Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
120 -
121 -
122 -
123 -
124 -
125 -
126 -
127 -
128 -
129 -
130 -
131 -
132 -
133 -
134 -
135 -
136 -
137 -
138 -
139 -
140 -
141 -
142 -
143 -
144 -
145 -
146 -
147 -
148 -
149 -
150 -
151 -
152 -
153 -
154 -
155 -
156 -
157 -
158 -
159 -
160 -
161 -
162 -
163 -
164 -
165 -
166 -
167 -
168 -
169 -
170 -
171 -
172 -
173 -
174 -
175 -
176 -
177 -
178 -
179 -
180 -
181 -
182 -
183 -
184 -
185 -
186 -
187 -
188 -
189 -
190 -
191 -
192 -
193 -
л назад голову на торчащих и поломанных шейных позвонках
и затрубил атаку. Повинуясь этому сигналу, мертвая армия стала выстраиваться
в боевые порядки. Самаэль вопреки собственной воле залюбовался тем, как
ловко и слаженно они действуют, как скупы и продуманны движения каждого
солдата, как разумно и быстро управляются со своими частями офицеры.
Впереди каждого отряда мертвецов встал скелет с высоко поднятым
штандартом или знаменем. Жалкие обрывки тканей и тусклые металлические
бляшки свисали с полусгнивших древков, но, несмотря на это, знаменосцы
выглядели грозными и величественными. И вся армия была исполнена достоинства
и мужества, чего нельзя было сказать о сгрудившихся в тесную кучу,
смертельно испуганных, потерявших способность соображать людях урмай-гохона.
Самаэль устал и был разбит недавним поединком с демоном. Он чувствовал
онемение в левой руке и слегка хромал. Ему не хотелось двигаться, но он
понимал, что от его поведения сейчас зависит не только исход этого сражения,
но и судьба не существующего еще государства танну-ула, верховным правителем
которого он собирался стать в недалеком будущем. Великан не боялся, он не
просто не боялся, но еще и не мог уразуметь, отчего так страшно его воинам.
В этот миг он презирал их со всей силой, на которую только был способен.
Даже их кони боятся, а черный скакун злобно скалится навстречу скелетам
приближающейся армии и не проявляет никаких признаков этой постыдной
слабости.
Урмай-гохон подошел к своему коню, поставил ногу в стремя и легко взлетел
в седло - никто не должен знать, как он на самом деле себя чувствует. Затем
надел на голову венец Граветту и высоко поднял над головой меч. Самаэль был
готов к сражению.
Предводитель скелетов - воин в - рогатом шлеме - сразу понял, чего хочет
от него человек. Трудно сказать, какие мысли посетили его пустой череп, но,
очевидно, недвусмысленное предложение смуглого великана чем-то подошло и
ему. Не то он видел, что только один человек сможет организовать
сопротивление отряда всадников, боязливо жмущихся сейчас к каменному боку
горы. Не то ему хотелось устрашить их еще больше - если такое вообще было
возможно. А может, просто тряхнуть стариной? Кто знает... Одно несомненно:
предводитель мертвой армии махнул рукой, и вперед выступил герольд,
протрубивший три раза в свой полусгнивший рог. Он оповещал всех о
предстоящем поединке.
Странное дело: варвары никогда в таких сражениях не участвовали. Их битвы
наиболее точно можно было назвать свалками или драками, где каждый махал
руками в меру своих сил, не оглядываясь на товарищей. Победителями в таких
войнах становились случайно или из-за существенного численного перевеса. Но
все равно полуобразованные еще солдаты урмай-гохона понимали язык рогов,
знамен, барабанов... Им не нужно было объяснять, что могучий сын Ишбаала
вызвал на смертельный бой предводителя вражеской армии, чтобы принести
смерть ему - умершему в незапамятные времена. Умершему, но не
успокоившемуся. И значит ли это, что Молчаливый способен даровать вечный
покой?
Барабанщики мертвой армии неистово били в свои барабанчики. Правда,
многие инструменты были безвозвратно уничтожены безжалостным временем, но
стук костей непрерывно движущихся рук заменял их звучание. Грозный рокот
постепенно приближался.
Архан и Хоу-и пересилили себя и подъехали к своему вождю. Кони их
норовили сорваться с места и нестись куда глаза глядят, поэтому им
приходилось изо всех сил натягивать волосяные веревки, служившие уздой, и
ставить своих непокорных скакунов на дыбы. Те ржали, внося еще большую
сумятицу в ряды людей.
- Позволь нам пойти с тобой! - попросил Архан.
- Зачем? - изогнул бровь урмай-гохон.
Он был грозен и прекрасен. Крылатый венец преломлял дневной свет
диковинным образом, бросая отблеск золота на глаза и губы своего господина,
придавая ему совершенно неземной вид. Меч Джаханнам нетерпеливо выл в
ожидании предстоящей схватки. Вот он-то и мог отнять жизнь даже у скелета,
потому что и та малость, что еще теплилась во враге, была ему жизненно
необходима. За тысячелетия, проведенные в пещере, где смерть и то была
редкой гостьей, Джаханнам изголодался. Громадный варвар, мускулистый
великан, который укротил его, был истинным сыном Ишбаала, хотя и не
подозревал об этом сам. Ему предстоит пройти еще очень долгий путь, а
Джаханнам и Граветта помогут ему преодолеть все препятствия, но для начала
их надо вдоволь напоить кровью и накормить чужими жизнями...
- Мы не хотим стоять в стороне, - подтвердил гохон Хоу-и.
- Я запомню это, - сказал Самаэль. - Но теперь езжайте назад, успокойте
людей. И скажите им, что я сам оторву трусливые уши тому, кто услышит
что-либо страшное в звуке рога или грохоте барабанов, и сам вырву те
трусливые глаза, которые сейчас видят то, что их пугает!
- Да хранит тебя твой отец! - сказал Архан, поворачивая коня.
Самаэль коротко взглянул ему вслед, - дорого бы он дал, чтобы знать, кто
же на самом деле является его отцом...
***
Странное зрелище может предстать глазам всякого, кто в этот день
странствовал на самом севере Варда, в Предгорьях Онодонги.
Тысяча всадников, одетых как северные варвары, растерянно жмутся к
скалам. Кони их напуганы и издают тревожное громкое ржание, да и сами люди
заметно нервничают и шарахаются от любой тени.
Вечереет. Закатное солнце устало валится по другую сторону хребта,
окрашивая небо в невыносимо алые и пурпурные оттенки. Красными каплями горят
верхушки деревьев, красно-черные птицы мечутся в воспаленном небе, которое
разглядывает землю уставшими, налитыми кровью глазами. И несутся по нему с
невероятной скоростью облака.
Неширокая полоса леса, спускающаяся с горы, обрывается как-то сразу,
четкой и ровной линией, за ней начинается степь. И в степи выстроилось
второе войско. В отличие от сбившихся в кучу, смешавшихся, толкающихся
варваров, эта небольшая армия отлично организована. Возможно, числом она и
уступает людской, но зато порядка в ней значительно больше.
Грозными рядами стоят рыцари-скелеты, кости которых солнце по своей
прихоти тоже замазало кровью. Остатки панцирей и лат, обрубки плюмажей,
полуистлевшие плащи, заржавевшее оружие, полусгнившие знамена... Жалкое и
безнадежное зрелище.
Но люди так явно не думают.
Между двумя армиями осталось пустое пространство, никем не занятое. Вот
на него и съезжаются с двух сторон два примечательных всадника - даже нельзя
сказать, кто из них больше бросается в глаза.
Первый - явно человек, громадная гора мускулов и мышц. Он по пояс
обнажен, но зато на голове у него полыхает, разбрызгивая снопы алых и
золотых всполохов, невероятной работы венец. И, окрашенный закатным солнцем,
горит в нем кровавым пламенем глаз драгоценного камня. В правой руке гигант
сжимает длинный прямой меч, который (или это только чудится в воздухе,
застывшем от напряжения) протяжно кричит, требуя крови, жизни,
соприкосновения с другой сталью. Гигант сидит верхом на злобной черной
твари. Исполинский конь - а только такой и в состоянии вынести на своей
спине великана - скалит ослепительно белые зубы, роет землю копытами и шумно
фыркает. При этом видно, как из ноздрей у него валит пар.
В степи становится холодно, как только опускается солнце.
Противником человека является мертвец. Выбеленный временем скелет в
богато украшенных доспехах. Он столь же огромен и могуч, и скелет его коня
не уступает размерами коню человека. Рыцарь вооружен длинным копьем и
шипастой булавой, череп его венчает рогатый шлем со стальным плетеным
забралом, за которым злобно глядят на врага мертвые провалы глазниц. Обрывки
плаща крыльями нетопыря развеваются за его плечами. Он выставляет свое копье
как жало и понукает мертвого скакуна.
Битва начинается.
Странное это сражение, в котором человеческая воля практически ничего не
значит. Один из поединщиков давно уже не человек, и из могилы его поднял
приказ властителя не этого мира. В давние времена он продал душу и теперь не
волен распоряжаться даже собственной смертью. Живой ли, мертвый ли - он
раб... Это заставляет его ненавидеть всех не-рабов, а рабов и пуще того,
потому что они явно показывают ему его собственное положение. И тех и других
он с наслаждением уничтожал еще при жизни и не видит причин, по которым
после его смерти что-либо должно было измениться.
В его враге смешаны два начала: с одной стороны, это абсолютно свободный
человек, действующий по своей воле, который не только никогда не был рабом,
но и не может им стать по своей неукротимой природе. Он похож на ставшего
нынче редким хищника - урроха, который плену предпочитает смерть. Но с
другой стороны, железная рука незримого господина направляет это свободное
существо, и воин-мертвец чувствует недоумение - как же так? Впрочем, он
недолго задается этим неразрешимым вопросом: его дело - уничтожить человека,
а затем повести свою армию в бой и стереть с лица земли жалких и нахальных
смертных, попытавшихся нарушить покой сокровищ Джаганнатхи.
Демон Мэлор очень бы смеялся, если бы узнал, что вверенные ему сокровища
охраняет не только он - слуга победивших богов, но и армия мертвецов - слуг
побежденного...
Два великана шпорят своих коней. Они летят навстречу друг другу: один -
выставив впереди копье с широким листовидным наконечником, второй -
размахивая мечом. Самаэль не отдает себе отчета в том, как легко и умело
управляется он с тяжелым и длинным клинком. Он не знает и не помнит,
сражался ли когда-нибудь подобным оружием, но все его существо наполняется
ликованием в предвкушении поединка. Вот чего не хватало ему! Вот о чем он
так тосковал: ведь те побоища, которые он устраивал с беспомощными, жалкими
дикарями, не к лицу истинному рыцарю. Самаэль ощущает себя в своей стихии, и
ему этого достаточно... Пока что.
Враги сталкиваются со звоном и грохотом, и этому звуку вторят вопли рога
и рокот барабанов. Люди с ужасом смотрят на своего предводителя, не
устрашившегося мертвой армии, и постепенно боевой дух овладевает ими. Они
выравниваются и с интересом следят за поединком. Архан, Хоу-и и Айон
пытаются привести их в относительный порядок, выстроить рядами и приободрить
перед возможным сражением.
Самаэль сражается увлеченно и восторженно, как мальчишка, которому
наконец доверили настоящее взрослое оружие. Он ликует, и ликует его меч, и
ликует венец, распростерший над его головой драконьи крылья. Если бы у
скелета были глаза, то они бы сейчас выражали предельное отчаяние.
Мертвец понимает, что ему не одолеть человека. И хочет понять, может ли
человек одолеть его. С одной стороны, он приставлен охранять сокровища
Джаганнатхи, но ни его владыки, ни хозяина меча и венца нет на этой планете
столько тысячелетий, что даже самая память о них осталась только благодаря
избранным. Жалкие обрывки подлинных историй, предположения и намеки - вот
все, чем владеют сейчас нынешние правители Арнемвенда. Их знания подобны его
истлевшему плащу, некогда богатому и драгоценному, а ныне не стоящему
упоминания. Зачем же ему вечно быть беспокойным? Ведь меч Джаганнатхи может
дать ему то, чего лишил его господин... Мертвец хочет умереть окончательно.
Ему не за что сражаться, если рассудить здраво.
А у Самаэля впереди жизнь, бесконечные победы, слава и власть. И еще -
невероятная жажда узнать, кто же он на самом деле, откуда пришел и куда
направлялся и что с ним случилось в этом долгом пути. Для этого он готов
победить не одного мертвеца, не тысячный отряд скелетов, не жалких варваров,
но весь этот мир. И он чувствует себя достаточно сильным, чтобы сделать это.
Урмай-гохон заносит над головой меч Джаханнам и изо всех сил обрушивает
его на костлявую руку, сжимающую копье. Мертвый рыцарь издает леденящий душу
вой, в то время как его рука падает на землю, а скелет коня уже проносит его
мимо. Левой рукой он вытаскивает шипастую булаву, вращая ее в горизонтальной
плоскости. Когда кони снова сшибаются, положение Самаэля незавидно - у него
нет ни щита, ни лат. И любое попадание врага грозит ему серьезньм увечьем.
Но гигант все еще не ощущает опасности, опьяненный радостью битвы. Он легко
уклоняется от наносимых скелетом ударов, некоторые из них отражает мечом -
просто чтобы проверить его крепость и свои новообретенные способности.
Наконец эта игра немного надоедает ему.
И ошеломленные люди видят, как урмай-гохон замахивается кулаком свободной
руки и наносит сокрушительный удар по черепу мертвого коня. Раздается жуткий
треск, у скакуна подламываются ноги, и он грудой костей падает на землю,
поднимая клубы пыли. Между обломков костей неуклюже возится рыцарь в
съехавшем набок рогатом шлеме. Самаэль пинает его ногой. От этого пинка
череп слетает с покрытых панцирем костей туловища, и уже безголовый скелет
шарит руками по земле в поисках оброненной булавы. Но человек не дает ему
подняться. Легким и плавным движением клинка он разрубает его пополам на
уровне пояса. А затем его конь обрушивает всю тяжесть своих передних копыт
на искалеченное, развороченное нечто, и предводитель мертвецов перестает
существовать...
В этот момент толпа варваров будто обретает новую суть и новое дыхание. С
дикими воплями и визгом она лавиной катится вниз, врезаясь на всем скаку в
стройные ряды армии скелетов. Только что найденное в пещере оружие подходит
воинам как нельзя лучше. И пусть они еще не умеют с ним управляться и не
пробуждается в них неосознанное, как в их урмай-гохоне, но храбрости и
ненависти к врагу им не занимать.
И еще бы раз посмеялся демон Мэлор, если бы увидел, как бесценными мечами
плашмя лупят своих врагов безмозглые варвары, как колотят по черепам
уникальной работы шлемами, как бросают издали щиты и те летят, словно
заправское метательное оружие, круша старые кости, снося головы, разрубая
позвонки. И осыпаются на землю драгоценные камни, которые были вставлены в
них многие тысячелетия тому назад. Степь вся покрыта камнями общей
стоимостью с небольшое княжество, вроде Тевера. Да только дикарям это
невдомек. Они во всей полноте ощутили правоту урмай-гохона: золото и камни -
это бесполезный хлам, а оружие нужно воину как воздух. Они выхватывают у
поверженных противников копья и палицы, боевые топоры и мечи, они шпорят
коней и с диким гиканьем прыгают с седел на плечи солдатам вражеской армии.
Барабаны больше не стучат - по ним прошлись копытами взбешенные кони.
***
Самаэль сказал правду стражу пещеры: он действительно не помнил ничего
вплоть до того момента, как открыл глаза посреди бескрайней степи.
Солнце стояло высоко в зените, и ему было немного жарко. Плечи слегка
пощипывало. Он наклонил голову и увидел, что они у него громадные,
мускулистые, широкие и покрыты смуглой бархатистой кожей. Но он не знал,
нормально ли это. Он даже не вполне представлял себе, что, собственно, он
такое. И еще долгое время потом думал, что именно так и рождаются люди -
верхом на черном коне, посреди знойной степи, а на горизонте громоздятся
невиданные черные пятна (кто же знал, что это горы? и кто же знал, что это
горизонт?).
Самаэль не солгал и тогда, когда рассказывал о найденном в седельной
сумке мешочке с круглыми желтяками, за которые он получил первую в этом
существовании еду и вино. И о том, что случилось, когда он выхлебал с
жадностью весь кувшин, тоже сказал правду.
Его бедная память взорвалась голосами, которые пытались до него
докричаться, воплями и стонами, которые пытались воззвать к его милосердию,
грозными окриками, которые опирались на его безотчетный страх, и неведомыми
звуками, которые потом оказались музыкой, но тогда он об этом не подозревал.
Гигант очнулся с больной головой. Харчевня была разгромлена им
основательно и бесповоротно. Он отдал хозяину целую пригоршню желтяков, и
тот проводил его в дорогу, осыпая не подходящими к ситуации проклятиями, а
бесконечными благословлениями. На эти деньги он мог отстроить несколько
таких харчевен.
Из ночного бреда в памяти Самаэля накрепко засели несколько вещей: первая
- пещера, которая находилась значительно выше (тут надо сразу оговориться,
что чувство ориентации в пространстве у него было отменное, как у перелетной
птицы). Название Онодонга тоже мелькало на краю сознания, но с самой пещерой
долгое время не было связано, пока наконец он не повыспрашивал об этом у
разных людей и не связал воедино разрозненные свои знания. О том, что искать
в этой пещере, он уже не знал, но этот вопрос и не интересовал мятущегося
исполина. Ему казалось, что вся его жизнь зависит от этих поисков.
Он побывал во многих городах. Путешествовал и на западе, добравшись до
Мерроэ и Тевера, посетил Сараган, где ему предлагали целое состояние за того
злобного демона, на котором он странствовал. Видел он и Хадрамаут, где ему
сообщили о том, что необъятная земля, по которой он странствует, не одна в
этом мире, а есть еще несколько континентов: Имана, Джемар, Алан и Гобир. Из
них Имана равна по величине Варду, ну разве что немного меньше. А остальные
сильно отличаются по величине. Вард гуще всех населен, а самый безлюдный -
Гобир. Но это еще ни о чем не говорило страннику.
Наконец он попал в государства востока - и его потрясли богатства Бали,
Эреду и Сихема. А еще он стал свидетелем тому, как у этого мира появился
новый владыка - молодой фаррский завоеватель, аита Зу-Л-Карнайн. Успехи
юного полководца, за короткий срок создавшего целую империю и сумевшего
удержать ее от распада, не давали покоя Самаэлю. И он вспомнил, что ему
самому было нужно.
С тех пор у гиганта не было ни минуты покоя: он искал способы претворить
в жизнь свою мечту. Пока наконец не достиг в своих странствиях земель
варваров. Это были бесконечно богатые земли, и населяли их бесконечно
разобщенные племена. Искусные охотники, следопыты и рыболовы, красивые,
могучие, здоровые люди прозябали в невежестве и нищете, поклоняясь стихиям и
духам животных. И Самаэль решил, что именно они станут основой основ его
империи. Законы, которым подчинялись дикари, были ему только на руку. Ему
ничего не стоило победить их вождей и занять первое место. Ему легко удалось
объединить этих людей под своей рукой.
Он и сам не понимал, отчего назвался сыном Ишбаала. Если бы его спросили,
кто такой Ишбаал, гигант бы только пожал плечами. Он придумал этого бога,
придумал ему и целое царство - Царство Смерти. Но Самаэль был уверен в том,
что этот бог не более чем плод его воображения. Просто он успел немного
разобраться в людях и понимал, что им всегда приятнее подчиняться кому-то,
кто по устройству мира стоит выше их. И тогда многие неприятности сами собой
устраняются. Там, в пещере, он не вспоминал про своего вымышленного отца.
Однако кто-то словно вложил эти слова ему в уста, и они были произнесены им
без особых раздумий. Сам урмай-гохон был слишком разгорячен боем с Мэлором и
страдал от действия яда, так что и не заметил тогда, что сказал поверженному
демону.
Единственная странность до сих пор не давала гиганту покоя. Если он
смирился со своим беспамятством и безродностью, то никак не мог согласиться
с тем, что ему не дается в руки оружие. Ни один из мечей