узья.
   Недолгий путь они проделали  молча.  Каэтана  восторженно  осматривалась,
будучи не в силах оторваться от великолепного зрелища. Армия подтягивалась к
стенам  ал-Ахкафа.  Цветные  шатры  военачальников  и  знати  уже  стояли  в
безопасном отдалении от городских стен. Гремело  оружие,  скрипели  повозки,
ржали лошади и протяжно кричали верблюды.
   Панцирная пехота Зу-Л-Карнайна,  завоевавшая  ему  полмира,  бесконечными
рядами шла мимо Каэтаны. Ветераны, гвардия... Было-то этим ветеранам от силы
лет двадцать пять - тридцать. Закованные  в  белые  доспехи  с  изображением
стремительно падающего сокола,  вооруженные  длинными  копьями  и  огромными
щитами,  они  производили  неизгладимое  впечатление.  Головы   их   венчали
серебряные шлемы, в навершии которых сокол расправлял крылья.
   Даже после трехдневного перехода по выжженной солнцем  степи,  измученные
жарой и пылью, томимые жаждой, они  выглядели  грозно  и  всем  своим  видом
являли готовность хоть сейчас вступить в бой.
   Отдельным  лагерем   размещались   конные   полки   тагаров,   присланные
Зу-Л-Карнайну ханом Хайя Лобелголдоем. Неистовые тагары, вооруженные кривыми
саблями, одетые  в  меха  и  не  признававшие  доспехов,  наводили  ужас  на
противника своей невероятной жестокостью. И если бы Джералан - их  родину  -
не разрывали на части  охочие  до  власти  младшие  братья  Лобелголдоя,  то
неизвестно, захватил ли бы его Зу-Л-Карнайн. Ибо покоренных тагаров не видел
никто. Они молча подчинялись приказам: воинская  дисциплина  была  у  них  в
крови, - но признавали только своих военачальников. Безудержные в  бою,  они
презирали смерть, бросаясь без раздумий на превосходящего числом противника,
и очень часто заставляли того отступать. Зу-Л-Карнайн  выпускал  их  впереди
своих войск - как смертников, как свору злобных псов,  которые  ценой  своей
жизни обескровливали и выматывали врага, после  чего  в  атаку  шла  тяжелая
пехота.
   По всему Джералану до сих пор ходили легенды о небольшом  отряде  тагаров
под командованием хана Бог-до Дайна Дерхе. Они встретили полки Зу-Л-Карнайна
в  узком  ущелье,  не  успев  подготовить   засаду   и   передохнуть   после
многодневного  конного  перехода.  Скорее  удивленный,  чем  обозленный   их
непокорностью, полководец предложил им либо присоединиться к его армии, либо
идти с миром, освободив дорогу, ибо несколько сот  человек  никак  не  могли
представлять серьезной угрозы  для  его  войска.  В  ответ  тагары  прислали
Зу-Л-Карнайну шесть мешков. В них было шесть голов отборных воинов из  армии
аиты.
   - Забери своих воинов и приди  сам,  чтобы  сосчитать  наши  царапины,  -
заявили они.
   Разъяренный Зу-Л-Карнайн бросил на горстку тагаров  отборную,  конницу  -
закованных в железо тхаухудов, не знавших поражений. Но в узком ущелье могли
свободно  проехать  только  двое   всадников,   и   тхаухудам   было   негде
развернуться, они  мешали  друг  другу.  Грозные,  огромные,  величественные
всадники оказались  на  удивление  неповоротливыми  и  непроворными  в  этих
необычных условиях. Налетевшие тагары  изрубили  первый  отряд  тхаухудов  в
несколько минут. Они с такой скоростью орудовали  своими  короткими  кривыми
саблями и копьями  с  крючьями  на  концах,  с  такой  яростью  врезались  в
смешавшийся строй конницы Зу-Л-Карнайна, что сама смерть, казалось, в  ужасе
бежала от них.
   Старики рассказывали потом, что в этом сражении бог смерти Малах га-Мавет
участвовал на стороне тагаров. Об этой битве слагали песни  и  легенды  одна
поэтичнее другой. Доподлинно известно  только  одно:  в  течение  двух  дней
крохотный отряд сдерживал в ущелье огромную армию,  закрывая  своими  телами
единственный проход в Джералан. Они  гибли  один  за  другим,  но  никто  не
покинул поле битвы и не запросил пощады.
   Хан Богдо Дайн Дерхе и еще пять человек, оставшиеся  в  живых  на  третий
день этой кровавой битвы, выехали открыто навстречу униженной и  разъяренной
армии. Покоренный их храбростью, Зу-Л-Карнайн предложил им высочайшие посты.
   - Послушай, хан! Вместе со мной ты дойдешь до края мира, вместе  со  мной
ты потрясешь вселенную. Мне нужны такие  воины.  Куда  ты  торопишься,  хан?
Неужели смерть тебе милее, чем власть и слава? Властью я одарю тебя, а славу
ты уже заслужил. Приди под мою руку, и я возвеличу тебя.
   И говорят, что так ответил хан Богдо  Дайна  Дерхе  могучему  и  грозному
Зу-Л-Карнайну:
   - Не те слова говоришь ты, аита! Славу нельзя заслужить - ею одарит  меня
Арескои за мои подвиги, а власть моя не меньше,  чем  твоя,  -  ею  ты  меня
одарить не можешь. Ибо по-настоящему властен смертный лишь над своей  честью
и своей смертью. А его судьба и жизнь принадлежат богам.
   После этого Дайн Дерхе и пять его воинов приняли свой  последний  великий
бой. Они  навеки  остались  в  том  ущелье,  изрубленные  мечами,  исколотые
копьями.  Шесть  прекрасных  надгробий  велел   поставить   в   том   ущелье
Зу-Л-Карнайн, когда покорил Джералан, ибо великий полководец умел не  только
побеждать, но и проигрывать. А в той войне он числил себя проигравшим.
   И  поведал  он  втайне  своим  друзьям,  что  предпочел  бы  иметь  своим
наместником в Джеларане непокорного Богдо Дайна Дерхе вместо покорного  Хайя
Лобелголдоя.
   Недалеко от тагаров разбили лагерь и  кочевники-саракои.  Они  ездили  на
одногорбых черных верблюдах, закованных в черную  броню,  и  шелковые  шарфы
закрывали нижнюю часть лица воинов. Любимым оружием  саракоев  были  тяжелые
палицы и булавы, усеянные шипами, а также колючие шары на цепях, обращение с
которыми требовало великого умения.
   Они по доброй воле присоединились к Зу-Л-Карнайну, потому что лишь с  ним
могли участвовать в стольких сражениях, скольких требовала их горячая  кровь
воителей.
   Они никогда не возделывали землю и не  выращивали  садов.  Говорили,  что
они, как и их верблюды, мало нуждались даже в пище и воде. Женщины  саракоев
были удивительно красивы и выносливы.  Они  сражались  на-}равне  со  своими
мужьями  и  нередко  разрешались  от  бремени  на  бранном  поле.  Дети   их
воспитывались в ; седлах, и оружие служило им игрушкой.
   Конечно, в таких условиях, в жарких безводных пустынях, большинство детей
умирали, отчего племя саракоев никогда не было  крупным.  Однако  они  и  не
хотели плодить потомство и презирали оседлые племена за их  многочисленность
и мягкотелость.
   Саракои воспитывали воинов, и те, кто выживал, с двенадцати лет принимали
участие в битвах. Смуглые, с ястребиными носами и черными глазами, они  были
.грозой мирных жителей Урукура - уводили скот,  сжигали  поселения,  умыкали
женщин. Судьба этих пленниц была страшной и одинаковой. Захвативший  женщину
воин имел право держать ее у себя в шатре не более трех дней. По  прошествии
этого срока несчастных убивали.
   Тхаухуды  разбивали  свои  зеленые  шатры  правильными  прямоугольниками,
сооружая у стен ал-Ахкафа свой  собственный  маленький  город.  Они  лелеяли
своих коней, чистили их перед завтрашним сражением,  разминали  им  мускулы.
Прирожденные наездники, тхаухуды знали, как сильно  зависит  в  битве  жизнь
воина от выносливости и скорости его  коня.  Воины  эти  отличались  могучим
сложением, и именно из них набирал Зу-Л-Карнайн полк своих телохранителей.
   Тхаухуды сражались только конными. Вооружены они были длинными мечами. На
широком поясе у них висело по двенадцать метательных ножей. Метали они их на
полном скаку с такой силой, что брошенный нож пробивал насквозь  доспехи  из
закаленной стали.
   Зу-Л-Карнайн и сам был тхаухудом, так что конница готова была умереть  за
него по первому слову. Император до  сих  пор  носил  в  левом  ухе  простую
серебряную серьгу с хризолитом - символ  мужества,  который  получал  юноша,
достигший пятнадцати лет и  прошедший  все  испытания.  Эту  серьгу  великий
полководец ценил выше всех своих драгоценностей и никогда не снимал, даже на
торжественных приемах и пирах.
   Больше никаких отрядов Каэтана не рассмотрела, потому что как раз  в  это
время их подвезли к огромному золотому шатру, который упавшим в пыль солнцем
сиял посреди степи. На него было трудно смотреть,  и  все  приближающиеся  к
шатру невольно склоняли головы, защищая глаза.
   Навстречу им вышел седой человек в лазурном  халате  и  широких  пунцовых
шароварах.  Затканный  серебром  пояс  перехватывал  то  место,  в   котором
полагалось быть талии, пухлые белые руки были  унизаны  перстнями.  Это  был
Агатияр - верный друг и советник императора, хитроумный вельможа  и  веселый
собутыльник.
   Агатияр действительно любил Зу-Л-Карнайна и со  свирепостью  и  чуткостью
верного пса оберегал своего господина от предательств, заговоров,  покушений
и  переворотов.  Он  нес  на  своих  плечах  всю  тяжесть  власти,  оставляя
императору поля сражений. Император воевал и царствовал, Агатияр  правил,  и
огромное  государство  Зу-Л-Карнайна  существовало  благодаря   не   столько
великому  полководцу,  сумевшему  добыть  его  в  битвах,  сколько   визирю,
удерживавшему его от развала.
   Единственное, о чем беспокоился верный Агатияр, что  станет  с  империей,
когда он умрет. Он искал себе надежную замену, искал и не находил.  Те,  кто
был всецело предан повелителю, не были хорошими политиками. Те же,  кто  был
искушен во дворцовых интригах, охотно плели их, чтобы добыть  себе  один  из
самых заманчивых тронов Барда.
   С нескрываемым любопытством  оглядев  прибывших,  Агатияр  приосанился  и
торжественно возвестил:
   - Великий император слышал о вас и желает видеть.
   Друзья спешились и двинулись было к шатру, но телохранители преградили им
путь.
   - К императору не входят с оружием, - пояснил Агатияр.
   - Обычно это не спасает,  -  ответила  Каэтана,  неохотно  расставаясь  с
мечами и двумя метательными ножами.
   Огромный  Бордонкай  недовольно  сопел  у  нее  за  спиной.   Почтительно
поглядывавшие на него телохранители-уж они-то знали толк в воинах -  бережно
приняли его сверкающую секиру, и он облегченно вздохнул,  видя,  что  к  его
оружию относятся с уважением.
   Альв, отдавая свой кинжальчик, выпростал руки из-под свободной накидки, и
воины  суеверно  отшатнулись  от  него,  вытаращив  глаза  на  густой   мех,
покрывавший человечка.
   - Демон, - пронеслось тихим шелестом по рядам.
   - Ну вот, - вздохнул Воршуд, - опять началось.  Надеюсь,  хоть  тут  меня
есть не будут?
   - Я бы на твоем месте не  надеялся,  -  обнажил  в  волчьем  оскале  зубы
Джангарай. От его улыбки телохранители замерли на неуловимый миг, прежде чем
снова приобрели прежний невозмутимый вид.
   Близнецы разоружились, не произнося ни слова, и Каэтана развлекалась тем,
что угадывала, где Эйя, а где Габия. Но конечно, не угадала.
   Ловалонга разоблачался дольше всех. Он снял плащ и аккуратно складывал на
него меч, кинжалы, метательные звезды и два стилета. Куча  оружия  на  плаще
быстро росла, и, когда  Ловалонга  выпрямился,  телохранители  с  недоверием
посмотрели на него, явно ожидая продолжения. Воин выпрямился и величественно
и спокойно произнес:
   - Теперь все - слово рыцаря.
   И тхаухуды отступили.
   Агатияр переводил взгляд с одного лица на другое, хмыкал себе в усы и был
чем-то страшно доволен. Когда  с  утомительной  процедурой  было  покончено,
визирь отступил в сторону, пропуская компанию внутрь шатра.
   Обитель императора внутри выглядела еще более роскошной, чем снаружи. Пол
был выстлан шелками. Низ кая и тяжелая походная мебель  была  инкрустирована
таким  количеством  драгоценностей,  что  они  в  конце  концов  переставали
восхищать, как не восхищает песок на морском берегу. В  центре  шатра  стоял
столб, обвитый серебряной змеей.
   Затем перед  путешественниками  неслышно  расступились  десять  рядов  по
десять телохранителей в парадных доспехах и с обнаженными мечами, готовыми к
бою, и наконец, на небольшом  возвышении,  на  троне  из  слоновой  кости  с
подлокотниками  в  виде  золотых  львиных  лап  друзья  увидели  величайшего
полководца Варда, Льва Пустыни, неистового фаррского владыку  Зу-Л-Карнайна.
И это оказалось для них потрясением, потому что никто и никогда, рассказывая
о грозном воителе, не упоминал, что император еще совершенно молод.
   Каэтана и ее спутники оказались лицом к лицу с молодым  человеком,  почти
юношей. Он был худ, строен и светловолос. По-детски пухлые губы, хищный  нос
и девичий румянец во всю щеку. Кожа его была покрыта легким пушком, свежа  и
еще не нуждалась в бритве. Трудно было поверить, что  это  и  есть  человек,
изменивший ход истории и перекроивший карту Варда.  Одет  он  был  просто  -
любой  телохранитель  превосходил  своего  господина  богатством  одеяний  и
оружия. И это понравилось нашим путникам.
   Император неожиданно открыто улыбнулся и пожаловался:
   - Ужасно не люблю парадный шатер. Может, пройдем в мои личные покои?
   Он кивнул Агатияру и, не дожидаясь согласия, спустился с трона и  скрылся
за тяжелым ковром, висевшим У него за спиной. Там оказался  вход  в  другой,
значительно меньший,  но  гораздо  более  уютный  шатер.  Здесь  было  много
пушистых мягких шкур, золото своим блеском не раздражало глаза, а на  низком
столике очень кстати был накрыт ужин. Телохранители нехотя остались снаружи,
всем своим видом давая понять, что не одобряют неосторожности и доверчивости
императора. В  личные  покои  следом  за  маленьким  отрядом  прошел  только
Агатияр.
   - Рассаживайтесь. -  Император  движением  подбородка  указал  на  пышные
подушки, разбросанные  по  полу.  -  Рассаживайтесь  и  угощайтесь.  Мне  не
терпится  услышать  вашу  историю  от  вас  самих,  но  я   не   хочу   быть
негостеприимным хозяином. Да, сказать по правде, я и сам очень голоден.
   Некоторое время  за  столом  велась  оживленная  беседа.  Альв  рассказал
несколько на удивление свежих анекдотов, и все дружно  смеялись.  По  тихому
повизгиванию справа Каэтана определила, что там сидит  Эйя.  Габия,  значит,
примостилась слева. Судя по взглядам, которые император бросал на близнецов,
его тоже волновала эта загадка. Он пытался определить признак,  по  которому
их можно различить,  но  Каэтана  предпочитала  оставаться  в  этом  вопросе
монополистом.
   Наконец, насытившись, Зу-Л-Карнайн откинулся на подушки и сказал:
   - А теперь я хочу задать вам много-много вопросов. Насколько  я  понимаю,
вам необходимо попасть в ал-Ахкаф. Зачем?
   Друзья переглянулись. Положение было не то чтобы скверное, но и не  особо
радостное. Император заметил их смущение и быстро проговорил:
   - Не волнуйтесь. Я умею выслушивать и отказ, и правду, даже если она  мне
неприятна.  Действительно,  я  жесток,  но  вовсе  не  настолько,  как  меня
изображают недруги. Просто ненавижу ложь, предательство, да и власти у  меня
многовато. Так, во всяком случае, говорит Агатияр, хотя я с ним не согласен.
Поэтому расскажите все, что считаете нужным и на  что  имеете  право.  -  Он
помедлил, но все же продолжил:
   - Уже довольно давно я побывал в самом сердце пустыни,  в  древнем  храме
Джоу Лахатала. И его вайделоты предсказали мне множество вещей. В том  числе
встречу с вами. Поскольку большая часть предсказаний уже сбылась,  я  в  них
верю. И знаю, что даже если бы захотел вам помешать, то  не  смог  бы  этого
сделать. Так что чинить препятствий не стану. А вот вы  можете  оказать  мне
большую услугу.
   - Какую, ваше величество? - спросил Ловалонга, называя  Зу-Л-Карнайна  на
западный манер.
   - Если бы я знал какую! -  немедленно  откликнулся  император.  -  Вы  же
представляете, как вещают вайделоты, - они оставляют  себе  возможность  для
маневра. Их никогда не уличишь во лжи и не обвинишь в  ошибке,  у  них  есть
отговорка на все случаи жизни: ты не правильно  истолковал  предсказание.  А
как его прикажете истолковать правильно?
   - Не думаю, что будет хуже, если я скажу  тебе,  аита,  зачем  нам  нужно
попасть в ал-Ахкаф. Мы должны встретиться с Тешубом, - промолвила Каэтана.
   Император не казался удивленным:
   - А я что-то подобное и предполагал. В ал-Ахкаф едут с немногими  целями:
продать награбленное самими, купить награбленное другими  -  это  обычно.  И
редкого путника заносит посмотреть на храм Барахоя и поговорить с Тешубом. Я
думаю, что не место такому мудрецу в разбойничьем  гнезде  вроде  ал-Ахкафа.
Предполагаю, он бы и сам оттуда давно уехал, но ведь храм Барахоя с собой не
заберешь. Так чем я могу помочь?
   - Не знаю, - растерялась Каэтана. - Даже если твоя армия пропустит нас  к
ал-Ахкафу, то нас не впустит в город его правитель.
   - Я могу предложить Дахаку Давараспу помилование в обмен на Тешуба.
   - Тешуб не уйдет из храма, о император, - вмешался в разговор Агатияр.  -
Более того, если Даварасп узнает, что ты интересуешься судьбой  мудреца,  он
постарается выторговать у тебя нечто большее, чем просто  помилование.  А  я
всегда учил тебя: не доверяй поверженной змее, не  оставляй  ее  за  спиной.
Дахак Даварасп - твой злейший враг. И он должен умереть.
   - А нельзя ли как-то пробраться в город ночью, в темноте? -  подал  голос
альв.
   - Нельзя, о странное существо, -  ответил  императop.  -  Если  бы  такой
способ был, то я давно изыскал бы  его,  чтобы  не  губить  людей  во  время
штурма, но увы. Здесь  нужна  либо  очень  сильная  магия,  либо  презренный
предатель. Но ни того ни другого нет в моем  распоряжении.  А  стены  города
охраняются днем и ночью так, что не  только  перебраться  через  них,  но  и
сделать подкоп практически невозможно. - Он с детским любопытством  осмотрел
альва и, протянув руку к его руке, спросил:
   - Можно?
   - Да, аита,  -  важно  кивнул  Воршуд.  Зу-Л-Карнайн  осторожно  потрогал
гладкий блестящий мех и заулыбался.
   - Расскажи, кто ты, странное существо. Ты ведь не демон?
   - Нет, я совсем не демон. Я близкий родич людей,  только  они  в  здешних
краях об этом напрочь забыли. У нас на западе, в Аллаэлле, и  мы,  альвы,  и
гномы, и эльфы живем среди людей, и никто нас не боится и не сторонится.  Да
мало ли еще иного народа. Мы жили в этом мире еще до появления человека.
   - Да, я слышал об этом не раз, -  закивал  император.  Сейчас  он  больше
всего напоминал школьника, которого увлекла интересная история.
   - Есть еще всякий лесной люд -  например,  у  каждого  дерева  есть  своя
дриада - лесная дева. Они заботливо растят леса. У нас их называют  нимфами.
Разных нимф очень много, о великий император...
   - Зови меня просто Зу, странное... Прости, а как зовут тебя?
   - Воршуд, император Зу. Тебе интересно?
   -  Очень,  Воршуд,  очень.  Продолжай,  пожалуйста.  Хотя  нет,  подожди.
Агатияр, пошли-ка за Эйнкеем, и пусть объявит всем, что завтра  на  рассвете
мы идем на приступ ал-Ахкафа. А сегодня пусть спокойно отдыхают. Да  прикажи
распорядиться насчет вина для солдат.
   Пока посланный бегал к военачальнику, пока Агатияр  отдавал  распоряжения
от имени императора, Зу-Л-Карнайн и его гости с наслаждением потягивали вино
и ели восхитительные восточные сладости. Хотя Бордонкай и  пытался  удержать
себя в рамках приличия, но  самая  маленькая  его  порция  сразу  опустошала
несколько блюд, так что вернувшийся Агатияр велел повторить сладкий  стол  и
принести вина гораздо более прежнего. Когда слуги, неслышно расставив все на
столике, удалились, Агатияр пододвинул Бордонкаю самый большой кувшин:
   - Пей, воин. А то, похоже, наши кубки тебе как капля росы усталому льву.

***

   - Большая тебе благодарность, - расплылся в улыбке великан, - а то  жажда
мучит, а напиться никак не могу.
   - Почему? Неужели ты думаешь, что император пожалеет вина?  -  рассмеялся
Агатияр, а за ним и остальные.
   - Да нет, конечно. Император у тебя добрый и вообще свой парень. - Тут  у
Агатияра брови поползли вверх, но он промолчал. - Просто госпожа Каэтана  не
велит сразу выливать весь кувшин в глотку, а просит подождать, пока  хозяева
сами поймут, в ч