалобным
воем рухнула вниз, успев распороть когтями рукав  рубахи  и  кожу  под  ним.
Рукав немедленно окрасился кровью, но боли Каэтана  даже  не  почувствовала,
оглушенная этим неожиданным ударом.  "Ничего  себе  сон",  -  подумала  она,
чувствуя,  как  постепенно  проясняется  в  глазах,  но  зато  начинает  зло
пульсировать поврежденная рука. Ей впервые пришло в голову, что  не  так  уж
интересно смотреть настолько яркие и правдоподобные сны,  можно  бы  чуточку
более условные. Но тут же она посчитала свои размышления  досужими,  глубоко
вздохнула и перевалилась через подоконник.
   Падая, Каэтана пребольно  стукнулась  об  пол,  но  уже  не  стала  этому
удивляться. Просто поднялась на ноги и сказала самое нелепое, что можно было
придумать:
   - Добрый вечер.
   Человек за столом поднял на нее слезящиеся,  налитые  кровью  глаза  и...
просветлел. Казтана прежде не видела никого, кто настолько радовался  бы  ее
появлению. Главным чувством, отразившимся  на  лице  человека  в  серебряных
доспехах, было ни с чем не сравнимое  облегчение.  Так,  вероятно,  выглядят
каторжники, с которых  снимают  дети  и  выводят  из  каменоломни,  объявляя
помилование. Он откинулся на высокую спинку стула, украшенную  извивающимися
не то змеями, не то драконами, и прошептал побелевшими сухими губами:
   - Ты пришла, слава Древним!..
   А манекен в человеческом облике даже не обратил на нее никакого внимания.
   - Это ты звал меня? - спросила Каэтана, твердо  решившая  разобраться  со
своим взбесившимся подсознанием.
   - Я! Я зову тебя уже несколько лет, из ночи в ночь. Я  уже  отчаялся,  но
нам надо торопиться, - слышишь, что происходит в замке? Он уже близко,  а  у
меня нет сил удержать Его...
   - И что теперь делать?
   Каэтана не ожидала,  что  ее  естественный  и  довольно  невинный  вопрос
вызовет такое отчаяние у собеседника. Он схватился руками за голову,  затряс
ею, словно отгоняя наваждение, и прохрипел:
   - Неужели ты ничего не помнишь?
   - Нет, - безмятежно  ответила  она,  но  ощутила,  как  знакомый  холодок
пробежал по позвоночнику. Голова кружилась, и глубокая царапина,  нанесенная
тварью, все еще кровоточила и довольно сильно болела.
   - О боги, боги! Неужели вы выиграли? Нет!!! - вдруг закричал маг. -  Нет!
Иди сюда, ну же! Быстрее!
   Испуганная его воплем, Каэтана подчинилась безропотно. Она шагнула  через
меловую черту, подошла к столу и вложила свою руку в его, протянутую ладонью
вверх. В этот момент манекен в соседнем кресле пошевелился и  закрыл  глаза.
Маг притянул Каэтану к себе и заставил ее встать рядом с креслом манекена.
   - Прости мою непочтительность, - прошептал он вдруг, - но если ты  ничего
не помнишь, то у нас еще меньше времени, чем  я  предполагал,  да  и  шансы,
говоря по правде, равны нулю. Но все же ты должна попытаться. Нельзя не жить
и не умирать.  Ты  сама  говорила  это.  Ты  просила  напомнить  тебе,  если
забудешь, если мы встретимся вот так....
   Его голос прервался, он еще крепче сжал ее руку.
   - Теперь самое главное - воссоединение. Никаких расспросов. Надеюсь,  они
продержатся еще минут двадцать.
   Он повернул Каэтану  лицом  к  ее  подобию  и  легонько  толкнул  вперед.
Повинуясь безотчетному импульсу, Каэтана  потянулась  к  сидящей  за  столом
даме, и та, слепо вытянув перед собой руки, начала  шарить  ими  в  воздухе,
словно разыск